Старообрядческие общины и местная власть в Российской провинции начала XX В. (на материалах Центрального Черноземья)

32. Ключевский В.О. Исторические портреты. Деятели исторической мысли. М., 1990. С. 77-94.

Поступила в редакцию 10.10.2007 г.

Soboleva N.A. Public assistance and charity: from the history of notions. In the paper the history of evolution of the notions of charity and public assistance is considered in Russia up to the end of the 19th century. The institutions of assistance and mutual aid appeared at the earliest stage of human history, were developed and transformed in conjunction with differences in social life. At the ancient Russian stage, these notions have taken the forms of «blagot-

vorenie» (philanthropy). At the 17th century the term «pri-zrenie» appeared as an attempt to mark out the range of state regulation measures in this field. At the early stages of its existence public assistance institution was closely connected with the charity one. The notion of social care appeared only in the last quarter of 18th century as a result of the establishment of the territorial administrative organizations - the Departments of Social Care («Prikazy obschest-vennogo prizreniya»). Until the 19th century these notions continued to be mutually complementary. And only in the 19th century the tendency of terminological opposition in the notions development became prevailing.

СТАРООБРЯДЧЕСКИЕ ОБЩИНЫ И МЕСТНАЯ ВЛАСТЬ В РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ НАЧАЛА XX в. (НА МАТЕРИАЛАХ ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ)1

А.В. Апанасенок

Статья посвящена анализу взаимоотношений старообрядческих общин и провинциальной администрации в России после объявления свободы вероисповедания в 1905 г. Автор обращает внимание на несоответствие вероисповедных норм, установленных верховной властью и политики местных властей в отношении старообрядческого сообщества.

В истории русской общественной мысли трудно найти феномен, вызывавший столь крайние эмоции и оценки, как старообрядчество. В староверии представители разных общественных кругов видели и причину российских бед, и панацею от них; единственного хранителя православия и силу, его уничтожающую; спасителей национальных традиций культуры или их разрушителей; черносотенную опору империи или постоянных носителей русского народного бунта. Эти оценки не оставались теорией, именно на них строилась государственная политика: из них исходили, запрещая староверам записываться в гильдейское купечество, получать высшее образование, поступать на государственную службу. В зависимости от эпохи (а то и одновременно) к ним апеллировали и Союз русского народа, и большевики.

В постсоветское время, ознаменовавшееся поиском «национальной идеи», старообрядчество вновь стало привлекать внимание как различных общественных сил, так и уче-

ных. Последними в области изучения этого феномена сделано уже немало: староверие активно исследуется как субъект культурной, социальной, экономической истории2. Тем не менее, огромное количество вопросов еще ждут разработки. Один из них - вопрос об отношении к старообрядцам властных структур, особенно сложный применительно к началу XX в., когда по ряду причин староверие уже не могло быть безоговорочно подавляемой конфессией. До сих пор историки, занимавшиеся прошлым «старой веры», анализировали указанную проблему, обращаясь к законодательным актам Российской империи. Этот метод, однако, имеет слабую сторону - наличие того или иного закона («прогрессивного» или «реакционного») отнюдь не всегда означало его практической реализации и отражало скорее стремление власти к некоему идеалу, нежели его воплощение.

В данной работе предпринята попытка уточнить имеющиеся у историков представления о взаимоотношениях ревнителей «старой веры» с властными структурами в предреволюционный период, а точнее, на отрезке между 1905 и 1917 гг., когда российское общество получило относительную свободу вероисповедания. В качестве фактологической базы в ней использованы данные Центрального Черноземья (то есть Тамбовской. Курской и Воронежской губерний), являющегося, с точки зрения автора, подходящим исследовательским полем для изучения общих закономерностей истории российского староверия. В начале XX в. старообрядчество играло на уровне этого региона гораздо более значительную роль, чем это представляла официальная статистика. Фактическая численность местных староверов в полтора-два раза превышала официальную, к началу XX в. находясь в районе 100 тыс. чел. Проведенные исследования также продемонстрировали значительную роль старообрядцев в хозяйственной жизни Центрального Черноземья - во многих случаях они представляли зажиточное крестьянство, а также составляли «цвет» купечества городов Рыльск, Обоянь, Спасск, Моршанск [1].

Сохранившиеся отзывы современников (в том числе и непредвзятых представителей власти и официальной церкви) свидетельствуют, что староверы традиционно составляли достаточно «благонадежную» (с нравственной и политической точек зрения) часть местного социума. В донесениях городничих и уездных исправников тамбовскому губернатору, например, дается довольно высокая оценка жизни староверов. «Жизнь они ведут набожную, человеколюбивую и трудолюбивую», - писал в 1861 г. спасский городничий. Ему вторил моршанский коллега: «Жизнь ведут примерно-похвальную. В продолжение пятилетнего моего служения здесь городничим ни один не был замечен не только в каких-либо проступках, но даже и в шалости»

[2]. «Раскольники по преимуществу отличаются трудолюбием, трезвостью и беспрекословным повиновением всем требованиям и распоряжениям правительства», - находим в «Обзоре Воронежской губернии» за 1878 г.

[3]. А по поводу старообрядческих богослужений курский архиепископ писал в 1916 г.: «В этом нам у старообрядцев надо поучить-

ся, так как читают они всегда внятно, с особым благоговением, без малейших опущений и, благодаря такому строго уставному служению и неторопливому чтению, свободно выстаивают свои службы в продолжение 5-6 часов сряду. Получая душевное удовольствие и утешение в своих богослужениях и приглядываясь к нашему, они всегда в публичных и частных собеседованиях укоряют нас в нерадении» [4].

Тем не менее, вплоть до 1905 г. положение местных староверов как верующих (если они не маскировали свою конфессиональную принадлежность) было незавидным. Поскольку в отношении старообрядчества действовали в основном запретительные нормы, его приверженцы были вынуждены скрывать свои богослужения, порой устраивая их в «лесных трущобах», тайно перевозить своих священнослужителей из одного населенного пункта в другой, давать взятки представителям власти за «попустительство». Неоднократно имело место взятие под стражу старообрядческих наставников по обвинению в «пропаганде раскола», закрытие молитвенных помещений с конфискацией оттуда имущества и т. п. [5].

В конце XIX - начале XX в., в условиях общественной модернизации, такое положение вещей стало выглядеть откровенно нелепым. В 1905 г., во время революционного подъема, российское правительство пошло на объявление вероисповедных свобод. Закон от 17 апреля 1905 г. «Об укреплении начал веротерпимости» снимал ограничения на «оказательство» и пропаганду староверами своих убеждений, позволял им юридически регистрировать общины и строить церкви, признавал старообрядческих священнослужителей и наставников в качестве служителей культа со всеми вытекающими правами. А в циркулярах МВД, разосланных в марте 1905 г. российским губернаторам, предписывалось «без замедления принять действительные меры надзора к тому, чтобы в пределах подведомственной Вам местности никакими административными учреждениями и лицами впредь не устанавливалось каких-либо стеснений в области религии», а также «не допускать впредь ... применения к делам религиозного свойства Положений о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия и о полицейском

надзоре, учреждаемом по распоряжению административных властей» [6].

Новые вероисповедные нормы, принятые верховной властью, должны были способствовать решению главных проблем староверов. На практике они действительно привели к подъему их религиозной жизни. С 1905 г. обычным явлением в Центральном Черноземье стали старообрядческие крестные ходы и публичные процессии, визиты агитаторов-начетчиков из других губерний, началось активное распространение старообрядческой литературы (журналы «Старообрядец», «Старообрядческий вестник» и т. д.). С 1907 г. началась официальная регистрация общин староверов и строительство ими собственных храмов [1, с. 23-24].

Тем не менее, действительность отнюдь не во всем соответствовала духу закона 1905 г. Местные чиновники, привыкшие к неравноправному положению староверов и зачастую видевшие в общинах «ревнителей старины» «дойных коров», отнюдь не были склонны быстро менять свое отношение к старове-рию. Архивные документы дают тому достаточно много подтверждений. В частности, ни в одной из трех центрально-черноземных губерний старообрядцам не были возвращены конфискованные в предыдущие годы богослужебные принадлежности; в 1910 г. староверам д. Викторовка Рыльского уезда Курской губернии было безосновательно запрещено строительство моленной, в 1914 г. имели место случаи незаконной отправки старообрядческих наставников на фронт и т. д. [7; 8]. Однако самый красноречивый пример отношения местной администрации к старообрядчеству связан с историей регистрации старообрядческих общин в г. Моршанске Тамбовской губернии.

В 1900 г. в Моршанске официально числилось 243 старообрядца, в реальности их было гораздо больше (о чем свидетельствуют многочисленные свидетельства современников) [9]. Среди «ревнителей старины» имелось несколько десятков купцов, принадлежность которых к «старой вере» местные чиновники «не замечали», имея от этого, вероятно, неплохие барыши. «Мирное» сосуществование власти и старообрядческого сообщества здесь продолжалось до 1909 г., когда староверы, группировавшиеся вокруг двух молитвенных домов, решили юридически

зарегистрировать две общины (такая регистрация давала возможность узаконивать браки и рождение детей, не прибегая к услугам господствующей православной церкви, начать строительство большого храма, а главное - стать относительно независимыми от чиновников). В Губернское правление (которое должно было автоматически осуществить регистрацию при наличии пятидесяти подписей домохозяев от каждой общины) были поданы соответствующие заявления. Однако чиновники из Губернского правления обратились к староверам с неожиданным требованием. Учредители должны были дать подписку следующего содержания: «Мы,

нижеподписавшиеся... дали настоящий отзыв помощнику пристава г. Моршанска в том, что воззрения нашей общины на существующий государственный строй, на Царя, власти, войну, собственность и прочее одинаковы и тождественны с господствующей православной религией в России и подписку дали в том, что вышеупомянутые воззрения общины с нашей стороны изменениям подвергаться не будут...» [10].

Естественно, подписаться под таким заявлением наиболее принципиальные староверы не могли, как из-за необходимости оказаться в этом случае «тождественными» официальному православию, так и просто по причине незаконности самого требования чиновников. Отказавшись выполнить его, учредители получили отказ в регистрации, а кроме того, уведомление об установлении особого полицейского контроля за их деятельностью. Объясняя «мотивы» поведения своей администрации, тамбовский губернатор писал в Департамент Духовных дел следующее: «Совершенно иначе ставится вопрос в отношении тех старообрядцев или сектантов, которые под покровом дозволяемого законом свободного исповедания своего вероучения стремятся протиснуть в народную массу и при том наиболее крепкую нравственную ее часть яд социалистических учений в различных рационалистических препаратах или растлевающее устои всякого государства и всякой веры толстовство. Говоря так, я, естественно, опираюсь на факты. Они и только они указывают, что на наше православие здесь, на месте, в темных глухих деревнях, на глазах не желающих или не могущих бороться отцов духовных,

идет самый серьезный поход. Он кончится несомненной победой потому, что всякая недомолвка закона, всякий недосмотр или невнимательность местной власти - лишняя дорога для врагов к нашему сокровищу - православной вере, а попытка простая и скромная вглядеться во врага трактуется иноверческой и жидовской печатью как насилие над совестью, как посягательство на Царский указ» [11].

Безусловно, любому непредвзятому наблюдателю рассуждения тамбовского губернатора могли бы показаться довольно странными, поскольку ни к толстовству, ни к социализму, ни тем более к пропаганде безверия моршанские староверы никакого отношения не имели. К тому же, ни одного факта, подтверждающего правоту приведенных высказываний, губернатор так и не привел. Однако Департаменту Духовных дел представленные аргументы показались приемлемыми. Возможно, староверы так и не смогли бы добиться официального статуса для своих общин, если бы среди учредителей не оказалось известного фабриканта А.И. Морозова. Используя свои связи, Морозов сумел подать докладную записку Председателю Совета Министров с жалобой на действия местной администрации. В результате в 1911 г. тамбовскому губернатору из МВД поступило письмо, в котором указывалось на неправомерность действий местных органов власти. В нем говорилось: «Постановление Губернского правления, выраженное в столь резкой форме, особенно в отношении старообрядцев, отнюдь не считающихся элементом неустойчивым ни в политическом, ни в нравственном отношениях, вполне понятно вызывает чувство обиды в среде старообрядцев и вместе с тем легко может послужить поводом низшим полицейским органам к незакономерному вмешательству в дела общины, в том числе и чисто религиозные...» [12].

После некоторой волокиты Тамбовское Губернское правление все же было вынуждено к 1912 г. зарегистрировать обе общины и отменить решение об установлении особого полицейского контроля.

История регистрации моршанских старообрядческих общин, равно как и другие многочисленные факты чинимых староверам со стороны местной власти препон, дает богатую пищу для размышлений. Очевидно,

что закон о свободе вероисповедания отнюдь не стал безусловным руководством к действию для местных чиновников, а благие намерения в верхах власти не всегда находили отклик в ее низших (провинциальных) звеньях. Можно только предполагать, сколько общин, не имевших богатых и влиятельных покровителей, осталось незарегистрированными в предреволюционной России, и как это обстоятельство отразилось на верноподданнических настроениях староверов, и без того накопивших немало претензий к власти. И, наверно, не стоит удивляться тому, что в феврале 1917 г. старообрядческая верхушка -крупнейшие российские предприниматели -не только не поддержала падающий режим, но и сама способствовала его падению, а один из старообрядцев - А.И. Гучков - собственноручно принял отречение последнего российского императора.

Поступила в редакцию 3.10.2007 г.

Apanasenok A.V. Old Believe communities and local administration in the Russian Province at the beginning of the XX century (exemplified by the Central Black-soil Region). The article is devoted to analysis of interrelations of Old Believe communities and provincial administration in Russia after proclamation of liberty of religion in 1905. The author pays attention to discrepancy of the rates, installed by sovereign power and policy of the local administration to Old Believers.