От Иллирии к Хорватии: раннее прошлое Хорватско-Славонского королевства в историческом нарративе Юрая Ратткая

Вестник Томского государственного университета. История. 2019. № 59

ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИОГРАФИИ, ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЯ И МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ

УДК 94(497.5)

Б01: 10.17223/19988613/59/13

Д.Е. Алимов

ОТ ИЛЛИРИИ К ХОРВАТИИ: РАННЕЕ ПРОШЛОЕ ХОРВАТСКО-СЛАВОНСКОГО КОРОЛЕВСТВА В ИСТОРИЧЕСКОМ НАРРАТИВЕ ЮРАЯ РАТТКАЯ

Исследование выполнено за счет грантаРНФ, проект № 16-18-10080 «&Мобилизованное средневековье"»: обращение к средневековым образам в дискурсах национального и государственного строительства в России и странах Центрально-Восточной Европы и Балкан в Новое и Новейшее время».

В статье анализируется описание древней и раннесредневековой истории Хорватии в книге первого хорватского (хорватско-славонского) историографа Юрая Ратткая «История королей и банов королевств Далмации, Хорватии и Славонии» (1652). Ставя перед собой задачу выявления внутренней логики в нарисованной Ратткаем картине раннего прошлого Хорватско-Славонского королевства, автор фокусирует внимание на этническом дискурсе историографа и соотношении в его повествовании этнических и политических категорий. Ключевые слова: Хорватско-Славонское королевство; хорватская историография; иллиризм; Юрай Ратткай.

Юрай Ратткай (1613-1666), выдающийся церковный, политический и культурный деятель Хорватско-Славонского королевства1, входившего в состав «короны св. Стефана» композитарной монархии Габсбургов, родился в семье барона Петра Ратткая и графини Барбары Эрдёди. Образование юный аристократ получил в гимназии и университете Граца - столицы герцогства Штирии, став в возрасте 19 лет членом иезуитского ордена. Пробыв некоторое время преподавателем коллегиумов в Загребе и Дьёре, Ратткай вышел из ордена в 1639 г., не оставив, однако, церковного поприща. С тех пор как в 1640 г. Ратткай стал каноником капитула кафедрального собора в Загребе, его жизнь и карьера были главным образом связаны с загребской епископской кафедрой. В 1648 г. Ратткай стал архидиаконом и каноником-лектором, и его кандидатура была выдвинута на место загребского епископа. Избрание Ратткая епископом, впрочем, не состоялось, так как вскоре после смерти его покровителя бана Ивана Драшковича (16401648), верх в капитуле взяли соперники Ратткая. Неизменно играя важную роль в жизни капитула, Ратткай время от времени исполнял ответственные поручения политического характера. Так, в 1646 и 1649 гг. он был представителем хорватско-славонских сословий на заседаниях Венгерского государственного собрания, а в 1651 г. был назначен баном Николой Зринским (1647-1664) поверенным по так называемой влашской проблеме. Участвовал загребский каноник и в военных действиях - против османов (в 1641 и 1651 гг.) и, на заключительном этапе Тридцатилетней войны, против шведов [3; 4. 8. 44-47].

Ведя активную общественнную жизнь, соответствовавшую его высокому социальному статусу, Ратткай, вместе с тем, уделял большое внимание самообразованию и был человеком весьма начитанным. К тому же он прекрасно владел словом, о чем, к примеру, свидетельствует его речь, посвященная памяти венгерского короля Ласло. Эта речь, произнесенная Ратткаем в 1641 г. в венском соборе св. Стефана, снискала большой успех у публики [5. S. 7-8]. В 1652 г. в Вене на латинском языке был опубликован большой исторический труд Ратткая «История королей и банов королевств Далмации, Хорватии и Славонии» (Memoria regum et banorum regnorum Dalmatiae, Croatiae et Sclavoniae) [6, 7], ставший первым опытом систематического изложения истории Хорватско-Славонского королевства с древнейших времен до современной автору эпохи, т.е. если, исходя из перспективы нацие-строительства, дать более презентистское определение жанра, - первым шагом на пути формирования хорватского национального исторического нарратива. Из слов самого автора следует, что книга писалась по заказу бана Ивана Драшковича, что, как справедливо заметил венгерский ученый Ш. Бене, автор глубокого исследования биографии и творчества Ратткая, позволяет говорить о том, что фактически на загребского каноника были возложены обязанности государственного историографа Хорватско-Славонского королевства, при той, однако, оговорке, что официально такой позиции в королевстве не существовало [5. S. 15]. Хотя труд Ратткая, глубоко проникнутый патриотическим духом, несомненно, можно расценивать как результат эволюции самосознания хорватско-славонской знати, приобретавшего протонациональный характер [4. 8. 51], появление этой книги во многом было связано со специфическими политическими обстоятельствами, сложившимися в Хорватско-Славонском королевстве в 1640-е гг. По мнению современных исследователей, катализатором формирования в стране протонациональной идеологии стали два острых раздражителя - пассивная и нерешительная, с точки зрения местной элиты, политика Габсбургов в отношении османов, удерживавших под своей властью огромные, ранее принадлежавшие королевству территории, а также двусмысленная позиция двора по так называемой влашской проблеме, когда «влахам» -православным жителям, бежавшим в Хорватско-Славонское королевство с территории Османской империи, в обход местных законов предоставлялись привилегии, по сути, игнориравшие формально признаваемые двором суверенные права сословий королевства и препятствовавшие интеграции «влахов» в его правовое поле [5. 8. 15-16; 8. 8. 272-276].

Таким образом, исторический труд загребского каноника стал не только плодом возросшего среди представителей хорватско-славонской элиты интереса к истории своего отечества, но и ответом на конкретный политический запрос, суть которого сводилась к неоходимости исторической легитимизации попиравшихся центральной властью прав сословий Хорватско-Славонского королевства. Основным элементом формирующейся в это время идеологии политически активной части местного социума стало стремление к максимальному утверждению самостоятельности Хорват-ско-Славонского королевства в составе монархии Габсбургов, что, несмотря на никем не оспаривавшийся факт вхождения его в состав «короны св. Стефана», практически должно было выражаться в его полном равноправии с Венгрией [5. 8. 77-87; 8. 8. 274-276].

Хотя в историографии труд Ратткая и особенно та его часть, где автор описывал события, современником которых он сам являлся, неизменно рассматривались как ценный источник информации о хорватской истории раннего Нового времени, начальные главы книги, посвященные древней и средневековой истории, пользовались вниманием исследователей лишь в минимальной степени. Отношение к этим главам долгое время обусловливалось характерным для позитивистской историографии рассмотрением историографического процесса с точки зрения развития критического метода. Следствием такого подхода явилось то, что, обращая внимание на ошибочные, а местами и откровенно фантастические, с точки зрения современной науки, детали в повествовании Ратткая о древнейшем прошлом, историки-позитивисты подчас невысоко оценивали его вклад в разработку ранней хорватской истории (см. обзор историографии: [5. 8. 28-38]). Современные исследователи справедливо исходят из того, что для адекватной оценки исторической концепции Ратткая, в том числе его взгляда на раннее прошлое, необходимо исходить не из абстрактных критериев «критической

историографии», а из конкретных целей книги загреб-ского каноника, связанных с необходимостью исторического обоснования политических идеалов хорватско-славонских сословий, и обусловленных данными целями более узких жанровых характеристик книги в целом и ее отдельных частей (см. особенно: [5. 8. 39-68; 8. 8. 271-293]). При всей адекватности такого подхода следует все же заметить, что он невольно способствует тому, что внимание исследователей оказывается сфокусированным на сугубо идеологических аспектах книги, вследствие чего в историческом повествовании Ратткая идентифицируются и анализируются, прежде всего, те элементы, которые так или иначе отвечают идее политической самостоятельности Хорватско-Славонского королевства. Другой аспект книги Ратт-кая - выстраивание в привычных для той эпохи дискурсивных категориях линии преемственности от далекого прошлого к настоящему - либо отходит на второй план, либо вовсе остается вне поля зрения историков. Между тем стоявшая перед Ратткаем задача создания связного и непротиворечивого исторического повествования, в котором находила бы свое максимальное выражение этнокультурная и этнополитическая индивидуальность Хорватско-Славонского королевства, была ничуть не менее важной и не менее сложной, чем обоснование с помощью исторических аргументов политических идеалов и устремлений хорватско-славон-ских сословий.

Если учесть, что основным средством создания любого национального исторического нарратива является проецирование в прошлое современных написанию труда этнических и квазиэтнических (этносоциальных и этнополитических) категорий и соответствующее этому структурирование прошлого в виде истории определенного этноса и соответствующей этому этносу конкретной политии, становится очевидным, что наибольшие трудности у историка-первопроходца, каковым был Ратткай, должно было вызвать описание именно самой ранней эпохи. Ведь именно в ней ему предстояло отыскать начала своих народа и страны и, ясно обозначив исторический континуитет, обрести искомую традицию непрерывной истории конкретного этнополитического организма - Хорватско-Славон-ского королевства. Речь, таким образом, идет о творческом акте, который может и должен рассматриваться в рамках так называемого изобретения традиции, как со времен появления влиятельной книги Э. Хобсбаума и Т. Рейнджера [9] в историографии все чаще стали именоваться разнообразные попытки утверждения и легитимизации модерных наций и национальных государств, а также более ранних форм этнических групп и этнополитических единиц посредством их проецирования в прошлое и обусловленного этой проекцией «структурирования», т. е. фактически конструирования этого прошлого. Этой ключевой, с точки зрения обретения традиции, эпохе посвящены в обширном труде Ратткая, основная часть которого состоит из шести

«книг» (глав), первая и вторая книги. В то время как в первой книге описывается период от Сотворения мира до римского завоевания Иллирика, а также дается общая историко-географическая характеристика королевств Далмации, Хорватии и Славонии [6. Р. 17-39; 7. 8. 123-140], вторая книга, начинающаяся описанием христианизации Иллирика апостолами, освещает период истории трех соединенных между собой королевств до конца XI столетия [6. Р. 40-60; 7. 8. 141-157].

С целью хотя бы отчасти восполнить обозначенный нами выше пробел в исследовании исторической концепции Ратткая в настоящей статье будет предпринята попытка выявить внутреннюю логику, скрытую за нарисованной Ратткаем довольно причудливой, с точки зрения сегодняшних представлений, картиной раннего прошлого Хорватско-Славонского королевства. При этом, рассматривая эту картину с точки зрения поиска ее автором традиции, которая бы исторически легитимизировала существование Хорватско-Славонского королевства как особого этнополитического организма, свою основную задачу мы видим в выявлении тех аспектов повествования Ратткая о раннем прошлом, которые были обусловлены этническим дискурсом, т. е. исторически обусловленным способом структурирования социальной, политической и культурной реальности в этнических категориях. Понимание специфики этнического дискурса Ратткая, в свою очередь, позволит, как нам представляется, пролить дополнительный свет на те «ошибки», за которые, как было отмечено выше, укоряла труд историка-первопроходца позитивистская историография.

Королевства Далмации, Хорватии и Славонии, истории которых посвящен труд Ратткая, рассматривались им как три составные части Иллирика - страны, населенной «иллирским народом» (па^в Шупса). Глубокий и всесторонний анализ различных образов Ил-лирика в южнославянской историографии XVI-XVII вв. был недавно осуществлен З. Блажевич [8]. Как показала хорватская исследовательница, идея «иллир-ского народа», сформировавшаяся, главным образом, в среде далматинских и дубровницких гуманистов XV-XVI вв., была характерным продуктом этнического дискурса эпохи позднего Ренессанса, южнославянским аналогом польского сарматизма, немецкого тевтониз-ма, шведского готицизма и других похожих раннемо-дерных дискурсивных концептов [8. 8. 51-87]. Существовавшая в воображении интеллектуалов и находившихся под их влиянием представителей политической элиты, бытовавшая в текстах, но практически не находившая отражения в практиках обиходной групповой идентификации южных славян, иллирская идентичность была примером так называемой нарративной идентичности [8. 8. 34-35]. Вместе с тем авторы, использовавшие в своих трудах понятие «иллиры», идентифицировали эту воображаемую общность, главным образом, на основании такого объективного критерия, как славянская языковая принадлежность, вследствие

чего Иллириком, как правило, именовалась область расселения южных славян, а иногда - в специально оговариваемом, широком смысле - вся населенная славянами часть Европы [8. 8. 101-103].

Ко времени появления книги Ратткая протонацио-нальная идеология иллиризма, корни которой уходят в XV в., насчитывала богатую историю, вследствие чего о прошлом «иллирского народа» можно было узнать из целого ряда сочинений разного жанра. С некоторыми из них - трудами Мавро Орбини (около 1550-1614), Ивана Томко Мрнавича (1579-1637), Франьо Главини-ча (1585-1652) - Ратткай, как показывают содержащиеся в его книге соответствующие отсылки, был хорошо знаком. Описывая в начале первой книги границы Ил-лирика, Ратткай цитирует известный труд Мрнавича «Изобилие иллирской царственной святости» (Regiae запсШайз Шупсапае fвecunditas) (1630 г.), согласно которому Иллириком должна именоваться территория между Черным, Эгейским и Адриатическим морями, с севера ограниченная рекой Дунаем [6. Р. 19; 7. 8. 124]. Однако, как далее, ближе к концу главы, поясняет наш автор, названное пространство отвечает Иллирику в самом широком смысле этого понятия, тогда как Илли-рик в узком смысле состоит из девяти королевств (regna). Это Далмация, Хорватия, Славония, Босния, Болгария, Сербия, Фракия, Дардания и Албания [6. Р. 34; 7. 8. 136]. Ввиду того что из числа этих девяти королевств, как было ясно уже из названия книги, Ратткая интересовали только первые три, то перед нашим автором вставала задача вычленить их историю из истории Иллирика. Это, прежде всего, требовало от него ответа на вопрос о соотношении этих королевств друг с другом и с Иллириком в целом. Искать ответы на эти вопросы в предшествующей историографии было делом по большей части безнадежным: в литературе иллиризма неизменно описывалась история Иллирика как единого целого. Иными словами, хотя иллирский исторический нарратив в том или ином виде существовал, он совершенно не был адаптирован для описания истории государства со столицей в Загребе.

Из представленного Ратткаем в первой книге описания древнейшей истории иллиров видно, что в его представлении, иллиры, определенно составляя этническое единство (па^в Шупса), тем не менее, подразделялись на ряд народов (natiвnes). Объясняя появление этих народов, Ратткай воспроизводит античную легенду о «праотце» Иллире, приводимую Аппианом Александрийским. Согласно этой легенде Иллир, сын обитавших на Сицилии киклопа Полифема и нимфы Гала-теи, переселился на континент вместе со своим братом по имени Кельт. Сыновьями Иллира были Дардан и Аутариат, а сыновьями Аутариата - Паннон или Пеон и Скордиск. Сообщая, что сыном Пеона был Трибал (эпоним народа трибалов), Ратткай добавляет, что подобным же образом обстояло дело и с остальными (ил-лирскими) народами, также получившими названия от своих прародителей [6. Р. 17-18; 7. 8. 123-124]. Дальнейшее изложение Ратткаем истории иллиров, фактически представляющее собой основывающееся на материалах античных источников описание древней истории Балкан, пестрит названиями разных «иллирских» народов - далматов, либурнов, трибалов, фракийцев, дарданцев и др. Примечательно, что наряду с народами, названия которых были почерпнуты автором из античных источников, в древней истории иллиров, по версии Ратткая, фигурировали и народы, которые в указанных источниках не упоминались, например болгары (Bulgari): они якобы были союзниками дарданцев во время борьбы иллиров с Филиппом Македонским [6. P. 21; 7. S. 126]. Неудивительно поэтому, что одним из иллирских народов, в представлении Ратткая, были и хорваты, под которыми Ратткай понимал жителей Хорватского королевства в узком смысле слова. Описывая в соответствующем разделе первой книги королевство Хорватию, Ратткай, со ссылкой на Антонио Бонфини, сообщает, что Хорватией именуется часть Далмации, получившая свое название «Корвация» по имени покорившего эту землю римского полководца Корвина Месалы [6. P. 36; 7. S. 139]. Воспроизведя данное (совершенно фантастическое) мнение авторитетного автора, Ратткай воздерживается от комментария: очевидно, такое истолкование названия страны казалось ему приемлемым. Вместе с тем, рассказывая во второй книге, как сын готского короля Строгила Свейолад завоевал «срединную Далмацию» (Dalmatia Mediterranea), «которая ныне именуется Хорватией» (quae nunc Croatia dicitur), Ратткай не только счел необходимым снова пояснить, что населяющий ее народ некогда именовался корватами (Corvati), но и добавил, что прежние латинские авторы именовали их куретами (Curetae) и что последние были прославлены стихами поэта Лука-на [6. P. 42; 7. S. 143]. Как видно, в данном случае Ратткай воспроизвел давнюю традицию, восходящую к труду Фомы Сплитского «История архиепископов Салоны и Сплита» (середина XIII в.), где хорваты действительно отождествляются с древним народом куре-тов и цитируется фрагмент из эпической поэмы «Фар-салия» Марка Аннея Лукана (39-65 гг.) [10. C. 35-36].

Итак, можно заключить, что хорваты / корваты, подобно упоминаемым в античных источникам далматам, рассматривались Ратткаем как один из древних «илли-рских» народов, и если далматам территориально соответствовала Далмация, то хорватам - Хорватия, выделившаяся из Далмации еще в древности: картина, как видим, столь же ясная, сколь и простая. Сложнее обстояло дело с понятием «славяне» (Sclavi), которое в историографической традиции иллиризма обычно выступало как синоним понятия «иллиры». Начало отождествлению этих понятий положил далматинский гуманист, уроженец Хвара Винко Прибоевич в своей речи (oratio) «О происхождении и славе славян» (De origine successibusque Slavorum) (1532) [11]. Утверждая автохтонное происхождение всех славяноязычных жителей Далмации, Прибоевич поставил знак равенства

между воображаемым сообществом иллиров и народом славян, отвергнув характерное для жителей далматинских приморских городов-коммун, гордившихся своим античным происхождением, представление о «славянах», т.е. в даннном контексте - обитателях сельского хинтерланда, как о «варварах» и пришельцах с севера [12]. Отождествления иллиров со славянами придерживался и «далматинский Фукидид» - дубровницкий историк Мавро Орбини, автор книги «Королевство славян» (Il Regno degli Slavi) (1601) [13, 14], ставшей весьма влиятельной в историографии эпохи барокко. Использовав в своих этногенетических построениях элементы немецкого тевтонизма и польского сарма-тизма [8. S. 51-87], Орбини локализовал прародину славян в Скандинавии. В представлении дубровницко-го интеллектуала, в ту далекую эпоху предки славян еще не именовались славянами, будучи известны в Европе под именем готов. Выйдя из Скандинавии в 1460 г. до Р.Х. (что соответствует дате исхода готов из Скандинавии, содержащейся в труде Иордана «О происхождении и деяниях гетов» (VI в.)), «праславяне»-готы переселились в Сарматию (территория между Вислой, Азовским морем, Карпатами и Сарматским океаном), откуда спустя столетия начали расселяться по Европе и завоевывать для себя новые земли. Именно в ходе своих завоеваний они и приобрели имя «славяне», т. е. «славные». Славяне, отправившиеся на юг, по версии Орбини, в 606 г. заняли Иллирик, который, однако, к тому времени уже был населен другим народом славянского происхождения - иллирами. Приписывая иллирам и их восточным соседям - фракийцам славянское происхождение, Орбини, тем не менее, не выводил их из Скандинавии. Переходя к истории этих народов, дубровницкий историк отмечал: «...я перейду теперь к другим народам, которые, хотя и не вышли из Скандинавии, тем не менее все были славянского рода» [14. С. 173]. Это несколько парадоксальное замечание явилось следствием соединения в труде Орбини «скандинавской теории» происхождения славян с хорошо знакомой дубровницкому автору автохтонистской эт-ногенетической концепцией Прибоевича, отождествлявшего славян с иллирами.

Противоречие между «скандинавской теорией» происхождения славян и «сицилийской теорией» происхождения иллиров, не до конца проясненное в книге Орбини, Ратткай снимает с помощью акцентирования хронологического промежутка между двумя событиями - свершившимся в глубокой древности распространением «предков славянского языка» из Сарматии на широкое пространство от гор Тавра до Сицилии и от Адриатики до Северного моря и произошедшим, по Ратткаю, гораздо позже переселением праотца иллиров с острова Сицилии на континент [6. S. 17; 7. S. 123]. Более того, в отличие от Орбини, опиравшегося на известия византийских источников о расселении склави-нов на Балканах, Ратткай совсем не говорит о переселении славян в Иллирик в начале VII в., а известную

ему информацию Константина Багрянородного о появлении в Далмации в VT-VTI вв. сначала славян (в составе аваров), а затем хорватов интерпретирует вне какой бы то ни было миграционистской перспективы (см. ниже). Таким образом, с точки зрения Ратткая, никакого переселения славян на Балканы в эпоху раннего Средневековья просто не было, а все миграции (из Скандинавии в Сарматию и из Сарматии на земли будущего Иллирика) свершились еще задолго до того, как выходец с Сицилии по имени Иллир дал начало народу иллиров.

Казалось бы, такой взгляд Ратткая на происхождение славяноязычных иллиров открывал дорогу для отождествления иллиров со славянами, т. е. провозглашения иллиров одним из славянских народов. Между тем при внимательном чтении книги Ратткая становится видно, что использование им понятия «Sclavi» совершенно выбивается из традиции Прибоевича-Орбини. Так, уже при описании скандинавской «прародины» Ратткай не говорит эксплицитно, что речь идет о прародине славян или тех, кто станет именоваться славянами, отмечая лишь, что эту обширную землю заняли потомки библейского Иафета, «которые положили начало славянскому языку» (qui Sclavicae linguae principium fecere) [6. S. 17; 7. S. 123]. Описывая затем широкое расселение по Европе выходцев из Сар-матии, Ратткай снова словно намеренно избегает называть их славянами, предпочитая этнически нейтральную формулировку: «Поэтому не удивительно, что язык здешних так широко распространен по всему свету...» (unde nec mirum, quod nostratum lingua tam late per Orbem universum pateat) [Ibid.]. Окончательно же расставляет точки над «i» комментарий, который Ратт-кай делает в заключительной части первой книги после перечисления им девяти королевств Иллирика, прежде чем перейти к подробному географическому описанию каждого из них. Ввиду важности этого комментария для понимания этнического дискурса Ратткая процитируем его полностью: «Действительно, Орбини и Ран-цано утверждают, что название Склавонии является общим, так как язык этого народа распространился обширнее всех прочих, ибо простирается от Адриатики до Северного океана. Ведь, кроме самих славян (курсив мой. - Д.А.), им пользуются далматинцы, хорваты, боснийцы, болгары, фракийцы, истрийцы, мораване, чехи, албанцы, поляки, лужичане, силезцы, литвины, рутены, московиты, руссы, пруссы, жители Скандинавии и других территорий вплоть до Константинополя, и притом он все еще в ходу среди турок, и не считается там достойным уважения тот, кто его не знает. А потому говорит Ранцано в первом индексе Epitome rerum Hungar-icarum: "Эта область обрела такую славу, что от нее получила название вся Далмация с соседними областями Иллирии и Либурния. И они одним названием почти всеми народами в обыденной речи вследствие этого именуются, по тем, кто ими владеет, склавонами". Однако, мы лучше будем использовать название "иллиры" как употребляемое почти всеми историками»2. В следующем сразу после вышеприведенного комммен-тария описании королевства Славонии Ратткай снова говорит о происхождении названия «славяне», приводя две этимологии - от названия реки Сава (упоминаемая в книге Ранцано) и от «славы» [6. S. 34; 7. S. 137].

Итак, из приведенного пассажа явствует, что славяне для Ратткая - это обозначение лишь одного из иллирских народов, а именно жителей «королевства Славонии», одного из девяти королевств Иллирика, но никак не синоним понятия «иллиры». Принципа восприятия славян лишь как одного из иллирийских народов, а именно славонцев, Ратткай неукоснительно придерживается и при изложении древней истории иллиров. Например, описывая кампанию Александра Македонского против иллирских народов, Ратткай сообщает, что Александр победил фракийцев, трибалов, болгар, славян и гетов, причем славяне оказали ему особое сопротивление [6. S. 22; 7. S. 128]. Описывая восстание иллиров под руководством Батона против римского господства, Ратткай сообщает, что далматы тогда заключили союз со славянами и паннонцами [6. S. 31; 7. S. 134]. Тиберий, согласно Ратткаю, совершил поход на славян, далматов и паннонцев [6. S. 33; 7. S. 136].

Что же обусловило такое «узкое» понимание Ратт-каем славянской общности, а именно привязку ее к одному лишь Славонскому королевству? Как мы видели, рассуждая о славянах, Ратткай ссылался на Орбини и Ранцано. Однако, в отличие от Ратткая, Орбини, использовавший понятие «славяне» для обозначения всех славяноязычных народов, не привязывал славян к Сла-вонскому королевству, да и вообще не писал о нем в своей книге. Иное дело - посвященный истории Венгрии труд Пьетро Ранцано (около 1420/28-1492 гг.), сицилийского гуманиста, долгое время проведшего в Венгерском королевстве. В его «Извлечении из дел венгерских» (Epitome rerum Hungaricarum), в части, где описывалась Славония, высказывалась мысль о распространении названия «славяне» отсюда на соседние земли [15. P. 40]. Отождествляя славян со славонцами, Ранцано основывался на известном ему самоназвании жителей Славонского королевства, которые, в отличие от хорватов, именовали себя славянами (местная форма этнонима «славяне» в XVT-XVTI вв. - Slovenci) [2. S. 209]. Как известно, название «славяне», т.е. «сло-вене» (Slovene), издревле являлось самоназванием всего славяноязычного населения Карпатской котловины, включая земли будущего королевства Славонии. Заметим, что этот факт является важным аргументом в пользу присутствующего в историографии мнения о том, что именно Подунавье и прилегавшие к нему районы были первичной зоной распространения славянской идентичности, в то время как за пределами этой территории название «словене» распространилось позднее, главным образом, в результате рецепции ки-рилло-мефодиевской традиции и связанной с ней «языковой» версии славянской идентичности (см. особенно:

[16]). Процитированный выше пассаж из сочинения Ратткая ясно показывает, что еще в середине XVII в. использование названия Sclavi в качестве общего обозначения всех славяноязычных народов было чуждым и непривычным для Славонии, где это название использовалось в качестве латинского эквивалента этнонима Slovenci, т.е. самоназвания жителей Славонии, напрямую восходящего к этнониму «словене».

В этой связи интересно сопоставить подход Ратткая к славянской идентичности с представлением об истории Славонии, отраженном в стихотворении государственного нотария Хорватско-Славонского королевства Ивана Закмарди. Текст этого стихотворения, написанного в 1643 г., был прикреплен к крышке сундука, в котором хранились государственные документы Хор-ватско-Славонского королевства, и наверняка был известен Ратткаю [4. 8. 81-82]. В этом тексте в яркой аллегорической форме - от имени самой Славонии - прославлялись история и политическое положение Сла-вонского королевства, соединенного с Хорватией. Среди прочего здесь говорилось о том, что Славония помогла в войнах Александру Великому, вследствие чего ее народ был пожалован особой привилегией3.

История о том, как Александр Македонский, высоко оценив воинскую доблесть славян, предоставил им в специальной грамоте господство над половиной Европы, была хорошо известна в славянской исторической литературе раннего Нового времени [18. С. 45-94]. Считается, что соответствующая традиция сложилась в Чехии, где она впервые фиксируется в XIV в., хотя не исключено и ее южнославянское происхождение [19. 8. 109-124]. Так или иначе, в южнославянской историографии текст грамоты был впервые представлен в вышеупомянутой речи Прибоевича. Подробно данный сюжет был изложен и в труде Орбини, а в написанной по-хорватски книге францисканского автора Франьо Главинича «Цветок святых» (Czvit szvetih), изданной в Венеции в 1628 г., был впервые дан перевод грамоты на хорватский язык [8. 8. 199]. В отличие от всех названных авторов, в стихотворении Закмарди грамота Александра Великого ассоциировалась именно со Славонией, а не со славяноязычным миром в целом. Видимо, так же понимал грамоту и Ратткай, который, воспроизводя ее текст по книге Главинича, поместил его после рассказа о том, как иллирские народы боролись с македонцами, причем славяне, по его словам, особенно сопротивлялись захватчикам [6. Р. 24-25; 7. 8. 129]. И все же утверждать это с определенностью нельзя: притом что в использованном Ратткаем тексте Главинича понятие «словинский народ» (narod Szlovinski) использовалось в характерном для иллиризма широком смысле, само название «славяне», т.е. «словинцы» (Slovinczi), Главинич, подобно Ранцано, производил от славонской реки Сава, считая, что первоначально «словинцы» именовались «савинцами» (Szavinczi) [8. 8. 200]. Такая этимология названия «славяне» в книге Главинича, по-видимому, писавшего свой труд в монастыре св. Леонарда близ города Самобор в Славонии [20. S. 437], могла быть созвучной представлениям за-гребского каноника, колебавшегося, как мы видели, между узким, «славонским», и широким, «иллирским», пониманием термина «славяне».

Трактовку славянской идентичности, наблюдаемую в книге Ратткая, было бы интересно сопоставить и с тем, что писал о славянах соотечественник и младший современник Ратткая - Павел Риттер-Витезович (16521713). В историографии присутствующие в трудах этого выдающегося энциклопедиста формы и стратегии этнической категоризации населения Иллирика обычно рассматриваются в связи с формированием хорватской национальной идеологии: в работах, написанных им вскоре после в 1699 г., Витезович, участвовавший в комиссии по территориальному разграничению с Османской империей по результатам победоносной для монархии Габсбургов войны 1684-1699 гг., с помощью многослойной и сложно структурированной аргументации обосновывал тождество славян, иллиров и хорватов, выстраивая таким образом границы дискурсивной «целокупной Хорватии» (totia Croatia) [17]. Между тем в более ранней работе Витезовича - «Хронике, или истории веков всего света» (Kronika aliti szpomen vsze-ga szvieta vikov), изданной в Загребе в 1696 г. [21], еще можно обнаружить следы узкого понимания славянской идентичности, весьма близкого тому, что наблюдается в труде Ратткая. «Хроника» Витезовича, написанная на хорватском языке (кайкавским наречием), была специально предназначена для ознакомления с историей широкого читателя и пользовалась немалой популярностью в Хорватско-Славонском королевстве, о чем хорошо свидетельствует факт ее переиздания в 1744 г. [22. S. 112]. В специальном приложении (Prida-vak), помещенном в конце книги, Витезович разъяснил читателю, что славянами (Szlovenci) в своей хронике он именовал не только жителей территории между Савой, Дравой и Дунаем, т.е. Славонии, «но и всех других областей, которые у греков и римлян именовались Иллирией», после чего дал обширный список народов, использующих славянский язык [21. S. 468-471]. Напрашивается вывод: коль скоро существовала необходимость в подобном разъяснении, значит славянами («словенцами») в Славонии еще в конце XVII в. именовали только славонцев. Такова была обиходная этническая идентификация, основывавшаяся на многовековом социальном опыте жителей Славонии. С нею так или иначе приходилось считаться и местным интеллектуалам, освоившим книжную, «панславянскую», традицию использования этнонима «славяне», таким как Ратткай и Витезович.

Подводя итог рассмотрению этнического дискурса Ратткая, можно заключить, что историческому труду загребского каноника была присуща система этнической деноминации, основанная на сочетании элементов далматинско-дубровницкого иллиризма с присущими ему панславянскими коннотациями и местной, славонской, традиции этнической категоризации, вытекавшей из социально-исторического опыта Славонского королевства. При этом весьма примечательно, что подобная гетерогенная картина этнической деноминации прекрасно соответствовала стоявшей перед автором задаче репрезентации в этнических категориях трех иллирских королевств - Далмации, Хорватии и Славонии, ведь получалось, что эти три королевства были отечествами трех, хотя и родственных, но все же отдельных, а не тождественных друг другу народов - далматов (далматинцев), хорватов и славян (славонцев), которые, наряду с болгарами, боснийцами, сербами и прочими, входили в состав большой «нации иллиров». Притом, что каждый их этих народов, как показал Ратткай, имел свою древнюю историю, восходящую к Античности, из описания ранней истории иллиров, представленной в первой книге сочинения Ратткая, вытекало, что славяне (славонцы) играли среди иллирских народов особо выдающуюся роль, так как именно их язык стал господствующим среди иллиров, а слава их была такова, что и другие иллир-ские народы стали со временем именоваться славянами.

Еще один важный вопрос, на который должен был дать в своей книге ясный ответ первый историограф Хорватско-Славонского королевства, заключался в том, когда Далмация, Хорватия и Славония стали королевствами и каким образом они составили политическое триединство внутри Иллирика? Ответом на этот вопрос стало подробное описание им истории державы, будто бы основанной в середине VI в. на землях Иллирика Строгилом, братом готского короля Тотилы.

История этой легендарной державы, а точнее правивших ею королей, была впервые представлена в средневековом историческом памятнике жанра «деяния королей» (gesta regum) - так называемой Летописи попа Дуклянина [23], написанной в XII в. в городе Бар в Дуклянском королевстве (современная Черногория) неизвестным автором из рядов местного клира (по одной из версий - барским архиепископом Григорием (1172-1196) [24]). В представлении средневекового автора, пришедшие с севера готы, завоевавшие в конце V в. римские провинции Далмацию и Превалис, создали на этих территориях обширное королевство, из которого впоследствии выросла Дуклянская держава. Притом, что некоторые из числа упоминаемых летописцем легендарных королей, возможно, соответствовали тем или иным реальным правителям раннесредне-вековых славянских княжеств, оказавшихся к концу XI в. под властью могущественной дуклянской династии Воиславичей, присутствующая в летописи привязка начала дуклянской истории к завоеванию готами римского Иллирика, очевидно, была обусловлена этническим дискурсом романских жителей побережья Адриатики, называвших готами славянское население хинтерланда [25]. Иными словами, основываясь на характерном для романской среды этого уголка Средиземноморья отождествлении «славяне = готы», образованный барский клирик связал с дуклянскими славянами известные ему из книжной традиции сюжеты из истории готов. Так, история о трех братьях готского короля Сенулада - Брусе, Тотиле и Остроиле, - с которой начинается историческое повествование барского клирика, позволяет, по мнению словенского историка Й. Руса, говорить об искаженном воспроизведении в начальных главах летописи истории остготской династии Амалов, так как очень напоминает рассказ готского историка Иордана о сыновьях Вандала-рия [26]. С течением времени дуклянская историческая традиция проникла в Хорватское королевство, где в эпоху позднего Средневековья была составлена на хорватском языке так называемая Хорватская хроника [27], текст которой содержательно