Спросить
Войти
Е.А. Долгова
ОБ ОДНОЙ «СТРАТЕГИИ» СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ «СТАРОЙ ПРОФЕССУРЫ» В 1920-е гг.
Работа посвящена проблеме социальной адаптации ученых «старой школы» в первое постреволюционное десятилетие. На примере событий научной биографии известного отечественного историка и социолога Н.И. Кареева рассматривается выбор представителями «старой профессуры» жизненной стратегии в новой социальной реальности.
В последнее время наметился последовательный отказ от разделения дореволюционного и советского периодов в истории отечественной исторической науки. Все настойчивее утверждается точка зрения, что несмотря на изменения в политической и других общественных сферах, события 1917 г. не привели к резкому и однозначному разрыву традиции. В качестве связующих нитей прослеживаются персональная преемственность, функционирование научной традиции историописания и устойчивость подходов в рамках сложившихся научных школ. В исторической науке особую роль в поддержании преемственности играла так называемая старая профессура, чье профессиональное становление пришлось на конец XIX - начало ХХ в., а активная творческая деятельность совпала с периодом социально-политических трансформаций постреволюционного времени.
Если отойти от ставших традиционными представлений о влиянии социальных изменений первого постреволюционного
© Долгова Е.А., 2014
Статья подготовлена при поддержке РГНФ в рамках исследовательского проекта № 12-31-01232 а2.
десятилетия на положение социальной прослойки так называемых бывших людей1 и фокуса рассмотрения судеб историков «старой школы» через коллективный портрет научной генерации2, можно отметить не только пестроту индивидуальных стратегий вживания последних в предлагаемые режимом новые политические и социальные практики, функционирующие образовательные и научные структуры, но и вариативность в отношении к ним нового режима.
Это положение в полной мере может быть проиллюстрировано на примере изучения послеоктябрьского периода жизни известного отечественного историка и социолога Н.И. Кареева (1850-1931). Семья бывшего дворянина, высокопоставленного профессора Санкт-Петербургского (Петроградского) императорского университета, представителя дореволюционной научной элиты по определению должна была испытать на себе все особенности отношения к «бывшим людям» советской власти и нового общества.
Проведенное исследование послереволюционного периода научной биографии Н.И. Кареева (событий профессиональной деятельности и частной жизни)3 позволило сделать вывод о том, что ряд факторов персонального характера - имя ученого (крупнейшего специалиста в области всеобщей истории), его научная репутация и широкая известность (в том числе за границей), возраст, активная политическая позиция до 1917 г.4 - давали определенный иммунитет, защищая от репрессивных акций 1920-х гг.
Так, в условиях жилищных «уплотнений» Н.И. Кареев, став скорее исключением из правил, получил право пользования дополнительной жилплощадью5, прошения ученого о повышении довольствия и денежного обеспечения и о снижении обязательного для всех «революционного» налога удовлетворялись6, поддержано было и ходатайство о переводе его в V категорию научных работников («ученые мирового значения») с соответствующим повышением денежного обеспечения от ЦеКУБУ7, и ходатайство о выделении персональной пенсии от АН СССР в 1928 г.8 Во время проводившейся в середине 1920-х гг. кампании по изъятию бывших дворянских имений смоленское поместье Н.И. Кареева было не конфисковано, а «заменено» на подмосковное9.
При этом нельзя сказать, что, обеспечив ученого в социально-экономическом плане, власть сузила для него и возможности ведения педагогической и научно-исследовательской работы.
Единственное встретившееся нам цензурное ограничение -история с публикацией работы «Общая методология гуманитарных наук». В 1924 г. рукопись вернули из типографии по причине «резко идеалистической позиции автора» с предложением публикации при условии размещения критического предисловия; Н.И. Карееву через докладную записку в Главлит удалось добиться указания главы Главлита П.И. Лебедева-Полянского на публикацию книги «без всяких предисловий» при условии, что в «в работе нет мест, неприемлемых с политической точки зрения»10 (справедливости ради следует отметить, что работа опубликована так и не была). Что касается публикации двух крупных работ Н.И. Кареева - его мемуаров «Прожитое и пережитое» и «Очерков по истории русской социологии», то мемуары были отклонены издательством М. и С. Сабашниковых «ввиду бумажного голода и сильных в связи с этим обстоятельством ограничений издательской деятельности вообще»11 (однако были приняты к публикации издательством «Наука и жизнь», возглавляемым В.Д. Бонч-Бруевичем12), сохранились свидетельства, позволяющие предположить, что Н.И. Карееву удалось добиться разрешения на публикацию и этой работы13.
Не такой однозначной, но вполне объяснимой представляется и ситуация с «отставлением» Н.И. Кареева от педагогической деятельности. Действительно, в 1923 г. решением научно-политической секции Государственного ученого совета он без каких-либо очевидных причин был освобожден от должности профессора факультета общественных наук Петроградского университета14 и перешел на службу в Географический институт (в апреле 1924 г. по его просьбе был переведен на сверхштатную должность ввиду запрета нового «Положения о научных работниках» одновременно получать пенсию и находиться на государственной службе15). После присоединения Географического института к Ленинградскому университету в 1925 г. Н.И. Кареев вновь вернулся в родную для него высшую школу. Окончательно уволен ученый был только в 1929 г. (в возрасте 79 лет) в связи с проведением перевыборов профессоров и преподавателей, работавших свыше установленного срока16; кроме того, и читавшийся Н.И. Кареевым единственный курс («Историческая этногеография стран Средиземноморского бассейна») в этом году был исключен из учебного плана17.
Сложнее обстоит дело с участием Н.И. Кареева в выборах в АН СССР в 1928 г. Очевидно, что ученый мог претендовать на избрание в действительные члены: к этому был и повод - осенью исполнялось 60 лет со времени появления его первой печатной работы18. Однако переписка В.П. Бузескула и С.Ф. Платонова свидетельствует о том, что тот факт, что Н.И. Кареев был «обойден» на выборах, не имел под собой политической подоплеки, - из двух кандидатур по всеобщей истории выбор академической корпорации был сделан в пользу Е.В. Тарле19, при этом Н.И. Кареевым было получено «почетное членство».
Подобные примеры иллюстрируют, что власть не могла не считаться с факторами личного характера и дала Н.И. Карееву как представителю дореволюционной научной элиты шанс адаптироваться к новым социальным и политическим условиям, предоставив возможности как для ведения научной работы, так и последующего получения морального и материального вознаграждения за нее.
Однако сложно говорить о выборе ученым какой-либо определенной поведенческой стратегии. Будучи уже в преклонном возрасте и более или менее благополучно пережив годы разрухи и социально-политических перемен, Н.И. Кареев выбрал позицию, свойственную «кабинетному» ученому, наблюдавшему за происходившими переменами жизни несколько со стороны. Несмотря на то что условия жизни той поры побуждали многих ученых к компромиссам в творчестве, оказавшись в новых непривычных условиях, Н.И. Кареев тем не менее практически не пытался адаптировать свою научно-исследовательскую работу к условиям нового времени, продолжая жить в «старых», привычных контурах.
Прямым следствием этого стала постепенно нарастающая напряженность в отношениях ученого с политическим режимом, - ее острота пришлась на период 1928-1931 гг., когда по делу религиозного кружка «Воскресение» был репрессирован сын историка, а сам Н.И. Кареев после критических докладов, прозвучавших на заседании методологической секции Общества историков-марксистов и опубликованных на страницах периодической печати20, оказался вовлечен в набирающее обороты «Академическое дело». В конце 1930 г. ученый написал открытое письмо президенту АН СССР и разослал копию письма своим коллегам, впервые решившись на разрыв отношений с властью. Ответом политического режима, действовавшего через номенклатурно организованное академическое сообщество, стало фактическое исключение имени историка из истории обществоведческой мысли вплоть до середины 1950-х гг.
Изучение научной биографии Н.И. Кареева на фоне изменений 1920-х гг. позволяет судить, что хотя социально-политические условия в целом определяли особенности и динамику функционирования научного сообщества (в том числе положение ученых «старой школы»), отношения власти и отдельного ученого зачастую были индивидуализированы, обусловлены субъективными факторами и выстраивались в соответствии с принципом кумулятивного накопления преимуществ - статусов и местонахождения ученого в структуре науки, его научной репутации и потенциала.
Примечания
Там же. Ф. 3316. Оп. 32. Д. 42; ГАСО. Ф. Р-13. Оп. 6. Д. 33. Из истории издания работы Н.И. Кареева «Общая методология гуманитарных наук», 1922-1924 гг. / Подгот. Е.А. Долгова // Вестник архивиста. 2012. № 1. С. 242-243.
НИОР РГБ. Ф. 119. К. 9. Д. 18-19. Л. 1-2. Это объяснение представляется реалистичным в связи с введенным в 1920-е гг. режимом «экономии бумаги» и
подписанной в марте 1926 г. конвенцией издательств об ограничении выпуска продукции.
НИОР РГБ. Ф. 369. К. 282. Д. 41.
Там же. Ф. 119. К. 19. Д. 24. Л. 1: [Извещение от 19 ноября 1930 г.]. Там же. Д. 23. Л. 1.
ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8612. Л. 345-346.
ЦГИА СПб. Ф. 2556. Оп. 11. Д. 58. Л. 94об.-95; Там же. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8612. Л. 356.
ЦГИА СПб. Ф. 14. Оп. 1. Д. 8612. Л. 357. К сожалению, спецкурс, по которому даже не сдавался экзамен, не пользовался популярностью среди студентов -в записной книжке за 1926 г. Н.И. Кареев порой отмечал, что на лекцию пришел только 1 студент (НИОР РГБ. Ф. 119. К. 3. Д. 13. Л. 59). ОР РНБ. Ф. 585. Оп. 1. Д. 2403. Л. 27. Там же. Л. 6-6об.
Буржуазные историки в СССР: Доклад академика Н.М. Лукина в обществе историков-марксистов // Красная газета. Вечерний выпуск. 1930. № 305 (2663). С. 2; Буржуазные историки Запада в СССР (Тарле, Петрушевский, Кареев, Бузескул и др.): открытое заседание Методологической секции от 18 декабря 1930 г. // Историк-марксист. 1931. № 21. С. 44-86.
