Спросить
Войти
УДК 347.73 (190)
ВОЗДЕЙСТВИЕ МОДЕРНИЗАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ
НА КРЕСТЬЯНСКУЮ ПОВСЕДНЕВНОСТЬ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА НА ПРИМЕРЕ ТУЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ
И.В. Скрябин
Рассматриваются важные изменения в сельском быту тульских крестьян в пореформенное время под воздействием товарно-денежных отношений. Исследованы вопросы отрицательного влияния модернизации общины в этот период.
В последние десятилетия XIX в. крестьянская община оказалась под мощным влиянием товарно-денежных отношений и городского индустриального мира. Этот мир требовал изменений в уровне грамотности крестьян, положительных преобразований в сельском быту, но этот мир распространял и много негативных явлений («буржуазной заразы»), которые вели к кризису и падению патриархальных устоев. Попав под мощный пресс капитализма, привычная, тихая сельская жизнь рушилась. Община в новых условиях все меньше справлялась с нравственными функциями.
Бессильной оказалась община в борьбе с таким отрицательным явлением, как пьянство, которое получило большой размах в деревне в пореформенное время. В первой половине XIX в. на селе пили мало. Помещик Г. А. Мясоедов (Новосильский уезд), хорошо знающий быт крестьян, писал: «В черном народе пьянство чрезмерно развитым считать нельзя, и можно безошибочно положить, что из 100 человек есть десять вовсе не пьющих, 70 пьющих только за чужой счет или по случаю, и один такой, который готов пропить с себя последнюю рубаху, особенно в тех селениях, где нет питейных домов...» [1, с. 152].
Однако после 1861 г., с развитием товарно-денежных отношений, ситуация меняется. Пьянство в селе становится массовым явлением. Личные потребности крестьянской семьи после получения свободы оставались незначительными, удовлетворялись своим хозяйством, и заставить крестьян работать на рынок, продавать земледельческие продукты, которых не хватало, можно было только с помощью мощных стимулов, одним из которых являлась водка. Власть благосклонно относилась к процветанию питейной торговли. «Пропивают изрядную часть нового урожая», — сообщали из Епифанского уезда [2, с. 269]. Пьянство во второй половине XIX в. становится настоящим проклятием деревни. «По пятам за оскудением духовным и материальным идет пьянство — это всеобщая зараза, своими
корнями опутавшая все отношения, все стороны крестьянской жизни» [2, с. 269]. С пьянством были связаны драки и поножовщины, пожары, убийства и разорения. Из села Подтатарное (Новосильский уезд) сообщали, что «спились до того, что за вино готовы на любые проступки и преступления» [3, с. 23]. В селе в ходу были пословицы: «Пей, не робей. Вино пей, жену бей, ничего не бойся!», «Пей да людей бей, чтоб знали, чей ты сын», «Пьем да посуду бьем; а кому не мило, того в рыло» [4, с. 244]. Самое страшное было то, что это явление охватило все слои и возрастные группы деревни. «Тут же спаиваются поголовно все: пьют ребята и подростки, не отставая от взрослых мужиков; пьют девки; пьют бабы и, обезумев, насильно льют с ложки вино в рот своим грудным детям» [2, с. 270].
Однако не везде в деревне теряли голову от алкоголя. Пользуясь ситуацией, часть крестьян за гроши приглашала пьющих односельчан в свое хозяйство на различные работы «за угощенья». «Водка играет до сих пор важное влияние в крестьянском быту, и благодаря ей более состоятельные хозяева успешно разживаются за счет бедных», — сообщали в 1890 г. [5, с. 190]. С помощью ведра водки нередко проталкивались нужные для кулаков постановления на сельском «пьяном сходе» в деревнях Новосильского уезда [3, с. 23].
Росту пьянства и разгула в уездах способствовала политика правительства, которая поддерживала производство спирта на частных винокуренных заводах, а также создание широкой сети различных торговопитейных заведений. Все сорок пореформенных лет в губернии неуклонно шел процесс роста производства спирта. Так, в 1888 г. в губернии уже было 35 винокуренных заводов, где изготавливали 3 128 млн ведер спирта, а через десять лет, в 1898 г., добавились еще 4 предприятия, и производство алкоголя довели до 3 782 млн ведер [5, с. 195; 6, с. 12]. Правда, в губернии из производственного спирта оставалось 1 224 млн ведер (остальной вывозился в соседние губернии), но и этого спирта приходилось по ведру на каждого жителя уездов. Спирт перерабатывался в водку (для этого еще в губернии было 6 заводов), и затем питье распространялось в торговую сеть. Количеством питейных заведений губерния также была не обижена. В уездах на протяжении 90-х гг. XIX в. для реализации водки были задействованы 486 трактиров и гостиниц, 543 винные лавки, 53 погреба, 27 буфетов, а также 25 временных магазинов [7, с. 19].
Мы располагаем подробными сведениями о торговле водкой в селах Чернского уезда в 1898 г. Здесь выделяются села, где на каждого взрослого крестьянина продавалось больше 1 ведра, например, в селе Селезнево на 385 крестьян продано 1 616 ведер; в селе Акентьево на 385 жителей — 802 ведра; в деревне Никольско-Вяземское на 423 человека — 822 ведра водки. Были населенные пункты, где пили меньше, по 0,3—0,4 ведра в год. В целом, население уезда купило 79 тыс. ведер алкоголя, что вело его к значительному обеднению жителей уезда [2, с. 523—525]. Земский начальник А.
В. Кречетов заявлял, «что, по собранным им сведениям, в октябре месяце по Чернскому уезду было пропито 94 тыс. рублей, а повинностей собрано 24,7 тыс. рублей. [2, с. 523—525]. Деревня разорялась, много денег у жителей уездов уходило на приобретение спиртного, и расходы эти с каждым годом возрастали. В 1898 г. доход от продажи вина в губернии составил 5 488 млн рублей, в 1899 г. - 6 128 млн рублей, в 1900 г. — 7 138 млн рублей [8, с. 30-31; 6, с. 75].
Поддержка властью «пьяного дела» в селе находила опору в лице зажиточных слоев населения. Довольны растущим пьянством были богатые соседи, которые использовали пьющих односельчан для различных дешевых работ, а также кабатчики, лавочники, трактирщики, подрядчики поставок водки. Получалось, что против пьянства в это время выступали только жены и дети. Старики также не могли возглавить движение трезвости, так как сами любили выпить, да и сравнительно не старые родители, которые злоупотребляли алкоголем, были не указ для сельской молодежи.
Мы привели официальные цифры учтенных легальных продаж алкоголя в губернии в конце XIX в. Но в деревнях процветало и шинкарство — нелегальная реализация спиртного. Из села Сторожевое (Чернский уезд) в 1898 г. сообщали, что имеются шинки, которые старательно охраняются крестьянами [3, с. 32]. Кроме того, в кабаках торговали не только «левой» водкой, здесь часто возникали подпольные («черные») ссудные кассы, которые способствовали выкачиванию денег у крестьян и дополнительному росту доходов кабатчиков [9, с. 75].
Тульские общинники делали попытки бороться с шинкарством. Так, Сине-Тулицкое сельское общество (Тульский уезд) приняло решение, которое обязывало крестьян сообщать властям о фактах скрытой продажи водки. Под угрозой штрафа и ареста селянам запрещали пользоваться услугами шинков [10, с. 238]. Однако подобные приговоры были редки.
Конечно, нельзя себе представлять, что тульская деревня круглый год была пьяной. Бесспорно, селяне пили много в праздники, особенно осенью, когда заканчивались земледельческие работы, наступала пора свадеб, и можно было расслабиться. Во время посева и в страду пили только горькие пьяницы, остальные забывали о пьянке.
В 1880 г. Всероссийское Экономическое Общество распространило своим корреспондентам анкету о состоянии земледелия в общинах. Среди вопросов была проблема употребления алкоголя в деревне. Многие авторы указывали, что пьянство имеет место в общине, но на работе отражается не сильно. «Большинство крестьян, трудолюбивы и честны; пьянство развито порядочно, но работе не мешает», — сообщал информатор А. И. Кислин-ский о влиянии водки на крестьян Федяшевской общины (Тульский уезд) [11, с. 40]. Не случайно появление среди крестьян пословиц иного содержания на тему пьянства: «Пить пей, только дело разумей», «Пьяница проспится — к делу годится» [4, с. 242, 244].
Отметим, что пьянство имело и социальную сторону. Община не смогла избавить деревню от пролетаризации, и именно появившиеся бедные дворы давали основную массу пьющих в селе. «Запили тряпички, загуляли лоскутки», — говорили в деревне о таких общинниках. Даже тульские помещики оправдывали крестьян, заявляя, что пьют они от постоянной нужды. К «чисто физиологической потребности присоединяется и нравственная, именно, потребность забвения своего положения и всех забот и гнета, с ним связанных» [2, с. 269].
В материалах «Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности» неоднократно встречаются указания на то, что пьянство в тульской деревне часто является причиной хулиганства [2, с. 503]. К концу XIX в. в селах центральной России наблюдался явный всплеск мелких правонарушений. Термин «хулиганство» в этот период почти не употреблялся, однако к началу Первой мировой войны он получил повсеместное хождение.
С.И. Ожегов указывал, что происхождение слова «хулиганство» связано со словом «хула», «хулить», означающими «ругаться, браниться, поднимать шум». Чаще всего понятие хулиганства включало в себя бессовестное озорство, безобразие, бесчинство отдельных лиц, особенно молодежи. В первое пореформенное время сельская община с подобными явлениями вполне справлялась, молодежи объясняли их вред и запрещали подобное поведение, так как был велик авторитет стариков и родителей. К концу века община ослабела. Побывав в отходе, пожив в городе, поучаствовав в различных городских беспорядках, получив экономическую самостоятельность, некоторые молодые крестьяне из бедных и средних семей захотели показать, что они сами могут решать проблемы своего поведения, что они ничего не боятся, никто им не указ: ни односельчане, ни сход, ни сельские власти, ни полиция, ни дворяне и чиновники. В наименее злостных и жестоких формах хулиганство проявлялось: в грубых уличных развлечениях, в издевательствах и оскорблениях прохожих, в хождениях по улице группой с криками, шумом и песнями, в хищениях в ночное время в садах и огородах, в оскорблениях различных гражданских и полицейских чинов. Обычным делом в деревне стало оскорбление волостных старшин, сельских старост, различных сторожей в общине [2, с. 503]. Более злостными считались различные драки, ножевые расправы, поджоги, потравы, неподчинение властям [12, с. 177, 178].
В 1864 г. в рамках проводимой в тот период судебной реформы был принят «Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями». В ст. 38 этого документа предусматривалось уголовное наказание в виде штрафа или ареста за ссоры, драки, буйства в публичных местах и за нарушение общественной тишины. Но молодежь, которая хотела себя показать, этот закон не останавливал.
Жертвами хулиганов становились прежде всего помещики и чиновники. Землевладелец из Чернского уезда А. М. Рембелинский сообщал о
том, что систематически сталкивался с хулиганскими проявлениями у себя в имении: посадил хороший картофель, а через него крестьяне проложили дорогу; посеял горох, а его съели общинники; поставил в саду скамейки, а их украли деревенские и т. д. [2] Подобные сообщения поступали и из других уездов [13]. Конечно, точными и полными статистическими сведениями о числе хулиганских действий мы не располагаем. Однако некоторые материалы все же дают возможность судить о разгуле хулиганства в это время. Так, в 1899 г. Тульский Окружной суд разобрал 509 преступлений против личности. 149 крестьян были осуждены за хулиганство. По категориям нарушений это выглядело следующим образом:
- за неуважение к присутственным местам и чиновникам — 36 человек;
- за нарушение общественного спокойствия — 6 человек;
- за нарушение нравственности — 8 человек;
- за поджоги — 5 человек;
- за оскорбления — 4 человека;
- за кражи — 88 человек;
- за нанесение ран и увечий — 32 человека [8, с. 90—93].
Все вместе судебные дела о хулиганских проявлениях составили 1/3 часть всех рассмотренных в 1899 г. дел.
Отметим также, что в том же году земскому начальнику Тульской губернии было передано на утверждение 1 236 дел о потравах, из которых он утвердил 194 дела [8, с. 56]. Суть в том, что в потравах различали две категории: случайные (непреднамеренные) и злоумышленные (хозяин нарочно пускал свою скотину на чужие луга и поля). Вторая категория потрав наказывалась строже, и ее относили к категории хулиганства [14]. Помещик А. М. Рембелинский с возмущением сообщал, что в его дорогих посевах клевера часто ночует табун крестьянских лошадей [2, с. 500].
Исследователи отмечают, что хулиганские элементы в этот период оказывались иногда во главе отдельных актов неповиновения властям [10, с. 245]. Никаким революционным сознанием, конечно, они не обладали, в центре событий чаще всего оказывались случайно и стихийно, но как бы то ни было они становились выразителями крестьянского протеста против дворян и чиновников. К таким событиям можно отнести три крестьянских выступления 1902 г. в губернии. В июле в селе Никольско-Вяземское (Чернский уезд, имение С. Л. Толстого) крестьяне ночью подожгли хозяйственные постройки из мести управляющему, который преследовал их за порубки и потравы [15]. В августе сопротивление местным властям оказали крестьяне деревни Зеново (Белевский уезд) при описи их имущества для выплаты долгов купцу Яковлеву [16]. В ноябре не подчинились волостному старшине крестьяне деревни Яблоново (Ефремовский уезд) при попытке продажи их имущества за неуплату казенных повинностей [17].
Кроме того, зафиксированы случаи, когда хулиганские действия крестьян были направлены на подрыв власти общины, против своих сельских старост. Так, в 1899 г. крестьяне Чернского уезда напали на выбранного старосту и «хотели силой отобрать у него собранные повинности, с которыми он едва-едва смог от них скрыться» [2, с. 489]. В первые пореформенные десятилетия крестьяне всегда защищали своих избранников перед властями, с падением патриархальных устоев они начали поднимать руку на деревенскую власть. На рубеже веков деревня наполнялась маргиналами, пожившими в городе и не сумевшими там зацепиться. Про такого крестьянина помещик А. Коптев сообщал, что «при неудаче он возвращается с городскими привычками и приносит с собой недовольство окружающей средой и презрение к землевладельческому труду» [2, с. 84]. Наиболее наглых и «вредных членов общества» община из своих рядов удаляла, но основную массу нарушителей одолеть не могла [18].
На примере роста пьянства и хулиганства мы видим, что поземельная община перестала справляться с нравственными функциями.
Список литературы
года.
Скрябин Игорь Валерьевич, ст. преподаватель, skryabin@,mail.ru, Россия, Тула, Тульский филиал РПА Минюста РФ.
THE INFLUENCE OF MODERNIZED PROCESS ON PEASANT DAILY LIFE IN THE 2nd PART OF THE XIX CENTURY IN TULA REGION.
I. V. Skryabin
The important changes in the peasant daily life in Tula region are considered in this article. The author described the changes during the post reform time under the influence of goods-money relations. The author also paid attention to the problems of the negative influence of modernized processes of the community during that period.
Skryabin Igor Valerievich, graduate student, the teacher, (4872) 70-02-24; skrya-bin@mail.ru Russia, Tula
УДК 94 (430).087
РОССИЯ И ГЕРМАНИЯ НА РУБЕЖЕ XX-XXI ВЕКОВ: ПРОБЛЕМА РЕСТИТУЦИИ
Ю.В. Родович
Рассматривается проблема реституции - возвращения незаконно вывезенных культурных ценностей в отношениях между Россией и Германией в 1990-е гг. и начале XXI века. Проанализированы позиции двух государств по данной проблеме.
К середине 1990-х гг., в связи с 50-летием окончания Второй мировой войны, обострилась проблема реституции, или возвращения незаконно вывезенных культурных ценностей. Эта проблема нашла отражение в ряде работ ученых-юристов [1-3], а также в прессе. Однако вопрос о реституции культурных ценностей в отношениях между Россией и Германией в историческом плане рассматривался лишь А.А. Ахтамзяном [4].
Автор данной статьи попытался на основе документов и материалов, некоторые из которых впервые вводятся в научный оборот, детально рассмотреть историю возникновения этой проблемы и спрогнозировать пути ее решения.
