Спросить
Войти
2002.02.004. СТЕНЛИ Э.ДЖ. ВООБРАЖАЕМОЕ АНГЛОСАКСОНСКОЕ ПРОШЛОЕ: ПОИСКИ АНГЛОСАКСОНСКОГО ЯЗЫЧЕ-СТВА И РАССЛЕДОВАНИЕ ЧЕРЕЗ ПРИСЯЖНЫХ В АНГЛОСАК-СОНСКОМ ОБЩЕСТВЕ.
STANLEY E.G. Imagining the Anglo-Saxon past. The search for AngloSaxon paganism and Anglo-Saxon trial by jury. - Cambridge, 2000. - 158 p.
Монография Э.Дж. Стенли, профессора Оксфордского университета, известного исследователя древнеанглийской литературы, посвящена истории изучения англосаксонского прошлого в XIX - первой половине XX в. Целью его в этой работе было показать, «как изначальная пристрастность порождает предвзятость суждений и предрассудки» (с.110). Книга состоит из двух частей. В первой - «Поиски англосаксонского язычества» - рассматривается критическая традиция в литературоведении, стремящаяся подчеркнуть и выделить в дошедших до нас древнеанглийских текстах все «варварское» (т.е. языческое) и преуменьшающая, если не вовсе отрицающая, элементы «ученой, космополитической (т.е. по сути христианской)» культуры. Вторая часть - «Англосаксонское расследование через присяжных»1) - посвящена анализу бытующего и по сей день представления о том, что современный суд присяжных восходит к судебным установлениям времен Альфреда Великого (конец IX в.) и еще более ранним германским институтам.
Эти, как их называет Э.Дж. Стенли, «исследовательские мифологемы» (sholarly mythographies), объединяет не только то, что обе они касаются англосаксонского прошлого, но и то, что, как считает ученый, обе во многом обязаны своим возникновением политической ситуации в Германии в первой трети XIX в., ибо у истоков обеих стоят немецкие ученые (в первую очередь Я.Гримм) и в основе их лежит «германский патриотизм». «Единого немецкого государства тогда еще не существовало, но поражения в наполеоновских войнах и последовавшие за ними победы под Лейпцигом и Ватерлоо, в которых немецкие армии сыграли важную роль, сделали свое дело. Не все немцы относились к Наполеону одинаково - одни оставались консерваторами, другие не чужды были республиканским идеям, но горечь поражения сплачивала и пробуждала патриотический дух в ученых и поэтах самых разных взглядов» (с. viii). Поиски «германского духа», «германских корней», проявлений «германского национального характера» определяли интерес
немецких исследователей к культуре англосаксов, которая рассматривалась как «ветвь на германском древе». При этом в своих представлениях о «германском прошлом» ученые, по большей части, следовали за Тацитом с его «этнографическим романтизмом» (с.64). Такой изначальный настрой выразился по-разному в столь различных областях, как филология и история права, но в обоих случаях оказал существенное влияние и на постановку проблем, и на выбор методик, и, соответственно, на сделанные выводы. Картину того, каким образом это происходило, дает данная монография. В ней приводятся обширные выдержки из трудов различных авторов (в подлиннике и в переводе), которые Э.Дж. Стенли кратко комментирует.
Названия ее глав таковы. Часть I: «Романтические истоки»; «Английская ветвь на германском древе»; «Христианство положило конец народной поэзии»; «Полустертые следы языческой поэзии»; «Английский и немецкий взгляд на обращение англосаксов в христианство»; «Дж.М.Кембл»; «Взгляды основателей в переложении их менее известных современников»; «Воззрения английских исследователей второй половины XIX в. и более позднего периода»; «Критическое осмысление древнеанглийской поэзии и вычленение из нее древних германских элементов»; «Языческие боги как таковые»; «^уМ»1-1; «Выводы». Часть II: «Присяжные: оплот нашей свободы, священный и неизменный»; «Провозглашать истину не значит судить»; «Вина и невиновность как дело совести»; «&Великая и славная английская революция& (1688) - чем она обязана возрождению древних институтов свободы в правление Генриха II»; «Расследование через присяжных - не древнегерманский и возможно не англосаксонский институт; но как обстоит дело с двенадцатью танами из округа?»; «Почему закон был провозглашен в Вантеже?»2) «Институт &двенадцати человек из округа&, вероятно, действовал только в области датского права»3); «Выводы».
Немецкие критики-романтики, показывает Э.Дж. Стенли, трактовали древнеанглийскую поэзию как «романтическую», видя в ней «воспевание природы» (особенно мрачных и страшных ее сторон), «немецкую меланхолию», «авантюрный дух». Согласно концепции Я.Гримма и его последователей, «подлинная» древнеанглийская поэзия, «народная» поэзия, являла собой «могучую ветвь на германском древе» (равно и древнеанглийский язык рассматривался как один из диалектов немецкого); с распространением христианства поэтическое искусство пришло в упадок, ибо утратило свою «свободу» и «народные корни», но «полустертые следы его» можно обнаружить в дошедших до нас текстах.
Английские филологи в целом занимали более умеренную позицию. Многие из них указывали на тот факт, что обращение в христианство способствовало «интеллектуальному развитию наших яростных предков», и считали, что сохранившиеся древнеанглийские тексты следует рассматривать в русле западной христианской, а не языческой германской традиции. В том, что воззрения «немецкой школы» привились и на английской почве важную роль, по мнению Э.Дж.Стенли, сыграл такой выдающийся ученый, как Дж.М.Кембл. Он учился в Германии и там «обрел вкус к немецкой метафизике и проникся уважением к немецкому патриотизму, на манер Якоба и Вильгельма Гримма...» (с. 31). Работы Кембла, ставшего «наивным и восторженным поклонником всего языческого», оказали большое влияние и на его современников, и на исследователей позднейшего периода.
Занятая учеными позиция, как демонстрирует Э.Дж.Стенли, определяла, явно или неявно, их подходы к материалу. Произведения, изначально полагавшиеся «языческими» («Беовульф», Элегии, Гномические стихи), «очищались», от якобы более поздних, «христианских наслоений», «следов монашеской цензуры»; строки, объявлявшиеся «фальсифицированными», отбрасывались. Здесь, по мнению Э.Дж. Стенли, возникал логический порочный круг: сначала из текста изымалось все, имеющее христианские аллюзии, а потом, после тщательного рассмотрения оставшегося, делались выводы о его «безусловно древнем, языческом происхождении». С другой стороны, в христианских поэмах («Елена», «Андрей», «Исход», «Христос» и др.) усматривались намеки на «исконные германские качества» - «боевой дух», «товарищеские отношения между вождем и его воинами», «чистота» и т.п. Подобные заключения выводились, в первую очередь, на основании того, что поэт употребляет слова определенного лексикона и
этимологии; итог же сводился к тому, что «германские обычаи» (оставшиеся неизменными со времен Тацита) составляли глубинную суть англосаксов, а христианство было для них наносным и чуждым.
Э.Дж. Стенли также уделяет внимание попыткам ряда исследователей отыскать в древнеанглийских текстах «очевидные» и «скрытые» упоминания языческих божеств, в частности, увидеть в древнеанглийском «wyrd» непосредственную отсылку к персонифицированной Судьбе, аналогу Urdr — одной из трех Норн скандинавской мифологии. Метод, как и в предыдущем случае, состоял в том, что определенным словам приписывались «языческие» коннотации и этимологии, после чего весь контекст, в котором они употреблялись, трактовался соответствующим образом, а то, что такой трактовке не поддавалось, объявлялось «позднейшими наслоениями».
Таким образом, пишет Э.Дж. Стенли в заключении к первой части книги, на протяжении ста пятидесяти лет «неизвестное» и, как считает исследователь, «недоступное нашему знанию с уверенностью использовалось для объяснения известного». Теперь картина изменилась, и «поиски англосаксонского язычества» если вообще ведутся, то ведутся не с закрытыми глазами.
Тенденции, прослеживаемые автором во второй части, в области истории права, имеют немало общего с рассмотренными выше, хотя выражены они не столь явно, и отношение к ним у Э.Дж.Стенли (не считающего себя, как он сам неоднократно указывает, специалистом в этой области) не столь однозначное.
Речь идет о суде присяжных, традиционно рассматривавшемся как «оплот гражданской свободы» в Англии. Хотя «легенда» возводит возникновение суда присяжных к временам Альфреда Великого, юристы и историки права уже в начале XIX в. ясно видели и понимали отличие между двенадцатью соседями-свидетелями, подтверждавшими клятвой правдивость одной из сторон, и современными присяжными, выносящими решение о виновности или невиновности. Общее между ними - лишь то, что и тех и других двенадцать, и те и другие избираются из числа «соседей» обвиняемого. Наиболее полным и четким исследованием проблемы (включая и ее историографию), выполненным в этом русле, Э.Дж.Стенли считает работу Г.Брюннера (Н.Бгипиег) «Die Entstehung der Schwurgerichte» (1871). Г.Брюннер со всей определенностью разграничивал роли «соседей-свидетелей» англосаксонских времен, «присяжных» времен правления Генриха II,
которые собирались по приказу королевского официального лица, чтобы дать под присягой правдивые ответы на некие вопросы, и нынешних присяжных. Изучение каролингских законов привело исследователя к выводу, что современный суд присяжных можно считать институтом скорее франкского, нежели англосаксонского происхождения, и корни его лежат в королевских установлениях каролингов, а не в «народных обычаях».
Однако, замечает Э.Дж.Стенли, возможен и другой взгляд на проблему. Я.Гримм утверждал, что в древности «провозглашение истины» и составляло суть суда. Кроме того, в общественном сознании главными характеристиками присяжных является то, что их двенадцать; они клянутся говорить правду и потому в ответе перед своей совестью; они избираются из «равных» обвиняемому и живут с ним по-соседству; они представляют «народ», а не «власть». При всей возможной неточности и даже ошибочности подобного мнения, утверждает Э.Дж.Стенли, оно указывает на некую (не замеченную Г.Брюннером) внутреннюю преемственность между «свидетелями» и присяжными, даже если сам суд или хотя бы расследование через присяжных не восходят к англосаксонским временам.
В работах ряда немецких правоведов прослеживается другая крайность. Г.Морер (1824) ставил во главу угла публичность процедуры и то, что современные присяжные, как и приносившие клятву «свидетели», обязуются следовать только голосу своей совести, и на основании этого связывал непосредственно институт присяжных с «соприсяжниками» («свидетелями», произносившими определен-ную сложную клятвенную формулу, в подтверждение клятвы пригласившей их стороны) древнего германского права. Р.Кестлин (1846) писал, что Англия являет собой лучший пример развития исконных германских институтов, воплощающих «германский национальный характер». И Гундерманн (1847) проводил аналогию между развитием законодательной системы в Англии в англосаксонский и нормандский периоды и современной ему ситуацией в Германии. Следующим шагом в этом поступательном движении он считал Английскую революцию 1688 г., являвшую собой «освобождение и восстановление утраченного, в соответствии с требованиями истории и германского национального характера». Признавая Ассизы Генриха II важным шагом в развитии законодательства, он отрицал какую бы то ни было их связь с
континентальными установлениями, утверждая, что они развились непосредственно из «местной германской традиции».
В последние десятилетия, указывает Э.Дж.Стенли, о германских корнях суда присяжных говорят меньше. Ф.Стентон представляет «расследование через присяжных» как нормандский институт, хотя и замечает, что «двенадцать танов, приносивших клятву, что они не станут обвинять невиновного или покрывать виновного, были членами сообщества, которое приняло основной принцип суда присяжных за 70 лет до нормандского завоевания». Последнее утверждение — отсылка к «законам Этельреда» (конкретно к т.н. III Aethelred: zu Wantage, по Либерману), однако этот документ, так же как и более поздний «Спор между Гундульвом и Пихотом» (1077-1097), относится к бывшей области датского права. В силу этого ряд исследователей считают их скорее свидетельством того, что в конце X — начале XI в. в области датского права продолжали действовать скандинавские судебные процедуры, нежели аргументом в пользу англосаксонского происхождения «принципов суда присяжных».
Подводя итог всему сказанному, Э.Дж.Стенли делает замечание, служащее своеобразным связующим звеном между первой и второй частями. По его мнению, главная ошибка авторов большинства процитированных в книге работ состоит в том, что они изначально пытались искать общие германские корни и для англосаксонских, и для континентальных франкских институтов, вместо того чтобы рассматривать каролингские установления как нечто самостоятельное, как инновацию, частично обязанную своим возникновением римскому влиянию. Как писал Дж.Кемпбелл, они «предпочитали смотреть на север и в позднейшие времена, чем на юг, и в эпохи более ранние».
З.Ю.Метлицкая
