Спросить
Войти
16. Ibid. Pp. 73-75.
УДК 94(47):398.8:355"17/18"
Н. А. Волокитина, Ф. Н. Иванов
Отражение реалий военной службы в песенном фольклоре населения Европейского Севера России конца XVIII-XIX в.*
В статье анализируется песенный фольклор населения Европейского Севера России с точки зрения выявления в нем реалий военной службы в Российской империи XVIII-XIX вв. Выявлены сохранившиеся в народной памяти через песни детали, связанные с набором на военную службу и её прохождением, отношением населения к ней, сделаны выводы о причинах и особенностях подобного сохранения информации в «солдатских» и «исторических» песнях.
The authors consider the problems of the reflection of the realia of Russian military service at the end of the XVIII-XIX century in the song folklore of the population of the European North of Russia, reveal the historical details associated with military service in the song folklore, pay attention to the topic of recruitment, practice of the military service, people&s attitude to the service in army and estimate the value of the data contained in "soldier&s" and "historical" people&s songs.
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ, проект № 13-31-01201 «Восприятие армии и военной службы населением Европейского Севера России в XIX - начале XX в.»
© Волокитина Н. А., Иванов Ф. Н., 2014 72
C появлением в России регулярной армии и установлением обязательной службы в её рядах воинская повинность стала оказывать значительное воздействие на жизнь нашей страны. Особенно заметно это влияние было в XVIII-XIX вв., когда в ходе модернизации происходил постепенный переход от традиционного к аграрно-индустриальному типу общества. Система комплектования вооруженных сил, основанная на том или ином типе воинской повинности, является государственным институтом, и одно из важных направлений в исследовании действий государственной власти - определение степени его воздействия на население и рефлексии на происходящее со стороны тех, на кого направлены целенаправленные усилия государства [1]. Столь волнующая тема не могла не найти отражения в устном народном творчестве. Действительно, в русском фольклоре одной из излюбленных тем является тема службы в армии. В фольклоре населения Европейского Севера России эта тема прослеживается в сказках, поговорках, частушках, преданиях и, конечно, в песнях.
Песни, собранные на территориях Вологодской и Архангельской губернии (последняя включала в себя и бассейны рек Мезени и Печоры), содержат интересные сведения о солдатской службе, армии, рекрутских наборах и многом другом. В опубликованных сборниках [2] эти песни отнесены составителями к разным тематическим группам, среди которых выделяются песни воинские, рекрутские, солдатские, исторические, балладные, эпические, походные и т. д. Выделение данных групп весьма условно и зависит от мнения составителя сборника. Цель данного исследования состоит в определении на основе анализа данных песенного фольклора специфики сохранения в исторической памяти населения Европейского Севера России реалий военной службы в Российской империи конца XVIII-XIX в. В данном случае, исходя из особенностей содержания, наиболее уместным представляется объединить все песни из указанных тематических групп в одну группу «солдатских песен», выделив, однако, группу песен «исторических», поскольку по содержанию они отличаются от остальных и представляют собой некий рассказ о конкретных исторических событиях, прежде всего военных кампаниях.
Как отмечает Н. П. Леонтьев, солдатские песни образуют особый цикл народной поэзии [3]. Уже при первых Романовых московские полки, сформированные из наемных «людей военного ремесла», стали пополняться людьми из народной массы. А в петровское время «солдатчина» стала заметным явлением в народной жизни: солдатская служба была иначе «грозной службой государевой». Она отрывала молодежь от близкой для нее среды на долгие годы. Казарменная невеселая жизнь рождала невеселую солдатскую песню. История русского солдата - в русских песнях [4]. Но как было выявлено исследователями, солдатские песни далеко не всегда сочинялись, сохранялись и бытовали только в солдатской среде. Так, многие варианты исторических песен, содержащие массу подробностей по конкретным военным кампаниям, на Мезени были записаны в исполнении хора, состоящего исключительно из женщин средних лет [5]. «Солдатские» песни бытовали и среди гражданского населения, вероятно, с этим связан и тот факт, что наибольшее число подробностей о службе в армии связано, прежде всего, с рекрутскими наборами, о самой службе данных значительно меньше. В целом, солдатские песни с большой художественной силой и точностью передают местные бытовые подробности, связанные со службой в армии. Можно на песенном материале проследить и региональные особенности.
Военная служба начинается с набора в армию, данной процедуре в песнях населения Европейского Севера уделено значительное внимание. В песенном фольклоре Вологодской губернии присутствуют указания на систему раскладки рекрутской повинности, в частности, в одной песни встречаются такие строчки «Ровно со ста два солдата брать, / С цеты пяты солдата брать» [6], в другой - «Да великое-ли будет на нас солда- солдатство?/ Да со стал-ли, верно, душ дак нас спяти - пятидесят» [7]. В данном случае это соотносится с известными фактами. В XVIII в. созданная Петром I система раскладки рекрутской повинности определялась, преимущественно, задачами комплектования армии. Размеры повинности и сроки проведения наборов зависели от потребностей вооруженных сил, и изменялись от набора к набору, каждый раз формировались заново и рекрутские участки. Происходило это следующим образом. Военное ведомство соотносило свои потребности в новых контингентах с численностью податного населения страны и определяло величину рекрутского участка - число ревизских душ мужского пола, с которых следовало собрать одного рекрута. Затем подготавливался соответствующий императорский указ. Численность такого участка могла составлять, например, 98, 120, 169, 240 душ мужского пола. После опубликования указа или манифеста о рекрутском наборе губернские власти «расписывали» все ревизские души, записанные в последнюю ревизию на подведомственной им территории, по рекрутским участкам. Со второй половины 1770-х гг. были введены постоянные рекрутские участки, первоначально состоявшие из 500 ревизских душ мужского пола, с 1831 г. - из тысячи [8].
Присутствуют также сведения об одном из двух вариантов исправления рекрутской повинности - жеребьевой системе, которая начала вводиться в России дополнительно к традиционной очередной системе с конца 1830-х гг., а после 1874 г. подобные принципы стали основой всесословной воинской повинности. При жеребьевой системе человек, занесенный в призывной список, тянул жребий, и если на нем был написан условленный знак, то такой человек должен был пойти в рекруты. Тот, кто вытягивал жребий с № 1, попадал в рекруты первым. В одной из песен есть упоминание об этом: «Милый пьяный напился, / Чересчур натрескался, / Чересчур натрескался, / Во солдаты продался. / Не охотою продался, - / Первый жребий попался» [9]. Интересен в связи с этим сюжет песни, которая встречается на территории Европейского Севера России в нескольких вариантах. В песне передаются размышления родителей о своих трех сыновьях, а конкретно, кого из них отдавать в армию. Старшего и среднего отдавать не хотят, поскольку они женаты, у них семья, значит придется отдавать младшего, однако он не согласен, но по жребию идти служить предстоит ему. Сюжет встречается в трех песнях [10] и отражает реалии того времени, по Рекрутскому уставу 1831 г., если все дети были женаты, то рекрут выбирался по воле родителей, а если не было общего согласия, то рекрут выбирался жребием.
Интересны также песни с информацией про несправедливость наборов: «Не тех забрил в некрута! / Что в Сафроновском правление / Нет рассудку ничего: / Старшина судит за деньги, / Писарь пишет за вино» [11]. Данный пассаж вполне мог соответствовать действительности. При «практической раскладке» рекрутской повинности и в ходе сдачи в рекруты злоупотребления на низовом уровне (крестьянское самоуправление) было частым явлением. По данным Н. М. Дружинина, «особенно крупным источником» для вымогательства являлась именно рекрутская повинность. В западных губерниях империи «сельские выборные» даже позволяли себе «перемарывать» уже утвержденные казенными палатами очередные списки [12].
Стоит также упомянуть, что с 1776 г. и вплоть до отмены рекрутской повинности в России в 1874 г. непосредственный набор рекрутов в регионах производили специальные административные органы - рекрутские присутствия - комиссии, создававшиеся заново перед каждым рекрутским набором и действовавшие на определенной для них территории в течение срока набора. Первоначально это были, как правило, только губернские рекрутские присутствия в губернских городах, потом со временем в ходе наборов стали открываться уездные рекрутские присутствия в уездных городах. В Вологде работало губернское рекрутское присутствие [13]. Этот факт также нашел свое отражение в песенном фольклоре населения губернии: «Середь Вологды приемненькая; / Во приемной есь начальнички; / Остригут они волосьеце» [14].
В песнях достаточно часто встречается мотив, связанный с изменением внешности будущих солдат, самый распространенный мотив связан со стрижкой волос [15]. Встречаются и более конкретные сведения, в частности такие: «Забривать стали головушки, накидать стали фуражечки, надевать стали шинелюшки» [16]. Данные мотивы не случайны, для того чтобы отличить человека, взятого в рекруты, от прочих и не дать рекрутам бежать, им еще с 1757 г. стригли волосы, выбривая лоб и переднюю часть головы, отсюда выражение «забрить в рекруты» (тем, кого при освидетельствовании в рекрутском присутствии негодными в рекруты, брили затылок) [17]. Кроме того, известно, что первоначально рекрутов принимали на службу в крестьянской одежде, однако с 1808 г. отдатчики были обязаны снабжать рекрутов кафтанами или мундирами солдатского покроя и фуражными шапками из серого сукна. С 1813 г. к перечню рекрутского обмундирования была добавлена шинель серого, белого или черного сукна [18].
В песнях также сохранились данные и о том, где служили набранные рекруты: «Нас поставят на конец, / Да и гонят, как овец, / Кого в Питер, кого в Польшу, / Меня, молодца, в Москву» [19]. Стоит пояснить, что в Российской империи рекруты, за исключением короткого времени при Петре Первом, направлялись на службу в воинские части по всей территории страны. Более того, для того чтобы рекруты поскорее отвыкли от прежней жизни, стали солдатами и не имели соблазна убежать домой, их старались отправлять на службу в другие губернии [20]. Рекруты из Вологодской губернии во второй трети XIX в. направлялись для прохождения службы на флот и в сухопутные войска, в которых они - и особенно «зыряне» (коми) - ценились как хорошие стрелки. Жители Архангельской губернии направлялись для службы преимущественно на флот.
Примечательно, что в песенном фольклоре Архангельской губернии сведений о наборе практически нет, за исключением песни с сюжетом о трех сыновьях, встречается только одна песня, где есть указания на процедуры набора в армию: «Ручки-ножечки связали, / ... / В Мезень город отослали. / Ко приемной привозили / .Его бритвой подобрили, / Русы волосы сымали» [21]. Действительно, в Мезени работало уездное рекрутское присутствие. Однако здесь более интересен сюжет про связанные руки-ноги, такое практиковалось часто, особенно для тех рекрутов, которых подозревали в возможности побега. Рекрутов и «подставных» к ним всегда везли или вели к месту приема под конвоем членов общины - «провожатых». На ночевку рекрутов запирали в помещении под караулом.
Сведений касательно самой службы в армии в песенном фольклоре Европейского Севера России значительно меньше, чем, например, в тех же сказках [22]. Однако достаточно часто встречаются упоминания об оружии и амуниции. В песнях фигурируют из вооружения «ружье», «сабля», «штыки» [23], «пушки с ядрами» и «пушка верстовая» [24], также упоминается револьвер («Леворьеры в кобурах») [25], «винтовочка и дробовочка», «нож» [26], пули («пуляшка быстрая») [27], картечь [28], порох черный [29]. Все упомянутое было принято на вооружение в русской армии, правда, в разное время. Так, шашка в русской армии была принята на вооружение всех кавалерийских частей, артиллерийской прислуги и офицерского корпуса в 1881 г. Револьвер в русской армии был принят на вооружение в 1871 г. Вооружались револьверами офицеры и солдаты (последние - в кавалерии и артиллерии, значительно реже - в пехоте), а также некоторые нестроевые чины. Черный порох - это дымный порох, который применялся в Русской армии до перевооружения 1890-х гг. на магазинные винтовки с новыми патронами на бездымном порохе. Из амуниции в песнях упоминаются «мундиры», «шинель» и «кивера» [30], «фуражечка», «седло черкасское» [31]. Интересно, что сочетание «седло черкасское», весьма распространенное в фольклоре, обозначает седло идеального качества, лучшее седло и часть обязательного «богатырского набора». Черкасские и русские седла были очень удобны для боя и именно в этом качестве вошли в фольклор [32].
Основным героем данных песен является, естественно, солдат, а чаще будущий солдат. Среди эпитетов, характеризующих солдата, чаще всего фигурируют такие, как «молодой», «безбородый», «холостой». Однако в одной песне есть такие строки: «Ох, да разудалый, солдат бравый, / Шестдесят четвертый год, / Да он назначен был в поход» [33]. Песня с обозначением конкретного возраста солдата является единичным, уникальным случаем, который требует более пристального внимания. Если вспомнить продолжительность службы, а также возраст, в котором молодых ребят забирали в армию, то можно предположить, что в возрасте 64 лет этот солдат мог быть только на службе в инвалидной роте или команде - подразделении, куда направляли дряхлых или увечных солдат, которые не могли действовать ружьями, и где они должны были нести караульную службу в не самых важных местах. С другой стороны, в мирное время солдаты, выслужившие полностью положенный срок, обязательно увольнялись в отставку. Часть из них добровольно возвращалась на военную службу. В военное время отставка прекращалась и, кроме того, производился добровольный набор отставников на службу [34]. В песне, скорее всего, речь идет именно о втором случае.
Помимо солдат в песнях фигурируют также «гренадеры», «матросы», «полковой сержант» [35], «генерал», «офицер», «полковник» и даже «майор-полковничек» [36]. Интересно, что последнего чина не существовало. Однако, если «полковник» часто фигурирует во многих песнях и сказках населения Европейского Севера России, то «майор» - практически нет. Чин майора интересен тем, что он существовал в Русской армии в 1698-1716 и 1797-1884 гг. и был первым штаб-офицерским чином, предшествовавшим чину подполковника [37].
При таких достаточно подробных сведениях о чинах, вооружении и амуниции в армии практически нет сведений о количестве, составе или родах войск. В песнях упоминается
«полк» [38], «пехота» и «конная гвардия» [39]. Конкретно о самой службе говорится только в нескольких песнях, так, в одной упоминается караул «Стоять в караул - да вот в караул», а в другой поется о молодом солдате, который «на часах стоял» [40], часовые упоминаются и в песне «Брат спасает царя от смерти» [41].
Встречаются в песенном фольклоре Архангельской губернии и весьма редкие сведенья. В одной песне прослеживается жалоба на скудное питание в русской армии рассматриваемого периода: «Воспитаньице - да сухари-вода, /Сухари-вода - солдатам еда» [42]. В другой песне упоминается о получении солдатами после успешных военных действий «провианта», а также упоминается выдача «зеленого вина» [43]. «Зеленое вино» - водка, до 1908 г. в военное время и во время учений, лагерных сборов ее полагалось выдавать нижним чинам по одной чарке (160 г) три раза в неделю, нестроевым - по два раза в неделю. В мирное время - по праздникам (15 чарок в год всего) и по особому приказу командира после тяжелых учений, парада или в качестве награды за образцовую службу или выполнение задания. Дополнительной наградой была «двойная чарка». С 1908 г. выдача водки в мирное время была отменена.
В песенном фольклоре Печоры прослеживается еще один сюжет, который не встречается в песнях других регионов Европейского Севера России. Речь идет об учениях. Так, в одной песне говорится о том, что «русски командиры со ученьца идут» [44]. В другой песне присутствует масса подробностей: «У солдата сердце мрет, / Сердечко чувствует поход: / Летом в лагерях стоять, / Поутру рано вставать, / Черный мундир одевать, / На ученье поспешать. / Нам ученьеце - мученье, / Очень плечам тяжело. / Штык винтовку подают / И под рыло нам дают» [45]. Интересно, что в этих строчках поэтически отражено реальное положение дел в российской императорской армии. Со времени Екатерины II для обучения войск летом проводились лагерные сборы, когда отрабатывались действия рот, батальонов и более крупных формирований войск (линейные учения). Летом же устраивались и войсковые маневры. Примечательно, что все маневры вплоть до конца XIX в. проводились только летом, зимой обучение войск велось только в местах их расквартирования. Первые зимние маневры прошли в Петербургском военном округе в 1897 г. [46] C конца XVIII в. и особенно в первой половине XIX в. большое значение в русской армии придавалось слаженным действиям крупных масс войск, которые оттачивались до автоматизма. Дело дошло до того, что накануне Крымской войны нижних чинов обучали лишь для смотра, упражнения в полевой службе расценивались офицерами и солдатами как излишние мучения, поскольку на смотрах поверке не подлежали [47]. Методы обучения во второй трети XVIII-XIX вв. зачастую сводились к муштре, в армии были распространены телесные наказания за ошибки при обучении, заметно усилившиеся во второй половине 30-х - 50-х гг. XIX в. Жестокое отношение к солдатам и рукоприкладство начальников по отношению к нижним чинам в XVIII - первой половине XIX в. были распространенными явлениями в русской армии, с которым боролись отдельные военачальники, но не всегда успешно.
В песнях Печоры встречается также редкий сюжет - описание морской службы. В других песнях фигурируют матросы, но в песне «Мы не песню-то пели, брацы, а горе мыкали» само действие песни проходит в море, фигурирует червлен корабль, шлюпочки, полковничек в синем море [48]. Еще при Петре Великом были установлены специальные воинские морские чины, однако особенности службы на море привели к тому, что в течение XVIII-XIX вв. были образованы корпуса специалистов артиллерии, штурманов и инженеров-кораблестроителей, офицерам которых были присвоены сухопутные чины. Кроме того, в составе ВМФ до 1860-х гг. были специальные «ластовые экипажи», офицеры которых тоже имели сухопутные звания, командовали портовыми и каботажными судами, занимали нестроевые должности на берегу и на флотах слыли как малообразованные любители спиртного [49]. Примечательно, что в указанной песне по сюжету «полковничек» впервые оказался в море, ему стало плохо («помутились у полковничка очи ясны»), и он «полетел за борт», а затем, когда его спасли, «просыпался трои суточки, от тяжелой от хмелинушки пробуждаться стал» [50]. Однако, поскольку служебный статус «полковничка» в песне не обозначается, не исключено, что тут мы можем видеть проявление определенной розни между представителями разных видов вооруженных сил.
Интересные сведения встречаются в песнях Мезени, в нескольких песнях говорится о «письме грамоте» и даже о «скорописной телеграммочке» [51]. Такие песни чаще всего поются от имени родни, например, сестры, и содержат просьбу не забывать. Известно, что подавляющее большинство рекрутов было неграмотным, отдельные командиры и офицеры вели
их обучение грамоте, однако целенаправленно и систематически такая работа началась в войсках только в пореформенную эпоху, в ходе военных реформ Д. А. Милютина. Первая междугородная телеграфная линия в России между Петербургом и Москвой открылась в 1852 г., затем телеграфная сеть строилась очень быстрыми темпами по всей стране. Соответственно, в песне с «телеграмочкой» отражены реалии пореформенной эпохи.
В целом, хорошо заметно, что в «солдатских» песнях отношение к военной службе и рекрутчине весьма негативное, «солдатская доля» видится как тяжкая повинность. Так, в одной песни поется: «Ой услышал про невзго-про невзгоду, про невзгодушку. / Ох, про великую невзго-невзгодушку, / Ох про то ли про солда- про солдатство» [52]. Еще более пронзительно звучат слова другой песни: «Уж и есть ли, братцы-ребятушки, / На свете такая мать, / Чтобы отдавала сына в солдаты / Да не заплакала?» [53]. Действительно, условия службы были тяжелыми - муштра, плохие бытовые условия и питание, медицинское снабжение. В армии были большие потери в личном составе - боевые и не боевые от болезней, плохого питания и тяжелых условий службы [54]. Все это вызывало нежелание населения идти на царскую службу, в одной песне прямо говорится: «Мне не хочется в солдаты» [55]. Еще одним примером может послужить строчка из другой песни: «Тяжело Ване шинель носить, / Лучше с девушками Ване пожить» [56].
При таких условиях службы побеги были явлением распространенным, несмотря на то что преступлением считался не только сам побег, но и помощь беглецу - его «укрывательство», наказывали не только лиц податных сословий, но и дворян [57]. Этот момент также нашел отражение в «солдатских» песнях, записанных на территории Вологодской губернии. В двух вариациях встречается сюжет про побег, причем в одной песне родня не пускает беглеца в дом, боясь наказания, в другой же - сама песня обрывается на просьбе пустить в родной дом [58].
Заметно, что «солдатчина» для крестьян - тяжелая и неприятная повинность, она отрывает парней от работ, а иногда совсем отучает от деревенского хозяйства. Да и само солдатское житье, по взгляду крестьян, не веселое, «не привычное» [59]. В песнях об этом сказано так: «Я несчастным уродился. / Я не пахарь полевой, / Не косец я луговой, / Не рачитель домовой, / Я - солдатик рядовой!» [60] Вариацией на тему может служить мотив, который встречается во многих песнях Европейского Севера России: «Пусть-ко пашенька пустеет; / Малы дети сиротеют; / Сенокосы зарастают; / Молоды жоны вдовеют; / Отцы, матери стареют» [61].
Нельзя пройти мимо еще одного мотива, распространенного в «солдатских» песнях, мотива смерти. Такие песни завершаются просьбой сообщить родным о смерти и, как правило, словами, наподобие выражения «Поженила меня сабля вострая,/ Обвинцяло миня ружье военное» [62]. Надо также отметить, что в тех песнях, которые собиратели фольклора отнесли к категории «солдатских», по данным информантов, но где нет конкретных указаний на солдат и военную службу, всегда присутствует мотив смерти, сюжет развивается вокруг мертвого тела в чистом поле. Исключение составляет одна подобная песня, записанная на Печоре, где конкретно упоминается «солдатское тело» [63].
Также весьма интересен сюжет песни «Солнце закатилось за темные леса», где рассказывается о «солдатской жоне», которую в песне сразу называют «вдовой». К ней в хижинку стучатся двое, просят переночевать, она рассказывает, что потеряла мужа и сына, когда они ушли на службу, на что мужчины отвечают, что это они и есть [64]. Практически такой же сюжет с вариациями воспроизведен в песне «Я вдовею с годом двадцать» [65]. Взятие в рекруты воспринималось населением как «приговор к смерти». Россия в XVШ-XIX вв. вела частые и кровопролитные войны. Сама военная служба первоначально была пожизненной, с 1793 г. - 25 лет, потом же, хотя срок её и сокращался несколько раз, он оставался продолжительным, и только незадолго до отмены рекрутчины нижние чины начали служить под знаменами по семь лет. При введении всесословной воинской повинности максимальная продолжительность срока службы нижних чинов армии составляла шесть лет. Таким образом, те, кто попадал, в солдаты до 1860-х гг., уходили из своих общин фактически навсегда, а солдаты 1860-1870-х гг., при сравнительно небольшой продолжительности службы, имели возможность скоро вернуться домой и не исключались из своих общин. Люди в дореформенное время отрывались от своих родных, разрывались связи с их общинами [66]. Положение же собственно солдатских жен было тяжелым и двусмысленным, часто они оказывались на положении «соломенных вдов» - формально замужем, но фактически без мужей. Такой статус накладывал на их жизнь тяжелый отпечаток, имелись значительные проблемы во взаимоотношениях с родственниками (особенно по линии мужа, если жена оставалась жить в его семье), материальная и бытовая неустроенность [67], все это поэтически отражено в песнях.
Отдельный пласт в фольклоре составляют «исторические» песни, в которых содержится отклик на конкретные события военной истории, рассказывается о конкретных исторических персонажах. Такие песни передавались из поколения в поколение, в них нашло отражение отношение населения к событиям исторического значения. В песнях народная память сохранила события, связанные в основном с русско-турецкими кампаниями и войной 1812 г., причем поражает наличие в текстах весьма конкретных сведений и имен, хотя наблюдается некоторое смешение событий разных эпох. Среди песен о войне 1812 г. выделяется цикл о Платове-казаке, песни об этом герое встречаются на всех территориях Европейского Севера России [68]. Однако на Мезени был записан текст песни, где упоминание о Платове отсутствует, основным героем является Кутузов, кроме того, имеется вставка про «германцев», сделанная, по словам информанта, во время Великой Отечественной войны [69].
Песни о турецкой войне связаны, прежде всего, с именем графа И. Ф. Паскевича-Эриван-ского, князя Варшавского (фигурирует в песнях как Паскевич и Баскеев), в 1828-1829 гг. успешно руководившего действиями русской армии против турок [70]. С именем графа Паске-вича связана песня «Ночи темны, тучи грозны» [71], где речь идет о взятии Варшавы и подавлении Польского восстания 1830-1831 гг., хотя прямого указания на саму историческую личность нет. Цикл песен про турецкие кампании и конкретно про графа Паскевича был широко известен на территории Европейского Севера России. Эти песни неоднократно подвергались переделкам, в связи с изменившейся исторической обстановкой. Так, на Печоре в 1955 г. была записана песня [72], в основе которой лежит песня о взятии Варшавы графом Паскевичем. Текст этой песни восходит к еще более старой песне о взятии Варшавы Суворовым, тексты которой на территории Европейского Севера России практически не встречаются или не были зафиксированы. В годы Первой мировой войны эта песня получила новое переосмысление, а затем изменилась и в годы Великой Отечественной войны.
В исторических песнях, записанных на территории Вологодской губернии, упоминается также Михаил Григорьевич Черняев (1828-1898), участник покорения Средней Азии (взял в 1864 г. города Аулие-Ата, Чимкент и в 1865 г. - Ташкент) [73]. Интересен также сюжет песни, где поется о взятии Плевны (компания 1877-1878 гг.) и упоминается великий князь Николай Николаевич (старший), главнокомандующий Русской армией на Балканском театре военных действий [74].
Среди исторических персонажей в песнях также часто фигурирует Петр Первый, образ которого как «царя-труженика», создателя русской регулярной армии и победителя Швеции был широко распространен в народной памяти.
Как можно видеть, в песенном фольклоре населения Европейского Севера России сохранилось достаточно много подробностей о военной службе в российской императорской армии XVIII-XIX вв. В зависимости от своего содержания песни, в которых имеется такая информация, могут быть разделены на две группы. История и цели появления произведений каждой из указанных групп заметно отличаются, что обусловливает и специфику их информации. Первую группу составляют песни, повествующие о тяжелой судьбе солдат и их родственников (можно им дать общее условное название «солдатских»), ко второй относятся песни, условно обозначенные нами как «исторические», в которых сохранилась память о славных победах русской армии, конкретных личностях и событиях. Так, в первом случае появление песен стало народной реакцией на тяжелую рекрутскую повинность и фактическую потерю родных и близких. Эти песни зарождались в крестьянской среде и были призваны показать несправедливость и тяжесть рекрутских наборов, тяжелую долю солдат, которых ждала практически неизбежная гибель, и их родственников, которых ждали горесть и разорение. Вместе с тем, несмотря на такую направленность и общее негативное отношение к военной службе, в «солдатских» песнях сохранилось немало деталей исторической действительности, которые описывают систему раскладки рекрутской повинности, жеребьевку, злоупотребления при рекрутских наборах, бегство со службы, смерть солдат, общение с мирным населением. Заметно, что песни уделяют больше внимания подобным деталям, чем сказки, но в них содержится значительно меньше сведений собственно о военной службе. В отличие от песен «солдатских», тон песен «исторических» более восторженный, и в данном случае это, скорее всего, связано с разницей в сюжетах и опять же со средой бытования песен второй группы, которые зарождались, по-видимому,
в самой солдатской среде, а затем попали к гражданскому населению через репертуар отставных солдат. Интересным сходством песен обеих групп со сказками является, пусть и не столь ярко выраженное, как в последних, наложение данных о вооружении пореформенной эпохи на описание реалий рекрутской системы комплектования.
Выделяются и региональные особенности, когда в песнях Архангельской губернии практически отсутствуют сведения о наборе в армию, зато присутствуют такие детали, которых нет в песнях населения Вологодской губернии, что может быть связано с действием в Архангельской губернии с 1820 г. права на откуп, что во многом смягчало тяжесть рекрутчины.
Примечания
2. Grigoriev A. D.
