Спросить
Войти
НАРОДЫ
Скотоводы Восточного Присаянья в конце XIX — начале XX века
Доржа Маншеев
С давних пор скотоводческое хозяйство составляло экономическую основу жизни бурят. И сегодня сохраняющаяся значимость этой сферы жизнедеятельности заставляет обращаться к ее истории. В статье автор стремится раскрыть специфику традиционного хозяйства бурят Восточного Присаянья в конце XIX — начале XX века: выясняет численность поголовья и видовой состав стада, масштабы развития земледелия в регионе, фиксирует последствия культурных контактов коренных жителей с пришлым населением.
Статья написана с опорой на архивные и ранее изданные материалы, дополнительным ценным источником послужили интервью автора со старейшими жителями обследованных им деревень. Автор приходит к выводу, что кочевое хозяйство бурят Восточного Присаянья лишь отчасти укладывается в классификации форм скотоводства, предложенные ведущими специалистами по номадизму. К началу XX века, несмотря на усилившееся давление новых экономических условий, определявшихся всероссийским рынком, промышленным развитием и техническим прогрессом, местным жителям удалось сохранить свои хозяйственные традиции. Относящийся к этому времени деятельностный опыт бурят Восточного Присаянья дает образец двойной успешной адаптации — и к сложным природно-климатическим условиям ведения скотоводческого хозяйства, и к инновациям, принесенным русским населением либо навязанным бурятам центральной властью.
Хорошо известно, что основные параметры жизнедеятельности любого общества несвободны от влияния окружающего это общество географической среды. Многообразие естественно-природных условий, проявляющееся в особенностях рельефа, климата, гидрографического режима, почвы, растительного покрова, ландшафтной зональности и т. п. в значительной мере определяет сейчас и еще сильнее определяло в прошлом локальные формы материального производства — хозяйственно-культурные типы1.
Доржа Михайлович Маншеев, ст. преподаватель кафедры всеобщей истории Бурятского государственного университета, Улан-Удэ.
Кочевые общины скотоводов-бурят Восточного Присаянья, большую часть территории которого образуют нынешние Окинский (в просторечии — Ока), Тункинский (Тунка) и Закаменский (Закамна) районы Республики Бурятии, занимали и занимают экологическую нишу горных долин. Разнообразие природно-климатических условий данной территории, где отметка дна местных горных котловин над уровнем моря варьируется от 700 до 2500 м, обусловливает особенности растительного покрова, видовой состав скота в хозяйствах. Кроме того, южная часть Восточных Саян представляет собою так называемую контактную зону оседло-земледельческой культуры с кочевой. Здесь тесно соседствуют русские, буряты, монголы, тувинцы, тофалары, сойоты. Бурятское население Присаянья включает в себя тункинских, окинских и закаменских бурят, ядро их составляют хонгодоры — одно из главных бурятских племенных объединений.
Обычно отечественные этнографы, изучающие номадов, основываются на характеристиках кочевых хозяйств, предложенных С. И. Вайнштейном и Г. Е. Марковым2. Так, согласно классификации Вайнштейна3, по преобладающей форме скотоводческие хозяйства могут быть разбиты на четыре типа: кочевые, полукочевые, полу-оседлые и оседлые. С точки зрения локальных особенностей хозяйства присаянских бурят достаточно выделить всего два типа: хозяйства кочевые и оседлые. Известный казахский этнолог Н. Э. Масанов ти-пологизировал местообитание номадов по принципам общепринятой экологической систематики, выделив ареал или экосистему кочевничества и экотон — маргинальную зону4. В соответствии с этой классификацией район Присаянья, находящийся на границе между лесом и степью, — экотон, относится к маргинальной зоне.
Первые научные сведения о бурятах Южной Сибири были собраны русскими и иностранными путешественниками XVIII — первой половины XIX века: П. С. Палласом, И. Г. Георги, М. М. Геден-штромом5. В 60-70-е годы XIX столетия были опубликованы этнографические очерки П. А. Кропоткина6 и П. Ровинского7; позже появились фундаментальные «Материалы комиссии Куломзина для исследования землевладения и землепользования в Забайкальской области»8. Все они дают яркое представление об истории и топографии края, этническом составе местного населения — бурят, казаков, «ясачных», их быте, религиозной жизни, формах хозяйства и землепользования.
В XX веке богатейший фактический материал о культурных и хозяйственных традициях бурят Присаянья собрали и обработали
ученые Бурятии9. В особенности хотелось бы отметить большую ценность кратких очерков по истории хозяйства тункинских бурят в 20-30-е годы XX века, сохранившихся в рукописях бывшего ламы из Тункинского района, затем краеведа и научного сотрудника Г.—Д. Нацова10. Изучение хозяйственно-культурного типа Восточного Присаянья продолжается и в наше время — одно из последних исследований на эту тему, раскрывающее некоторые аспекты материальной культуры и скотоводческой деятельности окинских бурят и сойотов, было издано в 2001 году11.
Одним словом, хозяйственная культура бурят Восточного Приса-янья привлекала к себе внимание ученых на протяжении длительного периода. Однако авторы посвященных ей статей и монографий, как правило, не задавались целью дать ее цельное систематическое описание. Предлагаемую статью сам автор рассматривает лишь как первую попытку подступиться к решению этой трудоемкой задачи. Более частная задача статьи заключалась в том, чтобы, опираясь как на работы предшественников, так и на собственные архивные разыскания, увидеть и осмыслить специфику в хозяйственной деятельности присаянских бурят в переходное время конца XIX — начала XX века.
В тексте статьи приводятся фрагменты интервью, взятых автором во время этнографических полевых исследований. В них старожилы делились личными воспоминаниями и запомнившимися им рассказами об особенностях хозяйственной жизни и быта в сельских районах Присаянья.
Охота и земледелие
В рассматриваемый период хозяйство присаянских бурят оставалось комплексным. Помимо скотоводства, они занимались охотой и земледелием. Однако соотношение этих трех занятий сильно менялось в зависимости от целого ряда обстоятельств локального, а то и микролокального масштаба.
Вот что сообщают источники за 1889 год12:
«Долина реки Иркута до Туранского караула имеет почву суглинистую, черноземную, а частью и торфяную, что благоприятно отражается на урожае хлебов и даст толчок развитию здесь хлебопашества, которое, по-видимому, в недалеком будущем получит здесь полное право гражданства в ущерб этому древнейшему... промыслу зверопромышленности. Далее за
этим караулом (Туранским. — Д. М.) почва каменистая и болотистая, для хлебопашества конечно не удобная, отчего 2/з населения ведомства расположилось по сю сторону Турана».
Другими словами, большинство населения Тункинского ведомства были оседлыми скотоводами-земледельцами, меньшинство — окинские и мондинские буряты — вели скотоводческое хозяйство, предполагавшее сезонные перекочевки.
Жители Мондинской котловины, расположенной выше Туран-ского караула и принадлежавшей Тункинскому ведомству, хлебопашеством совсем не занимались — из-за сурового климата и отсутствия здесь плодородной почвы. Неблагоприятный для взращивания зерновых климат был обусловлен абсолютной высотой местности Монды, достигающей 1310 м над уровнем моря13. Незначительными были посевы зерна в ведомстве Закаменской инородной управы, где при численности населения в 1538 человек в 1845 году под посев было приготовлено всего 76,5 десятин земли14. Закаменские скотоводы предпочитали закупать зерно у соседей в Тункинском ведомстве, хотя часть из них, проживавшая в Джидинской долине, выращивала все же зерновые культуры. Что касается окинских бурят, то они вообще не были знакомы с земледелием. Архивные разыскания и информаторы подтвердили, что в Оку оно проникло только после революции 15.
Подавляющее большинство присаянских бурят-мужчин занималось охотой. Об уровне развития этого промысла свидетельствуют документы 1-го Куркутского улуса кочевых инородцев Иркутского округа Тункинской степной думы: из числившихся в нем на конец XIX века 147 хозяйств 108, то есть почти 3/4, практиковали сезонную охоту16. В Закаменской инородной управе доля хозяйств, занимавшихся звероловством, была пониже — 47,2% хозяйств; но все равно это был самый высокий процент в Селенгинском округе да и во всей Забайкальской области17.
Итак, в изучаемый период скотоводческое хозяйство тункин-ских, закаменских и окинских бурят практически повсеместно дополнялось охотой и по отдельным районам — земледелием. Охота, по словам информаторов, занимала в хозяйственном отношении второе место после скотоводства. Причем лучшими охотниками считались те буряты, которые жили в верховьях долин, ближе к тайге. У скотоводов Тунки земледелие было развито больше, чем в других районах Присаянья. Но и в Тункинском ведомстве его значение
падало с востока на запад, и в том же направлении возрастало значение скотоводства, в особенности разведения овец и крупного рогатого скота. Такое распределение хозяйственных приоритетов диктовалось природно-географическими условиями, поскольку отметка абсолютной высоты расположения ведомства постепенно повышалась как раз в западном направлении 18.
Скотоводство как основа хозяйства
Особенности среды обитания, а также хозяйственные потребности жителей горных долин Присаянья определяли видовой состав их стад. Датируемые серединой XIX века сведения об этой основной отрасли хозяйства бурят позволяют нарисовать такую картину.
Общая численность скота у тункинских, закаменских и окинских бурят в изучаемый период была по породам следующей: крупного рогатого скота — 22 100 голов, лошадей — 14 774 головы, мелкого рогатого скота — 15 091 голова. Следовательно, удельный вес крупного рогатого скота составлял 43% от всего поголовья, лошадей — 28%, мелкого рогатого скота — 29%19.
Пасшиеся на юге Бурятии стада были представлены монгольской породой коров, курдючной грубошерстной породой овец и низкорослыми монгольскими лошадьми. Местные скотоводы занимались также разведением сарлыков (монгольских яков), хайнаков (помесь монгольских яков с монгольскими коровами) и ортомов (помесь хайнаков с монгольскими коровами). В Окинском хошуне у обуря-тившихся сойотов были одомашнены северные олени.
В отличие от яков, лошадей и овец, коровы более прихотливы, требуют большего ухода, по возможности — стойлового содержания. Они неэкономно осваивают пастбища, отличаются низкой скоростью передвижения, слабо выраженными рефлексами тебеневки и стадности, замедленным циклом воспроизводства (телят ждут
Среди прочего рогатого скота в стадах присаянских бурят резко выделялись сарлыки. У этих животных — густая шерсть и длинный волосяной покров, характеризующиеся хорошими теплоизолирующими свойствами22. Основным местом их обитания были высокогорные районы Восточных Саян, где высота земной поверхности над уровнем моря колеблется от 1200 до 2500 м. Сарлыки были распространены главным образом в Оке и в западной части Закамны, в Тунке они встречались в значительно меньших количествах.
По сравнению с животными низменности живущие в горах яки обладают более высокими возможностями выживания. В поисках корма они зачастую взбираются на крутые горные склоны, не доступные для других домашних животных, и там пасутся. На пастбищах сарлык может оставаться круглый год почти без подкормки23. Ввиду особенностей питания он в меньшей степени повреждает травяной покров, чем лошадь. При сравнительно небольшой величине удоя, молоко его отличается высоким содержанием жира (12%)24. От сарлыков берут шерсть и волос. В среднем с одного животного шерсти собирается 1—2 кг, волоса 0,3—0,5 кг25. Сарлыки способны держаться крупными стадами и устойчивы к заболеваниям. Хорошие рабочие качества и выносливость позволяют использовать их как вьючных животных.
Хайнаки, как уже было сказано, представляют собой помесь местной монгольской породы коров с сарлыками. Хайнак получается крупнее сарлыка, но шерсть его короче. Выносливые и вполне приспособленные к высокогорным пастбищам, эти животные, в отличие от яков, могут обитать и в более низменных местах. По словам информаторов, хайнаков разводили в Туранской и Хойтогольской котловинах Тунки (около 1000 м над уровнем моря), а также ниже Санагин-ской долины до с. Цакир Закаменского района (912 м). Более мягкий климат благоприятствовал разведению хайнаков и на относительно низменной части территории нынешнего Закаменского района26.
Обратная помесь — коровы хайнака с быком монгольской породы — дает ортомов. Однако от них жители Присаянья старались избавиться, так как особи получались некрупные, меньше монгольской породы крупного рогатого скота, к тому же малопродуктивные и чувствительные к холоду. Кроме того, от ортомов рождался скот, еще менее приспособленный к жизни; в Тунке его называли уhан гузээн («водяное брюхо»), в Закамне — хухэ гузээн («сивое брюхо»).
Лошади у скотоводов-бурят уступали в выносливости только якам и северным оленям. Принадлежали они к монгольской поро-
де — низкорослые, малосильные, но неприхотливые в корме и приспособленные к горной местности27. В зимнее время они могли довольствоваться только подножным кормом — так называемой ветошью. Использовали их для перевозки грузов во время перекоче-вок, в верховой езде, при работе на сенокосе, на охоте, при пастьбе скота; мясо и молоко употребляли в пищу. Шкуры лошадей шли на изготовление мешков, обуви, ремней, сбруй; из конского волоса вили веревки. Не случайно богатство у бурят, как, впрочем, и у других номадов, измерялось количеством лошадей.
Особенно ценилось умение бурятских лошадей свободно передвигаться по горным каменистым тропам и перевалам, вырабатывавшееся у них при пастьбе в альпийских лугах. На перевалах сначала проводили обученную, бывалую лошадь, а затем пускали молодую. Лошади, обитавшие в низинах Присаянья, были менее приспособлены к условиям высокогорья. При преодолении горных рек и скал они часто не справлялись с мощным потоком воды, срывались с троп, ранили ноги, нередко гибли.
Содержавшиеся в присаянских хозяйствах северные олени по росту (высоте в холке) и другим основным показателям (косая длина туловища, обхват, ширина груди и живой вес) относились к числу крупных домашних оленей, встречающихся на территории России. Местное население использовало их только для езды. Верховой олень поднимал человека весом до 70 кг. Вес поклажи для взрослых вьючных оленей составлял 30—45 кг, для взрослых самок — 25—30 кг, с максимальным грузом животное преодолевало за сутки 25—30 км. Самка начинала приносить потомство с двухлетнего возраста, вынашивая детенышей 220—240 дней. Доили оленей один-три раза в сутки, получая с одной дойки до 0,2 л молока. За весь лактационный период средний удой на одну голову равнялся всего лишь 30—80 литрам; зато жирность молока достигала 22% (иногда и выше), то есть по этому показателю оленье молоко далеко превосходило молоко, получавшееся от других видов молочного скота28.
Овец в Присаянье разводили преимущественно грубошерстных. С одной овцы в год в среднем настригали 0,6—1,0 кг шерсти, плодовитость у овец была примерно 105 ягнят на 100 маток. Лактационный период длился 4—4,5 месяца29. Наконец, коз (ямаан) вхозяйстве держали, как правило, бедные буряты. Этот вид мелкого рогатого скота не требовал специального ухода, отличался неприхотливостью и выносливостью. За год коза приносила 3—4 козленка30.
В зависимости от степени зажиточности населения, размеры хозяйств в разных районах Присаянья варьировались. По рассказам старейших информаторов, «богатые буряты, жившие в Туранской и Хойтогольской котловинах, в среднем владели 30—40 головами крупного рогатого скота, 10 лошадьми, 20—30 головами овец. В средних хозяйствах было 10—20 голов крупного рогатого скота, 4—5 лошадей и 10—15 овец. Бедняки же имели лишь одну-две коровы, одного коня, овец вовсе не держали. Богатых было очень мало, всего одна-две семьи. Один богатый человек Хэбхэн имел 300 лошадей, но, чтобы содержать их, ему приходилось кочевать в местности Ури в Монголии»31.
Действительно, в конце XIX столетия в Тункинской долине и в открывающей ее с востока Торской степи доля бурятских хозяйств, владевших 40—50 головами крупного рогатого скота, равнялась всего 2,12%, владевших 20—35 головами — 14,18%, 3—15 головами — 77,3%. Остальные хозяйства (6,4%) имели меньше трех голов крупного рогатого скота. Овцеводством занимались 45,39% хозяйств — все с достатком средним и выше среднего. Лошадей держали в каждом хозяйстве, количество колебалось от одной головы до 50. Хозяйства с 50 и более лошадьми составляли лишь 1,42% от всех хозяйств, при этом крупного рогатого скота в них было меньше, чем лошадей, в два-пять раз32. Все это дает основание предположить, что только немногим более 2% хозяйств можно было причислить к богатым. Большинство же скотоводов были вынуждены искать дополнительные средства к существованию. И как будет показано далее, то были не только от века привычная охота или сравнительно недавно сделавшееся привычным земледелие.
Несколько иначе обстояло дело в Закамне. Здесь в хозяйствах среднего достатка численность крупного рогатого скота доходила до 100 голов. Богатые семьи владели стадами в 200 и больше голов, тогда как у бедняков все поголовье исчерпывалось пятью-шестью коровами. Но и таких богачей, как в Агинских степях, где встречались хозяйства с тысячными табунами, в Закамне не было. В преобладающих здесь хозяйствах среднего достатка количество лошадей колебалось от 50 до 100 голов (из них обычно 20—30 дойных кобылиц), в богатых семьях — от 100 до 200; самые богатые владели табунами в 500 лошадей, но были и такие, которые могли содержать лишь од-ну-две лошади. Местные природные условия не благоприятствовали разведению овец: в Закамне не хватало солончаковых пастбищ, необходимых овцам. Даже в обширной Санагинской долине отары
были немногочисленными. В стадах средних по зажиточности хозяйств набиралось до 20—30 овец, в стадах богатых семей — до 60—100. Бедные зачастую вообще овец не имели33.
Основу хозяйства у обурятившихся окинских сойотов, живших у верхней границы леса, в самых верховьях рек в пунктах Жончин и Ха-Модон, составлял крупный рогатый скот. У сойотов было достаточно оленей, использовавшихся для перевозки грузов во время зимней охоты. По сведениям В. С. Сонопова из Окинского района, «в Оке были богачи, которые держали до 150 сарлыков. Кроме этого, у них было много лошадей и коров монгольской породы. Лошади и коровы этих богачей паслись на территории Монголии»34.
Ограниченность зимних и летних пастбищ в Восточном Присая-нье и, как следствие, недостаток кормов компенсировались заготовкой сена. Местные луга, располагающиеся вдоль многочисленных рек и речушек, не испытывают недостатка во влаге и всегда изобиловали травой. Летние пастбища, устраивавшиеся в степных урочищах и альпийских лугах, дополнительно увлажнялись атмосферными осадками, частыми в теплое время года. Засухи в Присаянье — редкое явление35.
Если обобщить данные о составе скотоводческих хозяйств в Присаянье, напрашиваются следующие выводы. Обделенное естественными пастбищами население юга Бурятии не имело возможности разводить такое же большое количество скота, как в других частях бурятского этноареала. В видовом соотношении стада скотоводов горных долин можно условно разделить на два типа: 1) стадо с преобладанием яков и их помесей, способных круглый год обходиться подножным кормом; 2) стадо, где доминировали коровы монгольской породы, более прихотливые в содержании. Первый тип стада был распространен в высокогорье с суровыми климатическими условиями, пересеченной местностью и скудостью травяного покрова (абсолютная отметка достигала здесь 1200—2500 м). Стада второго типа паслись на пониженных участках (700—1000 м над уровнем моря) с более мягким климатом и сравнительно обильной растительностью.
У окинских и закаменских бурят общая численность различных видов скота была больше, чем у тункинских. Вероятно, это объяснялось тем, что окинские и закаменские буряты существовали главным образом за счет скотоводства и охоты. В Тунке мы встречаем те же виды хозяйственно-промысловой деятельности; но здесь к концу XIX века заметную роль играет земледелие.
Неизбежное кочевье
Локализованные в речных и околоозерных долинах горной лесостепной зоны скотоводческие хозяйства бурят типологически отличались от хозяйств засушливых, пустынных и полупустынных районов, зависевших от эксплуатации искусственных водных источников. Большие запасы воды и высокая продуктивность растительного покрова Присаянья не требовали частых и длительных миграций. Кроме того, естественные преграды в виде лесных массивов и горных возвышенностей препятствовали свободному перемещению скота из одной котловины в другую, ограничивая тем самым пространство сезонных перекочевок. Это, в свою очередь, предполагало большую продолжительность стоянок и стационарное содержание скота зимой.
На рубеже XIX—XX веков хозяйственный быт присаянских бурят был представлен кочевой и оседлой формами скотоводства. Они совершали от двух до четырех и более перекочевок в год по определенному маршруту, имели постоянные жилые и скотные постройки на зимниках и летниках, а также на осенних и весенних стойбищах. Количество и расстояние перекочевок варьировалось и зависело от структуры комплексного хозяйства. Так, оседлые скотоводы, занимавшиеся земледелием, кочевали всего два раза в год, те же, кто не заводил пашню, совершали четыре и более перекочевок.
Кочевые хозяйства у присаянских бурят сохранялись до 1931 года — практически до самого начала коллективизации в Бурятии. Так, по данным М. О. Могордоева, в 1931 году у закаменских бурят насчитывалось 670 кочевых и 1350 полукочевых (по нашей типологии — оседлых. — Д. М.) хозяйств, а у тункинских бурят (с включением в их число окинских) — 380 кочевых и 2640 полукочевых (оседлых) хозяйств36.
У закаменских и окинских бурят хозяйств, совершавших четыре и более перекочевок в год, было больше, чем у тункинских. В первую очередь это объясняется тем, что в Тунке влияние русскоязычного населения на хозяйство бурят было сильнее. Тункинская долина находится сравнительно недалеко от Иркутска, и это облегчало русским переселенцам доступ к ней. В Тунке земледелие начали культивировать раньше и в больших масштабах, чем в Закамне и Оке, и это обстоятельство внесло коррективы в формы содержания скота и его видовой состав, способствовало сокращению расстояний и продолжительности кочевок. С началом оседания веду-
щее положение в бурятских стадах занял крупный рогатый скот, который использовался в земледельческих работах.
Летом часть тункинских скотоводов отправлялась со своими стадами в местность Ури (Монголия), располагающуюся выше Тункин-ской долины. Изобилие там альпийских трав позволяло животным быстро набирать вес. Чтобы добраться до места, тункинские буряты преодолевали перевал и 60—70 км горной каменистой тропы. Однако после гражданской войны свободный доступ к монгольским пастбищам был закрыт37.
Подавляющее большинство тункинских скотоводов-земледель-цев, занимавших самые обширные долины Тунки — Торскую и собственно Тункинскую, перегоняло скот дважды в год: с зимника на летник и обратно. В годовом отчете Тункинской степной думы за 1861 год читаем:
«Тункинские инородцы кочуют по два раза с одного места на другое расстоянием от 3 до 1S верст. Во-первых, в исходе мая из зимних юрт в летние, где и проживают три месяца, причина же их кочевья та, что на оставляемых ими зимних жилищах произрастают лучшие сенокосные травы, что называются утуги, и, во-вторых, с сентября по выкошении тех трав и уборки сена в стога кочуют обратно, где проживают остальную часть года. В летнее время инородцы приготовляют паровые земли для посева разного рода хлеба, заготовляют для скота сено, производят промысел зверей, а также заготовляют на годовую пропорцию дрова»38.
В Туранской и Хойтогольской котловинах буряты кочевали так же, как в Тункинской: с зимника на летник и обратно. Хойтогольская котловина служила для их стад зимним пристанищем, Туранская — летним. Расстояние между перекочевками равнялось примерно 10—18 км. Из-за отсутствия лугов скот на зимнике невозможно было держать круглый год на подножном корму. Заливные луга зимой засыпались снегом и покрывались льдом. Поэтому на зиму приходилось запасать очень много сена39. Мондинские буряты, жившие по соседству с просторными степями Монголии, хотя и не испытывали недостатка в пастбищах, но совершали две и более дальние перекочевки в год. Зимой они пользовались лугами Монголии, куда и сгоняли весь скот. С усилением пограничной службы РСФСР монгольские пастбища были для них утеряны40.
Буряты, проживавшие в верховьях Закамны, практиковали четы-ре-пять сезонных перекочевок на дальние расстояния. Так, жившие в местностях Шара-Азарга и Енгорбой совершали летние кочевья на
территорию Монголии. По этому поводу примечателен фрагмент рассказа одного из информаторов, жителя Шара-Азарги Василия Дашеевича Жаргалова: «У моего деда был летник в Монголии в местности Дэдэ Хубшэ. Эта местность находится примерно в 70 км от с. Шара-Азарга. Я был там во время охоты. Дорога туда очень тяжелая. Кони срываются и падают с горной тропы»41. Жители с. Енгор-бой подтвердили факт существования до революции летников в Монголии. В низовьях же Закамны скот перегоняли с зимника на летник и с летника на зимник. По форме ведения скотоводства здешние жители были сродни бурятам Тунки.
Наконец, кочевья окинских бурят делились на два района с различными рельефами, величиной пастбищ и сенокосных угодий, чем непосредственно и определялось количество перекочевок. В первом районе (от Гаргана до устья реки Тисы, долины реки Оки с прилегающими падями и рек Хончен и Хамодон) преобладали узкие глубокие пади, которые не прогревались солнцем во время зимних оттепелей. А летом эти пади были заболочены, что не позволяло делать в них запасы сена. Выгоны здесь тянулись узкой лентой. Все это вынуждало кочевников перебираться на зиму в более сухие, освещаемые солнцем места в долине реки Оки и совершать более частые перекочевки — четыре и более в год в зависимости от погодных условий. Во втором районе, раскинувшемся по широким падям в северной части Окинского хошуна, сенозаготовки можно было вести в любом месте. Большинство скотоводов кочевало здесь дважды в год. По словам информаторов, до гражданской войны в голодные зимы окинских бурят спасали опять-таки пастбища Монголии; после их утраты падежи скота от бескормицы стали случаться ежегодно. В начале 20-х годов XX века в первом районе насчитывалось 139 хозяйств, во втором — 21142.
Русское влияние
Комплекс природно-климатических условий субаридной зоны Южной Сибири позволяет заниматься земледелием. Русские крестьяне и казаки, мигрировавшие в Присаянье, оседали в низовьях котловин, где климат был мягче и имелись плодородные почвы. Там и коренные жители быстрее начали переходить к земледелию.
Количественное соотношение русского и бурятского населения в административных единицах Присаянья было различным. Например,
в Тункинском ведомстве в середине 70-х годов XIX века насчитывалось 12 077 бурят, а русских крестьян — 3892 человека43. В 1923 году в Тункинском аймаке проживали 14416 бурят и 12 114 русских, из них в Окинском хошуне — 1905 бурят и 7 русских44. В 1928 году в За-каменском аймаке на 15 474 бурят приходилось 2853 русских45. Этнографические исследования показывают, что окинские и зака-менские буряты в большей мере сохранили свой язык, хозяйственные и культурные традиции, чем тункинские, находившиеся под сильным влиянием местного русского населения.
Сравнительно благоприятные географические условия Торской и Тункинской котловин, а также непосредственная близость их к Иркутску обусловили их быстрое заселение русскими. В Тункинском ведомстве появились и крещеные буряты. Часть из них, смешавшись с русскими, образовала особый оседлый тип населения. Это так называемые «ясачные» — метисы, впитавшие в себя культурные традиции как русских, так и бурят. П. А. Кропоткин, проводивший исследования в этом крае в мае 1865 года, писал:
«Здесь много бурят и ясачных, т. е. крещеных бурят, они очень много занимаются хлебопашеством. Разрабатывают кто одну (мало), кто 4-5, до 8-10 десятин. Особенно поразила меня бойкость ясачных. Это выйдет очень хороший народ. Они все, конечно, болтают по-русски, очень порядочно, очень любят употреблять “слава богу”, “ей-богу” и проч. Это население, пожалуй, лучше будет наших тунковских казаков — удальство, веселость, решимость. Все они, конечно, черноволосы, черноглазы, тип бурятский, но мне кажется, что они намного красивее их, глаза открытее. Они очень трудолюбивы. Когда я ехал на Талую, то не встретил ни одного крестьянина в поле, ясачные и буряты все работают, городят изгородь и очень хорошо (прямую). ... В Талой хорошо живут. В доме у мельника дети, все буряты, как есть, мать не бурятская. Ясачные строят дома с печами, зимой иногда живут, летом не удержать, живут в юрте»46.
Буряты, жившие в непосредственной близости к русским селениям, быстро оценили выгоды, получавшиеся от более продуктивного, чем скотоводство, земледелия, и постоянно увеличивали запашки. Как писал тот же Кропоткин:
«Где есть условия для... скотоводства и нет под боком русских, которые на деле показали бы выгоды хлебопашества, там оно идет у бурят довольно плохо, и не мудрено, что Торские братские (буряты Торской степи. —
Д. М.) пашут по тридцати человек в одном поле (3-5 десятин) в то время, как их соседи Тункинские братские (здесь: буряты, жившие вблизи большого русского села Тунка. — Д. М.) засевают по 5, даже по 10 десятин»47.
С середины XIX века охота, прежде по своему хозяйственному значению занимавшая у бурят второе место после скотоводства, постепенно уступает свои позиции земледелию. Уже тогда было отмечено, что «Главный промысел инородцев — звероловство, особенно добыча белки и соболя... очень скудно окупает промысловый труд и расходы по ней, почему в некоторых местах она начинает заменяться отхожим промыслом и хлебопашеством»48. В 1864 году в Тункин-ском ведомстве с хлебопашеством была знакома только четвертая часть бурят49. А по рассказам информаторов, в начале XX века земледелием занималась уже основная часть бурятского населения Тунки (за вычетом окинских и мондинских бурят). В Закаменском ведомстве под посев в 1845 году было приготовлено, как мы помним, ничтожные 76,5 десятин земли, в начале же XX века пашни здесь занимали 3306 га50. По сведениям Рукавишникова, восточная (нижняя) часть Закаменского хошуна, в которой на долю бурят приходилось до половины населения, являла собой переходный от скотоводства к земледелию район, западная — оставалась скотоводческой51.
Естественно, что увеличение пахотных земель в Присаянье происходило за счет уменьшения пастбищ и сенокосных угодий, что не могло не сказаться на численности поголовья и видовом составе скота. Хотя в изучаемый период и наблюдался общий рост поголовья за счет появления новых хозяйств, количество скота в отдельно взятых хозяйствах все равно уменьшалось. Характерно, что в первую очередь сокращалось поголовье лошадей и овец, то есть животных, наиболее подходящих к кочевому образу жизни. Зато с 1870-х годов у тун-кинских бурят начало развиваться свиноводство, причем довольно быстрыми темпами. К примеру, если в 1874 году свиней у них насчитывалось 238 голов, то через четыре года — 124152. По сути, этот факт можно оценивать как показатель перехода к полной оседлости.
Близость Иркутска позволяла бурятам Присаянья вести торговлю скотом с городскими скотопромышленниками. Как правило, на продажу откармливали волов. Некоторые домохозяева, в частности санагинские буряты, продавали их в год до 50 голов53. В незначительных количествах на продажу шло коровье масло54. В 1864 году расценки на скот были следующие: лошадь стоила 15 рублей, олень —
го — 7 рублей55. В документах Тункинской степной думы за 1878 год отмечалось, что «гильдейской торговли в ведомстве нет. Инородцы же ведут мелкую торговлю с пограничными караулами и Монголией, променивая туда пушнину и хлеб на скот, чай и прочее. Четверо же из здешних бурят ведут торговлю с Монголией... доставляя туда мануфактурные, скобяные и кожевенные товары, а оттуда приводят рогатый скот и овец»56.
Интересно, что часть тункинских бурят в зимнее время занималась экспортом чая из улуса Удунги Селенгинского округа Забайкальской области в Иркутск. С конца ноября до конца декабря, с прекращением навигации по Байкалу, инородцы (преимущественно «ясачные») в количестве 100—120 человек на санях уезжали в Удунгу. Подвозчикам платили от 2,5 до 3 рублей с места. Получавшийся таким образом доход был ничтожным, так как извоз осуществлялся один раз в году и на одну лошадь с санями полагалось всего четыре чайных места. Далее, ежегодно около 300 тункинских бурят нанимались на Ангарский рыболовный и другие промыслы (к сожалению, в архивных материалах не сказано, на какие именно) в Алар-ское ведомство Балаганского округа, где они за сезон получали от 60 до 90 рублей. Спросом у искавших заработка пользовались также золотые прииски, открытые в Тункинском ведомстве: на них рабочие получали 80—110 рублей в год57.
Одним из наиболее важных новшеств в хозяйственной деятельности скотоводов-бурят стала организация борьбы с эпизоотиями крупного рогатого скота. Последствия эпизоотий вызывали беспокойство у властей, поэтому они готовили и рассылали циркуляры, правила и указания для предотвращения массовых заболеваний ско-та58. В Забайкальской области и Иркутской губернии были введены жесткие санкции к хозяевам, не проинформировавшим местные власти и полицию о появлении признаков заболеваний. Предназначенный на убой скот проходил строгий санитарно-эпидемиологический контроль. Все животные должны были осматриваться ветеринарным врачом, зараженных животных изолировали. За выполнением распоряжений властей следило полицейское управление59. Особенно эффективной мерой борьбы против распространения массовых эпизоотий в конце XIX — начале XX века стала вакцинация скота. Ветеринары и специально обученные санитары выезжали в места распространения болезней и проводили профилактические прививки. Эти мероприятия способствовали сокращению очагов эпидемии и сохранению поголовья60.
Изменения в хозяйственной деятельности населения Восточного Присаянья, совершались ли они стихийно или были инициированы имперскими властями, не затронули собственности коренных жителей на скот и потому не подрывали основ местных скотоводческих традиций. Несмотря на рост хозяйств, освоивших земледелие, скотоводство продолжало оставаться системообразующей отраслью экономики кочевников Южной Сибири, чей опыт конца XIX — начала XX века дает нам яркий образец культурной адаптации и к специфическим условиям субаридной экосистемы, и к тем сигналам и вызовам, которые посылала им более развитая экономика государства с преимущественно оседло-земледельческим населением.
ПРИМЕЧАНИЯ
3 Вайнштейн С. И. Указ. соч. С. 73
