Благодетель первого русского резидента в Речи Посполитой

УДК 327(091)+94(470)"16/18"+94(438)"16/18"

А. В. Богатырёв

БЛАГОДЕТЕЛЬ ПЕРВОГО РУССКОГО РЕЗИДЕНТА В РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ

Привлечение архивных ресурсов, геральдической и генеалогической литературы, а также иных источников дает возможность установить личность и биографические данные Яна Павла Шиговского. Как показали изыскания, он был одним из посредников в деле возмещения Польшей в 1677 г понесенных первой российской резиден-турой затрат. Демонстрируется вся сложность миссии, когда внутренние и внешние проблемы, сказавшиеся на Польско-Литовском государстве, затруднили осуществление финансовой операции. Это, однако, не остановило запущенного процесса, обстоятельства которого, возможные риски выясняются в рамках предлагаемой статьи. В том числе через исследование семейных традиций, прошлого Шиговских предпринимается

попытка объяснить причины в целом успешного завершения «трансферта», не последнюю роль в котором сыграли должностное положение Яна Павла и его личностные качества. Наряду с этим немалое внимание уделено образу действий шляхтича, обнаружению его потенциальных сообщников, полезных деловых связей. Достаточная оперативность выплаты из коронной казны, совершенной в довольно непростых условиях и позволившей посольству, несмотря на трудности, закупить необходимый инвентарь и провизию -в немалой степени заслуга именно Я. Шиговского.

A. V. Bogatyrev

BENEFACTOR OF THE FIRST RUSSIAN RESIDENT IN RZECZPOSPOLITA

The reference to archival resources, heraldic and genealogical literature, as well as other sources, makes it possible to establish the identity and biographical data of Jan PaweJ Szygowski. The study shows that he was one of the mediators in the compensation of Poland in 1677 incurred by the first Russian residence costs. The whole complexity of the mission, when internal and external problems affecting the Polish-Lithuanian state made it difficult to carry out the financial operation, is demonstrated. This, however, did not stop the process. Its circumstances and possible risks are clarified in the article. The analysis of Szygowskis&s family traditions and the background explains the reasons for the overall successful

completion of the "transfer", not the least role in which played the official position of Jan Pawel and his personal qualities. Along with this, considerable attention is paid to the manner of actions of the nobleman, the discovery of his potential accomplices, and useful business ties. Sufficient efficiency of payment from the crown treasury, executed in rather difficult conditions and allowing the embassy, despite the complications, to purchase the necessary inventory and provisions -to no small extent, is the merit of J. Szygowski.

Постепенное вхождение России в плеяду подлинно европейских держав сопровождалось, в том числе, реорганизацией дипломатических институтов, созданием системы дип-представительств, что, в свою очередь, влекло за собой новые проблемы. Не раз писалось о финансовых сложностях первого постоянного представительства Московского царства в Польско-Литовском государстве - резидентуры 1673 (1674) - 1677 гг. Василия Михайловича Тяпкина (например: [6, с. 509, 510; 1, с. 1537]). Видим их и в ходе возвращения резидента на родину. Русский историк XIX в. А. Н. Попов в свое время особенно указывал на пертурбации, связанные с получением в 1677 г. денежного возмещения расходов миссии и усугубленные своеобразным «разделением» казны Речи Посполитой - одна из «дач» была обещаГУМАНИТАРНЫЕ И ЮРИДИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

на королем Яном III Собеским из запасов Великого княжества Литовского [2, с. 258-259].

Долгую и «многотрудную» поездку за «литовскими» деньгами, растянувшуюся с 22 мая по 13 июня 1677 г. [2, с. 259], дипломат описывал так: «...Королевское величество указал меня... проводить. до подскарбия (примерно соответствует казначею. - А. Б.) литовского (Бенедикта Павла Сапеги. - А. Б.) в местечко Высокое, там толко продержал меня дни многие и, не дав ничего, велел ехать до Вилна...» [5, л.155об.]. Затем был «большой шум», новые задержки, после которых стараниями литовского гетмана Михала Паца [8, с. 5] денежные средства все-таки были вручены резиденту. Однако не меньшие преграды ждали Тяпкина и в коронном, польском «скарбе» (со слов резидента, «многие. хлопоты и трудности»), если бы не содействие одного лица. Помощь его оценил и сам «московит», назвав добродея по имени в своем донесении в Москву. Поддержку же некоего «старшего слуги» [5, л. 156] он так и оставил анонимной.

Из-за степени сохранности и состояния письма, в котором резидент прояснял сложившуюся ситуацию, нам было непросто идентифицировать этого деятеля. Имя читается без особых проблем - «Ян», но вот с фамилией возникли затруднения: ее можно интерпретировать как «Шиговский», «Шигловский» или даже «Шидловский» [5, л. 155].

Действительно, в XVII в. прославился Ян Шидловский, подчаший Плоцкий (1676 г.) [16, s. 643]. В то же время, Шидловские никак не были связаны с казной или финансами, чтобы быть полезны Тяпкину. Шигловские в списках польской шляхты вообще отсутствуют, а вот Шиговские имеются. В архивных документах, опубликованных доктором права и дипломатом Юлиушем Шиговским (1896-2001 гг.), есть сведения о некоем «приставе» Яне Шиговском, имевшем отношение к коронной казне [22, s. 203]. Исходя из данных начала XVIII столетия, можно предположить, что полное имя Шиговского - Ян Павел Шиговский, староста Крушвицкий [10, s. 468]. Учитывая, что своего благодетеля Тяпкин также называет «приставом» [5, л. 155], совпадение очевидно. Вывод: в выдаче денежного «вспоможения» помощь русскому дипломату оказал Ян Шиговский.

Если верить Касперу Несецкому, шляхетский род Шиговских (Szygowski) герба «Тшаска» достаточно старый (известны упоминания в XVI в.), происходит из Мазовецкого воеводства. Его представители хорошо послужили на благо Польского государства, были послами на сейм

от Рожаньской Земли [17, s. 644] и отдали свою жизнь в борьбе со шведами (один из Шиговских сражался под командованием Я. К. Ходкевича, 1609 г.) [15, s. 174]. Но вот что касается нашего героя, Несецкий хранит молчание. Благодаря Ю. Шиговскому мы узнаем, что у Яна был брат Войцех Станислав [22, s. 429]. У него же вычитываем о некоем Рослане Шиговском (в связи с имущественными спорами 1597 г.), отце Яна Шиговского [22, s. 134]. Но, подразумевается ли именно «переговорщик» Тяпкина?

Надо сказать: о «заступнике» резидента вообще недостает информации. Правда, если он выполнял какую-то значимую работу в коронном «скарбе», нечто о нем должно было бы мелькнуть в соответствующей научной литературе (в качестве примера: [18]). Специальное пояснение о роде занятий Шиговского заставляет думать, что не знали его и в Москве. Ни разу Ян Павел не упомянут ни в опубликованных С. Охманн-Станишевской письмах коронного подскарбия той поры Яна Анджея Мор-штына [14], ни в наиболее известном примере эпистолярного наследия обещавшего Тяпкину деньги Яна III [20]. И хотя такое замалчивание осложняет нашу работу, оно превращает ее в своего рода увлекательное расследование.

Уже говорилось, что Шиговские проявили себя в политической жизни страны (государственные должности они стали занимать ближе к концу XVII в.), в военных конфликтах, однако эти «дворяне» в не меньшей степени отличились и в делах финансовых. В значительно более позднее время «скарбовыми» вопросами занимался, например, Александр Шиговский [23, s. 62]. Сам Ян Павел помечен в документах довольно нетривиально - "przystaw skarbowy" [22, s. 202, 429] (несмотря на иные значения, не включающие подобного сочетания, должность пристава обычно соотносится с дипломатической службой [19; 12]), что прямо указывает на его деятельность в экономической сфере. Согласно источнику, Я. Шиговский участвовал в заверении «ассигнации» 4 февраля 1677 г., поставив отметку: "manu propria" («собственноручно», «руку приложил»).

Как выясняется, конкретно у Яна Павла были достаточно влиятельные в политическом отношении родственники и «знакомые». Вот Войцех Станислав де Шиги Шиговский в 1697 г. подписал "pacta conventa" («договорные статьи») Августа II Сильного [24, s. 186], являлся депутатом сейма [25, s. 26]. Непосредственно Ян Павел состоял в рабочих контактах с Я. А. Морштыном, чью подпись также замечаем в финансовой документации. Вместе с ними

упомянут и некто Plaskowski. Воспользовавшись гербовником Несецкого, мы установили: скорее всего, имеется в виду Франтишек Кази-меж Плонсковский (Плёнсковский, Р^экомэ^, герб Окша), подчаший Теребовлянский и, что важно, «писарь скарба коронного» 1678 г. [16, s. 319] (эти функции могли быть за ним закреплены и раньше). Итак, у Шиговского в его деле с Тяпкиным имелась определенная «группа поддержки»?

В любом случае, «пристав» справился со своей миссией, причем, без лишней волокиты. Да, между обещанием денежной компенсации (21 марта) и отъездом из Варшавы в Высокое (20 мая) [2, с. 259] прошло немало времени. Однако в этот промежуток входила подготовка миссии к отъезду, улаживание оставшихся вопросов, закупка провианта [3, л. 813об. - 815] и т. д. Сетования резидента на «многие дни» обязательно бы отразились в его донесениях. Успех же Шиговского заставляет думать, что «пристав» не впервые занимался подобным, имел некоторый опыт - на должности он находился уже почти три года (с 1675 г.) [23, s. 429].

Даже не обладая особо влиятельным положением и не входя в «ближний круг» солидного «можновладства», шляхтич оказался на высоте. Так как ему удалось? Остается только гадать: скорее всего, здесь нужно говорить о личных качествах - ловкости, знании «конъюнктуры». Также не забудем, что слово «пристав» на языке старой Польши означало еще и ассистента, помощника, а также надзирающего за делами [13], в нашем случае «скарбовыми». А это, в свою очередь, наделяло занимавшего данную должность вполне реальной властью. Как бы то ни было, теперь резидент мог заплатить охранявшим миссию стрельцам, подьячим, просто «отовариться» [5, л. 155; 2, с. 258-259] и продержаться до «дачи» из литовской казны.

Участие Шиговского в судьбе резидента не было исключительно бескорыстным - московскому дипломату пришлось выплатить пану немалую сумму: «...И ис тех денег дано за ходатайство... двесте золотых.» (сравним: безымянному слуге он подарил только 100 «злотых») [5, л. 155, 156]. Если иметь в виду, что всего Тяпкину выдали в Варшаве «.убытки за подводы до литовского рубежа и за подорожной корм. со всеми государевыми людми две тысячи золотых полских...» [5, л. 154об.], вычтенная «мзда» была довольно внушительной. Но, оглядываясь на пример с «литовскими деньгами», в противном случае «московита» ждали бы очередные траты.

Тем более что подобные денежные «вспоможения» за те или иные услуги были в XVII в. практически повсеместным, вполне обычным и повседневным делом. Любое значимое содействие со стороны польской шляхты должно быть возмещено материально. Не понимая до конца местных традиций, Тяпкин периодически жаловался московскому начальству на возмутительное «крохоборство» [7, с. 216]. С другой стороны - нельзя сказать, чтобы его раздражал размер вознаграждения Шиговскому, иначе это стало бы известно руководству.

Да и мог ли «московит» быть недоволен: несмотря на затруднительное финансово-экономическое положение Речи Посполитой, Тяп-кину все-таки удалось востребовать материальные средства. В 1676-1677 гг. в Польском государстве заметен экономический кризис, росла инфляция (что дало о себе знать в области дипломатической [27, s. 89]). Вдобавок, доходы шли с «перекосами», весьма неровно, деньги поступали небольшие, к примеру, «администратор» Калишского и Познанского воеводств смог «наскрести» только 100 «злотых» [18, s. 346]. Выходит, 2000 «золотых» для коронной казны - ощутимая бюджетная потеря: примерно столько заплатили за 1677 г. евреи целого Львова «знатному господину» Войцеху Голыньскому [9, s. 334].

Сравнительно благополучное решение вопроса не могло не радовать, стоит лишь вспомнить, с какими трудностями прежде сталкивался дипломат. Почти неприступным в «денежном» отношении оказался именно Мор-штын (франкофил [21, s. 143], не выказывал особой симпатии Москве и ее представителю), причем, что было новостью для Тяпкина, сам монарх устранился от ситуации: «.А в месячном. корму и в подорожном подъеме отказано для того, что государя их. двору до тех кормов ведать не надлежит, токмо Речи Посполитой и подскарбию великому коронному.» [3, л. 508об.]. Большая тяжесть ложилась на плечи царского посланника, который де-факто остался один на один с бюрократической машиной: «.И. чтоб резидент. о месячном. резидентском корму. старался сам и писал до Варшавы или до Кракова, до подскарбия коронного...» [3, л. 509].

Очевидно, после бесплодных попыток преодолеть бюрократические препоны, Тяпкин вынужден был обратиться к идее «посредничества», нашлось и «контактное лицо» - Ян Шиговский. Такой «арбитраж» диктовался также особенностями статуса представителя московского царя, который не мог «.к ногам беседовати, понеже аз прислан есмь в Полшу

ГУМАНИТАРНЫЕ И ЮРИДИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

от пресветлейшаго престола, его царского величества. до наяснейшаго престола. его королевского величества на резиденцыю, а не до подскарбия коронного и ни до кого иных господ полских, зачем не годится мне, резиденту царского величества, до господина подскарбия писать, или до него посылать и бить челом, и желаю, дабы уволен был от таких трудностей.» [3, л. 509 об. - 510].

Сохранив имя Шиговского, обмолвившись о нем Посольскому приказу, Тяпкин, вероятно, надеялся: в будущем это сэкономит кому-нибудь время и нервы. Тем не менее, больше нам данное имя не попадалось. А ведь решив проблему, Ян Павел буквально способствовал спасению «московита» - оставаться в Речи По-сполитой было шагом рискованным (и раньше атмосфера не всегда отличалась сердечностью [4, л. 96-98; 7, с. 218]). Подписав в 1676 г. мирный договор с Османской империей, представители «прокоролевских» кругов Польши уже не так остро нуждались в поддержке северного соседа против турок. Надежды же на «повращение» территорий из-под владетельной руки Москвы сохранялись [13, s. 90].

После «эпопеи» с Тяпкиным Шиговский, судя по всему, благополучно продолжил свою

карьеру: как следует из бумаг архива коронной казны, в марте 1687 г. он участвовал в «Ра-домской скарбовой комиссии» с ротмистром валашской хоругви С.Я. Яблоновского А. Дави-денко, выступая послом на сейм того же года [23, s. 429; 26, s. 112]. В XVIII в. имя Яна Шиговского вспоминается параллельно с деятельностью Августа II. Под 1711 г. находим сведения о супруге «пристава» Зофье Любстовской, на которой был женат с 1630 г. [10, s. 22]. Будучи помещиком, отдался делам сельским, «держа» земли в Радоме и уступая крестьян представителям клира (его «хлопа» Павла Суровика «прикупил» себе гнезненский каноник Франтишек Межевский) [11, s. 468].

Это все «польская» биография шляхтича, в истории же русской дипломатии (наряду с М. Пацем, маршалком великим литовским Александром Полубиньским, «греком» Александром Балабаном и многими другими) он остался как «сподручник» представителя Московского царства. Показательно, что «пристав» стал одним из лишь трех «знакомцев», которые по-настоящему помогали московскому дипломату на «последнем этапе» и не бросили его в сложном положении.

Источники и литература

References