Материалы к биографии В.И. Вернадского: детство и юность

В 1953 г. в ГЕОХИ им. В.И. Вернадского АН СССР был открыт Кабинет-музей В.И. Вернадского. Первым хранителем Кабинета-музея стала А.Д. Шаховская - секретарь В.И. Вернадского, дочь его ближайшего друга со студенческих лет, князя Д.И. Шаховского - внука декабриста Ф.П. Шаховского, земского деятеля Ярославской губернии, министра Государственного призрения во Временном правительстве, в начале 1920-х годов служившего в кооперации, арестованного в 1938 г. и расстрелянного в 1939 г. 6 августа 2004 г. из архива Елизаветы Михайловны Шик (род. 1926 г.) В.П. Волкову была передана небольшая по объему (63 машинописных страницы на пожелтевшей от времени бумаге) неопубликованная рукопись А.Д. Шаховской с пометками неизвестного редактора карандашом, вставками и исправлениями чернилами А.Д. Шаховской. Мы дали этой рукописи условное название <А.Д. Шаховская. Материалы к биографии В.И. Вернадского>. В.П. Волков часто обращался к этой рукописи в работе над дневниками В.И. Вернадского, высоко ее ценил в качестве первоисточника и хотел, чтобы эта рукопись была опубликована и вошла в научный оборот. Рукопись состоит из трех частей. I. Семья и раннее детство. II. Переезд в Петербург. Гимназия. III. Университет. Я получил эту рукопись от В.П. Волкова 30 мая 2012 г. для ознакомления с ней, приведения ее к электронному виду, редактирования и подготовки к печати. Во время отпуска я выполнил эту работу, и В.П. Волков собирался отредактировать рукопись, подготовить к ней указатель имен. Однако В.П. Волков внезапно и неожиданно заболел и 15 декабря 2012 г. ушел из жизни. Мне пришлось завершать это важное начинание. Воспроизведен весь текст машинописи. Перечеркнутые чернилами места текста выделены косыми скобками. Квадратными скобками отмечены правки чернилами А.Д. Шаховской. Правки неизвестного редактора карандашом выделены угловыми скобками.

В.С. Чесноков

ученый секретарь Комиссии по разработке научного наследия академика В.И. Вернадского при Президиуме РАН

Материалы к биографии В.И. Вернадского: детство и юность**

I. Семья и раннее детство

Шаховская

Анна Дмитриевна

(1889 - 1959)*

Владимир Иванович родился в 1863 г. «Это был год польского восстания» - так писал он сам глубоким стариком, указывая дату своего рождения. Это был жестокий год, когда русское самодержавие душило дерзкую попытку поляков воссоединить свою раздробленную страну и возвратить ей независимость. Восстание было подавлено в следующем 1864 г. и началась жестокая расправа: казни и ссылки повстанцев, опустошение польских городов и неумолимая «русификация» Польши. Недаром особенно рьяный русский администратор - [генерал-губернатор Северо-Западного края М.Н.] Муравьев получил прозвище «Муравьев-вешатель». И в ответ на жестокости росла и укреплялась в Польше ненависть поляков к

Анна Дмитриевна Шаховская

«москалям».

А ведь только за два года до того, 19 февраля 1861 г. прогремел на всю страну Манифест освобождения крестьян и пало, наконец, позорное для России вековое рабство. Об этом писал еще Пушкин, за это отдавали свою жизнь декабристы и, наконец, это свершилось. Давно жданная, давно подготовленная, уже сильно запоздавшая реформа получила, наконец, свое осуществление. И другие реформы были введены в эти годы, в первое десятилетие царствования Александра II. В 1864 г. было введено «земство» - это было зачаточное, находящееся в руках помещиков местное самоуправление. Крестьяне туда попадали только как отдельные единицы.

Была проведена и «судебная реформа», был введен гласный суд с участием представителей общественности - «присяжных заседателей», суд, который через 15 лет нанес неожиданный удар самому самодержавию. Присяжные заседатели оправдали революционерку Веру Засулич, которая стреляла в генерал-губернатора Трепова и тяжело его ранила. Засулич эмигрировала заграницу. И одновременно с этими реформами тот же «царь-освободитель» жестоко расправлялся с поляками, боровшимися за независимость Польши. Таково было самодержавие. Одной рукой оно давало, другой брало. Оно всегда с угрозой держало оружие. И давало-то иногда потому, что если не дашь - сами возьмут. И держало оружие наготове, так как боялось, что «государь», хоть и «горячо любимый», но безоружный, не уцелеет.

Недаром писал революционер Лавров в зарубежном нелегальном журнале «Вперед!», обращаясь к Александру II: «Ваше величество, вы ходите иногда по улицам. Если навстречу вам попадется образованный молодой человек с умным лицом и открытым взглядом, знайте, это ваш враг».

Недаром уже с 1857 г. несся из Лондона зов «Колокола», который издавал А.И. Герцен и девизом которого было: «Зову живых» - [«Vivos voco»]. И все последующее десятилетие обострялась борьба с революцией и страх революции становился все более реальным. Никакие репрессии, никакая охрана не спасли Александра II. Он был убит бомбой 1 марта 1881 г. и гранитная мостовая С.Петербурга, - нарядной столицы с пышными царскими дворцами и садами, со статуями царей и цариц, обагрилась его кровью/.

Владимир Иванович родился [в 1863 г.] в С.-Петербурге на Миллионной улице ночью 28 февраля в семье профессора Ивана Васильевича Вернадского [(1821-1884)]. Отец его - крупный экономист, принадлежал к цвету русской интеллигенции. В момент рождения Володи он был уже не молод, ему было уже 42 года. Его знали не только в России, но и заграницей. Он читал лекции в С.-Петербургском Александровском лицее, издавал несколько лет экономический журнал, выпустил ряд книг и статей. <Он уже много пережил: три года тому назад он потерял первую, горячо им любимую жену, помощницу его в работе, оставившую ему единственного сына, болезненного, хилого, но богато одаренного мальчика. Ему было [11] лет, <когда

Шаховская Анна Дмитриевна (1889-1959), дочь Дмитрия Ивановича Шаховского, литератор, секретарь Петра Алексеевича Кропоткина в последние годы его жизни, с 1938 по 1945 годы -секретарь Владимира Ивановича Вернадского, хранитель мемориального Музея В. И. Вернадского.

Публикуется впервые. Предоставлено Комиссией по разработке научного наследия академика В.И. Вернадского при Президиуме РАН. Текст, особенно в начале, имеет стилистические особенности и идеологические коннотации, характерные для времени написания.

Мать В.И. Вернадского -Анна Петровна Вернадская (1836-1898),урожденная Константинович, ссыном Володей. 1864 г.АРАН.Ф.518. 0П.2.Д.124.Л.4.

Отец В.И. Вернадского -профессор, экономист Иван Васильевич Вернадский (1821-1884). 1880 г. АРАН. Ф.518.0П.2.Д.125.Л.21.

отец вступил во второй брак>. Рождение второго сына наполняло сердце отца радостью и надеждой. <Он надеялся, что этот мальчик> будет здоровее и счастливее старшего брата. Иван Васильевич надеялся на новую счастливую семейную жизнь>. <Жизнь не баловала Ивана Васильевича; детство было тяжелое, юношество полно напряженного труда и только благодаря неустанной энергии и блестящим способностям он достиг своего положениях

Не меньше радовалась сыну и мать - Анна Петровна. Она была моложе мужа на 16 лет, ей было 26 лет. <Урожденная Константинович, из семьи военного (отец ее был генерал), она впервые вступила в брак>, /Володя был ее первенец/.

Своего мужа она знала с ранней молодости. Они оба были киевляне. Он бывал у них в доме еще студентом, потом молодым профессором. Он ей очень нравился тогда и ее искренне огорчила его женитьба на петербургской барышне, которая к тому же приходилась ей родственницей. За десять лет этого первого брака Анна Петровна изредка видела его в Петербурге. А когда он овдовел, и она встретила его надломленного горем, <изнемогавшего от одиночества>, она быстро и решительно подошла к нему и победила его сердце, стала его женой.

<Еще свежа была память о первой жене, еще печатались посмертные ее книжки (она, как и муж, была писательницей), а> весной 1862 г. (так рассказывала сама Анна Петровна), они с Иваном Васильевичем «пошли гулять пешком, зашли в церковь и повенчались. Знакомых свидетелей не было. Затем пошли к фотографу и снялись».

/<Не так, совсем не так происходил первый брак Ивана Васильевича с Марией Николаевной Шигаевой, за 12 лет до этого, в 1850 г. Это тоже было весной, в Петербурге, в Преображенском Лейб-гвардии соборе. Но тогда все было торжественно, нарядно, красиво. Шафера со стороны жениха и невесты, венчальное платье и цветы, катера, званый обед, поздравления родных и друзей; все как тогда было принято/. Этот брак сулил молодым полное счастье. И это счастье было>.

Сам Иван Васильевич так писал в своем дневнике об этом: «Я встретил ее по возвращении из-за границы и полюбил это чудное дитя, лишенное предрассудков своих лет и своего сословия. Она тоже полюбила меня и с согласия отца, 30 апреля 1850 г. состоялся наш брак. Скромная, безмерно любящая, любознательная. С поразительно вдумчивым умом. С отсутствием всего напускного, всякой тени предрассудков, она мне подарила счастье, на которое я не мог рассчитывать».

<И сейчас, над колыбелью первого сына от новой жены, Иван Васильевич невольно быстро пробежал мыслью всю свою жизнь>.

Он был украинец. <Детство его прошло в Киеве>. Отец его штаб-лекарь Василий Иванович Вернадский (1769-1838) выбился, благодаря своим дарованиям и энергии из простой священнической семьи казацкого происхождения.

Анна Дмитриевна Шаховская

/Многие годы своей жизни он провел в военных походах. Он принимал участие в переходе через Альпы с Суворовым, был взят в плен маршалом Массеной, и был награжден орденом Почетного Легиона за то, что он относился с одинаковым вниманием к раненым, как к русским, так и к французам. Мать его Екатерина Яковлевна, урожденная Короленко, имела четверых детей - трех сыновей и одну дочь, но из всех детей выжил только он один, младший сын Иван. Два старших сына умерли взрослыми, сестра в раннем детстве. Эта смерть детей наложила мрачный отпечаток на жизнь всей семьи и из детства Вани это как-то особенно запомнилось ему. Смерть старшего брата Харитона, когда Ивану было 12 лет, а Харитону - 17, Иван хорошо помнил.

Он помнил, как от него пришло письмо, помнил дрожащий почерк, буквы с завитками, крупные заглавные строки: «Дражайшие родители, Папенька и Маменька». Дальше шло: «Правосудное небо раздает каждому свое, и я с терпением переношу свою болезнь. Не беспокойтесь нисколько обо мне; ибо тут в клинике самой лучшей из Академии медицинской, меня лечат и студенты смотрят и перевязывают - лекарства внутрь здесь отличные...»

В конце письма Харитон писал ему, Ванечке: «А тебе, любезнейший братец, желаю самого лучшего успеха в науках и здоровье - Геркулеса!». Это письмо от него пришло 4-го ноября, а потом узнали, что как раз в этот день, 4-го ноября он умер/. Это первое горе запомнил Ваня на всю жизнь. В предыдущем письме своем Харитон писал ему: «Любезнейший Ванечка! Не печалься, что я нездоров; будь здоров, учись и все будет хорошо. Прощай. Много писать нельзя! Твой брат, Харитон Вернадский».

Ваня действительно учился отлично. В 1837 г., 16 лет, не окончив еще Киевской гимназии, он, с разрешения директора, держал экзамен в Киевский университет Св. Владимира и был туда принят. И здесь он был одним из лучших студентов и получил золотую медаль за представленное им сочинение. Еще студентом он потерял отца, в живых из всей семьи теперь осталась одна мать.

В 1841 г. Иван Васильевич окончил Киевский университет и в том же году он начал свою служебную деятельность и самостоятельную жизнь. Он был назначен старшим учителем словесности в Каменец-Подольск. <На акте новый учитель выступил с яркой речью: «Значение славян в жизни Европы»>.

Но служба в Каменец-Подольске <продолжалась недолго>. Уже через год Ивана Васильевича вызывают в Киев, где он получает место учителя русской словесности во 2-ой Киевской гимназии и в том же году университет выбирает его на кафедру политической экономии и /< о счастье!)>/ командирует заграницу на три года: в Германию, Францию, Англию, Бельгию и Голландию.

Иван Васильевич помнил, как ликовала его душа, какое нетерпение его брало поскорее отправиться!.. Как он не мог удержать [довольной] улыбки при встрече со знакомыми.

Наконец он в Берлине. Его принимают в университет, он слушает лекции. Особенно увлекали его лекции по географии К.

Николай, брат В.И. Вернадского, (1851-1874). 1873г. АРАН. Ф.518.0П.2.Д.126.Л.2.

В.И. Вернадский с сестрами Ольгой и Екатериной в годы обучения в Петербургском университете, 1881 г. АРАН. Ф.518.0П.2.Д.110.Л.2.

Володя Вернадский 1867 г.

Риттера. Записи этих лекций - аккуратная тетрадочка, написанная ровным красивым четким почерком, хранилась у него всю жизнь.

В конце 1844 г. он уже перебрался в Париж. Он слушал лекции Бланки, посещал заседания палат... Он присматривался к политической жизни... Во Франции готовилась революция.

Здесь он получил известие о смерти матери, единственном, последнем близком ему человеке. Его потянуло домой, в Киев. Но нет! Какой смысл ехать, когда все уже кончено. Он совладал со своим горем, продолжал занятия, а летом он поехал в Италию, о которой давно мечтал. Здесь он наслаждался памятниками архитектуры и искусства - памятниками строгого мрачного средневековья, памятниками солнечной античной красоты, блещущими радостью жизни. И думал, думал.

В 1845 г. Иван Васильевич в Лондоне, третьей европейской столице; здесь он сосредоточился на изучении своей специальности - политической экономии, познакомился с государственными учреждениями, с торговлей, изучил законы о бедных.

Много он увидел нового за эти три года. Он с горечью понял весь позор крепостного режима своей родины, всю глубину бесправия и невежества народа, всю грубость произвола правящих классов. Еще больше оценил он движение декабристов, их порыв к законности и свободе, еще больше захотел и сам работать в том же направлении.

Совсем новое, что он понял, это то, что двигают историю «массы» и что вся жизнь общества и страны развивается закономерно, а не по воле случая. Ему казалось, что он ощутил под собой твердый фундамент, что в его голове все укладывается в стройные ряды, что он понимает смысл всего окружающего.

Он помнил, как ему захотелось передать другим то, что он уразумел. Захотелось на родину. Но он был другой и родина была другая. И ни кого там не осталось родных. Как-то она его встретит? Как примут его ученые? Он готовил диссертацию на степень магистра: «О теории потребностей».

С волнением возвращался он в 1846 г. в Петербург, где сдал экзамены на магистра, а затем в Киев, где был «определен к исправлению должности адъюнкта по кафедре политической экономии и статистики» (так записано в его аттестате о службе).

В Киеве он побывал на могиле матери, позаботился об устройстве ее. Он был крайне огорчен и возмущен, узнав, что мать во время пребывания его за границей купила двух крепостных. <Кровь бросилась ему в голову от негодования. Как! Она не поняла, она -мать - не почувствовала ненависти сына к этому позорному рабству, его жажды скорейшего освобождения крестьян! Они никогда, слава Богу, не были помещиками и вдруг, на старости лет, завести крепостных. С этим он никак не мог примириться>.

В начале следующего 1847 г. он поехал в Петербург для защиты своей диссертации «О теории потребностей». Он знал, что она написана серьезно, что она - шаг вперед в экономике, и он лелеял

Анна Дмитриевна Шаховская

мысль, что удачная ее защита откроет ему двери для преподавания в С.-Петербургском университете. Но это не удалось.

Диссертацию не оценили и в Петербурге его не оставили. Приходилось возвращаться в Киев. А между тем в Петербурге его двоюродный брат, Евграф Максимович Короленко познакомил его с семьей Николая Петровича Шигаева и одна из его двух дочерей, Мария Николаевна, покорила его сердце. А надо было ехать в Киев и мечта о женитьбе рушилась.

Он писал в своем дневнике, уезжая из Петербурга: «Самая главная и, нужно сказать, самая мучительная мысль для меня была - это раскаяние, что я не объяснился с Мари Шигаевой. Что за чудная девушка! Это прямо клад для человека с таким характером, как я!».

В сентябре он выехал из Петербурга через Москву, где он пробыл несколько дней, жадно бегая по музеям, посещая лекции, театры. В октябре он пишет в дневнике: «Опять в Киеве, к большому моему сожалению». Здесь он начал чтение лекций. Пошли, дни, месяцы, годы работы, годы жизни холостяка с краткими, но яркими поездками в Петербург.

Только через три года, в 1850 г. жизнь резко изменилась. Он защитил докторскую диссертацию в Москве, перешел в Московский университет на кафедру политической экономии и обвенчался с Марией Николаевной Шигаевой. Ему было 29 лет, ей - 19.

Самая яркая счастливая полоса его жизни началась теперь. Широкая деятельность, печатные работы, чтение лекций, участие в обществах. А главное, Мария Николаевна была все время около, во всем принимала участие, во все входила. Спокойная, всегда углубленная в себя, она нередко давала удачный совет, умерявший его порывы, его горячность.

Незаурядная личность Марии Николаевны не раз отмечалась в литературе, в воспоминаниях ее современников. Вот как описывает ее В. Стасов в книжке, посвященной его сестре, которая также была видной общественной деятельницей, Н.В. Стасовой: «Одной из замечательных русских женщин была Мария Николаевна Вернадская (урожденная Шигаева). Жена очень известного тогда профессора политической экономии, женщина не только с высоким образованием, но еще одаренная истинно глубоким независимым умом. Это была первая русская женщина, писавшая по части политической экономии, которую она с самой молодости изучала со страстью». «Она была первой поборницей женского труда, женского равноправия».

Быт семьи так описывает в письме один из друзей Ивана Васильевича: «В Москве они вели довольно скромную однообразную жизнь, имея самый ограниченный кружок знакомых, которые бывали у них не особенно часто. Но молодая женщина, не взирая на свои лета, не любила и не искала развлечений вне дома. Прелести семейного очага вполне удовлетворяли ее и скучать ей было положительно некогда.

Она понимала, что ей нужно много знать, много учиться, чтобы вполне добросовестно и честно выполнять святое призвание

Евграф Максимович Короленко (1810-1880)

Иван Васильевич Вернадский 1860 г.

матери, которой она готовилась быть. Таким образом, она проводила время разумно и деятельно. Она вместе с мужем много читала, толковала о разных предметах, занимавших ее ум; сначала ее мечты, к которым она была склонна, витали в сфере любимых ею средних веков, но потом, мало по малу она входила в мир несравненно более близкий и обыденный, благодаря благотворному влиянию мужа, который знакомил свою жену с лучшими авторами, русскими и иностранными, вводя ее таким образом в круг действительной реальной жизни. Под его руководством она также усердно занималась английским языком».

Скоро Мария Николаевна стала матерью: родился первенец и единственный сын Коля, миниатюрный, хрупкий, болезненный ребенок.

Иван Васильевич работал усиленно. Он много печатал, принимал деятельное участие в общественной жизни. Он был членом Географического общества, Общества сельского хозяйства. Но, кроме того, его командировали заграницу на статистический конгресс в Вену, и тут он стал членом статистических организаций в Лондоне и Бельгии, стал ученым в европейском масштабе.

Изучал он и свою родину. Летом 1856 г. он был командирован в разные губернии для подробного описания промысла бурлаков и для сбора сведений о заработках и промыслов рабочих классов. Книжки и статьи его появлялись почти каждый год. /<Заслуги его отмечались: его повышали в чинах, наградили орденом, а потом перстнем с изображением Высочайшего имени>/. Он шел в гору. А ведь еще дед его был простым сельским священником в Черни-говщине, а отец 14 лет ушел пешком в Москву тайком без разрешения отца, который хотел, чтобы сын, как и он, был священником. Отец проклял сына за ослушание и не хотел его больше знать.

Это - в далеком прошлом. А теперь Иван Васильевич стремился перебраться в Петербург, где было больше размаха его замыслам, и где была семья его жены. В 1856 г. он переводится из Московского университета в Петербургский педагогический институт. Вся семья переезжает в Петербург, и в том же году Иван Васильевич начинает издавать журнал «Экономический указатель», в котором принимает деятельное участие и Мария Николаевна. Но с этого же года она начинает прихварывать. К ней уже подкрадывалась «чахотка», как тогда называли туберкулез. Сырой «гнилой» климат Петербурга был ей опасен. Начинает болеть и Коля, той же болезнью, что и мать.

<Иван Васильевич тревожится. Он отвозит семью на лето на заграничный курорт, на воды. Болезнь как будто отступает и зимой 1858 г. Мария Николаевна еще работает. Она переводит книжку Гернье «Начала финансов». Эта книжка вышла уже после ее смерти. На следующее лето муж снова ее с сыном отвозит на курорт, сам же быстро уезжает: журнал ведь тоже его детище, нельзя его оставить, приходится разрываться между семьей и работой>.

В 1860 г. наступила развязка. 12 октября Мария Николаевна скончалась в немецком городке Гейдельберге, /<широко известном

Анна Дмитриевна Шаховская

своим старинным университетом>/. Ее везли на южный курорт Монтре, на границе Франции и Италии, но не довезли, она скончалась в дороге на руках у мужа. Похоронили ее в Петербурге. Свое горе Иван Васильевич выразил в некрологе, который был напечатан в маленькой и мало известной петербургской газетке: «Над свежей могилой дорогого для нас существа, вся жизнь которого отличалась беспредельной скромностью», - писал он, - «мы не станем расточать похвал, опошленных обычными некрологами. В них, впрочем, и не нуждается память тех, кто, как усопшая, оставались в продолжение целой жизни неизменно верны принятому ими правилу: не казаться, а быть. «Только те, которым судьба дала счастье быть близкими с ней, в состоянии настоящим образом оценить потерю. Только в семейном кругу открывалось все богатство ее природы, вся твердость и беспредрассудочность ее светлого ума, вся сила ее воли и вся нежность бесконечно, до самопожертвования преданного сердца».

Иван Васильевич помнил, с какой острой болью писал он эти слова, как слезы брызнули из глаз и как стало немного легче, когда слова легли на бумагу. /<Кончилась полоса счастья и снова наступило тяжелое одиночество, да еще забота и беспокойство о болезненном сыне, который остался 9-ти лет без матери>/.

Наступил 1861 г., год освобождения крестьян. Для Ивана Васильевича это был тяжелый год одиночества. К тому же начались неприятности с цензурой из-за журнала. В Цензурном комитете говорили, что «Вернадский, неистовствуя в своем «Указателе», дошел, наконец, до того, что начал ясно говорить о необходимости конституции в России. Часть членов Комитета предлагали закрыть журнал, другие стояли за выговор с предупреждением. [В марте 1861 г. «Экономический указатель» был закрыт по постановлению Цензурного комитета].

Еще через год, в 1862 г. встреча с Анной Петровной Константинович неожиданно захватила его сердце. Он почувствовал, что жизнь для него еще не кончена. /<И теперь стоя перед колыбелью новорожденного Володи, он чувствовал себя еще полным сил, полным энергии>/. Новый брак сулил ему новую жизнь. Анна Петровна цвела красотой и здоровьем. Молодое доброе полное лицо ее не имело ни одной морщинки. Певица с хорошим голосом (меццо-сопрано), веселая, но шумная и своенравная, она сразу внесла в серьезную жизнь мужа струю веселья, забавы и легкомыслия.

Постоянные гости, многочисленная родня, друзья и просто знакомые толпились по вечерам в квартире. Процветала музыка, составился импровизированный хор, который с неподдельным чувством исполнял народные песни и романсы лучших композиторов. Звучный голос Анны Петровны покрывал все голоса. Недаром она несколько лет до замужества пела в хоре Балакирева.

Сама обстановка в доме изменилась, появились вышивки (их художественно исполняла сама Анна Петровна), красивые безделушки, мягкая мебель, собачки. Иван Васильевич стал увлекаться шахматами.

Анна Петровна Константинович

Володя Вернадский в пять лет с сестрами-близнецами Екатириной и Ольгой

<Рождение Володи, ее первенца, наполняло обоих родителей бесконечной радостью>. Но он не долго оставался ее единственным сыном. Скоро у него появились две сестры-близнецы, Катя и Оля, хорошенькие девочки, так поразительно похожие друг на друга, что их часто путали. Даже сам Иван Васильевич иногда ошибался. В доме теперь прибавилось много детского шума, топотни, а иногда и слез и пронзительных криков. Степенная няня Александра Семеновна едва управлялась с детворой; чуть не доглядишь, или расшибутся, или что-нибудь набедокурят. Хватало хлопот и Анне Петровне, но она с улыбкой легко несла их, она была молода, сил было много.

Володя начал себя помнить с 5-летнего возраста. В его памяти не осталось следов от той катастрофы, которая разразилась в семье в конце 1867 г., когда ему не исполнилось еще пяти лет. Он не помнил, как уезжал отец на заседание Вольного экономического общества, как, уезжая он подошел поцеловать его и сестер (их в это время уже укладывали спать). Он безмятежно спал, зажав в руке игрушку, разметав кудряшки по подушке, когда в тот же вечер, пришли в дом чужие люди с серьезными даже испуганными глазами предупредить Анну Петровну, что с Иваном Васильевичем во время его речи на заседании случился удар, что его сейчас привезут. Он не знал утром, когда прижался к няне, сладко позевывая, что всю ночь в доме не ложились, что были доктора, ставили самовары для грелок, бегали в аптеку за пиявками. Он не заметил красных воспаленных слез няни.

Детская жизнь их шла по старому. Их кормили в положенное время, одевали для гулянья, после обеда укладывали спать. Им дарили игрушки, рассказывали сказки. Старались даже еще больше, чтобы им было хорошо, чтобы они не скучали и в то же время затаивали невольный вздох, незаметно смахивали неожиданно набежавшую слезу. Отец болел долго и тяжело, но жизнь его была вне опасности. Доктора обещали полное выздоровление, но предупреждали, что о возобновлении чтения лекций не может быть и речи, что нужна большая осторожность, <что он может заниматься только легкой работой>.

Положение семьи пошатнулось. Надо было много денег на лечение и на жизнь всей семьи, надо было оберегать Ивана Васильевича от всякого волнения, надо было подыскивать ему «легкую» службу, надо было заботиться о детях. И Анна Петровна мужественно старалась взять на себя всю тяжесть создавшегося положения.

<Весной - еще одна неприятность. Коля провалился на экзамене по латинскому языку. Ему было уже 17 лет, сам он так пишет в своем дневнике об этом: «Из-за латинского языка провалился в пух и прах; да не мудрено, ничего не делал. Одним часом все покончил. Все мои мечты рушились, все, подобно дыму, исчезло. Что мне делать я положительно не знаю. Бедный Папаша, какой это ему удар! Если я останусь здесь, у Гославских, то буду так заниматься, покуда сил моих хватит. В VI класс я перейду, и перейду наверное, постараюсь, чтобы выдержать экзамен как можно лучше»>.

Анна Дмитриевна Шаховская

Из денежных затруднений семья вывернулась продажей части земли и леса в имении Рязанской губ., которое досталось Коле от матери. <Была оказана и денежная помощь со стороны службы. Ивану Васильевичу было дано пособие на лечение. Его усердная «беспорочная» служба была оценена - ему был пожалован Орден Станислава 1-ой степени, «Звезда», как тогда называли>.

Для лучшей поправки отца решили поехать на лето в деревню, в именье Шигаевку Рязанской губ., полученное Колей от матери. Здесь Володя стал себя впервые отчетливо помнить. Из предыдущей жизни у него сохранились только некоторые отрывочные воспоминания-картины: посещение вместе с сестрами старой бабушки, <роскошное помещение>, угощение и маленькая ласковая старушка с морщинистым бледным личиком в каком-то совсем особенном шуршащем шелковом платье. Оно стояло как колокол.

Еще остались в его памяти балаганы на улицах Петербурга, и веселая картина приезда в Неву кораблей из-за границы. Они разгружались недалеко от них, и дети ходили смотреть это. В Шига-евке Володя впервые стал всматриваться в окружающую природу: цветы, деревья, поля. Он помнит, что он сорвал красивый красный цветок и понес Коле, чтобы узнать, как он называется. «Куколь» сказал Коля и взял цветок, чтобы его засушить и зарисовать.

К этому лету относится и первое тяжелое воспоминание Володи. Он боялся купаться и мать, думая побороть в нем эту детскую трусливость, насильно выкупала его. Он раскричался и долго не мог успокоиться, пока не заснул. Ночью мать проснулась от страшного крика. <Она прислушалась. Вот няня встала, что-то говорит... стало тихо. нет, опять крик>... Она накинула капот и побежала в детскую. На столике горел ночник, няня склонилась над кроваткой. Мальчик кричал во сне, кричал неистово, как- будто от чего-то ужасного. Он рассказал потом, что он видел пожар, бушевал огонь. Вот подходит к нему отец весь в огне и <о, ужас> вверх ногами. тут-то он и закричал от ужаса во весь голос. Володю, наконец, разбудили, успокоили. Долго еще он всхлипывал, вздрагивал. Мать взяла его, наконец, к себе в кровать, он угрелся и заснул спокойным сном. Но и после, от времени до времени, повторялись эти огненные сны, мучительно потрясавшие мальчика.

Еще одно детское раннее воспоминание - о скандалах за обедом. Они происходили неоднократно. Володя терпеть не мог никаких «внутренностей», как он их называл и никогда их не ел. Этому он остался верен и до старости. А мать требовала, чтобы дети ели все. И когда на стол подавали мозги или печенку, мальчик давился, краснел, слезы подступали к горлу, но съесть свою порцию он так и не мог. Хорошо, если сестры приходили на выручку и потихоньку от матери брали на свои тарелки его порцию, а если нет, то разыгрывалась бурная сцена, в которой Володя не поддавался ни увещеваниям, ни угрозам. Мальчика прогоняли из-за стола, но тарелку уносили не тронутой. Володя был упрям.

Владимир Вернадский, гимназист 1-й классической гимназии Петербурга. 1878 г. АРАН.Ф.518. ОП.2.Д.124.Л.2.

Первый класс 1-й Харьковской гимназии. (Владимир Вернадский сидит первый слева от учителей), 1873 г.

Лето в Шигаевке промелькнуло быстро, а к осени судьба семьи определилась. Отец решил взять место директора конторы государственного банка в Харькове, и вся семья должна была переехать в Харьков. Проститься с Петербургом! Тяжело это было обоим родителям. Иван Васильевич жалел о своей научной и издательской работе, <Анна Петровна об изысканном интересном обществе>. Но надо было соглашаться.

Ехали в Харьков через Москву по железной дороге до Белгорода, а дальше на лошадях. Белгород красивый городок с его действительно «белыми» меловыми горами врезался в память Володи, запомнился ему и въезд в Харьков. Это был типичный провинциальный город. Много садов, пустырей. Детям жилось здесь привольно. В распоряжение директора банка была отдана превосходная квартира в два этажа. Она примыкала к конторе, но можно было проходить в нее и отдельным и отдельным ходом со двора. Большая зала с балконом на улицу, кабинет отца с его библиотекой (отец любил книги и скупал их), спальня родителей. А наверху детские комнаты.

Главное и любимое местопребывание детей - садик, небольшой, но такой уютный с закоулками для пряток, с дырками в заборе, через которые так интересно было смотреть, что делалось снаружи, с кеглями, устроенными для отца и старшего брата. Рядом был большой сад при губернаторском доме. Игры, маленькие ссоры с сестрами, ушибы и царапины, увлекательные книги - все связано с этой квартирой и с этим милым садиком. Вспоминались еще летние поездки всей семьей в Полтаву. Там ежегодно бывала ярмарка, на которой было открыто отделение Харьковского банка. Отец ездил туда и брал семью. Это заменяло дачу.

Отец совсем оправился, он казался здоровым; уже в 1869 г., через два года после удара он решился на заграничную поездку, ездил он по делам и в Петербург. Сестры, Катя и Оля, хорошенькие, кудрявенькие, похожие друг на друга были неразлучны и очень дружны. Мать наряжала и баловала их. Они щебетали и играли целый день, им было весело вдвоем, и они ни в ком не нуждались. Володя - полненький, краснощекий, вихрастый, с серьезным взглядом синих глаз за эти годы страстно полюбил читать и держался особняком. С сестрами он не очень ладил, они любили его подразнить. Шутки повторялись одни и те же. Сестры уверяли, что у него на затылке есть «пятачок», где нет волос, а кругом этого пятачка поднимается его «хохол», который упрямо не хотел приглаживаться; дразнили его, что он родился 28 февраля, а если бы родился немного позже, то уже наступило бы 29 февраля и тогда его рождение праздновалось бы только один раз в четыре года, так как 29 февраля бывает только в високосный год, один раз в четыре года. Володя знал, что это шутки, «глупые шутки», как он говорил, но все же неизменно свирепел, краснел, а иногда даже бросался с кулаками и тут уже приходилось убегать, спасая свою шкуру. Володя был вспыльчив.

Анна Дмитриевна Шаховская

Няня Александра Семеновна продолжала жить у них. Когда она обижалась на Володю, она говорила: «Что же ты это, сударь! Ведь у нас теперь, слава Богу, не крепостное право». <И это «крепостное право» представлялось Володе чем-то ужасным>.

Старший брат Коля был уже студентом Харьковского университета, учился на юриста. Он мало обращал внимания на Володю, его занимала своя жизнь. Но иногда он «баловался» с Володей. А Володя, вечно сидящий за книжкой, уже с 8-9 лет прислушивался к разговорам взрослых и кое-что из них воспринимал. На всю жизнь запомнил он один случай: разговор отца с профессором Харьковского университета Д.И. Каченовским, только что вернувшимся из-за границы. Это было в большой комнате матери, разделенной надвое перегородкой из материи. Отец с Каченовским ходили взад и вперед по комнате, оживленно говоря про восстание гарибальдийцев и про франко-немецкую войну. Это был 1871 год. Володя, сидя на своем любимом месте, большой низкой тахте, смотрел только что полученный журнал «Ниву» с военными картинками. Вдруг отец позвал его; голос его звучал как-то необычно, торжественно и его слова на всю жизнь врезались в память Володи. «Мой отец, - сказал он, - думал, что я доживу до конституции, но я этого не думаю. Но я уверен, что вот Володя - то доживет до свободного строя в нашей стране».

До глубокой старости вспоминал Владимир Иванович эти слова отца. И был счастлив, что они сбылись, что он <дожил до> «величайшей социальной революции и нового социального строя».

Ряд ярких, но отрывочных воспоминаний сохранились в памяти Володи от поездки за границу на Международную выставку в Вене, когда ему было 10 лет. По настоянию матери поехали всей семьей, с детьми, с няней, с обрусевшей швейцаркой Елизаветой Карловной Дейш, которая должна была выполнять отчасти обязанности гувернантки, отчасти переводчицы. Выехали в конце мая, и, как принято в России, с большим багажом: с чемоданами и корзинами, с баулами и сумками, с запасом провианта, с дорожной посудой. Заняли целое купе. Володя всю дорогу не отходил от окна. Даже для еды он отрывался только на минуту, все было для него интересно.

Но на выставке в Вене он запомнил только дорожки, густо посыпанные речной галькой, да внешний вид павильонов. Больше осталась в его памяти Венеция, где они пробыли несколько дней. Прямо с вокзала надо было сесть в гондолу, чтобы ехать в гостиницу, и тут мать подняла целый скандал, не желая, боясь, ехать по воде. Она требовала извозчика.

Смешное и странное зрелище представляла в эту минуту семья Ивана Васильевича: громко спорящие взрослые, около них трое хорошеньких, но не по обычному одетых малышей и еще няня, гувернантка, носильщики - целая группа. Гондольер должно быть с презрительной усмешкой ждал, чем все это кончится. А отец сердился не на шутку: он терпеть не мог быть смешным, <а тут Анна Петровна прямо-таки оскандалила и его и себя. Точно она не знала, что Венеция - город, который стоит на воде и по нему ездят по

Николай Вернадский -студент Харьковского университета

Прага во второй половине XIX века

каналам в гондолах. И Володя-то это знает. Он искренно досадовал в эту минуту, что согласился на это семейное путешествие>.

Наконец, добрались до гостиницы. Мир между родителями постепенно наладился. А дети - дети наслаждались, они лежали на подоконнике и часами наблюдали, как появляется на канале гонд