Спросить
Войти
Научная жизнь
Японские исследования. 2019. №1. С. 111-134. Japanese Studies in Russia, 2019, 1, pp. 111-134. DOI: 10.24411/2500-2872-2019-10007
Academic Life
Г.Г. Ксимидов и его «Очерк истории современной японской литературы 1868-1906» (Из истории отечественного японоведения)
Л.М. Ермакова
Аннотация. Статья посвящена биографии и пионерской работе по японской литературе периода Мэйдзи Г.Г. Ксимидова (1877-1910). О жизненном пути Г.Г. Ксимидова известно совсем мало, даже год его смерти был под вопросом. По материалам трёх дальневосточных архивов и государственного исторического архива Грузии нам удалось восстановить основные вехи его биографии и ряд примечательных подробностей его судьбы, по-своему необычной: понтийский грек, родом из грузинского села Ирага, учившийся в духовной семинарии в Тифлисе, он поступил в Восточный институт и окончил японское отделение с золотой медалью за дипломную работу по японской литературе. Затем он был принят на дипломатическую службу и вскоре трагически скончался, немного не дожив до своего 33-летия.
Его работа по современной японской литературе долгое время находилась вне круга внимания актуального японоведения, между тем сразу после её выхода в 1909 г. она вызвала немалый интерес, её выписал для своей личной библиотеки М. Горький. В сущности, десятки лет книга Ксимидова была единственным исследованием, специально посвящённым японской литературе этого периода (аналитическое и систематизированное изложение истории литературы Мэйдзи было подготовлено Н.И. Конрадом в 1934 г., однако оно было опубликовано лишь в 1973 ).
В статье представлены концептуальные обобщения Г.Г. Ксимидова, касающиеся японской литературной истории, его оригинальные взгляды на актуальную литературу, оценки современной ему японской беллетристики и поэзии. Проходивший практику в Токийской школе иностранных языков, Ксимидов в своих умозаключениях пользуется и личными впечатлениями о Японии, кроме того, в его книге содержится немало переводов из японских произведений, пересказываются любопытные литературные факты. Нельзя не оценить широту охвата, живой слог и горячую заинтересованность автора; как мы теперь понимаем, ему удалось уловить самое важное в событиях и тенденциях актуального литературного потока, описать самые значительные литературные фигуры и явления времени. Многие выводы автора и приводимые им детали, на наш взгляд, представляют интерес и для современных японоведов - как филологов, так и историков.
Автор: Ермакова Людмила Михайловна, доктор филологических наук, заслуженный профессор Муниципального университета иностранных языков г. Кобэ, преподаватель университета Рицумэйкан. E-mail: lermakova@gmail.com
G.G. Ksimidov and his "Outline of the contemporary
Japanese literature (1868-1906)" (From the history of Japanese studies in Russia)
L.M. Ermakova
Abstract. This article is dedicated to the memory of Georgiy Georgiyevitch Ksimidov (1877-1910), his biography and his pioneering study of Meiji period Japanese literature.
Until now, the history of his life, including even the date of his death, was almost unknown. Exploring the materials of three archives in the Russian Far East and the State Historical Archive of Georgia, we were able to trace the key moments of Ksimidov&s biography and to revive some remarkable episodes of his life. Pontic Greek by origin, born in a Georgian village of Iraga, he became a student of a seminary in Tiflis. After that, he entered the Japanese department of the Eastern Institute in Vladivostok which he graduated from with a gold medal awarded for his thesis on Japanese literature. After graduation, he entered diplomatic service and soon met his early death, not surviving his 33rd birthday.
G. Ksimidov&s work on the Japanese literature of his time was almost unknown among specialists until much later. However, a hundred years ago the situation was different, as immediately after it was published in 1909, the work sparked considerable interest. For instance, Maxim Gorky ordered it for his personal library. It must be said that for quite a long time Ksimidov&s book was in fact the only study specifically focusing on the Japanese literature of that period (afterwards, an analytical and systematic account of the history of Meiji literature was prepared by N.I. Conrad in 1934, but it was not published until 1973).
The article presents G. Ksimidov&s ideas concerning Japanese literary history, his original views on Meiji literature, his evaluations of Japanese fiction and poetry of the time. Ksimidov spent several months at the Tokyo School of Foreign Languages and he uses his personal observations of Japan in his essay. His book also contains many translations from Japanese short stories and a collection of curious literary facts.
A modern day reader of Ksimidov&s work cannot but appreciate the breadth of coverage, a lively manner of narrating, and the author&s ardent interest in his chosen theme. As we can easily see now, he managed to catch the most important trends and events of the literary flow of his time and to draw the readers& attention to the most significant literary figures and phenomena. Many ideas and conclusions presented by the author, as well as the remarkable details he retells, may be of great interest to modern Japanese studies scholars, both philologists and historians.
Author: Ermakova Liudmila M., PhD, D. (Literature), Professor Emeritus, Kobe City University of Foreign Studies; Lecturer, Ritsumeikan University. E-mail: lermakova@gmail.com
Становление Г.Г. Ксимидова-японоведа
Ранняя история отечественного японоведения насчитывает немало выдающихся учёных - прежде всего среди тех, кто стал основоположником академического изучения японской культуры, литературы и языка и задал общие направления научного поиска, главные принципы будущих исследований и многое другое, вплоть до системы транскрипции японских слов, принятой до нынешнего времени. Их биографии и труды уже довольно давно стали объектом изучения, и работа эта продолжается до настоящего времени.
В то же время в последние десятилетия историки всё чаще обращаются к фигурам, не столь крупным и заметным, но тоже сыгравшим важную роль в развитии японоведения в России, - в том числе, к тем деятелям науки, кто по разным обстоятельствам оказался незаслуженно забытым. Среди таких деятелей, чьё имя нам хотелось бы воскресить, находится и Георгий Георгиевич Ксимидов (21 марта 1877 г. - 11 марта 1910 г.).
Георгий Георгиевич Ксимидов, 1909 г.
О Г.Г. Ксимидове, наравне с В.М. Мендриным, как о выпускниках японской кафедры Восточного института во Владивостоке, «которые выросли в серьёзных учёных», писала Г.Д. Иванова [Иванова, 1998, 38-39], автору этой статьи тоже доводилось упоминать книгу Ксимидова «Обзор истории современной японской литературы 1896-1906», вышедшую в Хабаровске в 1909 г. [Ермакова, 2005, с. 125-126]. Как представляется, эта работа заслуживает более подробного разбора, да и сама драматическая биография этого человека,
ушедшего из жизни более ста лет назад в возрасте 33 лет, представляется нам необычной и весьма примечательной. Между тем до сих пор о нём известно крайне мало1.
Г.Г. Ксимидов родился 21 марта 1877 г. в селе Ирага Тифлисской губернии. Это село, в числе нескольких соседствующих, с середины XV века заселяли понтийские греки. К ним принадлежал и Г.Г. Ксимидов.
Переселение в Грузию греков Трапезунда - территории, захваченной Османской империей, - началось около 1813 г. и было связано с новой ассимиляторской политикой Порты и усилением в ней роли ислама, что коренным образом затрагивало жизнь понтийских греков. Историки пишут: «Законы шариата стали диктовать нормы морали и внутренней политики. Христиане подвергались жесточайшей эксплуатации. До 1839 г. в Турции для иноверцев существовало 80 различных видов налогов и 97 различного рода повинностей. Процветавшее взяточничество и вымогательство, взимание незаконных поборов с особой тяжестью ложились на иноверцев. Существовал унизительный налог кровью, когда для пополнения рядов янычар турецкими властями отбирались наиболее здоровые греческие дети мужского пола с последующим обращением в ислам» [Рудянов, 1998, с. 10-11].
Первая волна греческой эмиграции в Россию была связана с русско-турецкой войной 1768-1774 гг. - при заключении мира впервые была оговорена возможность переселения турецких христиан в Россию. В 1810 г. в Тифлисе был создан «Комитет по переселению христиан из Турции на Кавказ», хлынули потоки переселенцев-беженцев. С одним из таких потоков из селения Санта Трапезундского округа2 в Грузию перебрался православный священник Георгий Иоаннович Ксимидов, отец будущего японоведа Георгия Георгиевича Ксимидова.
Согласно «Клировой Ведомости по церквам Борчалинского уезда» Грузино-Имеретинской синодальной конторы за 1892 г., Г.И. Ксимидов был «посвящён в священники в 1857 г. Трапезундским Митрополитом Констанцием», «в 1868 г. прибыл из Турции вместе с прихожанами», с 1874 г. числился священником в причте церкви Св. Пророка Илии Ирагинского прихода Тифлисской губернии, и, как было написано о нём в Ведомости, «читать, писать и петь знает очень хорошо, Катехизис и Св. Историю хорошо» [ЦГИАГ, л. 5-6]3.
К 1892 г., судя по данным этого источника, он был уже вдовцом - жена его умерла в 1888 г., и на его руках осталось семеро детей. Мы не располагаем данными о биографии старших детей священника, но самому младшему из его детей - Георгию - он сумел дать начальное образование в Тифлисском духовном училище.
Уже через два года после составления «Клировой Ведомости», в 1894 г., священник Георгий Иоаннович Ксимидов скончался. Его младший сын Георгий Георгиевич Ксимидов, оставшись сиротой, окончил училище, возможно, с помощью старших братьев и сестёр Ксимидовых и смог поступить в Тифлисскую духовную семинарию, полный курс которой
прошёл с 1896 по 1903 гг.4 Вполне вероятно, что духовный сан не был при этом главной целью - об этом красноречиво свидетельствуют последующие шаги Г.Г. Ксимидова. Причина, скорее всего, заключалась в том, что в те времена именно духовная семинария предоставляла возможность получения бесплатного среднего образования. Как известно, большую часть семинаристов составляли казённокоштные, т.е. содержащиеся на полном казённом обеспечении. Всё это делало семинарию привлекательной для детей малообеспеченных сословий: духовенства, крестьян, казаков, мещан и др., при этом выпускник семинарии имел право поступления в практически любое светское учебное заведение России - образовательный уровень семинаристов был приравнен к гимназическому курсу [Сушко, 1996, с. 107]. Преподавание в Тифлисской семинарии велось на русском языке: в XIX веке поместная Грузинская церковь утратила автокефалию и существовала как часть Российской церкви в виде Грузинского экзархата, что в ряде случаев приводило к злоупотреблениям - например, к преследованию в стенах семинарии грузинского языка, который был запрещён даже в частных беседах между воспитанниками, дискриминации по национальному признаку в пользу русских и т.п.
Ученье в семинарии, при всех способностях Г.Г. Ксимидова, было, видимо, нелёгким. В начале ХХ века в Петербурге были изданы любопытные, со страстью и болью написанные воспоминания о Тифлисской семинарии 1900-1903 гг., в них анонимный автор рассказывает о двух сменявших друг друга ректорах, чинивших произвол и беззаконие: «Не воспитание, не любовь, а развращение, ненависть и громадное горе внесли они с собою в стены грузинской семинарии, а чрез это и во всю Грузию, прикрываясь эгидою политики; они жили только для себя и страшно губили Грузию и русское дело в Закавказье, обращая друзей и верноподданных России во врагов и вводя в обман высшия власти на счёт своей деятельности» [Из воспоминаний, 1907, с. 4]5. «О. С.6 стал заводить в семинарии шпионов из учеников и служащих семинарии... принятые с натяжкою, эти ученики еле держались, ибо своих дурных привычек, из-за которых они были изгнаны из других семинарий, не оставляли и учились так себе. <...> К ним присоединялись и другие, соблазненные привилегиями шпионов, ибо последним сходило с рук решительно всё: и нарушение семинарской дисциплины, и пьянство, и разврат.» [Из воспоминаний, 1907, с. 18].
Г.Г. Ксимидову, видимо, немало досталось от ректора о. Никандра7, человека молодого, но с диктаторскими замашками и, к тому же, по свидетельствам коллег-преподавателей, не очень хорошо образованного. В частности, как написано в воспоминаниях, о. Никандр «не церемонился беззастенчиво переправлять» поставленные другими преподавателями оценки по собственному усмотрению - своим любимчикам повышал, а остальным понижал. И «был так нагло смел, что не скрывал следов, оставшихся в ведомостях, от переправки рукою о. Никандра». Далее читаем: «Ксимидову Георгию VI кл. в 1903 г. (т.е. в выпускном классе. 4 Примерно в то же время в этой семинарии учился, согласно историческим источникам, и воспитанник И.В. Джугашвили, в 1899 г. отчисленный из 5 класса за неявку на экзамены по неизвестной причине.
Л.Е.), чтобы извести во второй разряд, тайно убавил по сочинению 5/9, так что из 3 и 5/9 вышло 3; 5/9 больше половины, а по закону и половины нельзя отбрасывать, а должно принимать её за целую единицу» [Из воспоминаний, 1907, с. 58]. Вскоре после этого документы Ксимидова и ещё одного воспитанника были и вовсе потеряны в канцелярии, и хотя через две недели они благополучно нашлись, защитник Ксимидова, преподаватель И.М. Меньшиков, секретарь Правления семинарии, успел пострадать - донесение о нём как расхитителе документов немедленно отправилось в высокие церковные инстанции.
Несмотря на заступничество И.М. Меньшикова и на то, что, согласно аттестату, Г.Г. Ксимидов «оказал успехи» «хорошие» и «очень хорошие» по всем предметам, он всё-таки попал во второй разряд.
Надо сказать, что бесплатным семинарское образование могло быть лишь в том случае, если выпускник поступал затем на службу по духовному ведомству или шёл учителем в народную школу. Г.Г. Ксимидов избрал иной путь, поэтому в его аттестате указывается сумма в 890 руб., которые он остался должен казне и обязан был выплатить. Безденежье преследовало его потом всю недолгую жизнь. После окончания Тифлисской духовной семинарии Ксимидов уезжает из Тифлиса и в том же 1903 г. поступает в новообразованный Восточный институт во Владивостоке.
Этот поворотный пункт в биографии Г.Г. Ксимидова, очевидно, нуждается в объяснении. Почему молодой человек родом из греческого поселения в грузинском селе Ирага, выросший среди земледельцев и каменотёсов, сын священника и выпускник Тифлисской духовной семинарии, вдруг решает избрать поприще востоковеда и едет для этого за тысячи километров через всю Россию?
Может быть, в его судьбе были какие-то впечатления или встречи, которые сыграли роль в его выборе, - к сожалению, сведений об этом не сохранилось. Тем не менее, исходя из общей ситуации, можно сделать некоторые предположения. Главное состоит в том, что Г.Г. Ксимидов, видимо, хотел во что бы то ни стало получить высшее образование, стать в какой-то области специалистом - учиться он, видимо, умел и любил. В то же время возможности выбора были для него ограничены - и не только финансовыми соображениями. Несмотря на то, что семинарии формально были приравнены к гимназиям, во многих университетах семинаристов принимали неохотно, в ряде учебных заведений поступление для них было связано с более сложной и строгой, чем для гимназистов, системой вступительных экзаменов [Жарова, 2016, с. 38]. В некоторых больших университетах требовалось сдать экзамены по предметам, которыми Ксимидов в семинарии не занимался -например, французский язык.
В Восточный же институт, по Положению ведомства Министерства народного просвещения от 1899 г. (текст которого печатался в ежегодных календарях), принимались «без испытаний <...> молодые люди, окончившие курс средних учебных заведений всех типов и ведомств». Ещё один, вероятно, немаловажный для Ксимидова фактор - институт располагал общежитием. Наконец, что, может быть, сыграло решающую роль, институт был новым учебным заведением - не только недавно сформированным, но и новым во многих других отношениях. Россия готовилась разрабатывать свои дальневосточные земли и ресурсы, страна повернулась к Востоку. Кроме того, задачей института было, согласно тому же Положению, «подготовление учащихся в нём лиц к службе в административных и торговопромышленных учреждениях восточноазиатской России и прилегающих к ней государств», т.е. выпускникам в определённой степени гарантировалась служба в госучреждениях дальневосточного края. И вдобавок к этому - «в каникулярное время студенты командируются в соседние государства для усовершенствования в изучаемых языках» [Всеобщий календарь, 1909, с. 522].
Этот Институт был первым высшим учебным заведением на Дальнем Востоке, основанный в 1899 г., всего за четыре года до окончания Ксимидовым курса семинарии. Развивался он быстро и энергично, и через четыре года после основания, в 1903 г., библиотека Института уже насчитывала 45 тысяч томов, и было подготовлено 12 выпусков «Известий Восточного Института», о чём писал первый директор Института А.М. Позднеев в письме министру народного просвещения Г.Э. Зенгеру [Еланцева, 2012, с. 139].
Продолжительность обучения в Институте «определялась в четыре года, и со второго курса студенты распределялись по четырём отделениям: китайско-японское, китайско-корейское, китайско-маньчжурское, китайско-монгольское» [Серов, 1994, с. 16], т.е. китайский язык был обязательным на всех четырёх отделениях. За время учебы Ксимидов прослушал курсы политической организации Китая и Японии, изучал государственное, гражданское и международное право, коммерческую географию Дальнего Востока, богословие, товароведение и счетоводство, занимался японским, китайским и английским языками (возможно также, что и монгольским), и, наконец, написал дипломную работу, которая была удостоена золотой медали [ГАПК, л. 32]8.
Летом, после первого курса, Ксимидов командируется на практику в Ургу (нынешний Улан-Батор), где стажируется четыре месяца - с 10 апреля по 16 августа 1904 г. К осени, на втором курсе, он выбирает своей специальностью Японию и японский язык, о чём 23 сентября пишет заявление ректору Института Д. Позднееву. Отметим сразу, что по японскому языку у него были максимально высокие оценки все годы обучения в Институте.
К тому времени японская кафедра была укомплектована высококвалифицированными кадрами преподавателей, в том числе носителями языка. Примечательно, что занятия с носителями проходили по вечерам, сверх установленной учебной программы. Как пишет Г.Д. Иванова, в 1900-е годы в штате состояли три японца - Мацуда Эй, Каваками Хидэо и Маэда Киёцугу [Иванова, 1998, с. 37]. Последний, выпускник немецкого отделения Токийского института иностранных языков, стал автором пособий, учебника японского языка, словаря и др. Он был так рекомендован Е.Г. Спальвиным, исполнявшим обязанности лектора по кафедре японского языка и словесности: «Маэда обладает основательными познаниями по всем отделам японской литературы, занимался изучением местных наречий и обычаев. Преподавал немецкий и японский языки в самой крупной гимназии Токио. Проявил литературные способности, занимался переводами с английского и немецкого языков» [Серов, 1994, с. 20]9. Эти учёные, начиная с Е.Г. Спальвина, и стали учителями Ксимидова.
Но помимо науки студенту постоянно приходилось думать о хлебе насущном. Вернувшись из Урги в Восточный институт и определившись с будущей специализацией,
он на следующий же день после возвращения подаёт прошение об отсрочке платежа за право слушания лекций на ближайшие шесть месяцев. Прошение удовлетворено, но проходит полгода, а 30 рублей взноса за следующее полугодие по-прежнему взять неоткуда, и он подыскивает себе место для подработки на железной дороге. Но проходят оплаченные полгода, и 15 ноября 1905 г. он пишет «его Превосходительству Господину Директору Восточного Института» ещё одно отчаянное прошение, которое начинает словами: «Не располагая никакими средствами, я был принужден ещё в прошлом году искать себе материального обеспечения в стороне - в своих собственных трудах, что отнимало у меня много времени и мешало твёрдому прохождению Институтской науки. Ныне же, с выбором специального языка, я прихожу к убеждению, что работа в стороне для меня уже совершенно немыслима, и потому прошу принять меня в число стипендиатов...» [ГАПК, л. 10]. Следующее прошение Ксимидов вынужден подать 13 сентября 1907 г., будучи студентом IV курса: «Лишившись своего родителя, и вместе с его смертью и всякой материальной поддержки для продолжения образования, я, ещё будучи на II курсе, был принужден держать экзамен на полную стипендию, которой и удостоился при директоре Д. Позднееве. <...> прошу Вас вновь удостоить меня её, приняв во внимание формулярный список моего отца или же вновь назначить мне конкурсный экзамен на полную стипендию» [ГАПК, л. 14-14 об.].
Летом 1907 г. Ксимидов проходит студенческую практику в Токио, где усиленным образом занимается японской литературной историей. В документах отечественных архивов не обнаружено никаких сведений о его практике, кроме прошения, написанного из Российского посольства в Токио 1 июля 1907 г., где усердно трудившийся и вечно нуждавшийся Ксимидов опять пишет, что командировочных денег ему на жизнь не хватает, поэтому просит выслать ему пособие в сто рублей, - «в крайнем случае, из положенной мне летней стипендии».
Более никаких подробностей о командировке в его институтском архивном деле не содержится, но из японских источников мы знаем, что он состоял при Токийской школе иностранных языков (позднее преобразованной в Токийский государственный университет иностранных языков). Как пишет японский историк-балканист Сиба Нобухиро, из Восточного института каждый год туда приезжали на стажировку студенты, в их числе был и Георгий Ксимидов [Сиба, 2017, с. 14-15]. Там он учился под руководством профессора Ясуги Садатоси (1876-1966). Ясуги сам в 1902-1903 гг. стажировался в Петербурге, где, в частности, слушал лекции Бодуэна де Куртене, а вернувшись в Японию, получил место и.о. профессора в Токийской школе иностранных языков. Языковед и переводчик с русского, Ясуги стал патриархом профессиональной японской русистики, учителем многих известных японских русистов ХХ века, автором ряда работ, учебников и широко применяемого русско-японского словаря [Сато, 2008, с. 69-72].
Ксимидов и Ясуги были практически ровесниками, и в период стажировки Ксимидова между ними, видимо, сложились добрые отношения. Вероятно, после отъезда из Токио и возвращения Ксимидова во Владивосток между ними завязалась переписка. Когда в Токийской школе иностранных языков в 1909 г. образовалась вакансия преподавателя русского языка, Ясуги написал об этом Ксимидову с просьбой подыскать подходящую кандидатуру, и тот рекомендовал на это место своего знакомого, Душана Тодоровича, жившего тогда в Хабаровске. Душан Тодорович (1875-1963) - серб по происхождению,
учился в Санкт-Петербургском университете, тогда и переменил подданство на российское, получил физико-математическое образование и учёную степень. Преподавал физику и математику в школах и гимназиях, затем перебрался в Хабаровск и стал служить в канцелярии Амурского генерал-губернатора, где, надо думать, и познакомился с Г. Ксимидовым. В Японии он, благодаря рекомендации последнего, сначала преподавал русский язык в Школе иностранных языков, потом в Токийском Императорском университете написал несколько фундаментальных пособий по русскому языку, пользовался влиянием среди студентов. Возможно, именно этот авторитетный педагог был родоначальником традиции ежегодно ставить силами студентов пьесы русских драматургов [Нихондзин то росияго, 2000, с. 75, 85]; традиция эта жива на русских отделениях японских университетов и поныне. (Забавно, что во время обсуждения кандидатуры Д.Н. Тодоровича в Школе иностранных языков Ясуги зачитывал вслух рекомендацию, написанную Ксимидовым, где, помимо академических и педагогических заслуг Тодоровича, в самом конце упоминается и то обстоятельство, что этот кандидат на профессорское место не имеет склонности к спиртному - видимо, предшественник Тодоровича имел эту привычку) [Сиба, 2017, с. 16].
Из документов явствует, что Г.Г. Ксимидову, помимо материальных затруднений, приходилось преодолевать и физические недомогания - в его архивном Деле содержится письмо от директора Восточного института, направленное заведующему Морским Владивостокским госпиталем, от 4 февраля 1908 г. с просьбой принять студента Ксимидова для излечения, поскольку городская больница переполнена. Однако через два дня приходит ответ за подписью «Главного доктора, Действительного статского советника и Делопроизводителя, Надворного советника», что за недостатком кредитов студент Ксимидов в больницу принят быть не может.
Вскоре после окончания Восточного института в 1908 г. Г.Г. Ксимидов поступил на государственную службу. В семье Ксимидовых, ныне живущих в г. Салоники (Греция), остались воспоминания о давно утраченном письме от Георгия Георгиевича, где он пишет, что, вероятно, скоро сможет материально помогать оставшимся в грузинской Ираге родственникам.
В документах Российского Государственного архива Дальнего Востока содержится его краткий послужной список: «Не имеющий чина Георгий Георгиевич Ксимидов. По окончании курса в Восточном Институте по японско-китайскому отделению - по 2-му разряду поступил 11 февраля 1909 года - на службу по ведомству Министерства Внутренних Дел: назначен исправляющим должность переводчика китайского языка при Канцелярии Приамурского Генерала-Губернатора; 19-го октября 1909-го года перешел на должность драгомана японского языка при управлении Пограничного Комиссара Амурской области» [РГИА ДВ, л. 112].
Из этого архивного документа следует, что через полгода службы переводчиком при генерал-губернаторской Канцелярии в Хабаровске Г. Ксимидов был переведён в пограничное комиссарство в г. Благовещенске на реке Амур. Должность драгомана означала совмещение функций переводчика и дипломата, т.е. знаменовала определенный карьерный успех и, может быть, прибавку к жалованью, а также предполагала преимущественное применение в работе не китайского, а японского языка.
Осенью 1909 г. отмечался 10-летний юбилей Восточного института. Как рассказывается в мемуарах одного из выпускников института, китаиста И.Г. Баранова, «проф[ессор]
Е.Г. Спальвин произнёс актовую, очень содержательную и интересную речь «Конфуцианские идеи в этическом учении японского народа». <...> После речи, чтения приветствий и поздравлений состоялась выдача золотых медалей некоторым окончившим Институт за их письменные работы. Эти награды получили присутствовавшие на акте будущий проф[ессор] маньчжурского языка А.В. Гребенщиков и окончивший по японскому отделению Ксимидов. Последний прибыл на торжественный акт при шпаге, в красивой форме какого-то правительственного чиновника» [Баранов, 2015, с. 67].
Фотография Г.Г. Ксимидова в описанной форме, сделанная в том же году в Хабаровске в фотоателье А.Т. Далингера и посланная на родину - единственное, что осталось в память о нём у его родственников в Салониках. Через полгода после начала службы в Благовещенске Г.Г. Ксимидов скоропостижно скончался, десять дней не дожив до своего 33-летия.
В документах архивного фонда Благовещенской духовной консистории в актовой записи о смерти значится: «Ксимидов Георгий Георгиев - переводчик японского языка при Управлении пограничного комиссара Амурской области. Причина смерти: от малярии. Умер 11 марта 1910 г., в возрасте 33 лет. Погребён 13 марта 1910 г. на общем городском кладбище по удостоверению от общины Красного Креста от 15.03.1910. Погребение совершено священником Ильей Мосоловым и диаконом Яковом Петровым» [ГААО, л. 373 об.-374]10.
Архивное дело Г.Г. Ксимидова, содержащее документы времён его студенчества, завершается извещением: «Конференция Восточного института сим извещает, что 14 марта в 10 час. утра в церкви Восточного Института будет отслужена заупокойная обедня и панихида по скончавшемся питомце Института выпуска 1908 г., драгомане пограничного комиссарства в г. Благовещенске Георгии Георгиевиче Ксимидове» [ГАПК, л. 36].
Литература Мэйдзи в описаниях Г.Г. Ксимидова
Обратимся теперь к труду Г.Г. Ксимидова «Обзор истории современной японской литературы 1868-1906», опубликованному в Хабаровске в 1909 г.
Этот пионерский труд, как уже говорилось, основан на выпускной письменной работе Ксимидова, за которую он получил золотую медаль. На титульном листе книги сказано, что она «в полном объёме просмотрена и.д. профес. (т.е. исполняющими должность профессора. - Л.Е.) гг. Спальвиным и Подставиным11 и удостоена награждения золотой медалью на конференции Вост[очного] Инстит[ута] в выпуск 1907 г.»12.
Титул книги Г.Г. Ксимидова «Обзор истории современной японской литературы 1868-1906», 1909 г.
По-видимому, сама дипломная работа была гораздо подробнее и объёмнее печатного варианта. Как сам Г. Ксимидов пишет в Предисловии к изданию, «выпускную студенческую работу свою, снабженную специальными терминами и подробностями, автор сократил в настоящую брошюру в видах обеспечения за ней общедоступности. Материал, предлагаемый здесь, является результатом двухлетней работы над переводом истории японской литературы кандидата словесности японского университета Иваки наряду с разбором многих оригиналов из национальной беллетристики, под руководством и.д. (исполняющего должность. - Л.Е.) профес[сора] яп[онского] университета г. Ясуги. Брошюра снабжена общею частью, которая по расчётам автора должна значительно облегчить читателю труд в деле знакомства с материалом о писателях».
Скорее всего, тема для дипломного сочинения выбрана самим Ксимидовым. Это наше предположение ни на чём не основано, кроме живой заинтересованности, которая ощущается на каждой странице книги, а также очевидной трудностью задачи - кажется, что её можно взять на себя только добровольно. Сама по себе постановка проблемы представляется поистине сложной - ведь это работа по освоению и осмыслению текущего, ежедневно творящегося на глазах читателя литературного процесса. Автор берётся за написание литературной истории современного ему исторического отрезка времени - собственно, как мы теперь знаем, в период Мэйдзи уложилась и вся жизнь Ксимидова.
Кстати говоря, «кандидат словесности Иваки» тоже был молодым человеком - даже на год моложе Г.Г. Ксимидова, и это его первая книга «Мэйдзи бунгаку си» («История литературы периода Мэйдзи», 1906), вышедшая всего через четыре года после окончания им японского отделения филологического факультета Токийского Императорского университета. Несмотря на молодость автора, этот труд отличает фундаментальность, систематичность и насыщенность литературными фактами. Эта почти 400-страничная книга, не только фактологическая, но и концептуальная, японская литературная история рассматривается в ней как движение жанров - от традиционных к современным, через этап философского-эстетического освоения западной литературы в результате интенсивной переводческой деятельности. Кроме того, книга была первым исследованием в стране по литературе этого сложнейшего периода и стала во многом образцом для последующих теоретических работ в области литературной эстетики Мэйдзи. Современный историк литературы Кунимото Кавадзоэ пишет о значительном влиянии на Иваки теоретического труда Цубоути Сёё «Сё:сэцу синдзуй» («Сокровенная суть романа», 1885), а также эссе Футабатэй Симэй «Сё:сэцу со:рон» («Общая теория романа», 1886). Последний, в свою очередь, во многом опирался на работы В.Г. Белинского [Кавадзоэ, 1973, с. 16].
Надо думать, что Г.Г. Ксимидов самым внимательным образом отреферировал и частями перевёл исследование Иваки Дзюнтаро для своего дипломного сочинения -реферирование и перевод выполнялись тогда студентами Восточного института на всех отделениях как часть общей деятельности по формированию базы источников отечественного востоковедения. Но само это студенческое сочинение не сохранилось, а изданная Ксимидовым книга, после её сопоставления с трудом Иваки Дзюнтаро, предстаёт как глубоко авторское исследование, не являющееся ни переводом, ни рефератом, ни даже пересказом данной японской работы.
Собственно, Ксимидов цитирует Иваки лишь дважды - в связи с Гоголем. Он, вероятно, отталкивался от этого фундаментального труда, черпал в нём многие литературные факты. Но, судя по всему, он много работал и непосредственно с литературными произведениями исследуемого периода, а также пользовался иными, чем Иваки, источниками и исследованиями. Книга явно выражает индивидуальный, ксимидовский, взгляд на вещи, и это взгляд человека, в котором владение японским материалом и увлечённость им сочетается с позицией оригинального исследователя. Он не просто воспроизводит оценки японских критиков, а по-своему организует литературный материал в соответствии со своим пониманием и опытом, опытом российского учёного, для которого опорой была собственная словесность и собственная история, прошлая и современная, - как основа и повод для сопоставления и интерпретации.
Сказав про «опыт российского учёного», необходимо, вероятно, уточнить, что родным языком Г. Ксимидова, был скорее всего понтийский диалект греческого языка. Однако из его книги явствует ещё одна, не менее мощная культурная идентичность, с детских лет определяемая его принадлежностью к русскому языку и культуре. Именно с позиции носителя русского литературного и исторического сознания он интерпретирует и японский литературный процесс, и социально-исторические обстоятельства. Например, глава о влиятельном японском просветителе Фукудзава Юкити, который, по выражению
Ксимидова, «обессмертил своё имя» созданием нового литературного японского языка, называется: «Фукудзава - японский Ломоносов».
В книге Ксимидова мы находим концептуальные обобщения, касающиеся японской литературной истории, начиная с раннего её периода, его оригинальные взгляды на актуальную литературу; читателю предлагается обзор современной автору японской беллетристики и поэзии. Уделяется место и новым теориям романической прозы - трудам Цубоути Сёё «Сё:сэцу синдзуй» («Сокровенная суть романа») и творчеству Футабатэй Симэй. Кроме того, в приложении автор даёт переводы художественных произведений и их фрагментов.
Книга Ксимидова, по-видимому, сразу вызвала интерес среди русской читающей публики - её можно найти, например, в списке книг, приобретенных М. Горьким для его личной библиотеки, она была выписана им как новинка сразу после выхода. В полном издании писем писателя содержится письмо от 18 (31) декабря 1909 г., в котором Горький пишет С.П. Боголюбову13 с Капри: «Дорогой Семён Павлович! Будьте добреньки - пошлите купить книжки по прилагаемым объявлениям. И не найдется ли книга: Ксимидов - Очерк истории японской литерат[уры] — и
