Спросить
Войти
АРХЕОЛОГИЯ
УДК 393.05.092 ББК 63.4
К ВОПРОСУ О РОЛИ КОНЯ В ПОГРЕБАЛЬНОМ ОБРЯДЕ КАЛМЫКОВ
М. А. Очир-Горяева
Погребальный обряд калмыков как часть традиционной культуры изучен достаточно полно [Эрдниев 1970; Бакаева, Гучинова 1988: 98-110; Бакаева 2010: 270282; Шараева 2011: 143-193]. Согласно выводам исследователей, погребальный обряд калмыков в значительной степени отражает представления буддийской религии. Более ранние элементы, связанные с языческими, или, как принято называть их в более обобщенном значении, добуддийскими верованиями в культуре калмыков, прослеживаются слабо и представлены только отдельными элементами.
В настоящее время проследить элементы добуддийских верований удается только путем использования косвенных данных, их анализа и реконструкции. Роль коня в калмыцком погребальном обряде прослеживается по деталям свадебной церемонии. Оба обряда — погребальный и свадебный
— маркируют переломные моменты жизненного цикла и связаны с кардинальной сменой статуса главных лиц: в свадебном обряде — брачующихся, в погребальном обряде — умершего. Этот пункт и сближает по содержанию два, на первый взгляд, диаметрально противоположных обряда. Неслучайно в калмыцком языке понятия «выйти замуж», «умереть» или «уйти на войну или в армию» обозначаются одним словом
— мордх. По отношению к умершему человеку слово мордх применяется в высоком смысле, подразумевая кардинальную смену статуса, например, когда умирает уважаемый человек, достойной смертью. По отношению к невесте слово мордх применяют всегда. Уход на войну или в армию приравнивался к почетной для мужчины кардинальной смене статуса.
Факт ритуальной смерти невесты как девушки-дочери в своей семье и рождения ее в качестве невестки/замужней женщины
в семье и роде супруга во время калмыцкой свадебной церемонии аргументированно обоснован в работе Т. И. Шараевой [Шараева 2008: 91-99]. Это наблюдение натолкнуло на мысль, что в таком случае обряд вывода или, вернее, выноса невесты из родительской кибитки должен сохранить элементы древнего погребального обряда.
Ритуальная смерть невесты начинается с приездом представителей жениха, которые обязательно привозят живую овцу, торжественно подводившуюся к дому невесты. Таким образом происходила «компенсация»: приехавшие забирать живую душу из рода приводили символическую замену ей — живую душу-замену из хозяйства жениха. Следующим обрядом, позволяющим сравнивать невесту с умирающим человеком, является обряд «далh авлhн» — оставление счастья, благодати и жизненной энергии. Над головой невесты, как и над головой покойника, три раза по часовой стрелке обносят чашу с борцоками и сластями, которые потом передают ее родственникам по мужской линии. У невесты срезают ногти, прядь волос, иногда даже практикуется обряд ритуального отведения невесты «на двор», чтобы все проявления живой субстанции-энергии остались дома. Считается, что после всех этих обрядов невеста подготовлена для перехода ее в другой род.
Проследим элементы выноса невесты из родительской кибитки. Слово «вынос» употребляется не случайно, потому что по обряду невесту именно выносили — как покойника: «келинь hазрт кYргYллго» (не давая коснуться земли ногами). Под утро, на рассвете, специально назначенный представитель со стороны жениха проходил (чему препятствовали родственники невесты) к пологу, за которым она сидела с подругами, прикасался к ее руке и набрасывал ей на лицо платок. С этого момента невеста считалась словно мертвой. Прикоснувшийся к руке невесты представитель жениховой стороны нес девушку до порога кибитки и передавал ее следующему, назначенному для выноса невесты человеку, который переносил ее через порог и передавал ее третьему, сидящему на приготовленном оседланном коне.
Существовало два вида «транспортировки» невесты на коне. Предварительно необходимо заметить, что все калмычки умели ездить верхом с детства, поэтому перевоз ее с сопровождающим на коне был предписан только обрядом. При первом виде транспортировки невесту укладывали поперек седла. Моя мама рассказывала, что в детстве она видела, как невесту бросали поперек седла лицом вниз, руки и ноги ее свешивались с двух сторон коня, — всегда приговаривая при этом: «Дэрк, дэрк... », — выражая тем самым свое отношение к столь немилосердному обычаю. При втором виде транспортировки невесту усаживали в седло. Придерживающий ее представитель жениха сидел на крупе коня. Он обязан был вдеть стопы невесты в стремена и придерживать ее самое. Согласно обряду, как только ее посадили в седло, невесте было положено раскачиваться из стороны в сторону. Этот момент красочно описан в романе С. Б. Балыкова «Девичья честь» [Балыков 1993: 208]. Считается, что невеста раскачивалась специально для того, чтобы усложнить работу придерживающего ее представителя жениха, подвергнуть испытанию его ловкость, силу и искусство управления лошадью. На мой взгляд, раскачивание в седле было имитацией транспортировки мертвого человека, ведь даже при поддержке труп, конечно же, раскачивался во время движения лошади. Анализ обряда выноса невесты позволяет предположить, что в древности предки калмыков вывозили своих покойников на коне
— перекинутыми через седло или же посаженными в седло.
Дополнительные аргументы в подтверждение нашего вывода черпаем из материалов по этнографии родственных калмыкам монголоязычных бурят, часть которых не подверглась сильному влиянию буддийской религии, и тюркоязычных народов, сохранивших и доныне свои языческие верования. По сведениям этнографов, буряты везли покойника к месту захоронения на его лучшем коне, оседланном и в лучшей сбруе. Покойного сажали верхом, поддерживали
с двух сторон; коня вел в поводу один из участников похорон. На покойника надевали его полное воинское облачение. По пути одной из его стрел выстреливали в сторону дома, возвращаясь с похорон, ее подбирали и брали с собой в дом [Семейная обрядность 1980: 91-95]. Алтайцы, по сообщениям информаторов, к месту захоронения покойника везли верхом, посадив его впереди себя в седло, или же на носилках, которые прикрепляли к седлу [Тощакова 1977: 129]. Тувинцы везли умершего к месту погребения на верховой лошади, перекинутым через седло, сопровождающий сидел на крупе коня. В некоторых случаях умершего помещали на седло верховой лошади и везли в сидячем положении. Позади также сидел сопровождающий [Дьяконова 1975: 44].
О глубокой древности обряда транспортировки умерших на коне — верхом или перекинутыми через седло — свидетельствует изображение группы всадников на развертке золотого четырехгранного футляра из Сибирской коллекции Петра I (Рис. 1). Впервые это изображение было прокомментировано М. П. Грязновым [Грязнов 1959: 6-31]. Позднее изображение группы всадников было привлечено С. И. Руденко при анализе изобразительного искусства пазы-рыкской культуры, датирующейся концом УІ-ІІІ вв. до н. э. С. И. Руденко назвал ее «Сцена воинов, возвращающихся после битвы» [Руденко 1963: Рис. 153]. При более внимательном рассмотрении становится ясным, что на футляре изображена погребальная церемония. На ней изображено семь лошадей и семь человек. Из семи человек живыми являются только два лучника, стреляющих из лука, и два всадника. Двое перекинутых поперек седла воинов явно мертвы, их руки и ноги безвольно свисают вниз. Явно мертв всадник в центре композиции: он едет в седле с опущенной на древко копья головой и безвольно согнутой спиной. Его придерживает с помощью палки едущий рядом всадник.
О доставке умерших верхом на коне зачастую свидетельствует поза погребенных в могилах. В скифо-сарматской археологии известна так называемая танцующая поза, или поза всадника, когда погребенный расположен на спине с подогнутыми (расставленными широко) ногами [Смирнов 1964: 92]. Такие же особенности позы отмечал О. В. Обельченко в курганах Согда ІІ-І вв. до н. э. [Обельченко 1992: 118-120].
АРХЕОЛОГИЯ
Что же происходило с конем, на котором везли мертвого к месту погребения? Коня, на котором везли невесту, как только она сходила с него у кибитки — дома жениха — на белый войлок, сразу отпускали на волю, и никто из кровных родственников жениха не пользовался им. То есть, он считался для них побывавшим в потустороннем мире или мертвым, так же как и сама невеста — для ее родителей и родственников. «Оживала»» она для своих родителей и родственников только после их ритуального визита к ней в новую семью и признания таким образом ее в новом статусе. Чисто логически можно предполагать, что в древности коня, на котором везли мертвого, постигала та же участь, что и умершего. Его погребали вместе с хозяином. Отголоском древнего обычая сопровождения умершего конем можно считать сохранившийся до второй половины ХІХ в. в среде калмыков обряд выноса сбруи коня таким же образом, как покойника — через разобранную часть решетки кибитки [Бакаева 2010: 271]. Лошадь же умершего отводили в хурул.
Обряд погребения с конем мог быть утраченным по следующим причинам: ввиду сложного политического и военного положения, для сохранения поголовья лошадей. Кроме того, огромное влияние на традицию не мог не оказать буддизм с его
принципом неубиения живых существ. Известно, что уже в 1578 году после встречи Алтан-хана туметского и Далай-ламы был принят закон о десяти добродетелях, что означало распространение буддизма в среде монголов. Как следует из данных по этнографии калмыков ХІХ в., коня умершего передавали в хурул, что можно расценивать как рудимент обряда захоронения с хозяином (буддистского толка) и связывать с положением о запрете жертвоприношений лошадьми и верблюдами во время погребения знатных монголов [Бакаева 2010: 27о- 282]. Обычай заклания лошадей и других животных был настолько устойчив, что запретительные меры были приняты не единожды и по разным причинам. Тем не менее, обряд погребения с конем продолжал существовать в среде монголоязычных народов даже в ХУІІІ в. В повести академика Ринчена описывается погребение с конем одного из полководцев армии Галдан Бошокту хана [Ринчен 1971: 73-74].
Все приведенные факты говорят о том, что добуддийский обряд погребения с конем вытеснялся с большим трудом, процесс затянулся по крайней мере на три века. Только время и целенаправленные усилия буддийского духовенства привели к полному исчезновению не только самого обряда, но и памяти о нем.
Рис. 1. Погребальная процессия. Изображение на золотом футляре из Сибирской коллекции Петра I (Руденко 1962. Рис. 29)
Бакаева Э. П. Похоронно-погребальная обрядность // Калмыки. Серия «Народы и культуры». Отв. ред. Бакаева Э. П., Жуковская Н. Л. М.: Наука, 2010. 586 с.
Бакаева Э. П., Гучинова Э.-Б. М. Погребальный обряд у калмыков в ХУІІ-ХХ вв. // Советская этнография. 1988. № 4. С. 98-110.
Балыков С. Б. Девичья честь. Элиста: АПП «Джангар», 1993. 284 с.
Грязнов М. П. Древнейшие памятники героического эпоса народов Южной Сибири // Археологический сборник Государственного Эрмитажа. Вып. 1. Л.: Изд-во Гос. Эрмитажа, 1959. С. 6-31.
Дьяконова В. П. Погребальный обряд тувинцев как историко-этнографический источник. Л.: Наука, 1975. 162 с.
Обельченко О. В. Культура античного Согда. М.: Наука, 1992. 211 с.
Ринчен Б. Ану Хатун // Этнографические вести. № 2. Элиста: КНИИЯЛИ, 1971. С. 64-83.
Руденко С. И. Сибирская коллекция Петра I. Свод археологических источников. Д. 3-9. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1962. 51 с.
Семейная обрядность народов Сибири (опыт сравнительного изучения) / отв. ред. И. С. Гурвич М.: Наука, 1980. 240 с.
Смирнов К. Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов. М.: Наука, 1964. 377 с.
Тощакова Е. М. Традиционные черты народной культуры алтайцев (XIX - начало XX в.). Новосибирск: Наука, 1977. 134 с.
Шараева Т. И. Обряды жизненного цикла калмыков (XIX - начало XXI в.). Элиста: АПП «Джангар», 2011. 223 с.
Шараева Т. И. Ритуальная «смерть» и «возрождение» невесты в свадебном обряде у калмыков // Ойраты и калмыки в истории России, Монголии и Китая. Мат-лы Между -нар. науч. конф. (г. Элиста, 9-14 мая 2007 г.) Элиста: КИГИ РАН, 2008. Ч. 3. С. 91-99.
Эрдниев У. Э. Калмыки (конец XIX - начало XX вв.) Историко-этнографические очерки. Элиста: Калм. кн. изд-во, 1970. 312 с.
