Спросить
Войти
Wood J. The Politics of Identity in Visigothic Spain. Religion and Power in the Histories of Isidore of Seville. Leiden; Boston: Brill, 2012 (Brill’s Series on the Early Middle Ages; 21). XII, 275 p.
Интерес к историческим сочинениям Исидора Севильского с точки зрения проводимой в них идеологии и относительно вопроса испанской / вестготской идентичности возрос в последние десятилетия1. Соответственно, выход монографии, посвященной данной теме, является событием назревшим и вполне ожидаемым. Дж. Вуд, молодой ученый Манчестерского университета, опубликовал ряд статей2 и защитил в 2007 г. диссертацию3 (PhD in Classics and Ancient History), которая и легла в основу рецензируемой монографии.
Уже заглавие книги может настроить читателя на скептический лад благодаря отсылкам к модным ныне темам идентичности и религии и власти. Кроме того, довольно странно, что в заглавии говорится об «Историях» Исидора Севильского, а в книге проводится анализ всех его исторических сочинений.
Сама книга оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, в ней отражены новейшие тенденции исидорианских исследований, новый мэйнстрим, подчеркивающий оригинальность творчества Исидора и его актуальность для современной автору эпохи. Более того, в книге ставится ряд новых проблем, речь о которых пойдет ниже. С другой стороны, многие тезисы автора аргументированы не в достаточной мере развернуто и, следовательно, неубедительно. Иногда автор ограничивается просто ссылкой на другое исследование или текст Исидора, не приводя их анализа.
Автор стремится показать оригинальность подхода Исидора к источникам (не просто по схеме «копировать-вставить», как это полагали раньше (с. 233)) и актуальность его исторических сочинений для ситуации, в которой Исидору приходилось действовать (с. 20).
Следует отметить, что за несколько последних десятилетий не вышло ни одного известного нам исследования, посвященного Исидору, в котором утверждалось бы отсутствие творческого элемента в его наследии. То же во многом касается и актуальности. Дж. Хиллгарт еще в середине 1980-х гг. отмечал,
что представление об Исидоре как о пассивном компиляторе по большому счету отвергнуто4. Таким образом, как мы уже говорили, цель книги парадоксальным образом во многом оказывается общим местом современных (и не очень) иси-дорианских исследований.
Всего книга содержит шесть глав, две из которых — введение и заключение. Вторая глава («Пиренейские идентичности: Исидор в контексте») призвана раскрыть исторический контекст, в котором находился Исидор. Необходимость такой главы в книге, посвященной представлению истории в сочинениях Исидора, не вызывает сомнений. В то же время данная глава носит по большей части реферативный характер и рассчитана, судя по всему, на читателей, слабо знакомых с проблематикой исследований наследия Исидора Севильского. Хотя таких вводных материалов уже издано множество5, все-таки по большей части они устарели, и в этом смысле глава ценна. Но ожидаемых глубин анализа она, по нашему мнению, не достигает.
Третья глава посвящена историческим сочинениям Исидора Севильского и их особенностям. Вначале автор проводит обзор исторических (большой и малой «Хроник», «Истории готов, вандалов и свевов») и биографических («О знаменитых мужах» и «О жизни и смерти отцов») произведений Исидора. Почему сочинение «О жизни и смерти отцов», представляющее собой описание обстоятельств жизни и смерти персонажей Ветхого Завета, анализируется автором вместе с трактатом «О знаменитых мужах» — не совсем ясно. Оно стоит в одном ряду с «Аллегориями» и «Предисловиями», призванными помочь читателю Священного Писания лучше ориентироваться в материале, и во многих ранних рукописях эти три произведения встречаются вместе6. Из дальнейшего содержания книги неочевидно, что включение «О жизни и смерти отцов» в ряд биографических сочинений Исидора привносит что-то особенно новое для понимания его задач и метода написания истории. Что же касается трактата «О знаменитых мужах», являющегося продолжением труда Иеронима и Геннадия Марсельского, то утверждение автора о том, что он написан с целью прославления испанских епископов (с. 75), не доказывается. Между тем такое утверждение не является самоочевидным.
Вуд предполагает наличие определенной историографической программы у Исидора, поскольку его исторические сочинения должны были как-то соотноситься друг с другом (с. 77) (т. о., этот тезис не следует из текстов Исидора). Вуд
ищет подтверждений данному тезису в рукописной традиции (с. 80-85). Причем в ранних рукописях нет определенных указаний на «программу» (с. 80), так что агрументы в пользу данной гипотезы не слишком сильны.
Затем Вуд переходит непосредственно к анализу понимания истории в трудах Исидора Севильского. Он анализирует набор пассажей, в которых так или иначе упоминается слово «historia». Неясно, согласно какой логике подобраны и выстроены цитаты, на основании которых реконструируется концепция истории Исидора. Автор обращается то к «Этимологиям», то к «Сентенциям». Такой подход заставляет относиться к выводам автора с осторожностью. Однако замечания Вуда относительно особенностей стиля Исидора, на наш взгляд, весьма интересны (хотя бы потому, что стилю исторических сочинений Исидора в исследовательской литературе было уделено до сих пор мало внимания). Он отмечает в качестве сущностных характеристик краткость и нарочитую объективность (с. 90-91). Однако объяснения этих особенностей политической ситуацией, в которой такой стиль давал бы в случае чего место для маневра, не кажется нам в достаточной мере удовлетворительным, поскольку эти черты свойственны всем произведениям Исидора, не только историческим. Так что и обоснование такой манеры изложения должно быть, так сказать, универсальным.
Далее Вуд стремится показать, что подход Исидора к источникам исторических сочинений был «активным и рефлективным» (с. 92). В «Хрониках», несмотря на активнейшее использование Евсевия с дополнениями Иеронима, Исидор применяет способ изложения (без разбития на колонки) и начальную точку повествования (творение мира) Проспера Аквитанского. Вуд относит эти особенности подхода на счет антиимперской идеологии Исидора (с. 100-101). Разбирая подход Исидора к источникам в «Хрониках», Вуд объясняет (возможно, впервые применительно к Исидору Севильскому) и еще одну особенность творений Исидора — «отсутствие автора в Хрониках, которые он писал, парадоксальным образом служило для усиления авторитета его повествования», указывало на его компетентность в данном вопросе (с. 104-105). Такое объяснение опять не учитывает, что «отсутствие автора» характерно для всех сочинений Исидора. Читатель остается в недоумении: то ли объяснение Вуда можно распространить на все жанры и, следовательно, все сочинения Исидора, то ли необходимо искать другое универсальное объяснение.
Затем Вуд делает попытку связать хронографию, этимологию и историю (которые он называет, на наш взгляд анахронично, «технологиями управления знаниями»). При этом он как будто не учитывает специфику античной этимологии, которая прежде всего служила для прояснения истинного смысла слова, и по большому счету не являлась историей слова или морфемы в современном смысле. Вообще, рассуждая об этимологии у Исидора, автор не учитывает многих ключевых исследований на эту тему (в частности, статьей К. Кодоньер, А. Валастро Канале и др.). Соответственно, и его попытка представить этимологию как форму истории (с. 107) представляется неубедительной. Вуд обращает внимание на то, что во многих сочинениях Исидора присутствует слово «происхождение» (origo) («Этимологии» могли иметь название «Происхождения», трактат «О церковных службах» называется на самом деле «О происхождении
служб», а «История готов» — «О происхождении готов») (с. 106), но он не учитывает рассуждения на эту тему Ж. Фонтена, трактующего (на наш взгляд, справедливо) «origo» в философском ключе7.
Помещая «Малую хронику» в контекст «Этимологий», Вуд производит небезынтересный обзор мнений касательно структуры энциклопедии Исидора (с. 107-108). Он выдвигает тезис, что «Малая хроника» служит для того, чтобы поместить персонажей последующих книг (прежде всего, VI-IX) в исторический контекст. В данном случае Вуд также не приводит доказательств из текста, соответственно, читателю как бы предлагается исследовать вопрос самому.
Далее Вуд рассматривает, каким образом Исидор пользуется источниками в различных исторических сочинениях (с. 115-121) (этот вопрос, чрезвычайно важный и интересный, также практически не затрагивался в предыдущих исследованиях). Исследователь приходит к выводу, что использование тех или иных источников зависело от 1) жанра произведения Исидора; 2) рассматриваемого вопроса (например, история готов подробнее изложена у Орозия и Идация, поэтому для соответствующей книги их было целесообразней использовать), что подтверждает тезис автора об активном подходе Исидора к источникам.
В ходе дальнейшего доказательства данного тезиса Вуд анализирует применение Исидором в «Хрониках» теории шести эпох Августина (с. 121-128). Исидор применяет их во второй редакции «Большой хроники», причем, в отличие от концепии Августина, шестью эпохами разделяется вся история, а не только священная. При этом Исидор уточняет границы эпох и вносит некоторые изменения (отраженные в таблице на с. 124). Вуд полагает, что это было сделано из соображений полемики с иудеями (с. 126).
Таким образом, Вуд в третьей главе достаточно убедительно показывает наличие творческого элемента в исторических сочинениях Исидора и обращает внимание на многие особенности его творчества, однако их интерпретация представляется зачастую не достаточно обоснованной.
Четвертая и пятая главы посвящены собственно содержанию исторических сочинений Исидора. В четвертой главе анализируется политическая идеология, при этом отдельно рассматривается отношение Исидора к 1) королевской власти (с. 138-147), 2) римлянам (с. 147-153), 3) варварам (с. 153-161), 4) вестготам (с. 161-179) и 4) Испании (с. 179-188).
Исидор, по мнению Вуда, имел четкое представление об идеальной королевской власти и среди королевских добродетелей выделял благочестие, победоносность и справедливость (с. 145). На основании того что добродетель справедливости необходима и аббатам, и епископам, Вуд делает вывод о сакральном характере королевской власти (с. 145-146). Однако справедливость еще в Античности являлась одной из основных политических добродетелей, и, соответственно, ее необходимость для всех власть имущих (в том числе и церковную) не свидетельствует о каком-то особом статусе королевской власти. Кроме того, Вуд затрагивает в этом разделе еще одну интересную проблему. Исидор воспевает добродетели короля Свинтилы, а после его свержения, наоборот, очерняет этого
правителя. Вуд замечает, что в своем отношении (официальном) к королю Исидор был не волен, но был волен в построении образа хорошего и плохого короля (с. 144). Интересно было бы задаться вопросом, в чем именно в своих исторических сочинениях был волен, а в чем — нет.
В разделах, посвященных римлянам, варварам и вестготам, Вуд анализирует, каким образом Исидор возвышает вестготов над другими народами в отношении политическом. Исидор показывает, как римляне (под которыми подразумеваются жители Империи), имевшие власть и военную мощь в прошлом, постепенно их теряют (не в последнюю очередь в борьбе с готами) (с. 153). В ходе рассуждений о римлянах Вуд пытается установить связь между текстами «Хроник» и «Этимологий» через термин «монархия», который применяется во второй редакции к Юлию Цезарю и Свинтиле, в «Этимологиях» Цезарь приводится в качестве примера монарха (с. 149). Однако существует ли при этом интертекстуальная и типологическая связь текстов, как то утверждает Вуд, — неочевидно8.
В другом случае попытка привязать слово из исторических сочинений к его значениям, данным в «Этимологиях», также представляется неудачной. Речь идет о «хвале» (1аш). В «Истории готов», как известно, проэмий озаглавлен как «Похвала Испании» ^аш Врашае). В «Этимологиях» встречаются значения этого слова как 1) род аргумента, 2) род церковного песнопения. Вуд полагает, что в «Похвале Испании» Исидор комбинирует черты первого и второго (с. 137). Неизвестно, на чем основано это предположение, нам оно представляется в лучшем случае явной натяжкой.
Что касается варваров (вандалов и свевов), то их истории, по мнению Вуда, написаны с целью возвышения вестготов. Происхождение этих народов, в отличие от вестготов, неизвестно (с. 159—160). Кроме того, если вандалы выписаны исключительно в черных красках (с. 157—159), то свевы наделяются религиозной и политической легитимностью, по мнению Вуда, для того чтобы оказаться подходящим объектом для вестготского господства (с. 161). Данный тезис никак не обосновывается, поэтому судить, насколько он справедлив, достаточно трудно.
Вестготы наделяются Исидором древней родословной, военной и политической мощью (с. 163). Анализируя отношение Исидора к вестготам, Вуд ставит следующую проблему: с одной стороны, Исидор был однозначно против гражданских войн, с другой стороны, он признает легитимность королей, пришедших к власти с помощью переворота, и пишет об этом в «Истории». Решение этой проблемы Вуд видит в том, что переворот не причиняет столько вреда обществу, сколько гражданская война, а удача в перевороте является знаком поддержки свыше (с. 169—172). На наш взгляд, однако, и проблема, и ее решение представляются до определенной степени искусственными, поскольку основаны не на рассуждениях Исидора о соотношении понятий «переворот» и «гражданская война» или пользе одного и вреде другого, а на размышлениях самого Вуда.
Описав политические идеи исторических сочинений Исидора, Вуд переходит в пятой главе к их религиозной проблематике, останавливаясь на: 1) исто-
рии иудеев; 2) отношении к Империи; 3) обращении / возращении вестготов во вселенское христианство. Параллельно Вуд делает ценное замечание о том, что различение для эпохи Исидора «политического» и «религиозного» является анахроничным (с. 193). Что касается иудеев, Вуд отмечает, что Исидор стремится показать, что они были лишены избранности (с. 194), однако такой подход вряд ли можно отнести к особенностям Исидоровых сочинений.
Кроме того, Исидор разрушает связь Империи и Церкви (с. 194). Антиим-перская идеология, по мнению Вуда, проводится Исидором двумя способами: 1) показывается, что многие императоры, включая Константина, были (или становились) еретиками (с. 210-211); 2) позиция «восточных» по «Трем главам» представляется еретической (с. 212-216). Второй вопрос разобран не слишком внятно, гораздо яснее его анализ дается в неучтенной Вудом статье А. Барберо де Агилеры 1987 г.9, в которой привлекается материал по королевству лангобардов, где сходным образом антиимперская позиция о «Трех главах» служила для обозначения религиозной идентичности, так что в этом плане Исидор мог следовать уже устоявшейся традиции. Вуд не проводит четкого различия между ересью акефалов V в. и полемическим употреблением этого термина в споре о «Трех главах». Говоря о знаменитом обращении из «акефалов» на II Севильском соборе некоего епископа Григория (не имеющего титула, родом сирийца), пришедшего с территорий, оккупированных византийцами, Вуд представляет его как одного из восточных епископов, который придерживался постановлений V Вселенского собора (с. 215). В то же время Барберо отмечает, что история с обращением епископа Григория «акефала» скорее запутывает дело, поскольку в источниках он предстает радикальным монофизитом10.
Далее Вуд проводит весьма интересный анализ сюжета обращения вестготов во вселенское христианство. Он отмечает, что данный сюжет Исидора отличается от «военных» обращений Константина или составленных по его примеру Григорием Турским для франков или Бедой Достопочтенным для англов (с. 218). Кроме того, вину за изначальное обращение в арианство Исидор последовательно приписывает Валенту, таким образом, арианство вестготов оказывается не их виной, а их бедой (с. 218-219). Кроме того, Вуд обосновывает, почему обращение Херменегильда не отражено в «Хронике» Исидора: оно, как и мятежи против Реккареда и гонения Леовигильда, не вписывается в картину единого, триумфального и бесповоротного обращения короля и его народа на III Толедском соборе (с. 221-222). Кроме того, в отличие от более ранних авторов (Леандра и Иоанна Бикларского), Исидор склонен описывать события 589 г. не как возвращение в лоно Церкви, а как обращение (с. 224-225).
Затем автор переходит к заключению, в котором суммирует свои тезисы и указывает на возможный вариант развития его исследований — анализ проблемы рецепции исторических сочинений Исидора позднейшими авторами (с. 238-239). Свой вклад в исидорианские исследования автор сам формулирует следующим образом: 1) он показал, что история и «исторически фундированное
мышление» имеет центральное значение для всего проекта Исидора; 2) исторические сочинения Исидора явились не только политическим памфлетом, но были значимы в отношении социальном и пастырском (с. 239).
Удалось ли Дж. Вуду в действительности доказать то, что он стремился доказать? Что касается первого положения, то в нем нам видятся три проблемных момента: 1) неочевидно, что такое «проект Исидора» и был ли такой единый проект; 2) представление этимологии как формы истории представляется нам слабо обоснованным, как было сказано выше; 3) существует ряд сочинений («Сентенции», «Дифференции»), центральное значение «исторически фундированного мышления» в которых еще требуется доказать. Кроме того, остается непонятным, что следует из данного тезиса.
Второе положение кажется более обоснованным и интересным. В то же время сама композиция монографии затрудняет восприятие этого тезиса: разбирается политическая (IV глава) и религиозная (V глава) подоплека исторических сочинений Исидора, а социальные и пастырские аспекты вскрываются лишь по ходу этого анализа.
К недостаткам работы следует отнести и то, что пассажи из «Хроник» и «Истории» анализируются вместе, так что не удается разобраться в различиях общей картины, которая дается в этих произведениях и их редакциях. Кроме того, установленные связи между историческими сочинениями и «Этимологиями» почти всегда оказываются недостаточно обоснованными. Отметим и некоторые стилистические неудачи: выражения «социология знания Исидора» (с. 7), распределение и представление информации в его сочинениях (с. 20), технологии управления знаниями (с. 106) явно являются анахронизмами.
Вместе с тем монография обладает рядом важных достоинств: 1) в ней обозначены многие достижения в области исидорианских исследований последних лет; 2) она отражает современные тенденции развития этих исследований; 3) Дж. Вуд ставит целый ряд интересных и насущных для понимания творчества Исидора проблем. К достоинствам книги необходимо отнести и то, что она написана на английском языке, а значит, доступна широкой аудитории. Представляется, что книга в целом может послужить качественным руководством для приступающих к исследованиям наследия Исидора, а представленные в ней тезисы и проблемы — основанием для дискуссий и тем самым дальнейшего развития этих исследований.
С. А. Воронцов (МГУ; ПСТГУ)
