Спросить
Войти
2012.04.001_
ОБЩИЕ ВОПРОСЫ
В центре внимания Сэмюэла Мойна, профессора истории в Колумбийском университете, - видный германский историк Гер-хард Риттер (Gerhard Ritter, 1888-1967) и поворотный момент в его карьере, когда в ноябре 1948 г. он отправился в Базель, чтобы прочесть лекцию о правах человека. Лекция, опубликованная в немецком историческом журнале «Historische Zeitung», была первой и долгое время единственной профессиональной попыткой проследить истоки послевоенного обращения к проблеме прав человека. Эта проблема тогда активно обсуждалась в ООН и вскоре Генеральной Ассамблеей была принята Всеобщая декларация прав человека.
Г. Риттер - автор многочисленных научных трудов и статей по различным вопросам истории, биографий Лютера, Фридриха Великого, Гнейзенау и др. Будучи искренним приверженцем протестантизма, Риттер решительно отверг нацизм, и сразу же после образования Бекентнискирхе, конфессиональной церкви, присоединился к ее деятельности. Риттер был близок к кругам консервативного сопротивления нацистскому режиму. Входил во Фрайбургскую группу, организацию консервативных националистов, целью которой было свержение гитлеровского режима в стране. После провала заговора против Гитлера в июле 1944 г. он был арестован и провел шесть месяцев осени и зимы 1944-1945 гг. в Берлинской тюрьме. Риттер был освобожден из тюрьмы частями Советской армии. Он умер 1 июля 1967 г. во Фрайбурге.
Вместе со своим близким другом Карлом Фридрихом Герде-лером Риттер представлял будущую Германию как миролюбивого партнера в европейском сообществе. Он стал писать о правах человека лишь в конце 40-х годов, когда снова вернулся к преподаванию в университете Фрайбурга, где играл видную роль в возрождении и переориентации западногерманских исторических исследований. В 1948 г. он поставил проблему прав человека в контексте широкого исторического исследования: «Едва ли какая-либо другая тема политической истории затрагивает столь непосредственно животрепещущие проблемы жизни нашего настоящего» (с. 62). Риттер писал, что его собственные германские предки еще в 1789 и в 1848 гг. воспринимали права со всей серьезностью, хотя чрезмерная увлеченность столь абстрактным и нереальным предметом до недавнего времени казалась просто забавной, но времена меняются. «Ибо мы только что пережили реальность без человеческих прав... Теперь мы знаем: от веры в то, что права человека существуют, от факта, что они являются реальностью, а не простой программой, зависит не что иное, как продолжение существования западной культуры» (с. 62). Так Риттер с самого начала отметил, что речь шла о консервативной защите старых истин, а не о прогрессивном улучшении мира. «Права человека» не означали ни обязательства гуманизации мировой политики с помощью мирового законодательства, ни поддержки какого-либо движения; взамен этого они требовали признания моральных ограничений в политике.
Г. Риттер настаивал также, что новое признание решающей роли прав человека как «основной характеристики западной цивилизации в противовес тоталитарному государственному рабству» означает преобразование прежних политических позиций и призвал к переформулированию консерватизма. «Было бы неверно забывать об их буржуазном происхождении, однако это было продиктовано не столько стремлением к самозащите буржуазии, ищущей политического комфорта, сколько в высшей степени идеалистическими побуждениями» (с. 63). Прежние попытки германских националистов высмеять их как изобретение английских и французских «лавочников» должны быть отвергнуты. Отныне права человека обрели центральное место в политике, и их следует
рассматривать как наследие общей христианской и западной идентичности.
Тем не менее, продолжал Риттер, история показывает, что права человека - относительно недавний проект западной цивилизации. В первые послевоенные годы он защищал эти права как последнюю генеалогическую связь европейцев с их христианским прошлым. Она обеспечивала континентальное и трансатлантическое духовное единство, что было весьма важным перед лицом материализма советского Востока.
Г. Риттер не случайно выбрал Базель местом прочтения своей лекции о правах человека. Национальный миф германского народа подвергался в то время усиленной ревизии, и именно в Базель, связанный с именем Якоба Буркхардта, философа XIX в., критически относившегося к историографии «торжествующего прусского государства», многие совершали паломничество. В том самом 1948 г. историк Фридрих Майнеке опубликовал свои размышления по поводу контраста между Берлином и Базелем, Ранке и Буркхардтом, а также о разрыве Германии с космополитизмом Просвещения, на смену которому пришел национализм.
Важно отметить, что ранее Риттер особенно поддерживал разделение, которое Лютер проводил между моралью в человеческой жизни и в политике. Вслед за творцом Реформации Риттер полагал, что опора на нравственные критерии в политической деятельности не только изначально неверна, но даже опасна. В книге «Государство силы и утопия»1 историк занял четкую антианглийскую позицию, которая настолько отвечала духу нацистской пропагандистской машины, что, несмотря на войну, книга в 1943 г. вышла сразу третьим и четвертым изданиями. Риттер исходил из геополитической трактовки принципиальной противоположности германского «континентального» и британского «островного» мышления. Первое открыто и честно, в духе Макиавелли, признает жестокость политики, второе, идя по стопам Т. Мора, прикрывает эту жестокость лицемерными рассуждениями о гуманности, справедливости и демократии. Английский империализм, в отношении которого Риттер высказал ряд справедливых суждений, изображен им как особенно пагубный для Европы.
В последующих изданиях «Государства силы» (1943) Риттер смягчает резкость формулировок, его оценки становятся более сдержанными, начинает явственно звучать призыв к нацистскому руководству подумать, пока не поздно, о приемлемом для Германии мире. Тем самым Риттер начал постепенно поворачивать к идее сближения с Западом, идя в этом отношении по стопам Май-неке. Образно выразил эту общую для большинства немецких историков тенденцию еще в 1920-е годы идеолог консерватизма Артур Мёллер ван ден Брук: «Мы были германцами, мы являемся немцами, мы будем европейцами» (с. 70).
В послевоенных трудах Риттер пытается примирить Макиавелли и Томаса Мора. Согласно его выводу, мораль нуждается во власти и должна считаться с ней. «Без помощи со стороны реальной власти, - утверждал Риттер, - никакой идеал не выживет в сфере силовой политики» (цит. по: с. 75). А если так, то «моральный кодекс не может оставаться самодостаточным и абсолютным». Макиавеллист должен считаться с утопией, а не наоборот, и этот урок применялся на послевоенной сцене, поскольку на повестке дня стояла морализация политики.
Первый диспут по истории прав человека состоялся на страницах литературного приложения к «Times» «Times literary supplement». В ответ на похвалы статье Риттера в «Historische Zeitschrift» (март 1950 г.) историк Барраклоу, искавший в средневековом прошлом Германии объяснение ее современных заблуждений, выразил обеспокоенность реакционными и националистическими тенденциями в новом журнале. Он обвинил Риттера в стремлении «доказать, что идеи прав человека, исторически развившиеся в Англии и Франции, и либеральная парламентская демократия, наступившая вместе с ними, являются историческим источником тоталитаризма» (с. 77). Сильно задетый, Риттер написал своему критику, указывая на полное непонимание им своих взглядов. «Как я объяснил на первой странице, - отметил он, - я желал противопоставить традиционному скептицизму относительно германской истории практическое значение так называемых прав человека» (с. 78). То, что ряд критиков, таких как Барраклоу, упрекали Риттера в том, что он придерживается националистических традиций германской историографии, вполне понятно. Гораздо интереснее отметить, пишет Мойн, что если Риттер выступал за необходимость соединить силу
с моралью, то вовсе не из апологии национализма. В Америке и в Англии не менее чем в Германии понимали, что реальная власть обеспечивает рамки для морализма. Так и сегодня Обама взывает к христианскому реализму, объясняя, почему он должен вести войны. Риттер был единственным для своего времени историком прав человека, и возможно от сознания, что его страна пошла неправильным путем, стремился сочетать христианский реализм с приверженностью новым «правам человека». Не отвергая их как наивный оптимизм, он утверждал, что, подобно всем идеалистическим моральным устремлениям, права человека были двойственны по смыслу, поскольку они зависели от политиков в ходе претворения в жизнь во внутренних и международных делах. Риттер сознавал, что они накладывают ограничения на государства, и, кроме того, обращение к подобным нормам освящает опасные «крестовые походы за идеалистические цели». Став первым историком «прав человека», он сознавал все трудности неизбежной, хотя и опасной связи между моральными устремлениями и реальностями власти.
Т.М. Фадеева
В монографии Е.В. Бадаева рассматривается формирование исторической концепции Николая Иосифовича Конрада, его вклад в развитие исторической науки. Е.В. Бадаев показывает развитие взглядов и идей востоковеда в связи с изменяющимися обстоятельствами жизни. Монография состоит из введения, двух глав («Идейно-теоретические основы научного мировоззрения И. И. Конрада», «Эволюция взглядов Н.И. Конрада в 1940-1960-х годах»), заключения, приложения (отрывки из работ и писем ученого).
Книга Е. В. Бадаева основана на широком круге источников: опубликованных работах Н.И. Конрада; протоколах выступлений на заседаниях Отделения литературы и языка АН СССР; эпистолярном наследии; опубликованных и неопубликованных воспоми-
