О прошлом и будущем российской советской психологии

УДК 159.922

Е. В. Левченко

О прошлом и будущем российской советской психологии

В статье рассматриваются актуальные проблемы изучения истории советской психологии. Проанализированы особенности восприятия результатов историко-психологических исследований научным сообществом психологов. Показано, что в связи с приходом в психологическую науку нового поколения, имеющего книжные знания о советской психологии, возрастает опасность мифологизации ее прошлого. Описаны методологические альтернативы, возникающие при изучении истории советской психологии. На примере исследования особенностей формирования образа советской психологии у зарубежных психологов в 60-е годы продемонстрированы преимущества таких методологических средств как диахронический анализ и принцип субъектности.

The article deals with the most important problems of studying the history of Soviet psychology nowadays. The main features of perception of the results of research in history of psychology by professional community of psychologists have been analyzed. It is shown that because of the arrival of a new generation of psychological science which has book-learning knowledge of Soviet psychology, danger of mythologizing (mythmaking) of history of psychology is increasing. The methodological alternatives that arise in studying the history of Soviet psychology have been described. On the example of studies of the representations of the Soviet psychology by foreign psychologists in the 60th years the benefits of such methodological tools as a diachronic analysis and the principle of subjectivity have been demonstrated.

«Все мы вышли из гоголевской «Шинели», - повторил однажды неточный перевод высказывания французского критика Эжена Во -гюэ Ф.М. Достоевский. Несоответствие оригиналу не помешало этим словам стать в России крылатыми, передающими общность образования, языка, мировоззрения. Перефразируя их, чтобы выразить сходную мысль применительно к развитию психологии в нашей стране, можно сказать, что все мы, современные российские психологи, вышли из советской психологии. И эта всеобщая причастность, по-видимому, является причиной трудностей, возникающих при современных попытках ее анализа.

Советский Союз распался немногим менее тридцати лет назад. Тогда же утратила право называться советской и отечественная психология. Она возникла (как возможность особого пути развития) одновременно с СССР и прекратила свое существование вместе с ним около тридцати лет назад, уйдя, казалось бы, в прошлое.

Однако по отношению к советской психологии весьма уместно использовать идею специалиста в области истории политической мысли М. Оукшотта, который считает, что при историческом анализе следует иметь в виду наличие не одного, а трех «прошлых». Первое прошлое присутствует в настоящем, является его составной частью. Все, чем мы пользуемся сегодня, создано в прошлом. Это - «практическое» или «прагматическое» прошлое. Если же продукты человеческой деятельности воспринимаются как созданные в прошлом, дистанцируемые от настоящего, это - второе, «зафиксированное» прошлое. Третье прошлое выстраивается в человеческом сознании на основе второго, сохранившегося прошлого. Это - «сконструированное» прошлое. Оно существует лишь в воображении [30].

Интерпретируя идею М. Оукшотта, современные исследователи отмечают, что первое прошлое фактически не воспринимается как прошлое, поскольку является частью настоящего. Второе прошлое можно по сути свести к тому, что называют «источниками». Третье прошлое - это воссозданный на основе источников «образ прошлого» [12].

При современных попытках изучения истории советской психологии одна из существенных трудностей состоит в том, чтобы первое прошлое (вросшие в современное психологическое знание идеи, подходы, теории советского периода) воспринять как второе (как совокупность текстов, материалов, фактов, подлежащих историческому изучению), сменить позицию «внутри знания» на рефлексивную, внешнюю по отношению к нему. Однако, в силу масштабности и панорамности объекта изучения, оказывается, что легче заявить о рефлексивной позиции, чем удержать и осуществить ее. Доступность первого прошлого и его привычность порождают иллюзию легкости перехода, прыжка прямо от него к третьему прошлому, минуя, подчас неосознанно, прошлое номер два. Для советской психологии это означает опасность подмены ее истории мифологией.

В настоящее время, в связи со сменой поколений в отечествен -ной психологии, в науку пришли молодые исследователи, сознательная жизнь которых проходила в постсоветское время. Их знание советской психологии - книжное. К тому же доля текстов советских психологов в психологическом образовании постепенно сокращается, их теснят зарубежные источники, а также современные тексты.

При изучении основ советской психологии становится привычным обращение студентов не к источникам, а к вторичным текстам, явно или неявно содержащим их интерпретацию: справочным изданиям, обзорам, хрестоматиям. В результате представления о прошлом отечественной психологической науки оказываются фрагментарными и, в силу недостаточного, в большинстве случаев, знания социальной истории, плохо соотнесенными с историческим контекстом. Поэтому именно сейчас опасность мифологизации прошлого отечественной психологии высоко вероятна.

Конечно, имеется немало работ, посвященных истории советской психологии и ставших классическими. Многие из них написаны либо в советский период [2, 5, 7, 10, 13], либо вскоре после его завершения [8,9,11] и опубликованы в иных психологических условиях восприятия: тогда, когда психологи в подавляющем большинстве были (в прошлом не могли не быть) представителями советской психологии. В настоящей статье речь идет не о состоявшихся, а о планируемых, потенциальных работах и их восприятии меняющимся вследствие смены поколений научным сообществом. Она посвящена не анализу известных работ, а скорее оптимизации проектирования новых. Автор, выражая свое уважение тем, кто решается и решится взяться за решение грандиозной задачи изучения истории советской психологии, пытается осуществить прогноз трудностей, которые могут возникнуть при продвижении по этому пути, и обсудить некоторые способы их преодоления.

Говоря об опасности мифологизации прошлого советской психологии, нельзя не затронуть проблему восприятия результатов историко-психологического исследования профессиональным сообществом психологов и, прежде всего, проблему оценки достоверности результатов историко-психологического исследования. Узок круг историков психологии, страшно далеки они от профессиональной общности психологов, поскольку работают в сфере гуманитарного познания, ограничены возможностями методологии гуманитарных наук, обречены следовать сложившимся в них нормам, а не предписанным академическими требованиями идеалам позитивизма. За исключением кратковременных периодов работы историкопсихологических секций и конференций, историк психологии со своей тематикой и результатами, как правило, белая ворона среди психологов. И часто, чтобы доказать свою профессиональную состоятельность, он должен «перекрашиваться», «подрабатывать на стороне», выступая в роли психолога и оставляя свои историкопсихологические находки для лучших времен.

Предпочтительным способом оценки достоверности результатов научного исследования считается повторение его процедуры и сравнение полученных результатов с первоначальными. Однако в сфере истории психологии, вследствие высокой трудоемкости исторических изысканий и значительных затрат времени на них, решение подобным образом осуществить экспертизу результатов масштабного историко-психологического исследования равносильно самоубийству. Повторяя уже сделанное другими, историк не сможет реализовать собственные планы. В поисках новизны предмета исследования историки психологии склонны уподобляться немецким философам, описанным Фихте: «... большая часть из них одиноко, подобно кротам, копают в собственных норах и опасаются недоброй встречи, прикасаясь к подземным ходам других» [14, с. 2]. У них нет ресурсов для глубинного погружения в реальность, изучаемую коллегой. Вследствие этого даже специалист в области истории психологии далеко не всегда может обеспечить тотальную проверку результатов панорамного историко-психологического исследования, а уж сообществу психологов приходится многое, если не все, в нем принимать на веру. В конечном счете, оценка достоверности результатов историко-психологической работы обеспечивается не столько анализом содержания исследования, сколько той степенью доверия, которую вызывает у представителей профессионального сообщества личность исследователя (что вообще характерно для гуманитарного познания). Недостаточная осведомленность молодых психологов России о прошлом советской психологии составляет благодатную почву для принятия различных, в том числе и недостаточно обоснованных, интерпретаций ее прошлого и подмены ее истории мифологией.

Подобная опасность может быть обусловлена и особенностями советской психологии как объекта изучения. Поэтому особого внимания требуют принимаемые историком методологические решения. С одной стороны, этот объект весьма привлекателен для исследователя определенностью пространственно-временных координат своего существования, относительной структурностью и целостностью. С другой стороны, при отношении к нему как ко второму прошлому объект этот выступает как корпус текстов, состоящий из огромного, колоссального их количества, причем значительная часть подлежащих изучению текстов довольно тесно взаимосвязана и взаимообусловлена и образует своего рода кластеры. При изучении истории советской психологии возникает проблема отбора совокупности источников, которая являлась бы репрезентативной не отдельному, пусть даже и очень значимому кластеру, а всему заявленному для изучения объекту, не приводила бы как к утрате его целостности, так и к видению интегративных характеристик там, где их нет.

Выделение из объекта исследования его предмета также требует рассмотрения ряда альтернатив. Первая из них связана с ожидаемыми результатами исследования. Будет ли это так называемый «сухой остаток» (выражение А.Н. Леонтьева), то есть то знание, которое сохранилось, пригодилось, работает на современность или же психологическое знание и деятельность психологов будут рассматриваться в их постепенном становлении, развитии, эволюции? Будет ли реконструированный образ прошлого отображать результат или процесс эволюции советской психологии? Акцент на результате порождает соблазн отрешиться от влияния идеологии, доказать независимость результатов познания от ее диктата. Сосредоточение на процессе влечет за собой трудности анализа управляющих его течением закономерностей и отображения динамики знания в исто -рико-психологическом тексте.

Вторая альтернатива связана с учетом того, что объект исследования имеет, по меньшей мере, две ипостаси: советская психология может рассматриваться, с одной стороны, как деятельность, с другой - как знание. В первом случае на передний план выступает организация психологической науки, например, создание и роспуск значимых для ее развития учреждений, проведение съездов и конференций, важные для развития психологии действия организато -ров науки. Во втором случае в фокусе исследовательского внимания находятся идеи, теории, концепции, подходы, направления и прочие единицы знания. Соответственно будет существенно различаться и подбор источников.

Грандиозность корпуса текстов, составляющих «тело», «плоть» советской психологии, заставляет размышлять и над вопросом о его декомпозиции, о делении объекта изучения на части, не утрачивающие свойств целого и связей с ним. Опора на синхронический принцип дает возможность описывать направления, школы, подходы. Результатом диахронического анализа может явиться периодизация истории советской психологии с последующим рассмотрением каждого из выделенных периодов и их специфики. Оба варианта декомпозиции вызывают значительные затруднения. Современные исследователи нередко останавливаются на этапе описания трудностей деления целого на части [3]. Однако уже сейчас можно пред -видеть, что по мере смены поколений смелость отважившихся на подобный шаг будет возрастать, как, впрочем, и степень принятия

профессиональным сообществом предлагаемых вариантов декомпозиции.

При попытках «объять необъятное», совладать с объемом подлежащего изучению материала подчас возникает соблазн избрать в качестве репрезентативных обзорные, справочные и так называемые «юбилейные» тексты, посвященные советской психологии в целом, вообще. Однако каждый такой текст имеет определенные пространственно-временные координаты и позволяет реконструировать не образ советской психологии вообще, а лишь его конкретно-исторический срез, теряющий значение при любой попытке абст -рагироваться от тех условий, в которых он появился. Ценность получения и описания подобных срезов несомненна, вопрос состоит в том, как перейти от их мозаики к созданию целостного образа со -ветской психологии - ее «третьего прошлого» (в понимании М.Оукшотта), не слишком увлекаясь конструированием и не утрачивая права говорить о нем как о реконструкции.

Готового ответа на этот вопрос не существует, однако можно продемонстрировать на отдельных примерах предпочтительность одних методологических стратегий перед другими. Прежде всего, это касается выбора между синхронией и диахронией в пользу последней. Диахронический анализ позволяет увеличить «разрешаю -щую способность» исторического исследования, рассмотреть в деталях исторический факт и его взаимосвязи с контекстом. Кроме того, при реконструкции образа советской психологии на основании избранных для анализа источников следовало бы ввести принцип субъектности, состоящий в необходимости не исключать из рассмотрения субъекта анализируемого текста, а раскрывать во всей полноте обусловленность речевого произведения личностью автора и переживаемой им ситуацией, то есть и пространственновременными координатами текста.

Одни проблемы истории советской психологии имеют большую мифогенность, другие - меньшую. В рамках настоящей статьи коснемся одного из важных вопросов, при рассмотрении которого весьма вероятно возникновение мифа, - вопроса о восприятии советской психологии зарубежными учеными. Анализ зарубежных монографий по истории психологии приводит исследователей к выводу о «заговоре молчания» зарубежных коллег в отношении советской психологии применительно к периоду с конца 80-х гг. по настоящее время [1, с.11].

Вывод этот неправомерно может быть распространен не только на монографические издания и последние десятилетия, чему способствует современное состояние взаимоотношений с зарубежными

психологами. Ведь недолгий период эйфории по поводу устранения "железного занавеса" у российских психологов сменился более трезвым взглядом на взаимоотношения с западными коллегами. Несмотря на снятие былых ограничений на контакты, они - редкие гости на наших научных мероприятиях. На территории России статус международных присваивается преимущественно конференциям с участием коллег из стран, в прошлом входивших в Советский Союз. Интерес к российской психологии у зарубежных коллег значительно ниже, чем встречный. В чем причины складывающейся асимметрии во взаимодействии российского и мирового психологи -ческих сообществ? Всегда ли она имела место? Как ее преодолеть и возможно ли это?

Ответы на эти вопросы и может дать диахронический анализ отображения советской психологии в англоязычной психологической литературе. Описывая этот объект изучения, наблюдатели с Запада могут расходиться друг с другом в деталях, но их неизменно объединяет видение политической ауры, окутывающей его. Вместе с тем парадоксально, что они не видят столь же несомненной погружен -ности в политический контекст их собственных текстов о советской психологии. Диахронический анализ этих публикаций показывает, что интерес коллег с Запада к психологии в Советском Союзе обусловлен преимущественно событиями внешней, социальной истории. Наибольшее влияние на его выраженность оказали такие исторические события, как смерть Сталина и последовавшая за ней "оттепель", полет Юрия Гагарина в космос и перестройка. Соответственно периоды наиболее выраженного интереса зарубежных психо -логов к российской психологии приходятся на конец пятидесятых -начало шестидесятых [16, 18, 19, 26, 28, 29, 30, 32] и вторую половину восьмидесятых [ 22, 23, 24, 25] годов XX века.

Рефлексия по поводу трудностей развертывающегося взаимодействия психологов Запада и Востока в большей мере представ -лена в работах первого из выделенных периодов. Многие из отмеченных в то время характеристик взаимодействия сохраняют свое значение и сегодня.

Мотивация ознакомления с советской психологией была прагматической. В США были встревожены успехами русских в атомной физике, производстве современного оружия, во многих других аспектах технологии и опасались утратить первенство также в науке, промышленности, торговле и мировой политике [19]. На Западе проявляли значительный интерес к советской системе образования, а в сфере психологической науки, соответственно, к психологии

обучения и развития. Развернутые описания именно этих областей открывают обзоры достижений советских психологов [19, 21, 28, 29].

Возникший интерес имел значительную финансовую поддержку с Запада, которая позволила организовать научный обмен с факультетом психологии МГУ (в его рамках работал под руководством А.Р. Лурия М. Коул), разработать программу переводов, которая дала возможность на русском языке подготовить издание "Экспериментальной психологии" под редакцией С.С. Стивенса [15] и на английском языке издавать сборники работ советских психологов в СССР [26] и на Западе [16, 19, 31], в США - журнал "Советская психиатрия и психология" [21]. Ответным шагом советской стороны было проведение в 1966 году Международного психологического конгресса в Москве.

В англоязычной литературе этого времени, посвященной советской психологии, в большей степени принято подчеркивать общность, сходство между взаимодействующими сторонами, нежели делать акценты на различиях: "В лаборатории мы - ни идеалисты, ни эмпиристы, ни диалектические материалисты, но эксперимента-листы с набором экспериментальных техник, принятых обеими сторонами" [28, р.7].

Вместе с тем, при непосредственном взаимодействии сторон выявились идеологические, лингвистические и культурные различия [21, р.9 ]. Прежде при анализе советской психологии акцент делали именно на них [17]. Но в этот период даже идеологические расхождения не воспринимались как непреодолимое препятствие. В публикациях можно найти настолько же добросовестный, насколько и скучный пересказ основных положений диалектического материализма и его классиков К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И.Ленина (во введении к сборнику статей советских психологов) [31].

Большое внимание было уделено анализу лингвистических различий. В частности, выяснилось, что даже слова "психолог" и "психологический" для американских и советских психологов имеют разное значение, что обнаружилось при анализе наследия И.П. Павлова. Его подход, экспериментальные схемы вписываются в систему американской психологии, но для советских психологов он - физиолог, занимавшийся и проблемами психологии. Тем не менее, во многих справочных психологических изданиях на английском языке он до сих пор продолжает, наряду с Л.С. Выготским [24], представлять русскую психологию (в числе весьма и весьма немногих отечественных психологов эти персоналии - наиболее часто упоминаемые). Интересно, что и результаты Павловской сессии за

рубежом в то время оценивали позитивно, поскольку она заставила ученых оставить свои кресла и отправиться в лаборатории [21, р.9].

Очень трудными для перевода оказались также любимые тер -мины советских психологов-теоретиков «психика» и «психический», «умственный» и «мысленный» [31].

Культурные различия можно рассматривать, имея в виду как культуру в широком смысле, так и в узком - культуру научного исследования. Особенность культуры в первом значении отмечал у российских мыслителей еще В. Зеньковский, говоря о поисках «именно целостности, синтетического единства всех сторон реальности и всех движений человеческого духа» [4, с. 17)]. В области психологии она проявляется в стремлении в конечном счете создать систему взглядов высокого уровня обобщенности как синтетическое единство всех сторон и проявлений психической реальности - концепцию уровня новой психологии [6]. Зарубежные исследователи такую цель считают нереальной, слишком амбициозной, а подобные системы взглядов с иронией называют величественными концепциями [23].

Весьма существенными, с точки зрения зарубежных исследователей, оказались различия, касающиеся культуры научного исследования. В первую очередь, они обнаружились в отношении к экспериментальному исследованию. Удивление западных коллег вызвало отсутствие различий между журналами, публикующими результаты экспериментальных работ и информирующими о теорети -ческих дискуссиях и литературе. В советских психологических журналах они увидели большое количество работ философской природы без выводов, основанных на данных экспериментов. В самих экспериментальных работах советских авторов западные исследователи обнаружили пространные теоретические пассажи, отсутствие контрольных групп и недостаточное использование методов математической статистики. В целом отмечалось несоответствие кри -териям точности и изобретательности, а также привычным для английской и американской психологической литературы нормам представления эмпирических результатов [28].

Таким образом, диахронический анализ восприятия советской психологии зарубежными коллегами в начале шестидесятых годов показывает, что пятьдесят лет назад советская психология воспринималась иначе, чем в настоящее время, и образ этот не был негативным, а влияние на ее развитие идеологии далеко не всегда порицалось. Результаты анализа в соответствии с принципом субъектности свидетельствуют о том, что и содержание сформировавшегося у зарубежных коллег образа психологии в СССР, и мотивация взаимодействия определялись внешними факторами, среди которых важнейший - политический статус Советского Союза в мире. Если Россия будет сильной и успешной, как СССР в шестидесятые годы, мотивация получения информации о российской науке (и психологии, в частности) возрастет.

Таким образом, изучение прошлого советской психологии вступает в особый период, обусловленный сменой поколений в отечественной психологической науке. Для истории советской психологии становятся значимыми проблемы восприятия результатов ее историко-психологических исследований научным сообществом психологов. Формирование, ре-формирование, возможность мифологизации ее образа будут в большей мере определяться совместным вкладом двух сторон: не только предъявляющей результаты исторических изысканий, но и воспринимающей их.

Как первое прошлое советская психология остается с нами. Как второе - отдаляется и в сознании новых поколений психологов редуцируется. Как третье прошлое - может мифологизироваться. Для преодоления этой опасности необходима интенсивная методологи -ческая рефлексия оснований историко-психологического познания, обсуждение возможной непредсказуемости ее третьего прошлого.

Список литературы

- Саратов, 2009.

- М., 1885.