М. Л. майофис
Майофис Мария Львовна
кандидат филологических наук, старший научный сотрудник, Лаборатория историко-культурных исследований
ШАГИ РАНХиГС; доцент, Институт общественных наук РАНХиГС Россия, 119571, Москва, пр-т Вернадского, 82 Тел.: +7 (499) 956-96-47 E-mail: mmaiofis@yandex.ru
«в помощь решениям высшего командования»: о рождении
«оТТЕПЕЛЬной» ОБЩЕСТВЕННОСТИ из духа 1939 года1
Аннотация. Статья представляет собой опыт в жанре микроисторического исследования. Анализируя документы из личного архива педагога, общественного деятеля и военного эксперта Бориса Ивановича Журина (1890-1964), автор демонстрирует, что 1939 год был важным рубежом в его карьере. Именно в этом году Журин сменил «скромную» профессию инженера-строителя, специалиста по бетонным конструкциям, на профессию военного эксперта, социального активиста и публициста. Как военный эксперт Журин работал в 1939-1940 гг. над монографией, посвященной взаимодействию различных родов войск (включая авиаразведку и артиллерию) при наступлении русской армии в июне 1917 г. Он был убежден в том, что этот опыт необходимо усвоить перед началом новой войны. Как социальный активист и публицист, Журин придумал, описал и начал продвигать идею нового социального института — так называемых родительских комитетов в домах, настаивая на том, что именно эти комитеты являются наилучшим инструментом контроля над семейным воспитанием. Модель этого социального института также была основана на идее взаимодействия, поскольку родительские комитеты в домах должны были установить тесные отношения и информационный обмен
© М. Л. МАЙОФИС
с райисполкомами, местными ячейками ВЛКсМ, администрацией и родительскими комитетами школ, наконец, с жилищными конторами самих домов. Тщательное рассмотрение документов архива Журина и его публикаций, а также реконструкция исторического контекста 1939 г. и периода «оттепели» приводят автора к выводу о том, что Журин воспринимал советское общество, пережившее Большой террор, как атомизированное, деморализованное низкой компетенцией новых армейских начальников и государственных чиновников, лишенное каналов передачи знаний и опыта. И в 1939-м, и в последующие годы своей профессиональной и общественной деятельности Журин старался восстановить и интенсифицировать горизонтальные социальные связи.
та работа представляет собой опыт в жанре микроистории. Задачей
микроисторического исследования является разработка такого типа
познания, который благодаря интересу к «малым жизненным мирам» дает возможность проникновения в «неисследованные области социальной истории» [Medick 1994; Медик 1994]. Герой моего повествования по уровню образования и социальным амбициям, конечно, ближе не к самоучке-мельнику, ставшему объектом дознания в инквизиционном процессе [Гинзбург 2000], но к невшательскому виноделу, поступившему на службу в Ост-Индскую компанию, а затем издавшему несколько брошюр о перспективах колониальной политики [Гинзбург 2004]. Мой рассказ будет посвящен весьма плодовитому автору, человеку с масштабными социальными амбициями, которые ему, по крайней мере отчасти, удалось реализовать. Опережая события, упомяну о том, что переломным и ключевым в его писательской и общественной биографии, в осмыслении им собственного профессионального пути стал 1939 год: именно это обстоятельство и заставило меня предложить свою статью для этой тематической подборки.
Борис Иванович Журин (1890-1964), чей личный архив мне случайно удалось обнаружить в фондах Государственного архива Российской Федерации2, фигурирует в путеводителях и описях как «педагог-общественник». Эта дефиниция верна, но лишь отчасти: с одной стороны, она описывает большую часть документов этого личного архива (составляющего более 600 единиц хранения!), сданного в ГАРФ вдовой в 1966 г., с другой — явным образом соотносит профессиональную деятельность Журина с по2 Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 421.
следней его аффилиацией: в 1961-1964 гг. он был заместителем руководителя секции родительской общественности Центрального совета Педагогического общества РСФСР. Однако за предшествующие поступлению на службу в Педагогическое общество полстолетия Журин успел прожить столь интенсивную и разнообразную в профессиональном отношении жизнь, что одного этого определения было бы явно недостаточно.
Выпускник коммерческого училища Общества распространения коммерческих знаний (1908), студент юридического факультета Московского университета (1909-1912, 1919-1921), учащийся школы прапорщиков (1912-1914), участник Первой мировой войны (1914-1918), перешедший, если верить его анкетам и автобиографиям, в 1918 г. на службу в Красную армию, штатный преподаватель школы связи РККА (1920-1922). В 1922 г. Журин оставляет военную службу и вступает на профессиональную стезю, ранее проложенную учебой в коммерческом училище и МГУ: в течение 1920-х и почти всех 1930-х годов он работает на разных управленческих должностях в организациях, занимающихся торговлей и строительством [Черновик автобиографии 1940]3. Его публикации этого периода преимущественно посвящены вопросам техники строительства из бетона [Журин 1927; Журин б. д.].
Однако в 1939-1940 гг. Журин совершает крутой профессиональный поворот: в июле 1939 г. по заданию Академии им. Фрунзе он принимается за работу над книгой по истории Первой мировой войны [Черновик автобиографии 1940] и вновь поступает на военную службу [Материалы о выходе на пенсию 1955: Л. 8], которую не оставляет уже вплоть до выхода на пенсию в 1957 г.4
Тем не менее сам Журин наверняка согласился бы с именованием его «педагогом-общественником». Оба слова, входящие в это определение, были ему и дороги, и близки. Журин несомненно считал себя педагогом. В своей административно-строительной деятельности он стремился к тому,
чтобы передать коллегам знания о новых технологиях в профессии, отсюда и преподавание в институтах, и несколько учебных пособий о свойствах бетона. Его работа в статусе военного эксперта и военного историка отмечена постоянным стремлением к передаче знаний и опыта (об этом пойдет речь ниже), наконец, сама его общественная активность с конца 1930-х была сосредоточена на проблемах воспитания и детей, и родителей.
Но и вторая часть определения — «общественник» — также была неотъемлемой частью самоидентификации нашего героя. Свой социальный активизм, включая членство в Педагогическом обществе, он осмыслял именно в рамках концепта «советской общественности». О том, как Журин представлял себе социальную миссию советской общественности, еще будет сказано, но в этой, вступительной, части нужно вернуться к моему исходному тезису: поворотным моментом в общественной деятельности Журина (как и в его профессиональной биографии) оказался 1939 год.
Осенью 1939 г. Б. И. Журин пишет и готовит к изданию рукопись книги под названием «Родительская общественность в домах». Ее основной тезис сводится к тому, что для обеспечения наилучшей успеваемости детей и для поддержания общественного порядка следует создавать родительские комитеты при домах и домоуправлениях, т. е. по месту жительства детей, а не по месту их учебы. В обязанности такого родительского комитета должно входить наблюдение за воспитанием детей в семьях, а также организация для них особого социального пространства — клуба или уголка самодеятельности, где дети могли бы готовить домашние задания, играть и заниматься в кружках.
За этой небольшой книгой стоит твердая убежденность автора в неспособности многих семей справиться с воспитанием собственных детей и неспособности школы исправить эту ситуацию:
Виновниками «плохих» ребят всегда оказываются их родители и те
условия, которые они создают своим детям в семье.
Нет плохих ребят — есть плохие воспитатели.
Некоторая часть родителей и семей требуют посторонней помощи в
деле воспитания их детей. <.. .>
Воспитание «непокорных» ребят в большинстве случаев нужно начинать с помощи и воспитания их родителей. Эти задачи не под силу поднимать одной школе. В этом деле нужна помощь широкой общественности [Родительская общественность 1939: Л. 5]5.
Вероятно, идея внешкольной системы контроля над семейным воспитанием была подсказана Журину его опытом работы в школьных родительских комитетах, в которых он, будучи отцом двух дочерей-школьниц,
состоял предыдущие несколько лет. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что на должности председателя родительского комитета Жу-рин пытался проводить очень жесткую политику, включавшую постоянное «оглашение» на родительских собраниях имен двоечников, прогульщиков и нарушителей дисциплины, «прикрепление озорников к родителям отличников», «установление связи с месткомами и завкомами мест службы родителей и обязательное извещение мест службы родителей в случае буйного поведения и пьянства родителей и деморализации детей родителями», «организацию показательных судов над родителями, разлагающими своих ребят», и т. д. [Перечень мероприятий 1937: 4].
Можно предположить, что предложенные Журиным в 1936/1937 учебных годах меры или не были приняты, или оказались малоэффективными. В рукописи 1939 г. он с горечью констатирует, что советская школа «не всегда легко справляется с делом воспитания ребят» даже в своих стенах, а в остальное время дети оказываются и вовсе вне сферы ее досягаемости (Жу-рин использует популярное еще с 1920-х годов слово «безнадзорный»):
Две трети времени ребята остаются под надзором своих родителей. А иногда вместо родителей различных «соседок», «бабушек» и др. случайных воспитателей, или полностью предоставленными самим себе, подвергаясь влиянию различных компаний во дворах и на улице [Родительская общественность 1939: Л. 6].
Тогда Журин изобретает альтернативный социальный институт воспитания и контроля: «Громадные жилые дома г. Москвы, где иногда живет 100-200 и более ребят, являются такой же "школой", значащей иногда даже больше в воспитании ребят, чем та настоящая школа, в которой ребята пребывают всего лишь 4-6 часов» [Там же: Л. 8], а значит, при этих домах нужно организовать «комитеты родителей», в которые будут входить также и «взрослые ребята — комсомольцы». Этим комитетам или выполняющим те же функции культкомиссиям, уже существующим при многих домах, и будут доверены функции контроля над воспитанием детей, воспитания родителей, не умеющих воспитывать своих детей, и, наконец, организация детского досуга.
В основу своего институционального проекта Журин кладет идею полной проницаемости частной (в том числе и семейной) жизни человека для внешних наблюдателей: прежде всего уполномоченных от государства и той самой «общественности», которую он пытается создать с помощью придуманных им новых социальных институтов. Рассказав несколько историй о том, как в одних семьях родители нещадно бьют своих детей, в других — не обращают внимания на их хулиганское поведение, а в третьих — беспросветно пьют, Журин предлагает считать эти родительские девиации таким же серьезным проступком перед государством и обществом, как и служебные и должностные преступления:
Почему каждый из нас подконтролен и отчитывается ежедневно, ежемесячно и ежегодно в своей работе на службе и почему он ни перед кем и никогда не отчитывается в своем отношении к детям и своем поведении в семье? [Родительская общественность 1939: Л. 12].
Журинская идея родительских комитетов в домах, равно как и предшествующие его предложения об организации показательных судов над нерадивыми родителями на первый взгляд представляют собой образцовые иллюстрации к концепции «светской реформации» советского периода, предложенной Олегом Хархординым в его знаменитой книге «Обличать и лицемерить» [Хархордин 2002]: налицо горизонтальный контроль коллектива над отдельной личностью, опубличивание частной жизни... Однако проект Журина изменял значение, которое было принято вкладывать в слово «общественность» во второй половине 1930-х годов. Более того, он подразумевал ориентацию на несколько иную модель общественных взаимоотношений по сравнению с той, что была тогда принята «по умолчанию» в советской пропаганде и публичной риторике.
Историю понятия общественность и его социальные значения исследовал Вадим Волков [Волков 1997]. Он показывает, что это понятие в России приобрело несколько уникальных смыслов. Первоначально его ввел Александр Радищев, который подразумевал под ним общественное мнение; его современник Николай Карамзин называл общественностью особое качество социальной солидарности. В 1840-1850-е годы общественностью называли общественное мнение или, чаще, строй отношений, характерных для конкретного общества [Малинова 2012]. Однако постепенно это слово начинает обозначать не принцип или институт, но отдельную, претендующую на автономию общественную группу — складывавшуюся тогда интеллигенцию. «.К началу XX века "общественность" <...> стали связывать с носителями критического общественного мнения и группами людей, выполнявших общественные обязанности или работавших на общие интересы» [Волков 1997]. Тогда же это слово стало восприниматься как антоним индивидуализма [Малинова 2012].
После утверждения советско-большевистской власти слово общественность в СССР претерпело еще одну метаморфозу: в 1920-е годы оно стало обозначать не критически настроенные, но напротив, лояльные — и, более того, сознательно, по убеждению лояльные социальные группы. Наиболее удачное определение лояльности, на наш взгляд, дано в работе Алексея Левинсона: «.когда я пользуюсь словом "лояльность", я имею в виду отношения между неким социальным субъектом, который является предметом разговора, и каким-либо институтом, нормам которого этот субъект по тем или иным причинам намеревается следовать» [Левинсон 2015]. Иначе говоря, общественностью стали называть группы, которые следовали нормам советских институтов и поддерживали их не из конформизма или нежелания «выпасть» из общества, но потому, что считали это необходимым. Некоторые авторы 1920-х годов, например Н. К. Крупская, предполагали, что в будущем так понимаемая «общественность» постепенно заменит государство [Крупская 1930: 22].
В эмигрантской прессе эту новую группу считали результатом сознательного политического конструирования со стороны большевиков, которые в то же время «душили и душат» «народную общественность» — с точки зрения авторов-эмигрантов, «настоящую» [Эфэс 1927]. Впрочем, рефлексы старого, дореволюционного употребления термина могли сохраняться даже у сотрудников ОГПУ, которые с некоторым уважением писали о возрождении в СССР — разумеется, в подполье — «сионистско-социалистической общественности», которую сами же и преследовали [Обзор 1927]6.
В 1930-е годы значение слова общественность было снова изменено и искусственно сужено. В 1936 г. было создано движение «жен-общественниц» [Buckley 1996], в которое власти стремились вовлечь максимальное количество жен инженерно-технических сотрудников; по инициативе Г. К. Орджоникидзе, курировавшего новое движение, в СССР начал выходить журнал «Общественница». Согласно редакционной статье, журнал «должен [был] дать возможность каждой жене стать общественницей, найти свое достойное место в строительстве социализма. Работа жен многогранна, разнообразна, творчески инициативна, требует много культуры и четкости, а главное — умения эту культуру передать, пропагандировать» [От редакции 1936]. В Обращении Всесоюзного совещания жен хозяйственников и инженерно-технических работников тяжелой промышленности ко всем женам хозяйственников и инженерно-технических работников СССР провозглашалось:
Вчера еще только домашние хозяйки, вся жизнь которых проходила в кругу узких семейных забот, стали сегодня участниками великого сталинского дела. У нас еще мало опыта, но каждая из нас уже нашла свое — пусть маленькое — место в общей работе. Одни из нас взялись за ясли, школы, помогают детям лучше учиться и отдыхать; другие пошли в заводские столовые, клубы, буфеты, рабочие общежития, навели чистоту в рабочих поселках, на площадках заводов, организовали кружки стрелкового дела, спорта, иностранных языков и т. д. Все мы горим желанием сделать жизнь трудящихся нашей страны еще более радостной, еще более прекрасной [Обращение 1936].
Это переформатирование имело очень большое значение. С 1936 г. слово общественность, почти выпавшее из употребления (см. ил. 1), стало указывать на связь семейной жизни и семейных интересов с участием в государственной социальной политике.
Google books Ngram Viewer
Graph these есиптмврагаШ) phnuM кищветввжосп, сдаИпввчИЬгч
O.OOWOO^-0000300%-0 000200%-0.000100%0.000000%-l-1-.-1-1-1-1-1-1
(cU го tKbM tor tocm i
Ил. 1. График употребления слова общественность в публикациях на русском языке в 1930-1970 гг. , составленный с помощью программы Google Ngram
В середине 1950-х годов слово общественность было реактуализи-ровано. Значительная часть институтов, созданных в эпоху «оттепели», подразумевала участие именно «общественности», под которой вновь, как в 1920-е годы, понимались уже не жены инженерно-технических работников, а политически мобилизованные группы населения в целом (как сказали бы в XIX в., обоего пола). Как точно отмечает Вадим Волков, начало процесса десталинизации и заявленные Хрущевым на XX-XXII съездах КПСС перспективы быстрого построения коммунизма привели к тому, что «общественность» «стали ассоциировать с переходом от государственного управления к общественному самоуправлению и от государственной охраны общественного порядка к общественной — в стиле, напоминающем дебаты конца 20-х годов...» [Волков 1997]. Хрущевская утопия саморегулирующегося общества, которое взяло бы на себя многие функции государства, в том числе и его надзорно-карательных органов, выливалась и в такие одиозные институты, как «дружины охраны общественного порядка» (см. об этом: [Лебина 2015: 402-410])7, и в менее известные историкам родительские комиссии при профкомах, парткомах и домкомах.
В целом руководство КПСС, и особенно Н. С. Хрущев, предполагали, что «общественность» станет инструментом эмоциональной мобилизации, возмещающим отказ от массовых репрессий. Вот характерный пример газетной риторики хрущевского времени, появившийся в печати за несколько месяцев до снятия генерального секретаря:
Общественные начала в работе нашего городского Совета приняли небывалый размах. Решать вопросы хозяйственного и культурного строительства, быта и воспитания людей нам помогают тысячи активистов, объединенных в постоянные комиссии, внештатные отделы, советы и комитеты при учреждениях, домоуправлениях и школах. Многие выполняют обязанности инспекторов и инструкторов. <.. .> Внештатный отдел привлек сотни активистов, объединенных в шести советах университетов культуры, двух парков, народной филармонии, клубов выходного дня школьников, девушек, спортивной молодежи и других. На общественных началах (т. е. бесплатно. — М. М.) работают два книжных магазина, два киоска, детская музыкальная школа, сорок библиотекарей [Сайкина 1964].
Это «оттепельное» понимание общественности Журин предвосхитил в своих сочинениях 1939 г. Отличия журинской трактовки от парадигмы сталинского времени очень заметны: коллектив у Журина обладает достаточной степенью автономии, и принадлежность к этому коллективу диктуется не местом работы или профессией, не партийностью или идеологической солидарностью, но самим фактом совместного проживания в одном многоквартирном доме и сознательной социально активной позицией (важно, что речь идет именно о социальном, а не идеологическом активизме!).
Фактически придуманные Журиным родительские комитеты в домах представляют собой аналог местных сообществ, local communities — социальных акторов, которые начали играть большую роль в американском образовании с конца XIX — начала XX в. под влиянием идей прогрессистского движения в образовании (progressive education movement) и конкретно работ Джона Дьюи (см., например: [Crick, Tarvin 2012; Morton, Saltmarsh 1997; Savage 2002]). По Журину, для того чтобы деятельность местного родительского комитета была успешной, необходимо, чтобы его члены действительно хотели что-то сделать для детей и были бы готовы тратить на это силы и время, но, кроме того, действовали бы слаженно между собой и в тесном сотрудничестве с жилконторой, райисполкомом, администрацией и родительскими комитетами близлежащих школ. Приводя в подготовленной им к печати книге несколько примеров удачной организации досуга детей в московских многоквартирных домах, Журин комментирует один из своих кейсов следующим образом:
Почему в Луковом переулке люди сумели так хорошо поставить работу с детьми?
Потому, что там исключительно хорошо сработались три основные звена: форпост, управдом и родители. Потому, что там люди не ждали, пока кто-то другой займется детьми, а сами за это взялись. Потому, наконец, что там и управдом и родители не только любят детей, но и доказывают эту любовь делом [Родительская общественность 1939: Л. 18].
Книга «Родительская общественность в домах» не была голым теоретизированием социального прожектера. Ее созданию предшествовала организационная работа, которую Журин описал в заключительных параграфах: 4 июля 1939 г. он подал записку в Президиум Пролетарского райсовета г. Москвы с предложением об организации «комитетов родителей <.> в крупных домах района», а 16 августа 1939 г., за неделю до подписания пакта Молотова-Риббентропа и за две недели до начала Второй мировой войны, пленум Пролетарского райсовета принял соответствующее постановление, легализовавшее деятельность «родительской общественности при домоуправлениях» [Родительская общественность 1939: Л. 20]. К ноябрю Журину удалось пролоббировать и постановление, которое обязывало директоров школ, находящихся на территории Пролетарского района, содействовать созданию домовых родительских комитетов и даже самостоятельно организовывать их совместно с управдомами, а начальникам жилуправлений — ассигновать в 1940 г. соответствующие суммы на работу комитетов [Там же: Л. 22].
В качестве приложения к книге предлагалось опубликовать «План мероприятий Пролетарского райсовета по организации Комитетов родителей в домах для коммунистического воспитания ребят в помощь школе»: тщательно проработанная таблица, в которой самым подробным образом прописывались все организационные шаги — от первого совещания в райсовете (начало августа) до организации детских клубов при уже существующих родительских комитетах на местах (т. е. в домах). Наибольшее внимание в этом плане уделялось взаимодействию государственных учреждений, органов управления и общественных организаций; способам извещения одних о решениях и деятельности других, формам контроля над исполнением решений; информированию о ходе работы [Там же: Л. 36-38]. Социально-функциональное многообразие участников было необычным для социальных схем 1930-х годов (упомянем здесь также школьные и районные пионерскую и комсомольскую организации, учителей, домоуправления и жилконторы, артели — арендаторы нежилых помещений дома, на средства которых и должен был бы существовать детский клуб, и т. д.). Однако при условии успешного развития событий взаимодействие этих акторов должно было дать впечатляющий результат.
Весь процесс создания родительских комитетов и детских клубов при них должен был, по плану Журина, занять полтора месяца (в Пролетарском районе — с 1 августа по 15 сентября 1939 г.), каждый из пунктов его плана предусматривал «шаг» не более чем в 5 дней, что, разумеется, потребовало бы от всех участников и исполнителей большой слаженности и расторопности.
Судя по тому, что в книге Журин приводит примеры функционирования уже созданных родительских комитетов и детских клубов, датируя отдельные события октябрем и ноябрем 1939 г., свою книгу он оперативно написал в конце ноября — декабре, преследуя достаточно амбициозную
цель — издание в скорейшем времени «правительственного постановления об организации родительских комитетов в домах с возложением на райсоветы обязанности руководства этим делом» [Там же: Л. 35], т. е. распространения опыта Пролетарского района Москвы на всю страну.
В 1939-1941 гг. Журин развил чрезвычайно активную деятельность по продвижению своего проекта, но на первых порах смог лишь частично добиться успеха — постановление Моссовета о родительских комитетах в домах было принято в марте 1941 г., до общесоюзных регламентаций дело так и не дошло, а его книге пришлось ждать публикации долгих тринадцать лет [Перечень работ 1958: Л. 2, 3].
Посмотрев на обширный перечень докладов, выступлений, экспертных заключений, публикаций в периодических изданиях по вопросам воспита-ния8, осуществленных Журиным в 1939-1941 гг., можно было бы заключить, что этот проект был для него поистине всепоглощающим. Однако не будем забывать, что он занимался этими вопросами исключительно в часы досуга и без какого-либо материального вознаграждения, ибо основная его работа была далека от проблематики школы и воспитания. В том же июле 1939 г., когда Журин подает записку в президиум Пролетарского райсовета с предложением об организации комитетов родителей при домах, он принимается за большой труд по военной истории по заказу Академии им. Фрунзе. Заглавие этой книги, вышедшей в 1943 г. и защищенной вскоре после этого в качестве кандидатской диссертации, может послужить прекрасным подтверждением действенности фуколдианского понятия эпи-стемы. Рукопись этой книги называется «Взаимодействие артиллерии с пехотой и авиацией на прорыве укрепленной полосы 8ой армией у г. Ста-ниславува в 1917 г.»9. Она посвящена истории знаменитого (последнего в продолжение Первой мировой войны) наступления русской армии в июне 1917 г., которым на Юго-Западном фронте, где и воевала 8-я армия, коман8 В списке своих публикаций и экспертных работ 1939-1941 гг. он называет «выступление на 1-й Всероссийской научно-педагогической конференции учителей школ РСФСР по вопросу "О родительских комитетах в домах" (29.12.1939)», «составление докладов и выступление в школьных секциях Сталинского, Красногвардейского и др. районов и [в] школьной секции Моссовета "Об опыте организации родительских комитетов и клубов для детей в домах 1940-1941 гг."», «Составление проекта положения о родительских комитетах в домах (в комиссии при школьной секции Моссовета)», «проработку доклада и выступление на съезде представителей родительских комитетов в домах, а также организацию выставки работ детских клубов в домах при доме пионеров в Москве, организованных МК ВЛКСМ, Мосгороно и Мосжилуправления 5 марта 1941 г в Центральном доме пионеров», и мн. др. [Перечень работ 1958: Л. 1-5].
довал Л. Г. Корнилов (в книге, кстати, ни разу не упомянутый)10. Журин принимал участие в этом наступлении в качестве «ближайшего помощника Начальника артиллерии всей основной и ударной группы» [Взаимодействие 1940 (1): Л. 9]. Основная мысль книги заключена уже в ее названии: удача наступления была связана с тесным взаимодействием всех родов войск, участвовавших в операции, а также с результативной артподготовкой, проведенной по результатам авиаразведки и аэрофотосъемки.
Эти выводы Журин экстраполирует и на современную ситуацию:
Взаимодействие различных родов оружия — главным образом пехоты с артиллерией, кавалерией и авиацией, слаженность в работе штабов и командного состава генерального штаба с теми же родами войск, представляет собой важнейший фактор, влияющий на результаты боевых действий армии. <.. .> Результат боя будет всегда зависеть от того, насколько умело взаимодействуют между собой войска [Там же: Л. 60].
Журин идет еще дальше и настаивает на том, что вопрос взаимодействия войск, по сути центральный и для военной теории, и для военной практики, и уровень его решения является наиболее точным показателем состояния вооруженных сил:
В вопросе взаимодействия и увязки участвующих в бою отдельных родов войск, как в фокусе концентрируются основы всей идеологии морального состояния научных, технических и материальных достижений и обеспечения данной армии. <.> Практическое разрешение вопросов взаимодействия между отдельными родами войск должно быть идеалом, к которому устремляется командование каждой армии [Там же].
Уже по проекту создания родительских комитетов при многоквартирных домах было заметно, насколько много внимания уделяет Журин подготовительному периоду. В случае организации армейского наступления здесь фигурировали прежде всего разведка, надлежащее оформление полученных разведданных и их умелая систематизация, а также постоянное наблюдение за позициями противника, осуществляемое на специально оборудованных для этого пунктах и с аэростата, с обязательной немедленной передачей результатов по телефонной связи [Взаимодействие 1940 (2): Л. 3].
Сложные интеракции родительских комитетов в домах, родительских комитетов в школах, администрации школ, райсоветов, райкомов и школьных комитетов ВЛКСМ, жилконтор и т. д., равно как и взаимодействие родов войск при наступлении Журин изображал с помощью многосостав10 В результате наступления были захвачены свыше 7 000 пленных и 48 орудий (Журин называет другие цифры: 10 000-12 000 пленных и 60 орудий), а также взяты города Станислав, Галич и Калуш. Впрочем результаты наступления не были закреплены: к июлю 1917 г большая часть русской армии уже отказывалась воевать, и солдаты массово покидали окопы. Вскоре на это наступление германская армия ответила контрударом.
Ил. 2. Б. Журин. Схема взаимодействия артиллерии с пехотой в обороне на линии Ямница-Загвоздь во время Станиславской операции 1917 г. Источник: Журин Б. Артиллерия в Станиславском прорыве 1917 г. (Статья 2-я) // Артиллерийский журнал. 1941. № 2. С. 69.
ных схем, некоторые из которых вошли в его статьи и книги [Журин 1941а; 1943а; 1952; 1955] (см. ил. 2, 3), а некоторые сохранились в архиве11.
Ил. 3. Схема связи школы с семьей и родительскими организациями в домах и на работе родителей. Источник: Журин Б. Родительская общественность в помощь школе. 2-е изд., испр. М.: Учпедгиз, 1955. С. 128.
В целом любые сознательно простроенные горизонтальные связи Жу-рин считает индикатором общественного развития и залогом успешности самых разнообразных начинаний — от армейских наступлений до ликвидации ученической неуспеваемости, полагая при этом одиночные и неско-ординированные действия заведомо обреченными на провал. В конспекте своего выступления на учительской конференции Пролетарского района Журин зафиксировал два примечательных тезиса:
Семья — единоличное хозяйство в нашей социалистической общественности <.. .> Разрушить стену [Тезисы выступления 1940: Л. 2].
Примечательно, что при всех многозначительных намеках на кулачество и коллективизацию Журин говорит здесь не о необходимости разрушения семьи или замены ее в социалистическом обществе новым институтом («семейным колхозом»), но лишь о кооперации семей, где даже после создания вспомогательных институтов контроля и взаимопомощи родители сохраняют единоличную ответственность за результаты воспитания своих детей. Точно так же Журин подробно описывает дезинтеграцию между различными родами войск в имперской армии, имевшую, согласно простроенной риторике его книги, классовый характер:
Армия, впитавшая в себя, наряду с представителями аристократической верхушки нашей плутократии, мелкопоместное, обедневшее дворянство и новую нарождавшуюся буржуазию, не была спаяна в единый армейский коллектив, стремившийся к одной цели, а жила и работала раздробленной на целый ряд обособленных прослоек и групп. <.> Основными группами были роды войск: пехота, артиллерия, кавалерия. Между этими группами была, можно сказать, даже без преувеличения — вражда12. <.> Антагонизм еще более упорный был ко всем остальным частям войск со стороны привилегированной части верхушки царской армии — гвардии всех родов оружия и офицеров, окончивших академию Генерального штаба, представлявших собой замкнутую касту людей, мнивших себя «солью земли» [Взаимодействие 1940 (1): Л. 60-61].
Тем не менее даже в этой, неинтегрируемой, с марксистской точки зрения, армии пришлось прийти к идее взаимодействия, без которой невозможны были бы никакие успешные операции.
И в военно-исторических, и в педагогических работах Журина идея горизонтальной кооперации преподносится как остросовременная, более того — модерная. Он говорит о том, что сама многосоставная и разноуровневая структура социальных проектов и событий требует таких же сложных моделей их социальной реализации. Вот характерная цитата из педагогической книги, подводящая к изобретению «родительских комитетов в домах»:
12 Здесь и далее подчеркивания принадлежат автору