Советские военнопленные Второй мировой и гуманитарное право. Могла ли москва спасти своих граждан?

УДК 341 .344+341.322 .5 «1941/1945»

ББК 63.3(2)622

Дмитрия СтратиеВскии

Советские военнопленные Второй мировой и гуманитарное право . Могла ли Москва спасти своих граждан?

В годы Великой Отечественной войны 1941-45 гг. в германский плен попало не менее 4,5 миллионов советских солдат и офицеров1. Западные историки, в частности, немецкие, приводят еще более высокие цифры. Как правило, в монографиях называется от 5,2 до 5,7 миллионов советских военнопленных2. Согласно подсчетам германских исследователей, в немецком плену умерли или были убиты около 3,3 советских военнослужащих или почти 60 %3. В рамках одного сражения, например, во время Киевского и Харьковского окружений, в «котле» под Брянском и Вязьмой, в немецкий плен было взято более полумиллиона солдат Красной Армии. За годы войны в оперативном окружении побывали 36 советских армий. В истории человеческой цивилизации и в истории войн ранее не было столь массового пленения военнослужащих противника и, в особенности, столь высокой смертности пленных4. Эта статистика несопоставима с Первой мировой войной и другими вооруженными конфликтами XX века. Эти цифры требовали пояснений. Если массовое пленение советских солдат и офицеров в 1941-42 гг. получило свое объяснение уже после смерти Сталина, пусть и в косвенной форме (внезапность нападения вермахта, ошибки верховного, окружного и армейского командования и т.д.), то факт гибели в германских лагерях более половины пленных граждан СССР в военной форме требовал иных разъяснений.

Нацистская политика уничтожения советских военнопленных посредством голода, непосильного труда и массовых казней, исходя из расистского отношения верхушки Третьего рейха к «фанатичным большевикам» и «славянским недочеловекам», считается доказанной на уровне фактологии и архивных материалов. Несмотря на это, практически повсеместно в обществе, от научной литературы и журналистских статей до бытовых

дискуссий и сообщений любителей истории на интернет-форумах, распространено представление о взаимосвязи между высоким уровнем смертности советских военнопленных и «отсутствием подписи СССР под Женевской конвенцией». Такое мнение иде- ^

ально соответствует концепции пересмотра

истории войны. Б. Хавкин, названный в ан- £

нотации к немецкому изданию своей книги |

«одним из лучших российских знатоков Герма- =

нии и немецких архивов новейшей истории»5, ¡=

пишет в германоязычной работе в рамках 1

двухстороннего исследовательского проекта: х

«Советский союз ратифицировал в о

раненых и больных в действующих арми- §

ях", но не подписал Гаагскую и Женевскую °

конвенции о военнопленных. Тем самым 5

Сталин предал своих солдат еще до нача- 1

ла советско-германской войны. Это дало =

повод Гитлеру еще до нападения на Совет- |

ский союз объявить о том, что русские не §

признали Гаагскую конвенцию, и обращение &|

с их пленными не будет соответствовать |

положениям Гаагской конвенции»6. |

П. Полян, осуждая действия нацистов, § тем не менее, констатирует: «Отсутствие 1 подписи СССР под Женевской конвенци- | ей, действительно, развязало руки, — но это | были руки вермахта, руки гестапо, руки СС V и СД. (...) Неприсоединение СССР к Гаагской Ц (как правопреемник России СССР отказался подтвердить подпись и под ней) и Женевс- | кой конвенциям о военнопленных и явилось таким юридическим основанием для фактического геноцида Германии в отношении советских военнопленных в годы Второй | мировой войны»7. Намного более резкие высказывания можно найти даже в «Архипелаге ^ ГУЛАГе» Александра Солженицына8. Весьма ¡Ц популярно такое убеждение и у самих пост- Ь

радавших. Иван К. из Могилевской области Беларуси попал в плен в августе 41-го, прошел четыре лагеря, участвовал в подпольной деятельности. Он пишет: «Сталин не подписал Женевскую конвенцию и тем самым оставил нас умирать в руках немцев. Получается, мы, советские солдаты, были даже вовсе и не пленными, если рассматривать наш статус юридически. С нами можно было делать, что угодно»9. Данный вопрос требует более тщательного рассмотрения.

А. Штрайм начинает свою книгу, посвященную обращению с военнопленными Красной Армии в операции «Барбаросса», со следующего абзаца: «Плен был для солдата тяжелой судьбой еще на заре человеческой цивилизации. Столетиями прилагались уси-£ лия по уменьшению тягот войны и плена. Но г долгое время они были безуспешны»10. В ан- тичной древности военнопленные, равно как | и мирное население захваченных террито-= рий, не имели никакой юридической защиты | и полностью были зависимы от милости по-1 бедителя. Римский полководец имел право на

* триумф лишь в том случае, если в сражении ¡; погибало не менее 5 000 солдат противника. Л Тем самым фактически стимулировалось нео медленное убийство сдавшихся врагов. По-§ павший в плен легионер автоматически утра° чивал римское гражданство11. В Средние века 5 военнопленные также оставались бесправны, 1 но появилась возможность их выкупа. Начи* ная со второй половины XIX века, в первую | очередь после создания Международного I Красного Креста в 1863 г.12 и Франко-прусской войны 1870-1871 гг. с ее значительными

£ жертвами, мировое сообщество стало пред-| принимать систематизированные попытки I гарантировать военнопленным цивилизо-§ ванное и по возможности гуманное обраще-I ние. Такой гарантией могло служить лишь | интернациональное соглашение в рамках | тогдашнего международного права. Не менее " сильное воздействие оказали пацифистские а настроения в Европе. Основной идеей этих начинаний было обеспечение солдатам про-| тивника, попавшим в плен, таких же прав, как и раненым, находившимся на поле боя13. ^ В результате данных усилий получили развитие два параллельных процесса, которые 1 можно назвать Гаагским и Женевским. ^ Гаагское право. По инициативе Российс-^ кой империи в мае-июне 1899 г. в Нидерлан-£ дах прошла Первая Гаагская конференция. !3 В ее работе приняло участие 27 стран, в том

числе 19 европейских. Это международное совещание одобрило ряд деклараций и конвенций, регламентировавших правила ведения боевых действий на суше и на море. Также они ограничивали или запрещали применение новых типов вооружений, наносящих особый вред противнику, например, легко сплющивающихся в теле человека пуль. Однако часть решений конференции носили весьма условный характер. Целые отрасли гуманитарного права остались без внимания собравшихся. Поэтому, спустя восемь лет, по инициативе президента США Т. Рузвельта и при активной поддержке России, была созвана Вторая Гаагская конференции. На нее прибыли представители более 40 стран, включая всех участников предыдущего совещания, новообразованную независимую Норвегию и ряд государств Центральной и Южной Америки. 18 октября 1907 г. были приняты 13 различных итоговых документов. В их числе выделяется первое международное гуманитарное соглашение касательно обращения с пленными военнослужащими противника: конвенция «О законах и обычаях сухопутной войны». Глава II Первого отдела «Положения о законах и обычаях сухопутной войны», состоявшая из 17 статей, была целиком и полностью посвящена подробному изложению правил гуманного обращения с военнопленными. Основные положения этого документа:

Ст. 4 предписывала человеколюбивое обращение с военнопленными и гарантировала им сохранность личного имущества, за исключением оружия и амуниции.

Ст. 6 исключала привлечение военнопленных офицеров к любым работам, а рядовых — к тяжелому труду или деятельности военного характера. Военнопленный имел право на денежное содержание.

Ст. 8 освобождала военнопленных, совершивших побег и снова взятых в плен, от каких-либо санкций или наказаний за это действие.

Ст. 14 обязывала создать справочное бюро с целью информировать заинтересованные стороны о каждом военнопленном, включая место пленения и нынешнее местонахождение.

Ст. 18 гарантировала военнопленным свободу отправления религиозных обрядов14.

Необходимо заметить, что Гаагская конвенция 1907 г. распространялась только на страны, ее подписавшие (ст. 2). Конвенцию

подписали и ратифицировали все государства-участники конференции, включая Германскую и Российскую империи.

Вопрос признания данной конвенции правительствами РСФСР/СССР в период между 07.11.1917 и 22.06.1941 гг. является спорным. В качестве аргумента в пользу признания конвенции большевиками в литературе приводится указ ВЦИК от 04.06.1918 г. за подписью В. Ленина и г. Чичерина. Москва признала Женевскую конвенцию в редакции на момент выхода указа и заявила, что «а также все другие международные конвенции и соглашения, касающиеся Красного Креста, признанные Россией до октября 1915 г., признаются и будут соблюдаемы Российским Советским Правительством, которое сохраняет все права и прерогативы, основанные на этих конвенциях и соглашениях»15. Формально Гаагская конвенция 1907 г. не являлась соглашением в рамках Красного Креста, но была содержательно и текстуально связана с предыдущими и последующим международными обязательствами в рамках Женевского права, что позволяет истолковывать указ ВЦИК как взятие на себя обязательств и Гаагского соглашения. С другой стороны, однозначного заявления применительно к данной конвенции не последовало. В сборнике работ г. Чичерина «Статьи и речи по вопросам международной политики», изданном в Москве в 1961 г., нет никакого прямого указания на сей факт, хотя сама конвенция и Гаагское совещание неоднократно упоминаются в контексте положения российских пленных в Германии и немецких в РСФСР.

Женевское право. Под этим понятием подразумевается целый ряд соглашений, включая четыре конвенции и три дополнительных протокола, подписанные в течение длительного периода времени вплоть до 2005 г. Все они в той или иной степени касаются различных аспектов международного гуманитарного права16. Нас интересуют документы, принятые до начала Второй мировой войны. В августе 1864 г. 12 государств, присутствовавших на дипломатической конференции в Женеве, ввели известную нам символику Красного Креста и подписали «Женевскую конвенцию об улучшении участи раненых солдат на поле боя». Россия в работе данной конференции участия не принимала, но подписала конвенцию в 1867 г. Германию в ее современном понятии на конференции представляли отдельные государства: Баден, Гессен, Пруссия и Вюртемберг. Германская империя, как новое государственное образование, основанное в 1871 г., подписала соглашение лишь в 1907 г., что было связано с затяжками в ратификации отдельными субъектами, в основном по причине трений между Австрией и Пруссией. В короткий срок после подписания конвенции в научном мире Европы появились публикации с критикой положений соглашения с точки зрения его догматизма и несоответствии современным условиям17. В 1906 г. первая Женевская конвенция была переработана и принята в измененной редакции. Крайне важным изменением была отмена прежней поправки, предписывавшей соблюдение условий конвенции только странами-подписантами. Данные изменения были также одобрены Германией и Россией. ^ Первая Женевская конвенция в редакции [f 1906 г. использовалась для разработки текс- Ei та Гаагской конвенции 1907 г., что позволяет | говорить об общей гуманитарно-правовой = базе двух международных соглашений. Все g же следует отметить, что некоторые видные 1 юристы, например, германский правовед ! К. Мойрер, выражали сомнение в прямой ¡j взаимосвязи двух или даже трех конвенций i (1864/1906, 1899 и 1907 гг.), исходя из при- d нципа Lex posterior derogat priori («Поздней- § шим законом отменяется более ранний»)18. !

Первая мировая война явилась качествен- 5 но новым вооруженным конфликтом. Впервые 1 были применены современные технические s средства, позволявшие достигнуть высокой | степени мобильности и наносить доселе неви- § данный урон противнику: танки, гаубичные &| орудия, аэропланы, дирижабли, быстроход- | ные корабли, подводные лодки и т.д. Для этой | войны было характерно большое количество | пленных, а также серьезные нарушения в об- § ласти соблюдения их прав. Частично эти про- 1 блемы в правовой плоскости удалось решить | Бернскими соглашениями 1917-1918 гг., одна- | ко требовался международный документ вы- " сокого уровня. В июле 1929 г. в Женеве были Ц подписаны три новых соглашения гуманитар- ^ ного права: «Об улучшении участи раненых и | больных в действующих армиях» (модернизированный вариант соответствующего согла- ^ шения 1864/1906 гг.), «Об улучшении участи раненых, больных и жертв кораблекрушения | в Военно-морском флоте» и, наконец, «Об об- t? ращении с военнопленными». i

Новый международный акт касательно i гуманного обращения с пленными военно- ¡3

служащими противника состоял из 97 статей и был заметно объемнее Гаагского документа 1907 г. Непосредственно в ст. 1 говорилось о том, что положения данного соглашения распространяются на лиц, перечисленных в ст. 1, 2 и 3 Гаагского соглашения 1907 г. В ст. 89 присутствовала прямая ссылка на Гаагские кон-венции1899 и 1907 гг. Основные положения и нововведения данного документа:

Ст. 2 подчеркивала, что военнопленные находятся во власти неприятельской державы, но отнюдь не отдельной воинской части, взявшей их в плен. С ними необходимо постоянно обходиться человечно, защищать от насилия, оскорблений и любопытства толпы. Статья запрещала репрессии по отношению к ним. Ст. 3 впервые говорила об особом обра-£ щении с пленными женщинами («в соответс«3

£ твии их полу»).

Ст. 4 строго регламентировала, в каких

| случаях возможно различное содержание

= военнопленных, что являлось значительным

| уточнением в сравнении с 1907 г.

¡; сообщать сведения военного характера.

Л Ст. 7 впервые регулировала протяжен0 ность пути маршевых колонн.

§ Ст. 10 предусматривала гарантии для ги° гиены, здоровья, отопления и освещения в

£ Ст. 13-15 посвящались вопросам медици| ны и гигиены, подробнее, чем в 1907 г.

§ возможность удовлетворять религиозные и

I умственные потребности, а также занимать| ся спортом.

| Ст. 25 запрещала передвижение больных

" и раненых, если это не было обусловлено хаа рактером боевых действий.

Ст. 30 предоставляла военнопленному

| право на 24-х часовый непрерывный еженедельный отдых, предпочтительно в воскре^ сенье.

^ Ст. 45-53 оговаривали наказания за раз1 личные нарушения. В числе прочего, воспрещались телесные наказания, заключения

^ в карцер, лишение дневного света, а также

£ групповые наказания за индивидуальные

!3 проступки.

Ст. 56 запрещала направлять наказанных пленных в пенитенциарные учреждения, в частности в стационарные тюрьмы.

Ст. 64 предусматривала порядок обжалования приговора в отношении военноплен-

ного19.

Авторы конвенции зафиксировали в ней важное новшество в сравнении с Гаагским соглашением 1907 г. Ст. 82 гласила: «Если на случай войны одна из воюющих сторон окажется не участвующей в конвенции, тем не менее, положения таковой остаются обязательными для всех воюющих, конвенцию подписавших».

Соглашение «Об обращении с военнопленными» подписали и ратифицировали 47 государств. Германия подписала данное соглашение непосредственно на конференции. В 1934 г. документ был ратифицирован и получил в Германии наивысший юридический статус «имперского закона»20. Советский Союз не принимал участие в работе конференции и, соответственно, не подписал данное соглашение.

Причины неподписания Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» со стороны СССР считаются в историографии доказанными. А. Шнеер указывает:

«Одной из причин, по которым Советский Союз не подписал Женевскую конвенцию в целом, было несогласие с разделением пленных по национальному признаку. По мнению руководителей СССР, это положение противоречило принципам интернационализма»21.

Однозначный ответ на вопрос дает Заключение консультанта Малицкого по проекту постановления ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» от 27.03.1931 г. Данный документ возник после принятия ЦИК и СНК СССР Постановления № 46 об утверждении проекта постановления ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» от 19.03.1931 г.22, т.е. национального законодательства из 45 статей о гуманном обращении с военнопленными. Малицкий перечисляет отличия советского «Положения» от Женевской конвенции 1929 г., которые необходимо процитировать полностью:

«а) отсутствуют льготы для офицерского состава, с указанием на возможность содержания их отдельно от других военнопленных (ст. 3);

б) распространение на военнопленных гражданского, а не военного режима (ст. 8 и 9);

в) предоставление политических прав военнопленным, принадлежащим к рабочему классу или не эксплуатирующему чужого труда крестьянства, на общих основаниях с другими находящимися на территории СССР иностранцами (ст. 10);

г) предоставление [возможности] военнопленным одинаковой национальности по их желанию помещаться вместе;

д) так называемые лагерные комитеты получают более широкую лагерную компетенцию, имея право беспрепятственно сноситься со всеми органами для представительства всех вообще интересов военнопленных, а не только ограничиваясь получением и распределением посылок, функциями кассы взаимопомощи и т.п. (ст. 14);

е) воспрещение носить знаки отличия и неуказание на правила об отдании чести (ст. 18);

ж) воспрещение денщичества (ст. 34);

з) назначение жалования не только для офицеров, но для всех военнопленных (ст 32);

и) привлечение военнопленных к работам лишь с их на то согласия (ст. 34) и с применением к ним общего законодательства об охране и условиях труда (ст. 36), а равно распространение на них заработанной платы в размере не ниже существующей в данной местности для соответствующей категории трудящихся и т.д.»23.

Итак, можно отметить, что в действительности все отличия между национальным советским и международным правовыми актами в этой области находились в идеологической плоскости. Неравноправное положение солдат и офицеров, денщичест-во и ограниченные функции коллективных представительств военнопленных (лагерных комитетов) противоречили основополагающим господствующим установкам в СССР. Следовательно, Женевское соглашение «Об обращении с военнопленными» не могло быть подписано от имени Советского Правительства. Дальнейшее сравнение двух документов показывает, что Москва давала военнопленным возможность при их желании не

работать вовсе (ст. 34 Положения 1931 г.), намеревалась подчеркнуть верховенство советских законов на территории лагеря (ст. 8.), но вместе с тем не препятствовала отправлению религиозных культов в случае отсутствия помех распорядку лагеря (ст. 13), хотя в начале 30-х гг. в СССР продолжала действовать идеология воинствующего атеизма. Также обращает на себя внимание лаконичность формулировок. В целом, сравнительный анализ двух документов позволяет сделать вывод, что основные права военнопленных были в одинаковом ключе и с идентичным содержанием прописаны как в Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» 1929 г., так и в Постановлении ЦИК и СНК СССР «Положение о военнопленных» 1931. Однако существенным недостатком советского за- ^ конодательного акта был его национальный статус, что препятствовало норме обязатель- £ ного выполнения данных предписаний арми- | ями других государств мира по отношению к = пленным военнослужащим РККА. ¡=

В августе 1931 г. в декларации главы 1 НКИД М. Литвинова Москва объявила о х своем присоединении к одной из трех кон- ¡; венций, утвержденных в 1929 г. в Женеве, | «Об улучшении участи раненых и больных о в действующих армиях», причем решение § ЦИК датируется маем 1930 г.24 Факт при- ! соединения СССР к данной конвенции 5 подтверждают иностранные источники, к 1 примеру, об этом говорится в ратификаци- = онном документе Австрии и в комментари- | ях к международному гуманитарному праву, § размещенных в базе законодательных актов &| ведомства федерального канцлера Авс- | трии25. Соглашение состояло из 39 статей. | Оно предписывало обращаться человечно с | ранеными и больными вне зависимости от § их гражданства и принадлежностью к оп- 1 ределенной воюющей армии (ст. 1), а в ст. 2 | особо подчеркивался характер отношения | к раненым военнопленным: с применением V общего международного права. Ц

Непосредственно после начала Второй мировой войны Имперское правительство | Германии в соответствии с Женевской конвенцией 1929 г. назначило Специального ^ уполномоченного по вопросам военнопленных. Им стал секретарь Германского Красно- | го Креста В. Хартманн. Он возглавил «Бюро С» и занимал данный пост с 01.09.1939 по ^ 08.05.1945 гг. Несмотря на это, служба не за- ¡Ц нималась вопросами пребывания советских Ь

военнопленных в немецких лагерях. Нацистская Германия еще до первого выстрела на германо-советской границе провозгласила расовый и «цивилизационный» характер будущей войны против СССР. Принятая вермахтом в 1938 г. «Инструкция касательно военнопленных» СБу 38/2, которая, в общем и целом, соответствовала положениям Женевской конвенции26, была неактуальной для новой военной кампании. Позиция официального Берлина касательно будущего обращения с пленными солдатами и офицерами РККА была озвучена Гитлером еще 30.03.1941 г. в выступлении перед германским генералитетом: «Большевистский враг и до, и после [пленения — Д.С.] не является товарищем»27. Давно опубликованы и ши-£ роко известны распоряжение начальника г ОКВ/АВА генерала г. Рейнеке, которому под- чинялось и ведомство по делам военноплен-| ных, от 16.06.1941 г.28 и его приказ № 3058/41 = с прилагаемой «Памяткой по охране советс-| ких военнопленных» от 08.09.1941 г.29 В этих 1 документах командование вермахта открыто

* предписывало обращаться с пленными во-¡; еннослужащими Красной Армии в четком Л противоречии с положениями Гаагской и б Женевской конвенций. Наконец, в прика-§ зе ОКВ и ОКХ от 21.10.1941 г. за подписью ° генерал-квартирмейстера Э. Вагнера было 5 прямо заявлено о несоблюдении Женевского 1 соглашения 1929 г. в отношении советских

* военнопленных: «...7. Советский Союз не | присоединился к соглашению об обращении I с военнопленными от 27 июня 1929 г. По этой

причине с нашей стороны нет обязательств £ обеспечивать советских военнопленных ус-| тановленным этим соглашением количеством I продовольствия и предусмотренной квотой § (...) Неработающие советские военноплен-I ные могут умирать от голода»30. Историки | постсоветских государств нередко выражают | свое согласие с тем, что нацистский государс-" твенный аппарат использовал факт отсутс-а твия советской подписи под Женевской конвенцией 1929 г. для особой дискриминации | советских военнопленных. Ю. Зверев называет это обстоятельство «исходным положе-^ нием большинства немецких документов»31. ^ К. Штрайт, наиболее крупный специалист по 1 исследованию пребывания советских солдат и офицеров в немецком плену, резюмирует:

£ «Оно [германское руководство. — Д.С.]

!3 не хотело подчинять себя каким-либо ограничениям ни в методах ведения войны, ни в отношении к советским военнопленным, ни в оккупационной политике»32.

Не менее значимым фактором, определявшим судьбу советских военнопленных, было желание руководства Германии расходовать минимальное количество ресурсов на поддержание жизни пленных. Доминирующим было снабжение вермахта за счет продовольственных запасов оккупированных территорий, что предусматривалось планом «Барбаросса», а также использование советских военнопленных в качестве бесплатной рабочей силы, заменявшей призванных на фронт немцев33.

На практике в 1941-1945 гг. советские военнопленные голодали, находились в неприспособленных для жизни условиях, вплоть до земляных нор, сталкивались с массовым нарушением санитарно-гигиенических норм. После пленения военнослужащие РККА и советские партизаны принуждались к разглашению сведений военного характера, в том числе с применением угроз и пыток. Согласно ряду приказов34 определенные категории советских военнопленных (евреи, партработники, комиссары, нередко и офицеры) подлежали «селекции» и расстрелу. В прифронтовой полосе германских армий, во время пеших маршей и в «дулагах» раненые и ослабевшие военнопленные казнились охраной на месте. Медобслуживание в лагерях было минимальным. Раненые и больные пленные не освобождались от транспортировки в другие лагеря, в том числе и на территории Германии, без военной необходимости. Советские пленные привлекались к принудительному труду в военной промышленности Рейха, работали без выходных. Практически во всех индустриальных отраслях (металлообработка, химическая и горная промышленность, железнодорожный сектор, погрузочные работы) советским пленным приходилось работать в условиях, вредных здоровью; нормы технической безопасности не соблюдались. Приговоры в отношении «провинившихся» советских военнопленных приводились в исполнение «на скорую руку», следствие и суд были скорее исключением, чем правилом. В каждом лагере существовал карцер либо иное изолированное место строго содержания. В отношении пленных советских военнослужащих повсеместно применялись телесные наказания, например,

за невыход на работу (даже в случае болезни либо физической невыполнимости действий) или за отказ вступать в РОА и другие коллаборационистские формирования. Советские военнопленные нередко направлялись в стационарные места заключения, не предназначенные для их содержания в смысле международного права, например, в тюрьмы гестапо и в концлагеря под юрисдикцией СС. За небольшим исключением советские пленные не имели возможности отправлять корреспонденцию на родину. Ни государственные структуры СССР, ни семьи не знали об их местонахождении. Об удовлетворении культурных и религиозных потребностей не могло быть и речи, за исключением подвижнической деятельности отдельных представителей церкви, что, впрочем, разрешалось нацистами лишь в пропагандистских целях, на оккупированной территории и в короткий период. Военнопленные-женщины подвергались насилию и издевательствам35. Таким образом, вермахт и руководство Германии сознательно и целенаправленно нарушали большинство положений Гаагской и Женевской конвенций36.

Для советского руководства внезапными стали не только само нападение вермахта на СССР, но и трагические неудачи первых дней и недель войны, и, как следствие положения на фронте, большое количество пленных. Военные действия означали разрыв дипломатических отношений, а, следовательно, и прямых контактов между Москвой и Берлином. Первой реакция на создавшуюся ситуацию стало принятие СНК СССР нового «Постановления о военнопленных» № 1798-800с от 01.07.1941 г.37 Оно вступило в действие вместе с приказом НКВД СССР № 0342 от 21.07.1941 г. Постановление состояло из семи глав: общие положения, эвакуация военнопленных, размещение военнопленных и их правовой статус, уголовная и дисциплинарная ответственность военнопленных, справочные сведения и помощь военнопленным. Новые правила предусматривали тесное сотрудничество с Международным комитетом Красного Креста38. Содержательная часть постановления соответствовала Гаагской и Женевской конвенциям. Форма постановления во многом повторяла структуру этих документов39.

«Телеграмма из Москвы 8 августа 1941 г. господину Хуберу, президенту Комитета Международного Красного Креста, Женева. В ответ на Вашу [ноту] № 7162 НКИД СССР по указанию Советского правительства имеет честь сообщить, что Советское правительство ^ своей нотой от 17 июля уже заявило правительству Швеции, представляющей £ интересы Германии в СССР: Советский | Союз считает для себя обязательным = соблюдать перечисленные в IV. Гаагской ¡= конвенции от 18 октября 1907 г. прави- 1 ла ведения войны касательно законов и ! обычаев сухопутной войны, при обяза- ¡; тельном условии соблюдения указанных | правил Германией и ее союзниками. Со- о ветское правительство согласно с обме- § ном информацией о раненых и больных ! военнопленных, как это предусмотрено 5 ст. 14 в приложении к названной кон- 1 венции и ст. 4 Женевской конвенции от х 26 июля 1929 г. "Об улучшении участи | раненых и больных в действующих арми- § ях". Вышинский, заместитель народного

комиссара иностранных дел»42. |

Следующие ноты протеста за подпи- |

сью В. Молотова последовали 25.11.1941 г. §

и 27.04.1942 г. НКИД СССР в ноте от 1

ском процессе в качестве документа «СССР- |

манного и жестокого обращения нацистов с Ц

советскими военнопленными. Глава 6 этого чз

документа называлась «Истребление совет- | ских военнопленных». Данная нота служит

показателем отсутствия замалчивания про- ^ блемы со стороны Кремля и противоречит

тезису о якобы «равнодушии Сталина» к | судьбам советских военнопленных. На этом

попытки косвенных обращений к германс- ^

кому правительству, по существу, были пре- ¡Ц

кращены. Ь

Необходимо отметить усилия МККК. Уже 22.06.1941 г. президент М. Хубер направил в адрес руководства СССР, Германии, Финляндии и Румынии одинаковые по тексту телеграммы, содержащие рекомендации составить списки раненых и убитых военнослужащих, а также подготовиться к возможному обмену информацией о пленных. Хубер ссылался на Женевскую конвенцию 1929 г., что позволяет Штрайту сделать вывод: несмотря на то, что СССР не был страной-подписантом указанной конвенции, этот факт не служил МККК препятствием для такого предложения, если на него согласятся государства, присоединившиеся к конвенции43. 27.06.1941 г. Молотов положительно отреагировал на эту инициативу, настаивая, как и в правительс-£ твенной ноте от 17.07.1941 г., на принципе вза-£ имности. Положительные ответы поступили и от трех других адресатов телеграммы. Это | внушало оптимизм. 22.07.1941г. представи-= тель МККК М. Юнод встретился в Анкаре с | советским послом С. Виноградовым и провел 1 с ним первый раунд переговоров. Позднее * Юнод узнал, что Москва создала справочную ¡; службу для фиксирования информации о Л военнопленных и почтового сообщения. Для

£ подключились высокопоставленные предста-| вители США, включая госсекретаря К. Халла. 1 Американцы пробовали убедить Москву бе-§ зоговорочно признать все положения Женев-I ской конвенции 1929 г., аргументируя тем, что | это решение существенно улучшит гумани-| тарную ситуацию советских военнопленных. " Кремль не дал однозначного ответа на это а предложение. Госдепартамент вынужден был к концу 1941 г., уже после вступления США | во Вторую мировую войну, констатировать бесплодность дальнейших попыток44. Новый, ^ 1942 г., принес некоторое оживление переговоров между СССР и МККК при посредни-1 честве Вашингтона. В мае 1942 г., т.е. уже после повторного оглашения обязательств СССР ж по соблюдению Гаагской конвенции в ноте от 27.04.1942 г., состоялся визит Молотова в !з США. Глава НКИД во время беседы с президентом США Ф. Рузвельтом заявил, что Москве известно о жестоком и бесчеловечном обращении с советскими военнослужащими в германском плену. Его правительство не готово взять на себя какие-либо обязательства, которые фактически легитимировали бы действия немцев, не соблюдающих положения Гаагского соглашения, в то время как СССР прилагает соответствующие усилия45. Переговорный процесс окончательно зашел в тупик.

Параллельно Советский Союз продемонстрировал иным путем соблюдение международного гуманитарного права в отношении немецких военнопленных. В период с ноября 1942 по январь 1943 гг. с использованием различных источников, главным образом, через советское посольство в Турции, МККК и далее германской стороне были переданы 6 000 почтовых открыток, адресованных немецкими военнопленными членам своих семей. Карточки были получены ОКВ и Германским Красным Крестом. В июле 1943 г. ведомство Хартманна получило еще 333 открытки. Германское командование и лично Хартманн наложили вето на передачу открыток родственникам военнопленных. Берлин усмотрел в советской инициативе пропагандистскую кампанию, либо попытку шпионажа. После проверки гестапо 2 000 адресов было установлено, что только 52 человека зарегистрированы в нацистских картотеках в качестве «подозрительных лиц». Остальные были вне подозрений, либо даже членами НСДАП46.

Несомненно, что весомую роль в предубеждениях советской стороны касательно дальнейшего сотрудничества с МККК сыграла как информация об обращении с советскими пленными на практике, так и распоряжения командования вермахта, включая приказ от 08.09.1941 г., полученные разведкой. В самой Германии окончательное слово в вопросе отношения к пленным солдатам и офицерам противника оставалось за Гитлером. Однако, несмотря на централизацию власти в Рейхе, можно отметить наличие дискуссии между различными группами влияния в Берлине. В частности, ряд высокопоставленных офицеров разведки и дипломатов высказывали сомнения в целесообразности «излишней жестокости» по отношению к советским военнопленным. Наиболее влиятельным сторонником пересмотра нацистской политики в этом направлении был сотрудник Иностранного отдела Абвера граф г. Мольтке. Голландский историк Г. ван Роон приводит высказывания Мольтке на совещаниях ОКВ:

«Репрессии против военнопленных абсолютно недопустимы и нецелесообразны. (...) Наши меры не только противоречат Женевской конвенции, но и представляют угрозу жизням будущих немецких военно-пленных»47.

Ван Роон, на основе выступлений и личной переписки Мольтке, приходит к выводу, что он и его сторонники считали нужным оказать сильное давление на ОКВ и партийную верхушку, добившись в итоге применения норм Женевской конвенции по отношению к советским военнопленным. Отправной точкой для подобной позиции были все же не соображения гуманитарного характера, а желание защитить соотечественников в советским плену48. Известно, что аргументы Мольтке оказывали значительное влияние на И. Риббентропа, беседовавшего на эту тему с Гитлером, но не встретившего понимания даже у Рейнеке. В. Кейтель оставался непреклонным. На письмо шефа Абвера В. Кана-риса с предложением отменить приказ от 08.09.1941 г. Кейтель ответил довольно резко:

«Это сомнения соответствуют восприятию рыцарской войны, основанной на чувстве солидарности! Тут же речь идет об уничтожении мировоззрения! Поэтому я одобрил данные меры [приказ от 08.09.1941 г. — Д.С.] и поддерживаю их»49.

Причиной столь категоричной позиции военной верхушки и партийного руководства, наряду с упомянутыми идеологическими и экономическими факторами, автор статьи считает тот факт, что значительная часть берлинской элиты до конца 1941 г. продолжало рассчитывать на непродолжительную войну. Также весьма переоценивались мощь вермахта и стойкость немецких солдат. Следствием этого стало распространенное мнение: в советский плен попадет минимальное количество германских военнослужащих, поэтому данный вопрос не является первоочередным.

В послевоенный период западная историография и ФРГ как государство однозначно возложили вину за бесчеловечное обращение с советскими военнопленными на тогдашнее нацистское руководство. Р. Отто сравнивает

планомерно?