К вопросу о предварительных позициях США и Франции на первой Гаагской мирной конференции

ИЗВЕСТИЯ ПГПУ . Гуманитарные науки • № 4 (8) 2007 г.

номическая политика Временного правительства. М.: Изд-во социально-политической литературы, 1962. 298 с.; Лаверычев В. Я. Государственно-монополистические тенденции в продовольственном деле накануне Великого Октября // Вопросы истории. 1979. N° 9; Лаверычев В. Я. Продовольственная политика царизма и буржуазии в годы Первой мировой войны (1914-1917 гг.) //

Вестник МГУ. Серия история. Филология. 1956. N 1. С. 46-68; Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. М.: Госполитиздат, 1956. Т. II. 728 с. 20. См.: Китанина Т. М. Война, хлеб, революция: Продовольственный вопрос в России. 1914 - октябрь 1917 г. Л.: Наука, 1985. 348 с.; Лейберов И. П., Рудаченко С. Д. Революция и хлеб. М.: Мысль, 1990. 224 с.

к вопросу о предварительных позициях сша и франции на первой гаагской мирной конференции

Р. В. КУЗНЕЦОВ

Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского Кафедра новой и новейшей истории

В статье рассмотрено отношение ведущих мировых держав к идее проведения первой Гаагской мирной конференции. Особое внимание уделено предварительным позициям США и Франции по отношению к предложенным на обсуждение конференции вопросам. Сделан основной вывод - делегации всех стран, а не только Соединенных Штатов и Франции прибыли на конференцию с двоякими целями: не допустить ограничения собственных вооружений, с одной стороны, а с другой - сделать всё, чтобы ослабить своих потенциальных противников.

Усиление внешнеполитической активности аме- но озвученных в нём идей, но реально повсюду были

сомнения или даже опасения относительно истинности российских намерений. Премьер-министр Великобритании лорд Солсбери после получения меморандума заявил, что немногие нации на земле сочувствуют и интересуются озвученными в нём проблемами больше, чем Великобритания. Но он заметил далее, что современное оружие, несмотря на свою дороговизну и ужасное действие, ценно именно в качестве серьезного средства устрашения для предотвращения войны. Принц Уэльсский в частной беседе был более откровенен, заявив графине Уорвикской, что данное предложение является «самой большой ерундой и чушью, которую он когда-либо слышал». Далее он заметил, что Франция «никогда не согласится на это - ни, тем более, мы» и помимо всего прочего он подозревал, что это предложение - интрига российских министров. Его сестра - императрица Фредерика - предупреждала их мать, королеву Викторию, что предложение могло быть маскировкой агрессивного российского шага против Англии или других держав и задавалась вопросом, как «эра мира» могла быть начата нацией «все еще управляемый деспотизмом, хотя царь настолько хорош и добр, насколько это возможно для человека» [5. С. 266]. Сын императрицы, кайзер Вильгельм похвалил царя, предсказывая, что «почёт впредь будет распространяться на Вас от всего мира, даже если практическое исполнение замысла потерпит неудачу». В конфиденциальном же общении кайзер выказал довольно сильное раздражение [2. С. 357-358]. В Вене государственные деятели возмущались гораздо меньше немцев, но были оскорблены нежеланием России послать им предупреждение относительно меморандума. Итальянцы не выказали никакого негодования, но поставили в известность мировую общественность о нежелательности вмешательства в вопросы своих вооружений. Французы в большей степени, чем кто-либо еще, были предупреждены относительно предложения

риканского и германского империализма в конце XIX века, их откровенно экспансионистские программы неизбежно должны были привести США и Германию к военно-политическому столкновению. В этих условиях Соединённые Штаты пошли навстречу упорному стремлению британцев укрепить взаимные связи и урегулировать наиболее острые противоречия, заложив тем самым фундамент для устойчивого англо-американского сотрудничества в будущем. Налаживание дружественных отношений с Соединёнными Штатами для английских правящих кругов было делом довольно непростым. Естественно, что США во внешней политике преследовали свои собственные, эгоистические цели и не склонны были менять их в интересах Великобритании. Но острое соперничество с Германией постепенно убедило правящие круги США в необходимости совместной с Англией борьбы с опасными конкурентами. Мы хотим ещё раз подчеркнуть, что данное стремление было обоюдным, то есть Великобритания также искала союзников для борьбы со своим основным конкурентом.

Настроения схожей направленности существовали и во Французской республике, желавшей реванша за Седан и Лотарингию. Обеспечив себе некоторую поддержку России ещё в 1891-1893 годах, Франция готова была пойти на союз ещё и с Англией, а следовательно, и с США. С учётом всего вышесказанного планы Франции и Соединенных Штатов по использованию Гаагской мирной конференции 1899 года в своих интересах, по нашему мнению, представляют определённый интерес для лучшего понимания складывающейся ситуации в международных отношениях конца XIX века.

Немногие документы эпохи империализма получали столь разнообразную реакцию, как меморандум Муравьёва. Все правительства, которые получили его копии, официально выражали симпатию относитель-

Николая II, и поэтому не проявили никаких особых тревог по этому поводу. Но во Франции возникли опасения, что разоружение будет равносильно отказу от возвращения Эльзаса и Лотарингии. Больше всего французов беспокоил вопрос, не предложит ли Россия прекратить перевооружение армий скорострельной полевой пушкой - французская армия в этом деле продвинулась вперед весьма значительно и не желала отказываться от прекрасного образца, принятого ею на вооружение. Успокаивать союзника в Париж поехали сразу два министра - Муравьев и Куропаткин. Страхи насчет Эльзас-Лотарингии и 75-миллиметровой пушки российские министры рассеяли, но французской поддержки в вопросе об ограничении новых вооружений им обеспечить не удалось. Японский премьер-министр, граф Шигенобу Окума, предупредил, что неудача предложенной конференции может привести к войне, однако добавил, что япония не боится войны. Самая спокойная реакция последовала со стороны президента Соединенных Штатов. Когда действующий госсекретарь Джон Бассет Мур получил копию меморандума для Белого дома, президент сразу заявил: «Ну конечно, мы примем это» [1. С. 40-42]. Несколькими днями позже Мур сообщил о принятии предложения, но пояснил, что война с Испанией сделала непрактичным для Соединенных Штатов ограничение их вооружений, которые были значительно ниже европейских [6. С. 543]. Госсекретарь Хэй 14 сентября 1898 года послал в Россию ещё одно сообщение, в котором подтвердил точку зрения, высказанную Муром [6. С. 545]. На данный момент Соединенные Штаты и Испания подписали перемирие от 12 августа 1898 года и состояние войны существовало только в чисто техническом виде. Война была лишь удобным оправданием и, по всей видимости, примечания Мура и дэя отражали желание соединения российского предложения с американскими военными успехами. Таким образом, официально все ведущие правительства и государственные деятели приветствовали появление меморандума, но в откровенных частных беседах в большинстве случаев выражали неудовольствие им, особенно это касалось вопроса вооружений.

В течение нескольких недель казалось, что о меморандуме 1898 года быстро забудут. Но сочувствующий комментарий в речи немецкого императора поощрил русских продолжить планирование конференции даже с учётом того, что успех в области ограничения вооружений становился всё менее вероятным. Муравьёв был готов к тому, что некоторые правительства откажутся от дальнейшего участия. он знал, что Великобритания не согласится ни на какое ограничение своего флота, и также пребывал в уверенности, что Соединенные Штаты, только пролучив колонии, захотят увеличить свой флот. То есть конференция, по мысли Муравьёва, могла бы объединить континентальные государства против Великобритании и США. Даже такой результат, по его мнению, оправдал бы созыв конференции [1. С. 50-51]. 11 января 1899 года Муравьёв передал дипломатическому корпусу ещё один меморандум. Тактично упоминая «сердечный прием, предоставленный почти всеми

Державами» по отношению к первому меморандуму, он предложил восемь тем для обсуждения. Поскольку именно этот документ оказал значительное влияние на работу не только первой, но и второй конференции, то мы проанализируем его более детально. Четыре пункта касались вооружений. Первый пункт призывал «не увеличивать в течение установленного периода эффективность оружия вооруженных сил и военно-морских сил и на тот же период не увеличивать военные бюджеты». Второй пункт требовал запрещения «любого нового вида огнестрельного оружия вообще и новых взрывчатых веществ или любого пороха, более мощных, чем находящиеся в использовании в настоящее время». Третий пункт призвал к ограничению на существующие взрывчатые вещества и запрещение метания снарядов и взрывчатых веществ «с воздушных шаров или любыми подобными способами». Четвертый предлагал запрещение подводных торпедных лодок, ныряльщиков или «подобных средств разрушения», а также судов с таранами. В следующих трех пунктах Муравьёв предлагал обсуждение законов войны. Так, пятый пункт предлагал применять Женевское соглашение 1864 года к военным действиям на море на основе нератифицированных дополнительных статей 1868 года. Шестой пункт призывал считать нейтральными суда, используемые «в спасении оказавшихся за бортом во время или после боя». В седьмом рекомендовалось новое рассмотрение Брюссельской декларации о законах и обычаях войны, принятой в 1874 году, но никогда не ратифицированной. Заключительный пункт был наиболее важным, поскольку предлагал принятие «в принципе» добрых услуг, посредничества и арбитража с целью «предотвращения вооруженного конфликта между нациями» и соглашение, которое должно «установить однородную практику относительно данных вопросов» [4. С. 3-5].

Второй российский циркуляр не пробудил никакого волнения, подобно первому меморандуму. Ни одно правительство не изменило своё отношение к ограничению вооружений из-за него, но наибольшее внимание, конечно, привлёк восьмой пункт, особенно по сравнению с предложениями о законах войны.

Как только содержание второго циркуляра стало общеизвестным, мирные общества в ведущих странах сконцентрировали внимание именно на скромном предложении относительно арбитража. они считали, что конференция смогла бы продвинуть практическое воплощение идеи арбитража или хотя бы стать началом целого ряда международных конференций. они популяризировали термин «мирная конференция», несмотря на тот факт, что он не появился ни в одном царском меморандуме. Последующие конференции, по их мнению, могли продолжить эту работу и, возможно, рассмотреть также и некоторые политические вопросы.

Значительный интерес представляет предварительная позиция держав на конференции. Конечно, нас будут интересовать прежде всего позиции, занимаемые Соединёнными Штатами и Францией.

ИЗВЕСТИЯ ПГПУ . Гуманитарные науки - № 4 (8) 2007 г.

В США подготовка к конференции началась весной 1899 года, когда новый госсекретарь Джон Хэй и его помощник Дэвид Хилл составили инструкции для американской делегации. Большое внимание было уделено арбитражу. Они считали, что это будет удобным случаем продемонстрировать подчёркнутую преданность идее арбитража со стороны Соединённых Штатов. Хилл подготовил план относительно постоянного трибунала, который должен был состоять из судей, назначаемых высшими судебными инстанциями государств, согласившихся на такой договор. Нации должны были согласиться, по мысли американцев, предоставить этому трибуналу для разрешения «все разногласия между ними, за исключением касающихся их политической независимости или территориальной целостности». Конечно, Хилл и Хэй понимали, что конференция могла бы отказаться рассматривать такое предложение, поскольку российский проект не включал никакого упоминания о подобной идее, но в инструкциях говорилось, что предоставление предложения в удобный момент «по крайней мере поместит Соединенные Штаты в ряды друзей и покровителей мира». Инструкции полностью одобряли предложения о законах войны, но пошли дальше царской программы в следующем моменте. Делегатам сообщили, что в подходящий момент они должны были предложить соглашение, предоставляющее защиту от захвата в морской войне всей частной собственности, принадлежащей как нейтральной стороне, так и воюющей, за исключением контрабанды. Несколько иным было содержание инструкций по проблеме ограничения вооружений. Хэй и Хилл в этом отношении были настроены отрицательно: «Сомнительно, что количество войн должно сократиться в результате ограничения вооружений, поскольку история показывает, что войны становятся всё более длительными ... их стоимость и разрушительные последствия только возрастают ... целесообразность ограничения изобретательского гения наших людей в направлении изобретения средств защиты ни в коем случае не ясна и, рассматривая искушения, которым люди и нации могут быть подвергнуты во время конфликтов, сомнительно, что международное соглашение в этом отношении оказалось бы сколько-нибудь эффективным» [4. С. 6-16].

Маккинли и Хэй выбрали в качестве делегатов людей, которые имели особое мнение по наиболее важным пунктам программы конференции. Главой делегации был Эндрю Уайт - посол в Германии и бывший президент корнелльского университета. В числе других делегатов были президент колумбийского университета Сет Лоу, Стэнфорд Ньюэл, американский посол в Гааге, капитан уильям Грозиер от армии и капитан Альфред Т. Мэхэм от флота в качестве технических консультантов. Фредерик Голльс был секретарем и членом делегации, не имевшим полномочий. Президент и его госсекретарь не могли найти лучших сторонников продвижения арбитража и международного права, чем уайт и Голльс. уайт был выдающимся ученым и долго интересовался историей законов войны. Голльс был главой юридической фирмы, которая

специализировалась на международном праве. С другой стороны, найти лучших кандидатов для выступления против ограничения вооружений, чем Грозиер и Мэхэм, также было сложно. усовершенствование вооружений было основным профессиональным занятием Грозиера. Мэхэм был широко известен и мог говорить с большим весом. Со времени публикации книги «Влияние морской мощи на историю, 1630-1783» в 1890 году он выступал за увеличение американского флота, который должен был состоять из линейных кораблей. книга Мэхэма была переведена на многие языки, и во всех великих державах военно-морские власти приводили его аргументы при подаче просьб об увеличении строительства военно-морского флота.

Таким образом, предварительная американская позиция на конференции заключалась в следующем: полное неприятие ограничения вооружений и военного бюджета, поддержка принятия законов и обычаев войны, в том числе предложения о защите частной собственности на море во время войны и номинальное желание показать себя сторонниками мира с помощью предложения некоторых нововведений в арбитражной процедуре.

В состав французской делегации вошли следующие представители: леон Буржуа, бывший премьер-министр, бывший министр иностранных дел, член Палаты депутатов; посол в Гааге Ж. Бихурд; барон д&Эстурнель, член Палаты депутатов; бригадный генерал Муньер и адмирал Пепхо в качестве технических делегатов; юридический консультант министерства иностранных дел Франции и профессор юридического факультета в Париже Луи Рено. Окончательные инструкции делегации были даны только 15 мая 1899 года, то есть за 3 дня до начала конференции. По первому пункту французы не желали брать инициативу, но присоединились бы к положительному решению данного вопроса: если бы «большинство ассамблеи не отвергло идеи, мы смогли бы присоединиться к предложению в этом направлении только при условии сохранения настоящей численности войск на срок в пять лет». Что касается предложения ограничить численность войск пропорционально населению, то правительство Франции было согласно на это лишь в крайнем случае и при условии, «что подсчет французского населения объединил бы ... всю совокупность нашей колониальной империи». По вопросу ограничения вооружений и военного бюджета инструкции были следующими: «используемое новое вооружение все более и более значительной разрушающей мощи осуществляет благоприятное влияние на мирный исход некоторых конфликтов, поскольку противостоящие стороны понимают, что разрушения от столь грозной борьбы . не были бы никогда компенсированы результатами победы». Но подобные циничные заявления дополнялись вполне вескими аргументами: «. с другой стороны, сокращение бюджета не несёт никакого практического результата. Соответствующий запрет, навязанный участникам, остался бы лишенным любого взыскания, так как взаимный контроль не смог бы

быть осуществленным, не создавая ситуации недопустимого вмешательства в суверенитет государств. Взятые обязательства не были бы гарантированы ничем, кроме как лояльностью договаривающихся сторон ... испытание соглашения по этому пункту вызвало бы постоянные подозрения, порождая настоящие конфликты». Что же касается использования новых средств разрушения, то приемлемыми их считали только в случае неувеличения страданий бойцов. «Именно в этом смысле вы можете присоединиться к любой декларации с целью того, чтобы запрещать употребление снарядов маленького калибра, которые расширяются в теле или использование удушающих снарядов, все же установив предварительно различие между теми, которые являются удушающими изначально и теми, которые производят это воздействие только случайно». Вопросы метания снарядов или взрывчатых веществ с воздушных шаров, использование подводных лодок, а также таранов на судах руководители французской внешней политики считали не подлежащими обсуждению, поскольку «в будущих войнах их использование не составляет ещё проблему в силу неразрботанности и поэтому . не может быть рассмотренным конференцией с какой-либо пользой для будущего». По пунктам, касающимся законов и обычаев войны, делегация не должна была проявлять никакой инициативы, но поддерживать положительные решения в данном контексте, если большинство участников заявит об этом.

Особое внимание в инструкциях французским делегатам уделялось вопросам арбитража и посредничества. Министр иностранных дел Франции Делькассе замечал, что в ходе обсуждения необходимо «пытаться определить как можно более точно случаи, где он мог бы быть применён и чётко обозначить правила процедуры, применение которой было бы постоянным и лег-

ким, что внушило бы доверие к возможности мирных решений в большинстве международных конфликтов» [3. С. 284-286]. Таким образом, Франция шла на конференцию, выступая против ограничения вооружений и военных бюджетов, занимая осторожную позицию по вопросам арбитража и лишь по незначительным вопросам законов и обычаев войны выступая наиболее определённо.

В результате получается, что делегации США и Франции пришли на конференцию с двоякими целями: с одной стороны, не допустить ограничения собственных вооружений, с другой - сделать всё, чтобы ослабить своих потенциальных противников. Необходимо также отметить, что такая позиция не была чем-то особенным. Подобный подход можно проследить у всех ведущих держав - участников первой Гаагской мирной конференции. Таким образом, все это в очередной раз демонстрирует нам глубокие противоречия, существовавшие в международных отношениях уже в конце XIX века.

список литературы

к вопросу о борьбе с преступностью в российских городах в 20-е гг. XX в.

(на примере пензенской губернии)

С. Е. ПАНИН

Пензенский государственный педагогический университет им. В. Г. Белинского Кафедра отечественной истории и методики преподавания истории

В статье рассмотрены основные аспекты борьбы с преступностью на общероссийском и региональном уровнях. Проанализирована деятельность милиции, уголовного розыска и других организаций, занятых борьбой с преступностью, и дана оценка эффективности их деятельности в этом направлении. В конце статьи автор приходит к выводу, что власти не смогли найти эффективных методов и средств борьбы с уголовной преступностью и на протяжении всего изучаемого периода криминогенная ситуация в городских социумах всех уровней оставалась чрезвычайно напряженной.

В современных гуманитарных науках, прежде всего социологии и криминологии, термин «борьба с преступностью» заменяется на термин «социальный контроль за преступностью». Однако в 1920-е гг. данный процесс понимался узко, именно как «борьба с преступностью», то есть как собственно контроль извне, в первую очередь посредством наказания и других санкций. В этом ракурсе мы и будем рассматривать нормирующую и контролирующую деятельность властей [См. 2, 34].

Большинство девиантологов придерживаются точки зрения, что преступность родилась с появлением первых законодательных актов, установивших систему наказаний за некие деяния. Таким образом, возникает вопрос о формировании советского уголовного законодательства. После событий Октября 1917 г. в стране наступил нормативный хаос. Старые уголовные законы уже не действовали, а новые не были введены в действие. Однако реальная общественная жизнь