Спросить
Войти
3. Gur&ev A.N. Ocherk razvitiya kreditnykh uchrezhdenii [Essay on the Development of Credit Institutions]. Saint Petersburg, 1904, 250 p.
Поступила в редакцию
УДК 821.133.1 +94(44) DOI 10.18522/0321-3056-2015-4-90-95
ФРАНКО-ПРУССКАЯ ВОЙНА (1870-1871) В РУССКОЙ ПЕРИОДИКЕ 70-х ГОДОВ XIX ВЕКА
© 2015 г. В.П. Подольников
Подольников Владимир Павлович - Podolnikov Vladimir Pavlovich кандидат исторических наук, доцент, Candidate of Historical Sciences, Associate Professor,
Институт истории и международных отношений Institute of History and International Relations
Южного федерального университета, of the Southern Federal University,
ул. Б. Садовая, 33, г. Ростов-на-Дону, 344082. B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082, Russia.
E-mail: podolnikov@list.ru E-mail: podolnikov@list.ru
Анализируется материал по истории франко-прусской войны 1870-1871 гг., опубликованный в российской периодической печати в 70-е гг. XIX в. В нем нашли отражение не только важные вопросы мировой политики, но и серьезные проблемы общественно-политической жизни и государственного устройства самой России в годы правления Александра II. В то время были еще живы в сознании людей последствия тяжелого поражения в Крымской войне 1853-1856 гг. Поэтому интерес к итогам франко-прусской войны в русском обществе сопрягался с желанием разобраться в причинах собственных военных неудач.
The article analyses the materials on the history of the French-Prussian war, 1870-1871, published in the Russian periodical press in the 70-ies of 19 century. The materials reflect not only the important issues of world politics, but also serious problems of the political life and government of Russia during the reign of Alexander II. At that time, we were still alive in people&s minds the consequences heavy defeat in the Crimean War of1853-1856. Therefore, interest in the results of the Franco-Prussian War in Russian society is matched with a desire to understand their own ranks, while military failures.
Либерализация российского общества в годы царствования Александра II открыла возможности для постановки и обсуждения целого ряда ранее табуированных политических проблем. Этому способствовало и значительное увеличение в 60 -70-е гг. XIX в. количества печатных периодических изданий. Возросла социальная значимость средств массовой информации. Однако не обо всех
сторонах жизни Российской империи и ее государственного устройства можно было говорить еще достаточно открыто и откровенно. Нередко приходилось прибегать к использованию исторических параллелей. И именно франко-прусская война 1870-1871 гг., показавшая слабость монархического режима Второй империи во Франции, приведшая к его краху и замене республикой, позволила,
хоть и опосредованно, коснуться серьезных государственно-политических и военных проблем самой России. Интерес к этой войне подогревался в русском обществе и тем, что не остыла еще в сознании людей горечь и боль за тяжелое поражение и потери в Крымской войне 1853-1856 гг.; сильным оставалось желание разобраться в причинах этого. И хотя политические системы России и Франции существенно отличались друг от друга, в основе обеих лежал один и тот же принцип монархического правления с большими полномочиями императора. Поэтому подбирая материал к публикации о франко-прусской войне, журналисты делали упор на ту его часть, которая так или иначе касалась бы серьезных проблем российской действительности, затрагивала бы вопросы эффективности монархического государственного устройства, соответствия династических и национальных интересов, личной ответственности государя за принимаемые им военно-политические решения, за состояние армии и страны в целом.
История франко-прусской войны нашла достаточно широкое освещение на страницах отечественной периодической печати 70-х гг. XIX в. В ходе войны российские газеты весьма оперативно публиковали текущую телеграфную информацию о политической ситуации в воюющих странах и драматических событиях на полях сражения. Тогда же появились первые, частично или полностью переведенные на русский язык публикации воспоминаний французских и немецких участников или очевидцев этих событий [1-4].
Продолжились они и в послевоенный период [5-9].
В середине 70-х гг. в официальном органе Военного министерства Российской империи «Военном сборнике» появилась первая в нашей историографии аналитическая работа Л. Байкова по истории франко-прусской войны [10].
Таким образом, уже в 70-е гг. XIX в. в отечественной периодике накопился значительный фактический материал по франко-прусской войне, позволивший, с одной стороны, привлечь внимание к важным вопросам государственного и военно-политического устройства самой России и, с другой, - положить начало исследованию истории войны в нашей стране.
Прежде всего российскую общественность интересовали причины быстрого и сокрушительного поражения Франции в войне. Ведущая европейская держава, поставленная на колени за считанные месяцы молодым, еще не сформировавшимся окончательно немецким государством, вынуждена
была принять от него унизительные условия мирного договора. Почему это произошло?
Публикуемые в газетах и журналах исторические сведения дают возможность частично ответить на этот вопрос.
Успех любой войны во многом зависит от осознания большинством населения воюющих сторон тех национальных интересов, которые она должна отстаивать. Из воспоминаний современников следовало, что большая часть французов их не понимала. «У меня, - писал один из них, - не было причин ненавидеть пруссаков; я даже уважал их пиво и поэзию..., но ведь не необходимо ненавидеть народ, чтобы вести с ним войну... Вся Франция разделяла мое мнение» [9, с. 166]. Вместе с тем уже тогда прослеживалась очевидная династическая заинтересованность переживающего кризис режима Второй империи в победоносной войне.
Отсутствие ясной и понятной мотивировки войны французское правительство пыталось компенсировать заверениями общества в полной готовности к ней и в возможности одержать над врагом легкую победу. И вначале это в полной мере удалось. Поэтому, по словам того же очевидца, война «вызвала настоящий взрыв энтузиазма», и «уверенный, что война ограничится одним сражением, после коего король Вильгельм поторопится испросить мира, я рвался в Страсбург» [9, с. 166, 275].
Официальные круги искусственно раздували ура-патриотические и шапкозакидательские настроения воинственной толпы. «На бульварах и улицах, - свидетельствовал другой участник событий, - только и раздавались восклицания: "Наша непобедимая армия!", "Наши храбрые солдаты!", "Наши африканские генералы!" Не было ни одного мирного буржуа, которому не чудился бы запах пороха, и многие заблаговременно запасались уже планками и флагами» [3, с. 459]. Современник войны Э. Золя позже подытожит эти настроения словами: «Все считали, что пруссаков шапками закидают» [11, с. 579].
Поддавшись на провокацию Бисмарка с Эмской депешей, Франция фактически выступила инициатором войны. В то же время бывший император Наполеон III, пытаясь скрыть династическую подоплеку войны и снять с себя ответственность за ее развязывание, утверждал, что, начиная войну, он «послушался лишь сильно возбужденного общественного мнения» [1, с. 4]. Вопрос о том, кто его «возбуждал», оставался открытым.
Позиция немецкой стороны, также отраженная в русской периодике, сводилась к тому, что вина
за начало конфликта полностью возлагалась на французов. «Война, - писал прусский офицер, -была объявлена Германии быстро; только уверенность французского правительства в успехе объясняет нам, почему оно не считало нужным быть особенно разборчивым в приискании предлога: взяли первое, что попалось под руку» [2, с. 864].
После первых военных неудач в августе 1870 г. настроение во Франции резко переменилось. Патриотический энтузиазм и вера в быструю победу сменились упадком боевого духа и пораженчеством. Окружение Рейнской армии при Меце и поражение при Гравелотте привели к тому, что «большинство французов, начиная с высших сфер и кончая простонародьем, - по словам Л. Байкова, -потеряли... надежду на успешное продолжение борьбы. Иначе и быть не могло: реакция, происшедшая вследствие перехода от иллюзий к действительности, была слишком сильна. Войска, от их начальников до последних солдат, пали духом; население потеряло доверие к силе как своей армии, так и своего правительства: трескучим телеграммам, объявляемым последним об одерживаемых победах, никто уже не хотел верить» [10, с. 251].
Все это в конечном итоге предопределило исход франко-прусской войны. Правда, существовало и другое мнение о причинах поражения, высказанное свергнутым с престола французским императором. Сравнив Францию с Германией и признав превосходство сил последней, а также лучшую организацию ее армии, Наполеон вместе с тем пришел к выводу, что «успехи пруссаков должны быть приписаны... сильно утвердившемуся в Германии принципу власти... Действительную силу государства составляют: уважение к правительству, повиновение законам и дух патриотизма и воинственности, превышающий все частные различия во взглядах» [1, с. 4].
Между тем уважение к правительству резко упало, благодаря действиям самого же правительства, о чем также свидетельствуют воспоминания современников, опубликованные в российской печати 70-х гг. XIX в. Австрийский корреспондент Абани, находившийся при ставке принца Наполеона, описал, как на фоне голодной и беспорядочно отступавшей французской армии «откормленные придворные лакеи стали таскать сундуки, дорожную посуду и всякую дрянь и нагружать ими стоящие дорожные повозки» [5, с. 115]. Еще большее раздражение вызывала официальная пресса, которая, по словам другого очевидца, «точно сговорилась лгать и льстить национальному тщеславию... О наших поражениях говорили, что они славнее побед, а о сражении при Верте отзывались как о торжествующей неудаче. Отступление наших войск превозносили со славою и восторгались геройством солдат, совершавших эти отступления» [3, с. 459460].
Большой документальный материал, изученный Л. Байковым, позволил ему сделать смелый и предостерегающий российское правительство вывод о том, что одной из главных политических причин поражения французов в войне стала «рознь интересов самой Франции и ее династии. Для первой, - писал он, - весь вопрос минуты заключался в отражении нашествия; ее интересы были исключительно военные. Интересы же династии заключались в том, чтобы удержаться на престоле; для этого ей надо было упрочить свое положение в Париже и иметь возможность вступить в переговоры с неприятелем» [10, с. 251].
Поскольку разгром французской армии, считавшейся до начала войны одной из лучших в Европе, стал для многих неожиданно быстрым и шокирующим, российская пресса уделила большое внимание чисто военным аспектам кампании (вооружению, снабжению и организации, тактике ведения боевых действий). Эти вопросы приобрели для России особую актуальность в связи с проводившейся в стране военной реформой и стали предметом тщательного анализа еще задолго до франко-прусской войны [12]. Теперь же появился новый материал, требующий дальнейшего осмысления военными специалистами.
Xарактеризуя военную силу противника, премьер-министр Франции Оливье заявил: «Что такое прусская армия!... Нам стоит только дунуть на нее!» [13, с. 19]. В действительности все обстояло далеко не так.
Немецкий офицер, участник войны, сравнивая стрелковое оружие двух армий, отмечал, что французское ружье системы Шаспо, хоть и стреляло дальше, и заряжалось быстрее, чем немецкое игольчатое ружье, все же уступало тому в точности прицеливания. Новое французское оружие — митральеза, по его мнению, было легко уязвимо, требовало подходящего местоположения и прикрытия. Наполеон, продолжал он, излишне «понадеялся на чудодейственную силу митральезы, пренебрег остальными артиллеристскими орудиями. Поэтому немецкая артиллерия везде, где ей приходилось действовать настоящим образом, имела перевес; огонь ее был так жесток, что даже самые лучшие неприятельские полки не в силах были его выдерживать, и в трудные моменты она решала дело» [2, с. 881-882].
Другой немецкий военный, флигель-адъютант барон Зеддлер указал на решающую роль германской артиллерии в победе над французами в сражениях при Марс-ла-Туре, Гравелотте, Седане. Решение прусского принца под Седаном «выслать вперед артиллерию... на несколько верст под прикрытием незначительного числа эскадронов... побудило генерала Вимпфена (командующего французской армией. - В.П.) отказаться от сделанного ему предложения прорыва на север» [8, с. 61].
Именно умелые действия немецкой артиллерии, признает Наполеон III, заставили французских генералов согласиться на позорную капитуляцию под Седаном. «Седан... - писал он позже, -превратился в настоящую бойню: огонь неприятельской артиллерии производил ужасающее действие среди скученной толпы бегущих с поля сражения солдат разных частей войск и среди жителей Седана и даже раненых, которых не спасал белый флаг с красным крестом» [1, с.4].
Разительный контраст, по воспоминаниям современников, представляла организация руководства французской и немецкой армий. С нескрываемым превосходством германские офицеры писали об умело и быстро проведенной мобилизации немецкой армии, которая «оправдала все надежды»; об удачно выбранном моменте для наступления; о прекрасно организованной перевозке войск по железным дорогам, обеспечившей неожиданную для противника мобильность передвижения воинских соединений [2, с. 882, 883]. Осознавая особую важность последнего фактора, германское командование сделало одновременно все возможное, чтобы затруднить переброску французских армий, разрушив, во словам Наполеона III, тоннели и парализовав тем самым работу железных дорог [6, с. 1].
Однако и без вмешательства немцев передвижение французской армии не отличалось мобильностью и организованностью. Как позже вспоминал изгнанный император, «начальники корпусов пускали свои дивизии вразброд... офицеры и солдаты, следуя дурной привычке, принятой ими в Африке, набирали с собой слишком много багажа, что еще более замедляло движение войск и без того медленное по причине дурной погоды» [6, с. 1].
Что же касается руководства французской армии, то здесь царили неразбериха и сумятица. Будучи верховным главнокомандующим, Наполеон, по его собственному признанию, «силою обстоятельств» «перестал быть не только главою армии, но и главою правительства», «был осужден на бездействие, между тем как мои армии и мое правительство стремились в глазах моих в бездну погибели» [1, с. 4; 6, с. 1].
С позиций безучастного статиста рассказал экс-император о седанской катастрофе, назвав одной из ее причин противоречия в военном руководстве. «Два главнокомандующих, - писал он, -сменившихся один вслед за другим, - генерал Дюкро и Вимпфен - задавались каждый особой целью...» [1, с. 4]. Со своей стороны оба генерала, отметив чехарду смены за два дня четырех командующих (Мак-Магон, Дюкро, Дуэ, Вимпфен), обвиняли в поражении друг друга. Вечером 1 сентября, когда седанская битва фактически закончилась, генерал Вимпфен заявил императору: «Если я проиграл сражение, государь, если я побежден, то обязан этим неисполнением моих приказаний, неповиновению ваших генералов» [4, с. 1]. Присутствовавший здесь же генерал Дюкро бурно отреагировал на это заявление следующей страстной тирадой: «Кто отказывал вам в неповиновении? На кого вы намекаете? Не на меня ли? А я скажу вам, что, к несчастью, приказания ваши были слишком хорошо исполнены. Если мы потерпели страшное поражение, превосходящее все, чего можно было ожидать, то мы обязаны им вашей безумной самоуверенности! На вас одних падает ответственность... На вас одних должен пасть позор капитуляции» [4, с. 1].
Не лучше обстояло дело с интендантской службой французской армии и обучением новобранцев, о чем также свидетельствовали материалы русской прессы 70-х гг. Солдаты, вспоминал участник событий, были обуты в ботинки, которые хороши были лишь для того, «чтобы танцевать кадриль и щеголять ногою», а не для длительных военных переходов; ноги у всех были разбиты в кровь, и «эти бедные резервисты, такие же плохие ходоки, как и я, издали походили гораздо более на свадебное шествие, хорошо пообедавшее, чем на военный отряд, делающий переход» [9, с. 331]. Чтобы облегчить свое передвижение, они выбрасывали из ранцев накануне осеннего похолодания теплые вещи, рассуждая следующим образом: «На что мне нужна куртка из толстого сукна при температуре в тридцать градусов выше нуля? Ведь война не продлится до осени!» [9, с. 331]. В связи с плохой организацией питания солдаты, по словам того же мемуариста, воровали кур у местного населения [9, с. 332]. «Армию нечем было кормить», - признался позже свергнутый с престола император [1, с. 4].
Обучение резервистов, которых насчитывалось в каждом французском полку по 200-300 человек, было также поставлено из рук вон плохо. «Солдату нет надобности знать что-либо», - говорил им фельдфебель [9, с. 456]. Их даже не научили ставить палатки, выдав кусок холста и несколько деревянных брусков без объяснения, «как их употреблять», в результате чего спать приходилось под открытым небом, в грязи [9, с. 275].
Что же касается обучения тактике ведения боя, то оно хорошо проиллюстрировано словами инструктирующего новобранцев майора: «Когда вы увидите, что другие идут направо, и вы идите направо; когда они возьмут влево, и вы делайте полуоборот налево — вот вам и все движения. На поле сражения стреляйте не торопясь, цельтесь всегда в кого-нибудь... Если пойдут в штыки, бегите прямо вперед, не спотыкаясь» [9, с. 275].
Известно, что перед войной во французской армии имелись фиктивные части. Однако все эти факты не помешали ее руководству, переводя стрелки на противника, утверждать, что прусская армия «великолепно организована на бумаге» [13, с. 22].
Отвечая на это необоснованное заявление, немецкий офицер, сравнив обе армии, и, опираясь на имеющийся уже опыт первых боевых сражений, констатировал следующее: «Одно из великих преимуществ нашей военной организации заключается в том, что в управлении ею господствует правда и честность. У нас не бывает, чтобы что-нибудь существовало только на бумаге» [2, с. 883].
Таким образом, публикуя материалы по истории франко-прусской войны 1870-1871 гг., отечественная периодическая печать не только освещала важные вопросы мировой политики, но и привлекала внимание общественности к серьезным политическим и военным проблемам самой Российской империи 70-х гг. XIX в.
References
Поступила в редакцию
УДК 94.01 DOI 10.18522/0321-3056-2015-4-95-101
ПРОЦЕСС ПО ДЕЛУ АГНЕС СЕМПСОН В КОНТЕКСТЕ ОХОТЫ НА ВЕДЬМ В ШОТЛАНДИИ РАННЕГО НОВОГО ВРЕМЕНИ
© 2015 г. Н.В. Филатова
Филатова Надежда Владимировна -аспирант,
Институт истории и международных отношений Южного федерального университета, ул. Б. Садовая, 33, г. Ростов-на-Дону, 344082. E-mail: contact@viaregina.ru
Filatova Nadezhda Vladimirovna -Postgraduate Student,
Institute of History and International Relations of the Southern Federal University, B. Sadovaya St., 33, Rostov-on-Don, 344082, Russia.. E-mail: contact@viaregina.ru
Анализируется частный эпизод охоты на ведьм в Шотландии конца XVI в. Исследуются материалы суда над Агнес Семпсон, звена в цепи взаимосвязанных судебных процессов 1590 - 1591 гг., что помогает понять пути эволюции портрета ведьмы, включившего в себя такие мифологемы, как демонический пакт, шабаш и тайный заговор. Возникновение и распространение новых смыслов, трансформировавших образ ведьмы и королевскую политику по отношению к ведовству, было обусловлено тенденциями исторического развития шотландского общества второй половины XVI в.
The article is devoted to the analysis ofparticular witch-hunt episode and one associated human destiny in terms of large-scale cultural and historical process. The case ofAgnes Sampson is a link in chain of the interconnected trials, which is included in the history of Scotland as North Berwick Witches, 1590 -1591. The concept of witchcraft as a holistic system of ideas about relationship with supernaturalforces was complemented by some new features that reflect the cultural and historical situation. The case study of Agnes Sampson helps us to understand the development of witch portrait in Early Modern Europe. Although her file still contains the examples of healing and counter-magic, it most describes diabolic witchcraft, convention and conspiracy.
Охота на ведьм и демономания стали симптомом непреодоленного кризиса шотландского общества, к концу XVI в. испытавшего перипетии острой религиозной и политической борьбы. Попытаемся проанализировать единичный сюжет с целью постижения запечатленного в нем образа исследуемого целого, «не разглядывать мелочи, а рассмотреть подробности» [1, S. 193] конкретной человеческой судьбы в контексте отраженного в ней масштабного культурно-исторического процесса.
Дело Агнес Семпсон является звеном в цепи взаимосвязанных судебных процессов, вошедших в историю Шотландии как Охота на ведьм из Норт-Бервика. Агнес Семпсон, жительница деревни Кейт в области Ист-Лотиан, вдова, была акушеркой, знахаркой. Дата ее рождения неизвестна, дата смерти - 28 января 1591 г. Агнес Семпсон была арестована по подозрению в колдовстве и участии в тайном заговоре, целью которого было уничтожение морского экипажа короля Якова VI Стюарта и его жены Анны Датской во время перехода из Копенгагена в Эдинбург. Дело было заведено 7 мая 1590 г. и первоначально рассматривалось пресвитерианским провинциальным синодом; Семпсон заключили в городскую тюрьму Хаддингтона, но вскоре ее перевели в Эдинбург [2, р. 96]. Вместе с Семпсон было арестовано порядка семидесяти человек, однако точное число казненных по обвинению в ведовстве и государственной измене по-прежнему не известно. Агнес Семпсон подвергалась допросам с конца осени 1590 г. по
