УДК 351.741 ББК 67.3
К ВОПРОСУ ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ВРАЧЕБНО-ПОЛИЦЕЙСКОГО НАДЗОРА ЗА ПРОСТИТУЦИЕЙ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ (СЕРЕДИНА XIX В.)
ИРИНА АНАТОЛЬЕВНА ТАРАСОВА,
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры государственных и гражданско-правовых дисциплин Московского областного филиала Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя
E-mail: tarasovairina2@rambler. ru
Научная специальность 12.00.01 — теория и история права и государства; история учений о праве и государстве Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. В работе изучаются организационно-правовые основы установления врачебно-полицейского надзора за проституцией в Российской империи в середине XIX в.
Annotation. The article analyzes the legal basis of exercising both medical and police control over prostitution in the Russian Empire in the mid 19th century.
В современном обществе продолжают развиваться различного рода отклонения, к числу которых относится и проституция. Проблема проституции была актуальна во все времена и остается одной из самых актуальных проблем современности [30, с. 26]. Исследователь С.Г. Куликова, анализируя проблемы девиантизации русских женщин периода модернизационных изменений второй половины XIX — начала XX в., отмечает, что переоценка социально-нравственных ориентиров способствует девиантизации женского населения, в том числе и распространению проституции [21, с. 9]. Она указывает, что «бытовая неустроенность, страх потерять работу, ослабление традиционного контроля со стороны семьи и общества» подталкивают женщин к радикальному решению вопроса [22, с. 104; 23. с. 41].
Времена меняются, но проблема проституции остается достаточно острой. В настоящее время в России особую озабоченность общества и государства вызывает вопрос предупреждения преступности несовершеннолетних. Профилактика различного рода правонарушений среди этой группы населения в связи с усиливающейся криминализацией нашего общества в целом приобретает масштабы национальной проблемы.
В истории проституции можно выделить три основных периода: 1) период простого гостеприимства, то есть уступление под более или менее благовидным предлогом женщины гостю, которого случай приводит в хижину первобытного человека; 2) период священной проституции, которая возникла на почве суеверных представлений и грубых страстей азиатских народов; 3) период легальной проституции, в который общество во имя физической гигиены мирится с проституцией и санкционирует торговлю человеческим телом [18, с. 9].
По мнению известного дореволюционного публициста и этнографа С.С. Шашкова, проституция «есть результат известных социальных порядков. На ранних этапах развития цивилизации, с одной стороны, обычай гостеприимства, а с другой — нужда и расчет заставляли дикаря отдавать
свою дочь, жену и сестру путешественнику» [33, с. 507]. Такой обычай мы наблюдаем у большинства диких народов, например гренландцев, сибирских тунгусов, жителей Африки. Классическим образцом религиозной проституции считался Вавилон, из которого, как из центра, обычай этот распространился по Передней и Западной Азии. Что касается легальной проституции, то широкое распространение она приобрела в Древней Греции и Древнем Риме. Первым организатором легальной проституции считается афинский архонт Солон (около 630—560 гг. до н.э.), который учредил несколько государственных борделей и купил для них рабынь, публично выставленных напоказ [16, с. 105].
Значительных размеров достигла проституция и в период Средневековья. Причем в некоторых местах она приобрела характер цехового ремесла со своими нравами и обычаями. Средневековый бордель, как правило, располагался в государственном здании и находился под покровительством городских властей [15, с. 13]. Между тем средневековый режим терпимости в отношении проституции встретил суровое осуждение со стороны реформации. В 1560 г. в Париже был предпринят крестовый поход на проституцию: полиция вместе с чернью разрушала публичные дома, конфисковывала их имущество, изгоняла проституток из города, бичевала их, клеймила [33, с. 553].
Однако, несмотря на осуждение и преследование проституции в период Реформации, запретительные тенденции в законодательстве западноевропейских государств XVII—XVIII вв., карательные мероприятия в отношении проституток, а также распространение венерических заболеваний, количество женщин, торгующих собственным телом, не уменьшалось. Чем больше предпринималось попыток покончить с проституцией, тем больше появлялось тайных проституток.
В связи с тем что искоренить проституцию не удавалось, государство и церковь постепенно переходят к ее регламентации, и к концу средних веков в большинстве европейских городов она легализовалась. Продажа сексуальных услуг стала терпимой государством и обществом при условии подчинения проституток и содержательниц публичных домов врачебно-полицейскому надзору.
Изучение исторических аспектов развития проституции в Европе дает возможность провести сравнительный анализ с ситуацией в России. До настоящего времени большинство исследователей, изучающих генезис проституции в российском государстве, так и не дали однозначного ответа, когда она возникла. Известные дореволюционные исследователи М.Г. Кузнецов и И.И. При-клонский высказали точку зрения, что как ремесло проституция стала рассматриваться только во времена Петра I вместе с началом торговых отношений с западноевропейскими странами [20, с. 42; 28, с. 53].
Между тем позволю себе не согласиться с данными исследователями, так как по воспоминаниям современников, прежде всего иностранных дипломатов, проституция существовала уже в Московском государстве. Так, шведский дипломат Петрей вспоминает: «Часто небогатый служилый или торговый человек сам предлагал свою жену богатому человеку за несколько рублей, и даже сам стоял на страже во время любовного свидания, пока жена не отдаст ему полученную плату» [17, с. 68].
На основании вышесказанного можно сделать вывод, что в Московской Руси наряду с развратом имела место и проституция, так как простой разврат не предполагает вступление в сексуальные отношения за плату. Между тем, несмотря на наличие разврата и тайной проституции уже в Московском государстве, в законодательных актах XVI—XVII вв. проституция как ремесло не рассматривалась, хотя при этом серьезное внимание обращалось на развратное поведение женщин — «непотребство». Так, в Наказе о Градском благочинии 1649 г. содержалось указание на то, «...чтобы на улицах и переулках... никакого воровства и блудни не было» [1, с. 165]. В Наказе князю Волконскому, назначенному воеводой в Чернигов, от 8 февраля 1696 г. и Наказе ярославскому воеводе Степану Траханиотову об управлении казенными и земскими делами от 13 октября 1698 г. законодатель также указывает на необходимость преследования «непотребных жен и девок» [20, с. 42]. Вместе с тем, как верно подметил В.В. Тютюник, в этот период «четкого определения того, что понималось под «развратом», «непотребством» и иными терминами еще не существовало, поэтому различия между развратными
действиями и развратом как ремеслом не делалось» [32, с. 21].
Впервые как ремесло проституция начинает рассматриваться при Петре I. Именно в этот период, несмотря на карательные распоряжения, торговля собственным телом приняла массовый характер, что, как представляется, было вызвано рядом причин. Во-первых, созданием большой регулярной армии и флота на основе рекрутских наборов и введением обязательной службы для дворянства. В результате большое количество молодых здоровых мужчин длительное время не имело возможности создания семьи и ведения нормальной половой жизни, что и порождало интерес к продажным женщинам и гомосексуализму. Во-вторых, усилением в эпоху петровских преобразований западноевропейского влияния и изменениями демографической ситуации, связанными с миграцией населения стран Западной Европы, в том числе и женщин, занимающихся проституцией. Так, настоящим притоном для людей, искавших развлечений и любви продажных женщин, в этот период становится Немецкая слобода. В-третьих, массовой секуляризацией общественного сознания, характеризовавшейся толерантным отношением к вопросам внебрачных связей. Секуляризация общественного сознания, начавшаяся еще в первой четверти XVIII в. и окончательно закрепившаяся в екатерининскую эпоху, сопровождалась падением нравов, снятием ранее действовавших жестких религиозных запретов, более терпимым и даже, можно сказать, легкомысленным отношением к нарушениям в сфере межполовых связей (совращение несовершеннолетних, нарушение супружеской верности, вступление в беспорядочные половые связи и т.п.).
В связи с обострением полового вопроса в армии 26 апреля 1715 г. был принят Артикул воинский. В данном законодательном акте были отражены меры против изнасилования, мужеложства, скотоложства, вступления в половые связи с несовершеннолетними и т.д. Особое внимание было обращено на «непотребных женщин». В артикуле (статье) 175 законодатель указал, что «никакие блудницы при полках терпимы не будут, но ежели оные найдутся, имеют оные без рассмотрения особ через профоса раздеты и явно высечены» [2, с. 194].
Между тем Артикул по-прежнему не делает разницы между профессиональными проститутками и развратными женщинами. Однако уже в Пунктах генерал-полицмейстеру от 25 мая 1718 г. говорится о существовании публичных домов, в которых собирались разные лица для различных «похабств» [3, с. 16].
Такие же запретительные меры содержал в себе и Наказ губернаторам и воеводам и их товарищам от 12 сентября 1728 г. [4, с. 111]. Однако, несмотря на запретительные меры первой четверти XVIII в., в годы царствования Анны Иоанновны (1730—1740) тайные притоны еще более распространились. Поэтому в нормативных правовых актах, издаваемых Сенатом в 30-е гг. XVIII в., проституция уже начинает рассматриваться как ремесло, а карательные меры направлены главным образом против «вольных домов», под которыми подразумеваются именно публичные дома, а не корчемные и не картежные [5, с. 805].
Борьба с «непотребством» была продолжена и в царствование Елизаветы Петровны (1741—1761), которая пыталась поставить отношения между полами в рамки известных приличий и пресечь распространение проституции. Между тем, несмотря на активную деятельность императрицы по пресечению проституции, именно в этот период в Санкт-Петербурге появляются публичные дома для очень состоятельных лиц с аристократической обстановкой [20, с. 61].
В связи с тем что одиночная проституция из центра столицы постепенно распространялась и на ее окрестности, 1 августа 1750 г. императрицей был издан именной указ «О поимке и приводе в Главную полицию непотребных жен и девок», адресованный полицмейстерской канцелярии, в котором последней предписывалось «...кроющихся непотребных жен и девок, как иноземок, так и русских сыскивать, ловить и приводить в главную полицию, а оттуда с запискою присылать в комиссию в Калинкинский дом» [6, с. 340].
Вместе с тем, несмотря на преследование и пресечение проституции на протяжении второй половины XVII — второй половины XVIII в., количество женщин, торгующих собственным телом, не уменьшалось. Как справедливо заметил М.Г. Кузнецов, «в царствование Екатерины II, проституция в России все более и более увеличивалась и начинала оставлять за собою заметные следы, как на общественной нравственности, так и на здоровье массы» [20, с. 62]. В этот период значительно возросло количество незаконнорожденных детей, а также подкидышей и детоубийств, получил распространение сифилис и другие венерические заболевания.
С целью пресечения проституции и предотвращения распространения венерических заболеваний сенатским указом от 20 мая 1763 г. «О скорейшем лечении в госпиталях воинских чинов, одержимых венерическою болезнею и о ссылке обличающихся в непотребстве женщин, по излечении от болезни, в Нерчинск на поселение» предписывалось: «...в том непотребстве уличившихся женщин, кои вдовы, солдатские жены и их дочери, для поселения отсылать в Нерчинск, или в какое другое место, а солдатских жен отдавать мужьям с расписками и подтверждением, чтоб они их содержали и до непотребства не допускали, а помещичьих и прочих их владельцам, принимая от тех деньги, сколько на пищу и медикаменты употреблено. А если они взять не пожелают, таковых же отправлять на поселение» [7, с. 258]. Положения этого указа были подтверждены и дополнены карательными мерами в отношении женщин, занимающихся проституцией, в именном указе от 4 мая 1765 г. «Об отсылке вдов и девок за праздность и беспорядочное поведение на поселение в надлежащие места за караулом», адресованном генерал-полицмейстеру Н.И. Чичерину: «Приводимых в главную полицмейстерскую канцелярию вдов и девок, кои не в престарелых летах, и обращаются в праздности и непорядочных поступках, отсылать на поселение в надлежащие места за караулом» [8, с. 129].
Устав благочиния, или полицейский, 1782 г. также содержал ряд статей, предусматривавших ответственность за «непотребство» и содействие ему: «...Буде кто непотребством своим или иного делает ремесло, от того имеет пропитание, то за такое постыдное ремесло отослать его в смирительный дом на полгода» [30, с. 27].
Между тем законодательное запрещение и карательные меры, предпринимаемые государством в отношении проституток, действительно не способствовали снижению числа женщин, промышлявших развратом [29, с. 405]. Поэтому постепенно императрица пришла к признанию контролируемой проституции терпимой. Именно ею впервые были введены медицинские осмотры подозреваемых в проституции женщин, выделены особые местности для концентрации проституток и вольных (публичных) домов, осуществлялись розыск и лечение за государственный счет женщин, распространяющих венерические заболевания, созданы воспитательные дома для незаконнорожденных младенцев.
Таким образом, несмотря на запретительные меры в российском законодательстве и преследование лиц, занимающихся проституцией и сводничеством, уже во второй половине XVIII в. государственная власть начинает осознавать неэффективность данных мер и приходит к мысли о необходимости более гибкого подхода в решении проблемы «непотребства».
Однако, несмотря на распространение сифилиса среди городского и сельского населения, карательные меры, направленные на запрет «непотребства» и преследование занимающихся им лиц, находят свое подтверждение и в законодательстве первой половины XIX в. Так, в начале правления Павла Петровича (1796—1801) под страхом тюремного заключения публичных женщин обязали носить одежду только желтого цвета как отличительную особенность их ремесла. Указом 1799 г. предписывалось «непотребных не терпеть в лагере», а указом 1800 г. — «развратных женщин, какие есть и впредь оказываться будут, в обеих столицах, отсылать прямо на Иркутские фабрики» [26, с. 55].
Следует отметить, что карательные меры, нацеленные на запрет и преследование проституции, были неоднократно подтверждены и дополнены законодательными актами первой половины XIX в. Устав о предупреждении и пресечении преступлений 1832 г. запрещал явное и открытое «непотребство», содержание притонов [31, с. 156]. В Устав о предупреждении и пресечении преступлений 1842 г. была добавлена статья 781, в соответствии с которой «виновные в блуде подвергаются тюремному заключению и церковному покаянию» [9, с. 781]. В данном случае под «блудом» понималось не только занятие проституцией, но и внебрачные связи свободных людей. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. проституция по-прежнему преследовалась законом. В соответствии с Уложением «непотребных» женщин могли подвергнуть аресту на срок от 7 дней до 3 месяцев (ст. 1287), за их посещение предусматривалось наказание в виде штрафа (ст. 1286), а лица, предоставлявшие дома для «непотребства», и содержатели притонов подвергались денежному штрафу (ст. 1282) [13, с. 838].
Однако все эти и последующие попытки государства по пресечению и преследованию проституции особого успеха не имели, в связи с чем пришлось изменить тактику. Теперь, как верно подметила С.Г. Куликова, «задачей ставилось взять проституцию под государственный контроль, в первую очередь для того, чтобы остановить распространение сифилиса и других заболеваний» [22, с. 40].
Таким образом, государственная власть постепенно перешла от запрещения проституции к ее регламентации. По мнению А.И. Елистратова, «в тех же сороковых годах в России было положено начало организации терпимости позорного промысла при подчинении его полицейскому регламенту» [19, с. 161].
В результате Высочайше утвержденным положением Комитета министров от 8 октября 1843 г. для осуществления врачебно-полицейского надзора за проституцией в Санкт-Петербурге при Медицинском департаменте МВД России был создан врачебно-полицейский комитет «на первый случай в одной столице, впоследствии же, по мере представляющихся к тому удобств, они должны распространиться и на другие местности Империи» [10, с. 595]. В июле 1844 г. подобный комитет был учрежден и в Москве [12, с. 430—432], а затем в Вильно, Риге и Нижнем Новгороде во время ярмарки [14, с. 217].
По мнению И.Е. Андреевского, основанием для открытия врачебно-полицейских комитетов послужили собранные по поручению министра внутренних дел г. Эттером сведения об использовании предупредительных мер в отношении проституток за границей [14, с. 217]. За образец была взята французская модель, заключавшаяся в полномочиях полиции по задержанию, аресту, наложению взысканий, регистрации проституток и переводу их в статус легальных [26, с. 162—163].
В течение первого полугодия существования комитета 29 мая 1844 г. министром внутренних дел Л.А. Перовским были утверждены особые «Правила для публичных женщин и их содержательниц» [11, с. 1—6], которыми комитет руководствовался в течение первых 18 лет своего существования. Согласно этим правилам все женщины, занимавшиеся проституцией, должны были стать под врачебно-по-лицейский надзор.
Всем зарегистрированным проституткам вместо паспорта выдавался медицинский билет, получивший вскоре за свой желтоватый цвет второе неофициальное название — «желтый билет». В данном документе указывались фамилия, имя, отчество, социальное происхождение, приметы проститутки, а также ставилась отметка о месте жительства и состоянии здоровья. Впоследствии из него были исключены внешние данные девицы. Если публичная женщина выходила из дома, то обязана была брать билет с собой на случай, если клиент пожелает удостовериться в ее здоровье [32, с. 31]. Женщины, получившие билет, были обязаны в установленные комитетом сроки подвергаться врачебному освидетельствованию, но они также приобретали право бесплатного лечения не только от сифилиса, но и от других болезней. Женщины, работающие в одиночку, вместо медицинского билета получали так называемый бланк, что дало повод впоследствии называть их бланковыми.
Принятые в 40—50 гг. XIX в. нормативные правовые акты заложили основы врачебно-полицейско-го надзора за проституцией в Российской империи, определили порядок регистрации проституток, открытия публичных домов, выдвинули ряд требований к организации подобного промысла.
Циркуляром министра внутренних дел начальникам губерний от 26 октября 1851 г. № 39 врачеб-но-полицейский надзор за проституцией фактически распространился на всю страну [34, с. 13].
Необходимо отметить, что деятельность столичных и местных комитетов была напрямую связана с государственной политикой в отношении проституции. Если в начале своей деятельности они в основном осуществляли мероприятия, нацеленные на борьбу с «любострастными болезнями», и преследовали женщин, промышлявших развратом, то затем они постепенно перешли от репрессий к регламентации. В 1843 г. под надзором санкт-петербургского комитета находились до 400 проституток, в 1852 году их было уже 1 075 [25, с. 62].
В первые годы существования врачебно-поли-цейских комитетов их деятельность шла вразрез с действующим законодательством. По этому поводу А.И. Елистратов писал: «...введение у нас регламентации позорного промысла еще отнюдь не заключало в себе попытки юридически согласовать обусловленную вновь вводимым режимом терпимость поднадзорной проституции с запретительными нормами уголовно-полицейского законодательства: в Высочайше утвержденном положении комитета министров мы не находим решительно никаких указаний на отмену или изменение, в виду учреждения врачебно-полицейских комитетов для надзора за женщинами, промышляющими развратом, действующих законов о пресечении и репрессии непотребства» [19, с. 163].
Необходимо отметить, что на начальном этапе становления врачебно-полицейского надзора за проституцией и сам министр внутренних дел, который являлся его инициатором, проявлял некоторую непоследовательность, что, как представляется, вызвано карательно-запретительным характером действующего законодательства. Как уже упоминалось ранее, в Уложении о наказаниях 1845 г. предусматривались меры ответственности как за занятие проституцией в виде ареста от 7 дней до 3 месяцев, так и за открытие публичных домов в виде штрафа, а затем и тюремного заключения от 6 месяцев до 1 года. И это притом, что за два года до принятия этого законодательного акта проституция уже была регламентирована!
Между тем на этом этапе никаких изменений в уголовное законодательство внесено не было. Более того, процедура освобождения поднадзорных проституток от уголовного наказания была довольно сложной. Как отметил А.И. Елистратов, «...имелось в виду освобождать проституток от наказаний, назначаемых судебными приговорами, таким путем, чтобы отмена наказания происходила по соглашению министров внутренних дел и юстиции, представляющих свои распоряжения по сему предмету губернским и уездным полицейским управлениям» [19, с. 165]. По мнению известного дореволюционного ученого-юриста Н.А. Неклюдова, на практике при существующем репрессивном законодательстве вопрос об ответственности поднадзорных проституток решался следующим образом: «низшие инстанции присуждали женщин за непотребство к определенному в 1342 ст. (Улож. изд. 1857 г., ст. 1287 изд. 1845 г.) наказанию; губернатор же, обыкновенно, не утверждал этих приговоров и ходатайствовал перед Министром Внутренних Дел об освобождении осужденных от наказания; Министр Внутренних Дел всегда удовлетворял такому ходатайству» [27, с. 362]. По данному поводу В.В. Тю-тюник справедливо отметил, что «подобное положение дел, когда позиция правительства по вопросу легализации проституции оставалась неясной, продолжалось длительное время, с одной стороны, не позволяя складывающейся системе надзора за проституцией функционировать в полную силу, а с другой фактически пустив на самотек ситуацию с проституционным промыслом. Все это дезориентировало общественное мнение в этом вопросе, что впоследствии привело к дискредитации самой идеи регламентации проституции» [32, с. 33].
Следует отметить, что по данному вопросу есть и другие мнения. Так, например, Н.Б. Ле-бина и М.В. Шкаровский считают, что именно существование уголовной ответственности за занятие проституцией способствовало тому, что
надзор за ней осуществлялся врачебно-полицей-ским комитетом весьма успешно. По мнению исследователей, параллельное существование двух как бы взаимоисключающих друг друга юридических норм, наказания за блуд и положения о регламентации, создавало дополнительные гарантии их действенности. Иными словами, женщина оказывалась перед выбором: свобода, чреватая опасностью уголовной ответственности, или регистрация с ограничением гражданских прав, но гарантированным освобождением от наказания [24, с. 143].
Подводя итог, следует отметить, что сложившаяся к середине XIX в. в Российской империи ситуация в сфере борьбы с распространением проституции характеризовалась определенной юридической коллизией. С одной стороны, проституция как социальное явление признавалась государством и находилась под его контролем: были фактически легализованы публичные дома, введена регистрация лиц, занимавшихся проституцией. С другой стороны, ввиду явного общественного вреда, приносимого проституцией, законодательными нормами она в любых формах «непотребства» запрещалась и преследовалась.
Лишь к концу XIX в., когда в других «цивилизованных» странах проституция была давно и прочно легализована, в Российской империи вводятся нормы, свидетельствующие об изменении отношения государства к проституции, переходе к формированию института ее правовой регламентации. Однако довести до логического завершения данный процесс в соответствии с «цивилизованной» регламен-тационной моделью до 1917 г. в России не удалось. Безусловно, что в условиях советской социалистической государственности ни о какой регламентации проституции, как абсолютно неприемлемого для социалистического общества социального явления, речи идти не могло.
References
izlechenii ot bolezni, v Nerchinsk na poselenie» // PSZ. Sobr. I. T. KhVI. № 11826.