Спросить
Войти
СРЕДНИЕ ВЕКА И РАННЕЕ НОВОЕ ВРЕМЯ
WARNER D.A. Ritual and memory in the Ottonian Reich: the ceremony of Adventus.// Speculum. - Cambridge (Mass.), 2001. - Vol. 76, № 2. - P. 255283.
Предметом исследования Дэвида А.Варнера, профессора истории, философии и социологии Академии дизайна Род-Айленда, стал ритуал «прибытия» в Оттоновской империи. То что ритуалы и церемонии играли важную роль в средневековом обществе, «делая невидимое видимым, а в видимом открывая более глубокий смысл, - пишет Д.Варнер в начале статьи, - уже стало в медиевистике своего рода общим местом». В ряде работ, посвященных ритуалам империи Оттонов, было вскрыто их предназначение: они не только служили наглядным воплощением существующих норм политической культуры, «правил игры», но формировали и закрепляли эти нормы. Следующим этапом в изучении ритуалов стали, по мнению Д.Варнера, осознание их неизбежной «публичности» и попытки проанализировать их с позиций зрительского восприятия. В данной работе развивается и расширяется это направление исследований.
Д.Варнера, как он указывает, интересовал не ритуал, а память о нем. По его мнению, процесс истолкования ритуала, начинавшийся в момент его совершения, продолжался и потом, и здесь вступали в действие механизмы исторической памяти.
Анализу этих механизмов в целом Д.Варнер посвящает начальный раздел своей статьи. В ходе истории, пишет он, память исполняет двоякую роль. С одной стороны, «она сообщает нам о существовании прошлого и дает толчок к тому, чтобы воссоздать его». В то же время «необходимость организовать и осмыслить элементы памяти рождает искушение пересматривать и изменять прошлое». «Память преобразует саму суть того, что хочет сохранить» (с.258). Духовные лица, оставившие нам свои рассказы о ритуалах оттоновских времен, продолжает Д.Варнер, были изначально необъективны. После утверждения новой правящей династии - Оттонов - историографы повсюду в королевстве, а особенно в Саксонии, встали перед необходимостью переосмыслить в свете происшедших перемен прошлое, настоящее и будущее своих общин.
Формируемая ими память служила тому, чтобы упорядочить прошлый коллективный опыт и дать ключ к осознанию нового опыта.
Имея дело с такого рода памятью, указывает Д.Варнер, полезней задаваться вопросом не о том, насколько данное описание соответствует реальности, а о том, каким образом рассказчик манипулирует деталями, чтобы придать ему иной, более глубокий, как ему кажется, смысл. Если судить с этих позиций, и вымысел обладает своей ценностью, ибо он позволяет яснее понять намерения автора и проследить его систему аргументации.
Задав таким образом общие принципы подхода к материалу, Д.Варнер обращается, собственно, к ритуалам «прибытия». Этот ритуал, замечает он, до сих пор анализировался с точки зрения воплощения в нем свойственных данному обществу представлений о королевской власти. Такая постановка проблемы кажется Д.Варнеру чересчур узкой. Из источников с очевидностью следует, что церемониальной встречи могли удостаиваться не только коронованные особы, но и папы, епископы, герцоги и другие знатные люди; аналогичные церемонии имели место и в отношении мощей святых или во время похорон высокопоставленных светских или духовных лиц. В силу этого автор статьи предлагает трактовать ритуал «прибытия» более широко.
Образцом для рассматриваемых церемоний на латинском западе, по мнению Д.Варнера, послужили чествования римских императоров и евангельский рассказ о входе Иисуса в Иерусалим. В большинстве случаев описания их, как и сам ритуал, призваны подчеркнуть могущество и достоинство «прибывшей особы», или ее особую святость и благочестие. Автор приводит в статье несколько примеров такого рода, в частности эпизод из биографии епископа Ульриха (923-973) Герхарда Аугсбургского, где описываются регулярные поездки епископа по своему диоцезу (епископ ехал в карете, в сопровождении светских и духовных лиц; повсюду при его появлении звонили колокола и народ выходил встречать его). Не менее показателен, считает Д.Варнер, и рассказ биографа архиепископа Хериберта Колонского о его возвращении в свою епископскую резиденцию после избрания в Риме: новоиспеченного архиепископа встречали клирики, а сам Хериберт возле городских ворот снял палий и все знаки своего сана и вошел в город босой, подобно Христу.
Но и сам ритуал «прибытия», и память о нем могли нести, как указывает Д. Варнер, и другую нагрузку. Так, в глазах средневековых
историографов несоответствие между церемониальными атрибутами и статусом встречаемого лица могло превратить ритуал из почетного в унизительный и даже оскорбительный. Автор приводит несколько взятых из источников примеров такого рода несоответствий. Людбранд Кремонский, желая показать тщетность и беспочвенность претензий Видо из Сполето (ум.894) на королевский трон, отмечает в том числе его непонимание важности ритуала, в частности ритуала «прибытия». Намереваясь посетить Метц, Видо сообщил через вестников о своем приближении, рассчитывая в городе на надлежащую встречу. Епископ Метца начал приготовления, но посланцы Видо заявили, что король не против сократить церемонии на треть, если за это ему дадут коня. Епископ же, как рассказывает Людбрант, ответил, что негоже иметь королем человека, который готов удовлетвориться сокращенной церемонией.
Другой аспект использования ритуала «прибытия» в формировании коллективной памяти, на который указывает Д.Варнер, состоит в том, что порой такого рода рассказы оставались для клириков единственным способом выразить свое отношение к светским властям. Оттонианские короли видели в возможности быть принятыми в религиозных общинах, особенно в имевших тесные связи с прежней династией, важное доказательство собственной легитимности. Клирики рассматривали королевское посещение как акт признания, возвышавший их над другими общинами и внушавший надежду на получение особых привилегий. Но не всегда, отмечает автор статьи, это оказывалось так. Ошибки в выборе «покровителя», совершенные когда-то, ставили историографов перед тяжелой проблемой. Д.Варнер дает несколько примеров того, как эта проблема решалась.
Бруно Кверфуртский, рассказывая о посещении императором Оттоном III скита Ромуальда (недалеко от Рима), сетует, что «мирная жизнь отшельников нарушилась и скит перестал быть местом благочестивого уединения». То, что император действовал из лучших побуждений, не меняет дела. Бруно писал, отмечает Д. Варнер, уже после смерти Оттона III, когда все его начинания потерпели крах. И его рассказ несет в себе некую квинтэссенцию случившегося - благие намерения и удручающие результаты.
В качестве еще одной иллюстрации сказанного Д.Варнер сравнивает два рассказа о событиях, имевших место в то время, когда баварский герцог Генрих Сварливый, назначенный регентом при
малолетнем Отгоне III, пытался претендовать на трон. Одно описание содержится в анналах общины канонисс Кведлинбурга, другое оставил Титмар, епископ Мерзебургский. Оба рассказа, как указывает Д.Варнер, составлены, когда Генрих отказался от всех своих претензий, мало того -уже после смерти Оттона III, когда сын Генриха Сварливого взошел на трон под именем Генриха II. Согласно Титмару Мерзебургскому, Генрих Сварливый в момент «бунта» посещал на пасху Кведлинбург и удостоился там королевских почестей. Однако кведлинбургский анналист ничего об этом не говорит, зато описывает появление в Кведлинбурге новых «регентш» - бабушки, матери и тети малолетнего короля. Д.Варнер считает причиной такого «умолчания» то, что среди тех, кто оказывал баварскому герцогу королевские почести, были и канониссы общины. Сохранять этот факт в коллективной памяти значило давать повод к сомнениям в правильности прошлого опыта, заключает Д.Варнер, и хронист предпочел изъять его.
Таким образом, как сами ритуалы «прибытия», так и память о них могли служить разным целям, часто весьма далеким от тех, что предполагались изначально.
З.Ю.Метлицкая
