ЖАНДАРМЫ И ДЕПУТАТЫ: «ДЕЛО ПОДПОЛКОВНИКА ЗАВАРИЦКОГО» В СТЕНАХ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ И ВЛАДИВОСТОКСКОЙ КРЕПОСТИ (1909 год)

Д.А. Бутырин

ЖАНДАРМЫ И ДЕПУТАТЫ: «ДЕЛО ПОДПОЛКОВНИКА ЗАВАРИЦКОГО» В СТЕНАХ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ И ВЛАДИВОСТОКСКОЙ КРЕПОСТИ (1909 год)

D. Butyrin

Gendarmes and Deputies: "Lieutenant-Colonel Zavaritskiy&s Case" in the State Duma and the Fortress of Vladivostok

Вынужденно принятый под угрозой революции, Манифест 17 октября 1905 г. превратил Россию в конституционную монархию. Рождение законодательной Государственной думы изменило процесс принятия законов. Политические и общественные деятели могли напрямую участвовать в работе законодательного механизма. Работа Думы, в частности - депутатские запросы, стала важным фактором политического развития России начала XX в., оказавшим влияние на многие сферы общественной жизни и на общественные настроения1.

Манипуляции с избирательным законодательством, осуществленные после государственного переворота 3 июня 1907 г., дали правительству Николая II относительно послушную III Государственную думу, в составе которой преобладали октябристы, националисты и монархисты. Но даже с этой Думой правительство не считалось. Глава правительства П.А. Столыпин считал непозволительной роскошью бесконечные дебаты депутатов. Излюбленным его оружием была 87-я статья Основных законов, предназначенная для принятия неотложных решений в период, когда Дума не работает. Во всех важнейших вопросах правительство ставило Думу перед свершившимся фактом либо заваливало ее маловажными делами.

Постоянный автор журнала «Вестник Европы» В.Д. Кузьмин-Караваев писал: «Государственная Дума обращается в законодательное учреждение для "малых" дел. Нужен в уездном городе лишний полицейский надзиратель или в лазарете лишняя повивальная бабка, основные законы получают неуклонное применение... То же самое пунктуально соблюдается в отношении ассигнования не предусмотренных сметой кредитов на тысячи, а случается, и на сотни рублей. Но как только вопрос касается прав населения, хотя бы желательная для исполнительной власти мера вызывала расход в миллионы, сложный законодательный порядок упрощается, и мера становятся нормой помимо ее рассмотрения в учреждениях, для того

существующих»2.

В результате за время работы III и IV Государственных дум было издано 612 законодательных актов, и 609 из них депутатам пришлось обсуждать задним числом, когда их одобрение или неодобрение уже не имело практического значения. Обсуждение депутатами вопроса по принятию чрезвычайных мер против революционеров 11 февраля 1909 г. не стало исключением.

В январе 1909 г. в прессе появились данные о провокаторской деятельности и сотрудничестве Е. Азефа с охранкой. Это событие вызвало острые дискуссии в Государственной думе, и 20 января в адрес министра внутренних дел П.А.Столыпина фракцией социал-демократов, поддержанной Трудовой группой (фракцией), и фракцией Партии народной свободы (кадетов) было внесено два запроса о провокации Азефа. Октябристы и правые отклонили спешность запросов, передав их в специально созданную думскую комиссию для подготовки доклада в десятидневный срок.

Доклад комиссии по «делу Азефа» и разъяснения Столыпина обсуждались в Думе 11 февраля.

В этот день социал-демократические фракции использовали обсуждение доклада комиссии для острой критики всего внутриполитического курса и выдвижения в адрес правительственных учреждений прямых обвинений в использовании нечистоплотных методов борьбы с революцией. В качестве одного из примеров, раскрывающих суть этих методов, было рассмотрено «дело» подполковника А.Д. Заварицкого, начальника Владивостокского охранного отделения. Ссылаясь на известные им факты и искажая фамилию жандарма (это ненамеренное искажение - Заварницкий - встречается во многих документах и материалах, в исторической литературе), выступающие депутаты доказывали, что провокация является основным методом работы правоохранительных органов: «Агенты охранных отделений и другие правительственные агенты учиняют убийства, грабежи, насилия, причем не просто совершают тяжкие, уголовные преступления, нет, а придают им маску террористических актов, совершаемых политическими партиями и отдельными лицами», с тем, чтобы создать «картину революции» и оправдать репрессивные меры и отсутствие обещанных реформ3.

Хотя Государственная дума имела ограниченные законодательные возможности, она стала трибуной, на которой обсуждались многие общественно значимые темы. Речи депутатов Государственной думы широко печатались в газетах. Правда, они печатались часто с сильными сокращениями, по цензурным соображениям, особенно там, где затрагивались местные интересы или упоминались местные чиновники. Поэтому во владивостокской прессе 1909 г. нельзя найти никаких публикаций о деятельности подполковника Заварицкого, хотя она имела самое непосредственное отношение к Владивостоку.

Обсуждаемый вопрос был очень щекотливым. Депутаты III Государственной думы слишком хорошо помнили, что случилось со II Думой. Весной 1907 г., когда в Думе был поднят вопрос, как «обуздать революцию в стране», среди депутатов не затихали горячие дискуссии и споры. Правительство потребовало осуждения революционного терроризма, но большинство депутатов отказались это сделать. 17 мая 1907 г. Дума проголосовала против «незаконных действий» полиции. Правительство решило объявить о ее роспуске, а поводом послужило обвинение депутатов в заговоре против императорской семьи. 1 июня П.А. Столыпин потребовал от Думы исключения 55-ти депутатов (социал-демократов) и лишения 16 из них парламентской неприкосновенности. Не дожидаясь ее решения, император Николай II объявил 3 июня о роспуске Думы и назначил созыв очередной Думы на 1 ноября 1907 г.6

Наученные горьким опытом своих предшественников, депутаты III Государственной думы решили действовать в рамках законности, избегая ненужных конфликтов с правительством, хотя опыт обсуждения подобных вопросов показал, что избежать их не получится. Осенью 1908 г. кадет В.А. Маклаков внес запрос о провокационной деятельности чиновников Виленского охранного отделения. Агенты «охранки» были уличены в подкупе солдат Пограничной стражи для обеспечения провоза революционной литературы. Вовлекая в противозаконную деятельность большое количество людей, агенты преследовали одну цель: «успешно» разоблачить очередную революционную организацию. 20 ноября 1908 г. в Думе было проведено

заседание, на котором провокация как метод деятельности сотрудников Виленского охранного отделения была осуждена парламентским большинством, при этом не обошлось без громких межпартийных споров7.

И вот 20 января 1909 г. от имени социал-демократической фракции выступал Иван Петрович Покровский, который, основываясь на документах Партии социалистов-революционеров по «делу Азефа», в своей речи заявил: «Правительство, использующее провокацию, оказывается в порочном кругу, так как провокация превращается для действующих агентов и служащих полиции в самоцель, в источник личного обогащения»8.

Во время выступления он напомнил присутствующему на заседании министру внутренних дел П.А. Столыпину о заседании 20 ноября 1908 г. и о данных тогда обещаниях: «.. .Вы пользуетесь такими приемами, которые вырождаются в преступные действия; вы обязались, заявивши, что у вас есть вся полнота власти, не допускать до наличности таких преступных последствий, - они тем не менее наступили, - потрудитесь за них отвечать»9.

Позицию социал-демократов и трудовиков поддержали кадеты Ф.И. Родичев, П.Н. Милюков, В.А. Маклаков и О.Я. Пергамент, который в своем выступлении отметил, что сведения, устанавливающие факт провокации, «колеблют основы уважения к власти, тревожат общественную мысль, отнимают у людей возможность веры в спокойное и законное существование»10.

Это заявление вызвало бурную дискуссию среди депутатов, после которой с подачи октябристов и правых было решено передать запросы в думскую комиссию по «делу Азефа» для подготовки доклада в десятидневный срок. Доклад комиссии был назначен на 11 февраля 1909 г.11

Докладчик комиссии по «делу Азефа» Владимир Алексеевич Бобринский, монархист и лидер партии умеренно-правых, прочитал краткий и сжатый отчет по «делу Азефа», после чего заявил о том, что запрос социал-демократов отклонен на том основании, что он базируется на «рискованных и беспочвенных» обобщениях. «Даже если факты, приведенные в запросе, были бы доказаны, - заявил он, - то все же нельзя сделать тех заключений, которые ими сделаны - в сочувствии в преступлениях, в попустительстве или небрежности органов Правительства. Это доказывало бы только полную несостоятельность постановки дела розыска в Империи и необходимость его улучшить»12.

Затем выступил премьер-министр и министр внутренних дел П.А. Столыпин, речь которого свелась защите как Азефа, так и провокационных методов полиции. Он заверил депутатов, что «нет никаких данных для обвинения должностных лиц в каких-либо преступных или незакономерных деяниях» и революционные партии намеренно распускают «чудовищные, легендарные слухи о преступлениях Правительства»13.

После него выступил Владимир Иванович Дзюбинский, депутат от Тобольской губернии, товарищ председателя Трудовой группы, который до избрания депутатом III Думы более десятка лет прослужил в местных учреждениях Министерства финансов, в 1905 г. участвовал в революционном движении, много печатался в сибирских газетах. Резко раскритиковав речь Столыпина, депутат уличил того в попытке замять дело и защитить агента-провокатора. Он заявил, что если премьеру нужны доказательства виновности Азефа, на отсутствие которых тот сетует, то их долго искать не нужно: ими могут послужить и извещение ЦК Партии социал-революционеров, в котором подробно излагалась и описывалась революционная деятельность Азефа, и собственные письма Азефа. Но для этого необходимо проявить политически честное отношение к делу14.

Поднимая тему о провокационной деятельности полиции, депутат Дзюбинский с думской трибуны заметил, что, в отличие от Столыпина, он располагает уликами, достаточными, чтобы доказать правоту своих заявлений. «Провокаторство доходит до грандиозных размеров в настоящее время! - начал он свое очередное выступление в Думе, - Хочу занять ваше внимание одной из грандиозных провокаций, обнаруженной во Владивостоке в прошлом году, поведать о начальнике охранного отделения подполковнике Заварицком». Из зала донесся крик: «Это к делу не относится!», на что Дзюбинский ответил: «Это очень типичное дело: оно раскрывает картину тех приемов, которые всеобщи во всех наших охранных отделениях в той или другой степени, только более или менее. Мое сообщение основано на докладе генерал-майора Игнатьева, коменданта крепости во Владивостоке»15.

Анатолий Дмитриевич Заварицкий, о котором шла речь в докладе Дзюбинского, родился в 1865 г., окончил Александровский кадетский корпус, затем 1-е военное Павловское училище. Военную службу начал в 1886 г. в 28-м пехотном Полоцком полку, в 1891 г. был переведен в Отдельный корпус жандармов на должность адъютанта Финляндского жандармского управления, где началась его служебная карьера. В 1905 г., когда страну охватили революционные выступления, митинги и забастовки, Заварицкий был прикомандирован к Бакинскому губернскому жандармскому управлению, а 11 октября 1905 г. был назначен помощником начальника Бакинского губернского жандармского управления, где прослужил совсем недолго: 19 апреля 1907 г. подполковника перевели на должность начальника Владивостокской крепостной жандармской команды. Его предшественник, подполковник Ю.М. Гириллович, возглавил только что организованное Департаментом полиции Владивостокское охранное отделение (подчинялось Восточно-Сибирскому районному охранному отделению). Создано оно было своевременно: социал-демократы активизировали свою деятельность, что привело к росту революционной пропаганды и нарушениям дисциплины в во-йсках16.

Городская полиция и «охранка» оказывали слабое противодействие членам революционных партий, которые устраивали конспиративные квартиры во Владивостоке и вели антиправительственную пропаганду среди рабочих порта, нижних чинов Владивостокского крепостного минного батальона и матросов судовых команд, так как рабочие принимались на работу в порт беспрепятственно17.

Военный губернатор Приморской области генерал Василий Егорович Флуг отправил Приамурскому генерал-губернатору генералу Павлу Федоровичу Унтербергеру доклад, в котором указал на причину неудовлетворительной работы политического розыска: «Ранее отпускалось 18 тысяч рублей в год, но этого недостаточно, так как охранному отделению не удалось до сих пор открыть ни одной тайной типографии во Владивостоке. Ввиду изложенного вновь ходатайствую об отпуске денежных средств, без которых борьба с подпольной деятельностью революционеров не может иметь успеха». Приамурский генерал-губернатор просьбу военного губернатора удовлетворил18.

Была еще и вторая причина: нехватка профессионалов политического розыска, способных возглавить работу тайной политической полиции, умеющих вести агентурную работу внутри революционных организаций. В рапорте Приамурскому генерал-губернатору и командующему войсками Приамурского военного округа генералу Унтербергеру комендант Владивостокской крепости генерал В.А. Ирман отметил, что в сложившейся ситуации есть виновные и они понесут наказание. «Малоспособная деятельность подполковника жандармского охранного отделения Гириловича не могла не только обуздать и обезвредить деятельность революционных элементов в городе и в порту наезжих и местных, - писал он, - но даже определить, и указать на существование ее. Заблаговременно открыть и арестовать пропагандистов-агитаторов оказалось невозможным для ведшего тайную разведку жандармского подполковника Гириловича вследствие его полной неспособности к этой роли»19.

В середине августа 1907 г., по распоряжению коменданта Владивостокской крепости генерала Ирмана, подполковник Гирилович был снят с должности начальника охранного отделения и место него был назначен Заварицкий, одновременно возглавивший охранное отделение и крепостную жандармскую команду20.

Свою деятельность подполковник Заварицкий начал с реорганизации Владивостокского охранного отделения. Заметно вырос штат сотрудников. Помимо отдела наружного наблюдения и канцелярии, был создан агентурный отдел, в задачи которого входил сбор сведений о лицах, принадлежащих к революционным организациям. Заварицкий осознавал, что самая важная задача - пресечение революционной агитации в войсках - могла быть решена только с помощью тайных агентов, а их вербовка требовала осторожности и конспиративности. Для этой миссии требовались люди с либеральными взглядами или сочувствующие освободительному движению, так как зачастую сведения о том, что происходило в войсках, доставлялись лицами, «крайне невежественными и положительно не понимавшими ни сущности речей ораторов, ни общего настроения участников собрания»21.

Со временем Заварицким была создана в крепости тайная агентура, способная вести успешную работу. Так, владивостокская организация большевиков, развернувшая работу среди матросов и солдат, понесла ощутимый урон с арестом полицией агитатора Григория Шамизона и членов военной организации матросов М. Иванова, М. Морозова и В. Телятьева летом 1907 г. Выдал Шамизона провокатор матрос Дятлов22.

Но наладить работу «охранки» у Заварицкого не получилось: несмотря на донесения тайной агентуры, не удалось предотвратить выступлений рабочих Владивостокского порта и матросов Сибирской флотилии осенью 1907 г. Эти события ярко описаны в книге одного из первых исследователей революционного движения на Дальнем Востоке В.П. Голионко23, а также в работах современных дальневосточных авторов24.

Утром 16 октября в районе бухты Диомид минеры подняли восстание, в военном порту забастовали рабочие. Это выступление были подавлено. 17 октября революционно настроенные матросы захватили миноносцы «Скорый», «Сердитый», «Бодрый» и «Тревожный». «Сердитый» и «Тревожный» вскоре были освобождены от восставших, а миноносец «Скорый» открыл огонь по дому губернатора и другим административным зданиям, но был обстрелян миноносцами, сохранившими верность правительству. Войска подавили восстание. Все рабочие военного порта были уволены, а участники восстания арестованы25.

В тот же день Приамурский генерал-губернатор генерал Унтербергер получил срочную телеграмму Столыпина: «Прошу ваше высокопревосходительство принять самые энергичные меры к прекращению беспорядка, предупреждению дальнейших выступлений, пользуясь всею полнотою власти, предоставленной военным положением, которое в 12 ст. допускает принятие мер, даже совершенно исключительных, без применения к виновным в судебном порядке»26.

В силу обстоятельств комендант Владивостокской крепости

генерал Ирман особым распоряжением подчинил подполковнику Заварицкому, начальнику Владивостокского охранного отделения, портовую и городскую полицию для сохранения порядка. В городе было введено осадное положение27.

Сотрудники владивостокской полиции и охранного отделения выдворяли из города всех безработных и лиц, не имеющих паспортов. В короткие сроки был создан адресный стол при Владивостокском городском полицейском управлении. В порту начала работать комиссия для выработки правил приема рабочих, дающих гарантию их политической благонадежности. 20 октября порт возобновил работу. Был закрыт Народный дом, запрещены собрания и деятельность общественных организаций. Закрыто значительное число трактиров, пивных и лавочек28.

Обыски и облавы полиции не были безуспешными: по подозрению в участии в революционной деятельности было задержано немало людей. Так, Борис Павлович Кларк, приехавший во Владивосток из Нагасаки, был арестован 5 ноября во Владивостоке подполковником Заварицким, которому уже было известна цель его прибытия. Агенты накануне особым рапортом оповестили начальника охранного отделения, что Борис Оржих, революционер, находившийся во Владивостоке в административной высылке и сбежавший осенью 1905 г. в Японию, закупил в Шанхае на 17 тыс. руб. оружие с боеприпасами и отдал распоряжение погрузить их в трюм нанятого парохода, следовавшего во Владивосток. Кларк должен был принять груз в городе, перегрузить на китайские шаланды и передать их революционным организациям. Для перехвата парохода с опасным грузом вечером 7 ноября военными властями был послан миноносец «Точный», на борту которого находился жандармский ротмистр А.А. Кареев с 12-ю стрелками 11-го полка. Но ночью в море разразился шторм, и команда была вынуждена вернуться30.

Началось следствие по делу о «беспорядках» под руководством

военного прокурора Приамурского военного окружного суда генерала Игнатьева31.

Комендант Владивостокской крепости генерал В.А. Ирман в своем рапорте Приамурскому генерал-губернатору и командующему войсками Приамурского военного округа генералу Унтербергеру писал: «По агентурным донесениям, революционеры очень злятся на моего главного помощника по раскрытию подпольной революционной атаки жандармского подполковника Заварицкого и горят местью. 13 ноября, около 9 часов вечера, китайцы в числе 6 человек, направляемые каким-то молодым, прилично одетым штатским, принесли к штабу крепости гроб и в запечатанном конверте смертный приговор главного комитета Владивостокской военной революционной организации, где говорилось, что гроб посылается в подарок, т.к. скоро понадобится подполковнику Заварицкому. 2 китайца были арестованы, гроб отправлен в местный лазарет. Производится об этой нахальной дерзости строгое дознание»32.

«За выдающуюся энергию, смелость и разумную деятельность» генерал Ирман телеграммой представил Заварицкого к производству в чин полковника, однако «за невыслугой срока в чине» тому был

«высочайше пожалован орден Святого Владимира 4-й степени»33.

Спустя некоторое время Заварицкий был отстранен от занимаемой должности и арестован; на него было заведено уголовное дело. Под следствие он попал в ходе «чисток», проведенных директором департамента полиции Максимилианом Ивановичем Трусевичем. Подобные мероприятия всегда заканчивались отстранением от службы и увольнением сотрудников, которые, как показывали служебные расследования, строили свою деятельность исключительно с точки зрения материальных выгод и карьеры.

Очевидно, на стол директора Департамента полиции легли рапорты секретного агента Л.П. Раковского, которые объяснили не только рьяное желание подполковника Заварицкого служить на Дальнем Востоке, но и вскрыли детали его провокаторской деятельности в Баку. Там он сразу попал под наблюдение тайных агентов, как только стало ясно, что вопрос карьеры для него был первостепенным, а средства для достижения карьерных целей он готов выбирать любые. Л.П. Раковский вспоминал впоследствии: «В мае 1905 года по рекомендации известного М.И. Гуровича, занимавшего должность управляющего канцелярией помощника наместника по полицейской части на Кавказе генерала Ширинкина, я был зачислен чиновником названной канцелярии и откомандирован в Баку, в распоряжение начальника Бакинского губернского жандармского управления для составления докладов о деятельности местных революционных организаций. В своих записках на имя генерала Ширинкина и М. Гуровича я неоднократно указывал на неблаговидные провокаторские приемы заведующего Бакинским охранным пунктом, подполковника А. Заварицкого»35.

В отношении Заварицкого в декабре 1905 г. было начато расследование. Он был отстранен от должности заведующего Бакинским охранным пунктом и на время следствия переведен в Сухуми. Не дожидаясь, пока следователям станет в полной мере известно о его провокационной деятельности, Заварицкий ходатайствовал перед директором Департамента полиции Эммануилом Ивановичем Вуичем о назначении его на Дальний Восток. Но не только желание скрыть следы своих должностных преступлений влекли на Дальний Восток подполковника: служба на далекой окраине гарантировала крупные оклады и служебные привилегии, могла утолить жажду легкой наживы, которой он был одержим. Вероятно, именно поэтому деятельность Заварицкого в 1907 г., столь кипучая и успешная, показалась директору Департамента полиции Трусевичу подозрительной. Совсем немного времени понадобилось начальнику охранного отделения на раскрытие дела, на которое у других сотрудников уходили месяцы кропотливой работы. Началось служебное расследование, в ходе которого следователи стали тщательно проверять каждый факт в деятельности начальника Владивостокского охранного отделения36.

Следователи, уже извещенные о провокационной деятельности подполковника, рассматривая документы следствия по событиям 17 октября 1907 г., стали искать нестыковки или неясности. Их внимание сразу привлекла история приказчика торгового дома «Чурин и Ко» Маколдина, который так и не признал свою вину, которую ему вменяли. Сразу же были допрошены все сотрудники отделения, участвующие в обыске и аресте Маколдина. Показалось также подозрительным поведение начальника сыскной полиции, когда следователи изъявили желание ознакомиться с делом, когда во время обысков были найдены бомбы. Следователи обратили внимание на примитивность изготовления бомб. После многочасовых допросов, арестов, очных ставок выяснилось, что «бомбисты» оказались агентами охранного отделения, действовавшими по приказу своего начальника Заварицкого. Следствие пришло к выводу, что Заварицкий во Владивостоке, как и когда-то в Баку, занимался провокаторской деятельностью, о чем было доложено директору Департамента полиции Трусевичу. Спустя годы Трусевич вспоминал: «Припоминаю даже одно дело во Владивостоке: там жандармский офицер был предан суду, по моему требованию, и осужден в ссылку. Я должен был

выдержать некоторую борьбу с корпусом жандармов и добился того, что Заварицкий был осужден»37.

Чем мотивировал себя Заварицкий, снова вступая на путь провокации во Владивостоке? Скорее всего, возможностью быстрого карьерного роста. Подходящий случай подвернулся подполковнику в октябре 1907 г., когда город сотрясали выступления матросов и рабочих порта.

За три дня до революционных событий, 14 октября 1907 г., состоялось экстренное совещание у коменданта Владивостокской крепости генерала Ирмана, на котором присутствовали полковник В.И. Жигалковский, командир Владивостокского крепостного минного батальона, военный губернатор генерал Флуг и подполковник Заварицкий. Начальник Владивостокского охранного отделения заявил, что в городе «усилился напор на войска революционной пропаганды». По его словам, из агентурных донесений стало известно, что 21 октября «предполагается активное выступление революционных элементов», о чем было решено 5 октября 1907 г. на собрании революционного подполья. Решение о восстании было принято после долгих споров под давлением некоего «Союза социалистов-революционеров максималистов», имевшего большее влияние на революционно настроенные воинские части, так как он представлял собой террористическое направление в эсеровской партии. Его лидерство усилилось летом 1907 г. в связи с разгромом Владивостокской социал-демократической военной организации и арестом ее руководителей. Лидеры «максималистов» решили использовать факт предания суду нижних чинов 1-й роты Владивостокского крепостного минного батальона как повод к возбуждению гарнизона крепости к вооруженному восстанию. Именно поэтому на собрании присутствовало 18 представителей от матросов (по одному представителю от каждого судна). Было решено «произвести вооруженное восстание» с целью «превратить весь край в республику, укрепить города, пограничные с Европейской Россией, и повести самостоятельную жизнь». Эти сведения, представленные Заварицким, и сложившуюся в городе ситуацию комендант Владивостокской крепости оценил так: «Несмотря на меры тщательного наблюдения и охраны, - в чем была заслуга нового начальника охранного отделения - время упущено»38.

Генерал Ирман в ходе совещания предположил, что если принять меры, то можно не опасаться погрома в городе: арест минеров 1-й роты Владивостокского крепостного минного батальона, предъявивших 31 мая начальству требования экономического характера, для населения был малоизвестным событием. Заварицкий высказал предположение о сложности поставленной задачи для своего отделения из-за малочисленности и неопытности его сотрудников. Тогда комендант поручил начальнику инженеров крепости полковнику Жигалковскому принять все меры для того, чтобы избежать «мятежа в войсках»39.

Избежать революционных выступлений не получилось, поскольку полковник Жигалковский не предпринял каких-либо действий для его предотвращения, за что и был позднее смещен с занимаемой должности40.

Тем не менее, восстание было подавлено быстро. Но Заварицкому был невыгоден такой финал. Он желал дальнейшего развития событий, которые создали бы благодатную почву для его деятельности на благо карьеры. Он хорошо понимал: если врагов монархического образа правления не хватало, их требовалось создать. И здесь ему помог случай.

Во время восстания во Владивостокском крепостном минном батальоне в бухте Диомид, 16 октября 1907 г., был убит некто «Александр», проживавший во Владивостоке по подложному паспорту бывшего студента Юрьевского университета Топникова. Об этом человеке Заварицкий был прекрасно осведомлен еще в сентябре: «Александр» руководил «Владивостокской военной организацией», которая призывала к объединению нижних чинов частей гарнизона крепости и морских команд. Устав ее базировался на партийной программе «Союза социалистов-революционеров максималистов» и требовал от членов, помимо пропагандистской и агитационной работы, готовности к террористическим актам, подготовке побегов арестованных членов партии и многому другому41.

Информация об убийстве «Александра» была засекреченной, доступ к ней имело ограниченное число людей. Заварицкий понимал, что если вовремя предоставить улики, то все в городе поверят, что действительно существует «Главный комитет владивостокской военной организации», который намерен провести ряд терактов во Владивостоке, и который прекратит свое существование благодаря его, подполковника Заварицкого, неусыпным трудам. Для этого сложились оптимальные условия: лидер организации убит, его оставшиеся в живых соратники ушли в глубокое подполье, затаились, и вряд ли кто из начальства или служителей прокуратуры станет подвергать сомнению его решения и вникать в детали оперативно-розыскных мероприятий42.

Как описал в своей речи депутат Дзюбинский, жандарм Заварицкий уже «знал» тех людей, которым предстояло стать членами «Главного комитета владивостокской военной организации»: это были люди, сочувствующих освободительному движению, как правило, стоящие на учете полиции. Ими занимался отдел наружного наблюдения, которым руководил ротмистр Хуциев. В домах этих людей не раз производились обыски, в ходе которых у многих была найдена и нелегальная литература. План Заварицкого, по словам депутата, был таков: изготовить фальшивую печать «Главного комитета Владивостокской военной организации», отштамповать ею имеющуюся в отделении изъятую нелегальную литературу и подбрасывать ее во время различных обысков у заранее намеченных лиц. Подполковник был уверен, что арестованные будут отрицать предъявленные им обвинения, и давать разные показания. Но Заварицкий, исходя из опыта службы, знал, что слова арестованных мало что значили для судей, если есть улики и рапорты «своих» агентов, составленных задним числом на основе подложных данных43.

Чтобы придать следствию по делу «Главного комитета Владивостокской военной организации» значимости и публичности, Заварицкий, принял решение «революционизировать» обстановку в городе: «Приготовить несколько бомб, положить в каком-либо доме, затем составить задним числом агентурное донесение о готовящемся покушении на жизнь коменданта крепости, военного губернатора и его самого. В порядке проверки этого донесения в этом же месте предстояло найти бомбы и высказать свою деятельность по охране». По оценке депутата, этот сценарий был придуман им как на основе собственного опыта, так и не без помощи прессы: российские газеты часто рассказывали об арестованных, задержанных личностях с пистолетами в карманах или бомбами за пазухой, о раскрытых лабораториях, где создавались революционерами адские машины, о тайных типографиях, где печатались воззвания к свержению императора44.

Из речи Дзюбинского депутаты Думы узнали, что выполнить задуманную провокацию в короткий срок помогли Заварицкому некие секретный сотрудник Демьяненко, ротмистры Будаговский и Бадиров, согласившиеся на это за материальное вознаграждение.

Будаговский будто бы посетил доходный дом купца 1-й гильдии А.К. Купера, располагавшийся на улице Светланской, и заказал медную печать «Главного комитета Владивостокской военной организации. Так как в назначенный срок печать не была изготовлена, он заказал еще и другую - деревянную. Таким образом, имея в своем распоряжении две печати, подполковник Заварицкий в охранном отделении проштамповал фальшивыми печатями хранившуюся нелегальную литературу, изъятую во время обысков в порту и в городе. После событий 17 октября 1907 г. обыски в квартирах стали привычным событием в городе, а поводом могло послужить подозрение либо в хранении нелегальной литературы, либо в укрывательстве лиц, причастных к революционному движению. Этим и воспользовались агенты Заварицкого, которые действовали осторожно, но решительно45.

Обыватель Мироненко, проживающий в доме Циммермана по Корейской улице, попал в «список Заварицкого» после того, как агентами охранного отделения было установлено, что Мироненко приютил у себя в квартире весьма милую особу. В этом не было ничего противозаконного, но брат сожительницы был арестован за участие в Никольск-Уссурийской военной организации и привлечен к уголовной ответственности по ст. 102 Уголовного уложения. Этот факт стал причиной вызова Мироненко и его подруги в охранное отделение для допроса, в ходе которого допрашиваемые из благонамеренных верноподданных превращались в «неблагонадежных». Пока шел допрос, агент Будаговский, переодевшись в форму жандармского унтер-офицера, посетил опустевшую квартиру Мироненко и спрятал там нелегальную литературу, проштампованную подложными печатями. Мироненко вскоре был отпущен домой, но через некоторое время к нему явилась полиция с ордером на обыск, во время которого была найдена нелегальная литература. Объяснить наличие запрещенных прокламаций задержанный не смог. Во время дознания выяснилось, что хозяин квартиры оказался сотрудником газеты «Приморье», публиковавшимся под псевдонимом «Хроникер». Более того, он проживал во Владивостоке и занимался журналистской деятельностью, имея фальшивый паспорт на имя Ивана Дмитриевича Мироненко. Наконец, была установлена и его личность: Шмулер Мееров Гольдбрейх, уже привлекавшийся к суду за печать, редактирование распространение революционных прокламаций46.

По словам депутата Дзюбинского, приказчик торгового дома «Чурин и Ко» Маколдин очутился в «списке Заварицкого» по причине своей политической неблагонадежности, будучи стоящим на учете отдела наружного наблюдения как «сочувствующий». Его несколько раз вызывали в полиц