Спросить
Войти
УДК 94(438)"1569/1648"
Вестник СПбГУ. Сер. 2. 2012. Вып. 2
Д. В. Боднарчук
НАРРАТИВНЫЙ И АКТОВЫЙ МАТЕРИАЛ КАК ИСТОЧНИКИ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ИДЕНТИЧНОСТИ «РУСЬКОГО НАСЕЛЕНИЯ» РУСЬКОГО ВОЕВОДСТВА РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ в XVI — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII в.
Со второй половины 30-х годов ХХ в., со времени своего возникновения, понятие «идентичности» прочно вошло в исследовательский инструментарий гуманитарных наук1. Термин стал крайне распространенным. Его использовали в истории, антропологии, этнографии, психологии, социологии, и каждый ученый, говоря об идентичности, отстаивал свое определение и понимание этого явления. Это обусловило размывание «семантики» термина и, как следствие, заставило исследователей внимательнее относиться к терминологии и вырабатывать более четкие определения [2, с. 61-115; 3]. Мы обращаемся к понятию идентичности как к инструменту изучения стратегий различения этничности, конфессионализма, национализма.
В обозначенный нами в заглавии хронологический период (XVI — первая половина XVII в.) население «руських коронных земель» в составе Речи Посполитой столкнулось с проблемами, которые поставили под вопрос само существование «руського народа». Так ситуация будет выглядеть, если мы посчитаем равными понятия «русь» (этноним) и «православный» (конфессионим). Основанием для такой точки зрения служит полемическая литература [4, с. 398]. Тем не менее в полемической же литературе мы можем найти основание и для иного утверждения. Широко известен полемический трактат «Verificatia niewinnosci», атрибутируемый епископу Мелетию Смотриц-кому [5, s. 356-362], где он пишет: «Nie wiara abowiem Rusina Rusinem, Polaka Polakiem, Litwina Litwinem czyni: ale vrodzenia y krew Ruska, Polska y Litewska (курсив наш. — Д. Б.)» [6, 60]2. В этом тексте вера уже не играет определяющей роли. На первый план выходит «происхождение», «кровь».
* Работа выполнена при поддержке Федерального агентства по образованию, Мероприятие № 1 аналитической ведомственной целевой программы «Развитие научного потенциала высшей школы (2006-2008 годы)», тематический план НИР СПбГУ, тема № 7.1.08 «Исследование закономерностей генезиса, эволюции, дискурсивных и политических практик в полинациональных общностях».
© Д. В. Боднарчук, 2012
Эти два разных мнения хорошо иллюстрируют, что идентичность — явление сложное, составное (как мозаика, сложенная из разных «идентичностей»), и при работе с ней необходимо, на наш взгляд, изучить разные виды источников и определить, какую из «идентичностей» они позволяют рассмотреть. То, что идентичность представляет собой явление многоуровневое и для исследования требует привлечения разных источников, не раз отмечалось исследователями (Юлиуш Бардах [7, 8. 25-38], Наталья Николаевна Яковенко [8, с. 475-509], Анджей Яначек [9, 8. 15-46], Маржена Лидтке [10, 8. 31-59]). Но на практике это оказывается крайне сложно реализовать, и исследования по идентичности опираются, как правило, либо на нарративы (исторические сочинения, полемическая литература, письма, дневники), либо на юридический материал (записи в гродских книгах, метрические книги, завещания, постановления региональных сеймиков). В итоге исследователь, опираясь лишь на один тип источников, рискует ввести себя, а за собой и читателя, если последний не настроен критически, в заблуждение, поставив во главу угла данные лишь одного типа источников. Такие статьи мы склонны рассматривать как важный этап в изучении идентичности, но на следующем этапе необходим синтез данных, полученных при работе с разными видами источников. Безусловно, в историографии существуют работы, использующие оба типа источников [11; 10]. Но, по существу, на наш взгляд, проблема синтеза источников там не ставится.
Обратимся к актовому материалу. Его важное преимущество состоит в том, что он относится к широким группам населения (в то время как в нарративных источниках почти всегда главная роль принадлежит автору нарратива, будь то полемическое сочинение или дневник). Проанализируем данные, полученные в ходе работы с документами городского управления на примере города Львова. Прекрасным образцом работы с актовым материалом как источником для изучения идентичности служит книга Мырона Капраля «Нащональш громади Львова ХУ1-ХУШ ст.» [12]. Однако следует оговориться: непосредственный объект исследования здесь не идентичность, а взаимоотношения средневековых городских «наций» (раздел III «Отношения украинской и польской общин» [12, с. 95-158], раздел IV «Взаимоотношения армянской и польской общин» [12, с. 159-198], раздел У «Отношения еврейской и польской общин» [12, с. 199-246]). Тем не менее книга содержит VI раздел — «Черты демографии и социото-пографии Львова» [12, с. 247-314], в который, входят параграфы «Этнический состав» [12, с. 260-274], «Проблемы ассимиляции» [12, с. 281-298] и «Нациотопография» [12, с. 298-314]. Все эти вопросы актуальны и при изучении идентичности. На наш взгляд, наибольший интерес представляет 2-й параграф VI раздела — «Этнический состав». При исследовании этого вопроса М. Капраль также оговаривает ограниченность источников и ненадежность единственно возможного в этой ситуации метода «статистики имен» [12, с. 260]. Однако ученому удалось на основании актового материала установить количество населения Львова и процентное соотношение этнических групп. Как дополнение в книге помещены таблицы с указанием количества и процентного соотношения различных этнических групп во Львове с 1544 по 1662 г. [12, с. 331-365]. При всей фундаментальности работы нигде автор не дает определений польского, «руського», армянского, еврейского самосознания и идентичности, хотя и отмечает
^ ргаегаг^^ zdrowie ога2 тсгаше б^^о zacnego па vpad капсегш^с hanb§ 2П082^»
[6, 60г-60^.
при этом, что исследование должно помочь лучше понять «украинское» самосознание раннего Нового времени [12, с. 10]. В другой своей работе «Привше!& нацюнальних громад мкта Львова XIV — XVIII ст.» [13] М. Капраль делает оговорку, что использует термин «нация» «в прикладном значении, в смысле этнокультурной, религиозной общности, которая чувствует свою "инаковость" в окружающей этнично-культурной среде» [13, с. 5], и не отождествляет эти нации с нациями Нового времени. Теперь очень важно ответить на вопрос: а можно ли с помощью актового материала дать определение чьей-либо идентичности? На наш взгляд, это невозможно, что видно на примере рассмотренного труда. Акты могут содержать количественные данные по той или иной этнической группе, но едва ли говорят о том, «кем» эта группа себя считала. Попробуем обратиться с тем же вопросом к нарративным источникам.
Здесь следует сразу поднять базовую проблему об отношении нарративного источника и определения идентичности. Едва ли мы станем рассуждать о том, что подобный источник помогает определить идентичность автора текста. Другой вопрос — как он может помочь нам воссоздать общую картину идентичности. В то же время трудно не признать, что автор, кем бы он ни был, должен хоть сколько-нибудь разделять взгляды соотечественников на те критерии, по которым он (автор) может осознать себя одним из них. Ведь если бы он не разделял этих взглядов, то у него были другие соотечественники. Иное дело, что отделить это «субъективное авторское» от «общего» едва ли вообще представляется возможным. Нарратив дает возможность рассмотреть идентичность «крупным планом», что при восстановлении «общей картины» идентичности просто необходимо. Используя такой «крупный план», хорошо можно проследить «многоуровневость» идентичности (в качестве примера следует упомянуть работы Н. Н. Яковенко по отдельным источникам, о которых говорилось ранее, труды Дейвида Фрика о Мелетии Смотрицкомм [14], Франка Сысина об Адаме Киселе [15], посвященные анализу отдельных персонажей), где просматриваются религиозная, социальная, территориальная, этническая идентичности. Как правило, так бывает, если мы имеем дело с источником личного происхождения, к примеру дневником.
Между тем у нас нет достаточного количества дневников. Если обратить внимание на широко распространенную полемическую литературу — другую разновидность нарративных источников, то там мы не столкнемся с такой многоплановостью. В то же время этот материал позволяет подробнее проследить, например, социокультурную и религиозную идентичность автора (что сделал О. Б. Неменский в статье «"Воображаемые миры" в "Палинодии" Захарии Копыстенского»). Но, как бы ни выступала на первый план фигура автора, не стоит сосредотачивать внимание на ней полностью. Необходимо принимать во внимание, что «полемическая литература» — это, помимо всего прочего, еще и «литература преувеличений» (данный вопрос затрагивается в статье Леонида Тимошенко [16] «Кризис церковной жизни Киевской православной митрополии в конце XVI в. как причина Брестской унии»), которая не может дать объективной картины исторической действительности.
Приведенные выше примеры исследования разных типов источников показывают, что их данные органически друг друга дополняют. Данные актового материала не позволяют дать определение «руськой идентичности», наполнить его конкретным значением, но они могут дать общую картину жизни той или иной этноконфессиональной группы в какой-либо хронологический период, а именно позволяют получить о населении количественные (сколько их было) и географические (где они жили) данные.
Нарративные источники могут дать ответ на вопрос «Кто они были?». Именно совместив все эти данные, мы получим полную этническую и конфессиональную картину того или иного региона в прошлом и сможем лучше понять этнические, религиозные, социальные процессы, там проходившие.
Статья поступила в редакцию 29 декабря 2011 г.
