Спросить
Войти
Дж. Миксич специально останавливается на проблеме охраны культурного наследия Бирмы. В 90-е годы бирманское правительство предприняло масштабные восстановительные работы в некоторых из древних столиц. Основные средства были направлены не на консервацию памятников, а на восстановление по сохранившимся фотографиям и рисункам дворца в Мандалае, разрушенного в годы Второй мировой войны, и «реконструкцию» в г. Пегу дворца государя Схинбьюмьяшина (Бэйиннауна, 1551 — 1581), об облике которого мало что известно. Тот же подход — создание впечатляющих сооружений, независимо от их исторической достоверности, в ущерб охране архитектурного наследия — применялся и при восстановительных работах в Пэгане, центре обширной империи, существовавшей в XI—XIII вв. Здесь реконструировались верхние части многих монументальных построек, разрушенных временем. Мало того, что реконструкция отражает лишь фантазию современных архитекторов, но возникла еще и реальная угроза обрушения недостаточно укрепленных стен нижней части из-за возросшей нагрузки.
Автор считает, что осознание фундаментальной разницы между ГГ и ОГ позволит не бросать все силы на «восстановление» монументальных построек, а подготовить другие формы привлечения туристов — такие, как реконструкция ремесленных мастерских, повседневной жизни сообщества и т.д., что позволит более бережно и в то же время эффективно распоряжаться культурным наследием.
А.Е. Кириченко
ANDERSON C. Fashioning identities: convict dress in colonial South and Southeast Asia. — History Workshop j. — Oxford, 2001. — N 52. Р. 153-174.
При колонизации Южной Азии англичане столкнулись с проблемами регулирования жизни полиэтничных и культурно-неоднородных обществ. Это проявилось даже в методах обращения с заключенными. Последние отказывались подчиняться единому для всех режиму, требуя соблюдения в отношении себя положенных ритуалов, сохранения за собой национально-религиозных и кастовых признаков. Так, брахманы отказывались принимать пищу вместе с другими заключенными, сикхи и отдельные представители ислама — стричь волосы, просто мусульмане — снимать головной убор.
До 1850 г. на лоб каждого заключенного наносилась татуировка (годна): его имя, статья, по которой он осужден, и срок. Поэтому идентификация заключенных не была проблемой. Тем более легко было отличить их от остального населения в отдаленных местах отбывания наказания (на островах Индийского океана): там о побеге нечего было и помышлять. Трудности возникали при транспортировке заключенных: большое количество взятой с воли одежды было своего рода фондом обмена с местным населением на случай побега. Она же становилась источником напряженности среди самих заключенных: ее крали друг у друга, проигрывали, она становилась символом власти в уголовной среде. Так, в 1806 г. были пойманы два заключенных при попытке продать ворованную одежду на сумму 1200 долл. (с. 158), а в описи найденного при обысках в лагерях на о.Маврикий в 1819—1840 гг. были обнаружены рулоны простой цветной ткани и шелка, одежда. Первая попытка как-то упорядочить внешний вид заключенных относится к 1839 г., когда было издано распоряжение о транспортировке заключенных, в котором был установлен лимит одежды, которую можно взять с собой, дабы предотвратить торговлю одеждой и раздоры в среде заключенных. Прекращение практики нанесения годны сопровождалось упорядочением быта заключенных: они были разделены на пять классов, в зависимости от тяжести правонарушения (чем тяжелее проступок, тем выше класс, но хорошее поведение давало возможность перейти в класс пониже). При этом второй класс состоял из заключенных, ставших надсмотрщиками-десятниками (тиндалы), а первый составляли свободные поселенцы. У каждого класса были свои денежные и прочие рационы, своя одежда. Так, тиндалы носили тюрбаны, нагрудные знаки и поясные ремни. Только первый класс мог носить одежду по своему выбору. Одежда отражала также расовые и социальные различия. Так европейцы-надсмотрщики из числа заключенных носили светло-голубые куртки и отороченные шнуром головные уборы, значок в виде перекрещенных молотка и долота.
В проведении своей политики колониальные власти обнаружили, что одно и то же наказание оказывалось реально разным для
представителей разных культурных слоев: так, брахманы особенно тяжело переносили ритуальное загрязнение и необходимость находиться в обществе низших каст. Поэтому тюремные чиновники в своих рапортах начальству советовали учитывать касту подсудимого при вынесении приговора и при направлении на отбытие срока не смешивать представителей разных каст. К середине 20-х годов XIX в. соблюдение кастовой сегрегации стало практикой пенитенциарных учреждений Индии. На Маврикии каждой из кастовых групп заключенных давали продукты, из которых те готовили себе еду.
Труднее всего приходилось охране: для обеспечения режима безопасности, проведения обысков охранники должны были знать и учитывать все религиозные нюансы, во всяком случае вопросы одежды постоянно возникали в служебной переписке тюремных чиновников.
Униформа в индийских тюрьмах была введена в 60-е годы XIX века, т.е. через 20 лет после введения ее для перевозившихся заключенных. Она предстаавляла собой узкий жакет и дхоти, которые, как считалось, не должны были уязвить религиозные чувства. Тогда же в зависимости от срока заключения и статьи на эту униформу стали нашивать значки разного цвета (синие, белые, красные или желтые). В практику вошло также отделение рецидивистов от остальной массы заключенных: на рецидивистах были особые головные уборы с одной темно-синей полосой посередине и куртки с двумя по три дюйма шириной каждая полосами по бокам. На первые три месяца осужденный получал жесткую, грубую одежду, которая была своеобразным атрибутом инициации. Выделялись из общей массы и надсмотрщики: они носили на правой руке красную повязку. В попытке отмечать в одежде поведение заключенных тюремные власти дошли до того, что ввели специальную одежду для гомосексуалистов, мотивируя это тем, что так легче следить, однако вскоре от такой практики отказались.
С доклада Роберта Напьера (1864) заключенные стали получать одежду вместо денег, выдававшихся ранее на ее покупку — куртку и дхоти, проштемпелеванные номером заключенного (две смены в год). Казалось бы, при таком жестком режиме накопление одежды невозможно, тем не менее есть случай, когда при инспекции 1890 г. у одного заключенного было обнаружено то, что инспектор назвал «пять хороших костюмов».
Тюремные власти всячески насаждали те знаки различия, которые подкрепляли новую социальную (т.е. тюремную) реальность в жизни человека. Вместо отмененных татуировок на лбу заключенным на Андаманских островах повесили на шею металлические ярлыки, содержавшие информацию о личном номере заключенного, сроке, статье, когда посажен, когда предполагается освобождение, а также — дополнительную литеру: «D» (dangerous) — опасный преступник, «L» — пожизненное заключение, «S» (sedition) — смута, «С» (conspiracy) — заговор. Те же самые литеры дублировались на одежде. Ярлыки носили первые пять лет отсидки. Затем, при хорошем поведении, литеры могли быть заменены на менее строгие, при плохом — ярлык вновь вешали на шею и добавляли литеры, соответствующие провинности. Впрочем, поскольку металл представлял ценность, и у заключенных был соблазн продать его местному населению, в 1896 г. металлические ярлыки заменили на деревянные.
Еще одним признаком, выделяющим заключенных, была обритая голова: мужчинам брили голову каждые две недели, женщинам — только в качестве наказания. Исключение составляли лишь те религиозные группы, для которых стрижка волос была неприемлема (сикхи, мусульманские реформисты — фараизи и некоторые другие), но от них тюремное начальство требовало соблюдения чистоты. Сам факт стрижки и бритья, как яркое проявление власти над заключенным, часто становился поводом для бунтов и голодовок.
Эволюция внешнего вида заключенных индийских тюрем отражает, с одной стороны, усилия властей по созданию новой, управляемой социальной группы, лишенной знаков прежнего статуса, а с другой, — борьбу заключенных за сохранение своей дотюремной идентичности или за знаки вновь образовавшихся иерархий. В компромиссе между этими двумя тенденциями и достигается относительный социальный покой тюрем.
Ю.В. Чайников
