Совершенствование профессионализма выпускников Дерптского Профессорского института в период зарубежной стажировки

ИЗ ИСТОРИИ ОБРАЗОВАНИЯ FROM THE HISTORY OF EDuCATION

УДК/uDC 378(091)

Н. В. Карнаух N. Karnauh

СОВЕРШЕНСТВОВАНИЕ ПРОФЕССИОНАЛИЗМА ВЫПУСКНИКОВ ДЕРПТСКОГО ПРОФЕССОРСКОГО ИНСТИТУТА В ПЕРИОД ЗАРУБЕЖНОЙ СТАЖИРОВКИ

IMPROVING PROFESSIONALISM OF DORAPT PROFESSORIAL uNIVERSITY&S GRADuATES DuRING INTERNSHIP ABROAD

В статье анализируется содержание деятельности выпускников Дерптского профессорского института в период их стажировки в университетах Германии XIX века. Особое внимание уделяется различным научным школам, сложившимся в разных университетах.

In article is analyzed the content of activities of Dorapt Professorial University&s graduates during their internship at the universities of Germany in 19th century. Special attention is paid to their acquaintance with various research schools established in different universities.

Профессорский институт как специальное подразделение Дерптского университета был учрежден правительством Николая I во второй четверти XIX века с целью разрешения проблемы подготовки русской национальной профессуры для отечественных университетов. России нужны были профессора с образованием на уровне Западной Европы, что позволило бы преодолеть замкнутость русской университетской науки, расширить зарубежные научные контакты, без которых невозможно достичь высокого уровня развития отечественной науки и образования.

Выбор Дерптского университета для реализации поставленной Императором цели был обоснован тем, что, близкий по духу к немецким университетам, он должен был служить своеобразным мостом между Россией и Западной Европой. Преподавание в Дерптском университете велось на немецком языке, что «имело большую пользу для воспитанников»: для завершения своего обучения они должны были отправиться в немецкие университеты, поэтому хорошее знание языка являлось необходимым.

Согласно утвержденному Императором плану подготовки профессоров для русских университетов, после всех видов испытаний летом — осенью 1833 г выпускникам первого набора предстояла двухгодичная стажировка в известных европейских университетах и клиниках. Министерством народного просвещения к этому времени была проведена предварительная работа: определены места стажировки, осуществлена договоренность с иностранными правительствами и руководством университетов, назначены ответственные по «надзору за сими молодыми людьми в чужих краях».

Для основного состава выпускников Профессорского института в качестве места научной стажировки был обозначен Берлинский университет. Выбор этого университета был глубоко осознан Императором Николаем I и его правительством:

• в основу модели Берлинского университета В. фон Гумбольдтом была заложена идея национального университета. Николай I признавал необходимость создания «национальной науки из ее российских представителей, находящихся в то же время на европейском уровне знаний» [1]. Это нашло отражение в документах, связанных с открытием Профессорского института: студенты, отобранные для обучения в Институте, «должны быть непременно русскими». В решении этой задачи было полезным обращение к опыту В. фон Гумбольдта в Берлинском университете;

• немаловажное значение имел и подбор научно-педагогических кадров, имевших мировую известность (Ф. А. Вольф, А. Бек, И. Г Фихте, Г Ф. Гегель, Л. Ранке и др.). Общение будущих российских профессоров с учеными Берлинского университета должно было принести им несомненную пользу;

• в Берлине при русской миссии находилось немало чиновников, что, с точки зрения правительства, облегчало надзор за молодыми российскими учеными и гарантировало их благонадежность [1];

• большое количество библиотек (в том числе Королевской), музеев должны были помочь будущим профессорам российских университетов в освоении новых предметов, при самостоятельной работе по выбранным направлениям научного исследования.

Берлинский университет являлся университетом нового типа, в котором основная задача профессоров заключалась не в простой передаче знаний, а в подготовке выпускников к самостоятельной научной работе. Фр. Пауль-сен, профессор Берлинского университета, отмечал, что преподаватель немецких университетов «выполняет двоякого рода обязанности: ученый или исследователь в области науки и в то же время преподаватель» [2, с. 148]. Исходя из этого основными характеристиками идеального преподавателя университета должны быть: наличие богатого запаса научных знаний, владение в совершенстве методами научного познания, способность вносить в научную работу собственные идеи. В то же время он должен уметь «привить своим ученикам дух научного исследования и привлечь более одаренных из них к участию в научной работе» [2, с. 148].

При оценке профессионально значимых качеств преподавателя немецкого университета «научной продуктивности» придавалось самое большое значение: преподавать науку может лишь «тот, кто сам продуктивно над нею работает». Такая способность позволяет преподавателю в процессе профессиональной деятельности компенсировать недостаточное развитие других, не менее важных: способность отбирать для лекций необходимый материал, преподносить его студентам и др.

Эффективной формой подготовки такого преподавателя в Германии считалась учеба у известных профессоров. Известные филологи и историки, естествоиспытатели, медики, правоведы, будучи преподавателями университетов, привлекали к своей работе учеников, воспитывая из них продолжателей своего дела. Таким образом обеспечивалась «беспрерывность научной работы — одно из важнейших условий для ее плодотворности» [2, с. 152]. Профессор Сорбонны М. Бреаль отмечал тот факт, что «личные ученики — своеобразная особенность Германии».

Такое объединение профессора и его учеников получило название «научная школа», которая стала своеобразным явлением в германских университетах. Учитывая то, что быть учеником известного профессора означало учиться у него, «как надо и работать над дальнейшим развитием науки, и как надо учить тому же других» [2, с. 208], — можно с полным основанием назвать сообщество Учителя и его Учеников — «научно-педагогическая школа», так как одним из значимых признаков данного понятия является осуществление профессиональной педагогической подготовки будущего преподавателя вуза [3].

С этой формой подготовки к предстоящей профессорской деятельности выпускники Профессорского института уже были знакомы, так как она была использована в период их подготовки в Дерпте. В связи с этим направленность на освоение используемых профессором-наставником методов и приемов исследовательской деятельности у выпускников Профессорского института была сформирована так же, как и навыки самоорганизации и самообразования.

В Берлинском университете в первой четверти XIX века уже сложились и получили мировую известность научные школы, к которым, благодаря научной стажировке, приобщились и будущие профессора российских университетов. Это научная историческая школа в юриспруденции профессора Ф. К. фон Савиньи, историческая школа профессора Л. фон Ранке, школа классической филологии профессора А. Бека, математическая школа профессора П. Г Л. Дирихле, географическая школа профессора К. Риттера, научная школа профессора физики Г А. Эрмана [1]. На медицинском факультете сложились научные школы физиологии (И. Мюллер), хирургии (К. Грефе, И. Н. Руст, И. Ф. Диффенбах).

В атмосфере научного поиска выпускники Профессорского института должны были провести два года. Молодым русским ученым необходимо было не только познакомиться с достижениями немецких университетов, но и, включившись в работу научных лабораторий, семинаров под руководством немецких профессоров, участвовать в исследовательской деятельности и получить новые результаты. Их должно было обогатить знакомство с мировой практикой, но главное заключалось в освоении нового педагогического стиля общения студентов с преподавателями. Молодые профессора должны были по возвращении в Россию возвести преподавание в отечественных университетах на уровень, близкий к европейскому.

Накануне отъезда за границу управляющим Министерством народного просвещения С. С. Уваровым была проведена беседа с молодыми людьми, в ходе которой были уточнены цели их пребывания за границей, даны инструкции по подготовке и срокам предоставления отчетности. Стажеры должны были во время нахождения за границей присылать «через каждые полгода донесения о занятиях и успехах своих и вообще о том, что относится к цели их путешествия» [4, л. 1].

Будущие профессора отправились в зарубежные университеты в соответствии с выбранным профессиональным направлением: И. Шиховский и П. Корнух-Троцкий, избравшие предметом своих занятий естествознание, поехали в Вену, а историки М. М. Лунин и М. С. Ку-торга, математики П. Котельников и В. Лапшин, экономисты И. Ивановский и А. И. Чивилев, филологи А. Валицкий и Д. Крюков, медики Н. И. Пирогов, Ф. Иноземцев, А. М. Филома-фитский, Г Сокольский, Н. А. Скандовский — в Берлин.

Правоведы П. Г. Редкин и П. Д. Калмыков находились в Берлине уже с декабря 1830 г Выезд за границу раньше установленного срока объяснялся тем, что в Дерптском университете в связи со смертью двух преподавателей (Эверса и Дабелова) и болезнью третьего (Рей-ца) юридический факультет оказался ослабленным. В Берлине по договоренности правительств Германии и России действовал с конца 20-х гг. XIX в. научно-образовательный семинарий римского права для русских стипендиатов под руководством и контролем известного правоведа, знатока римского и гражданского права Фридриха Карла фон Савиньи и его ученика Адольфа Августа Фридриха Рудорфа [5]. В Берлине П. Г Редкина и П. Д. Калмыкова присоединили к уже занимавшейся группе молодых юристов II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии [6]. Ф. К. фон Савиньи являлся основателем исторической школы в юриспруденции. Кроме того, он был одним из убежденных защитников «монархических идеалов прусского государства», и этот факт, как отмечает А. Ю. Андреев, «не мог не заинтересовать российское правительство, направившего к Савиньи целую плеяду будущих юристов» [1]. К их числу относились и выпускники Профессорского института.

В Берлин молодые люди прибыли в июне 1833 г. (за исключением Г. Сокольского и Н. А. Скандовского, которые задержались с приездом, не успев вместе со всеми получить деньги на заграничную командировку), за два месяца до окончания летнего семестра. В качестве администратора-руководителя стажировки молодых русских ученых в Берлине был назначен профессор кафедры гигиены Берлинского университета А. И. Кранихфельд.

Воспитанники Профессорского института должны были составить планы своих занятий: лекции каких профессоров они планируют посещать, с кем из ученых хотели бы встретиться для личной беседы, определиться с участием в работе семинаров (медики — на занятиях в клиниках и т.д.), поработать в каких библиотеках. Кроме того, молодым людям хотелось поближе познакомиться с немецкой культурой: посетить музеи, театры, архитектурные памятники.

Будущие профессора с энтузиазмом включились в работу, о чем свидетельствуют материалы отчетов, которые они присылали лично управляющему Министерством народного просвещения (а затем Министру народного просвещения) С. С. Уварову. В своих отчетах

они представляли подробную информацию о ходе учебы и исследовательской деятельности по выбранной ими специализации, давали обзор состояния науки в том университете, где проходили стажировку; писали о состоянии библиотек и учебных лабораторий.

Василий Лапшин в первом отчете с восторгом пишет о посещенных им лекциях профессора Г. А. Эрмана: «Свой предмет он излагает так живо и ясно, что забываешь в нем профессора, видишь как будто саму природу, извлекающую свои таинства. Личное знакомство с профессором Эрманом приносит мне большую пользу» [4, л. 14]. Сильное впечатление на В. Лапшина произвел кабинет, оснащенный оборудованием для изучения электромагнетизма: «Все увиденное на лекции могу повторить дома». Он пишет в своем отчете, что при наличии такого кабинета «можно свободно взойти на кафедру и читать без замешательства» [4, л. 15]. В. Лапшин обращается к С. С. Уварову с просьбой предоставить ему полномочия на создание под руководством «известного в ученом свете профессора физики Эрмана» кабинета магнетизма и электромагнетизма для Петербургского университета (в этом университете В. Лапшин собирался начать свою профессиональную деятельность). Такое разрешение от Министра народного просвещения было получено.

Одним из видов занятий в Берлинском университете являлся семинар. Исторический и филологический семинары посещали в период своей стажировки М. М. Лунин, М. С. Кутор-га, Д. Крюков.

Первый семинар в Берлинском университете был организован в 1810 г. для профессора А. Бека (филологический семинар). В уставе этого семинара подчеркивалась «профессиональная и исследовательская направленность обучения в нем». Уставом предусматривалось, что семинар создается под началом одного руководителя (А. Бека), который несет ответственность за его работу непосредственно перед прусским министерством образования, а не перед факультетом или университетом. Отбор участников семинара осуществлялся на основе результатов выполнения письменной работы, представленной руководителю. Для работы в первом семинаре А. Бека было отобрано 8 человек. Еженедельно ими выполнялись задания, которые включали перевод латинских и греческих текстов «с постоянным вниманием к критике текста», подготовку под руководством профессора письменных работ и устных выступлений. Раз в две недели один

из участников семинара представлял результаты своего исследования для всеобщего обсуждения. Лучшие работы руководитель семинара передавал в министерство, которое отвечало за их публикации [7].

Впоследствии по этой модели стали создаваться семинары по другим предметам и в других университетах. В 1834 г. начал действовать исторический семинар, руководимый профессором Л. фон Ранке. На основе этого семинара зародилась знаменитая историческая школа Ранке. К середине 30-х гг. XIX в., ко времени зарубежной стажировки выпускников Профессорского института, семинары в германских университетах были уже проверенной формой приобщения способных студентов к научным исследованиям под руководством своего руководителя. Подобные семинары, как замечает историк А.Ю. Андреев, стали формой подготовки профессиональных историков во всем мире [1].

В исследованиях ученых и в руководимых ими семинарах основное внимание уделялось критическому анализу архивных источников, рукописей, текстов произведений разных жанров, отзывов, воспоминаний и т.д. Основателем научно-критического метода изучения истории стал Бартольд Георг Нибур. Им еще в 1810 г. к анализу исторических работ был применен метод филологической конъектуральной критики [8]. При помощи анализа разного вида источников восстанавливалось содержание исторических документов, проверялись недостоверные факты.

М. С. Куторга и М. М. Лунин во время заграничной стажировки посещали исторический семинар Л. фон Ранке. Профессор на занятиях семинара основное внимание уделял развитию у своих учеников умения пользоваться архивными материалами: то есть уметь читать их, толковать, восстанавливать текст, критически интерпретировать. Профессор был убежден, что критика должна помогать исследователю в поиске истины. Участники семинара приучались к совместной работе над источниками, что повышало эффективность учебного процесса.

Эту форму приобщения студентов к исследовательской деятельности применяли молодые профессора по возвращении в Россию в отечественных университетах.

Ф. И. Буслаев в своих воспоминаниях о студенческих годах писал, что «новый период в истории Московского университета ... начинается вместе с появлением к нам молодых профессоров, получивших свое образование за границею, преимущественно в Германии. Это были: на нашем факультете (В. С.) Печерин,

(Д.Л.) Крюков и (А. И.) Чивилев; на юридическом — Крылов, Баршев и (П. Г.) Редкин; на медицинском — Анке, Армфельд, И. Ф. Иноземцев, А.М. Филомафитский» [9, с. 129]. Молодыми профессорами были введены так называемые семинарии — практические занятия по специальностям. В воспоминаниях Ф. И. Буслаева встречается пояснение: семинарии давали профессорам возможность «расширить объем своего преподавания практическими занятиями студентов». Для достижения цели студентов одного факультета (в частности, философского) «разделили по специальностям на три отделения: на классическое, историческое и славянорусское» [9, с. 129]. Студенты под руководством профессоров выполняли разные виды исследовательских работ: переводы, систематизацию материалов по курсу и т.д. Каждую неделю студенты отчитывались своим наставникам об объеме выполненной работы.

В Петербургском университете М. С. Кутор-гой была организована работа исторического семинара, который был посвящен специальным разборам отдельных исторических вопросов. Профессор знакомил студентов с требованиями и приемами исторической критики [10].

На медицинском факультете Берлинского университета семинары заменяли институты и клиники. По замечанию Н. И. Пирогова, 30-е гг. в Берлине были «временем перехода германской медицины, и перехода весьма быстрого, к реализму, начиналось торжественное вступление ее в разряд точных наук» [11, с. 489]. В это время получила свое развитие научная школа физиолога И. Мюллера, который дал новое направление развитию физиологии: «микроскопические исследования, история развития, точный физический эксперимент и химический анализ» составляли ее основу. К 30-м гг. XIX в. уже получили мировую известность такие хирурги Берлинских клиник, как И. Н. Руст, К. Грефе, И. Ф. Диффенбах, профессор анатомии Ф. Шлемм.

Н. И. Пирогов на первый семестр, как он пишет в своем «Дневнике...», «записался у Шлем-ма для упражнений над трупами (privatim1) и для упражнения в хирургических операциях над трупами (privatissimum2), у Руста — на клинические лекции в Шарите, у Грефе — как практикант в его клинике (Зигельштрассе) и у Диф-фенбаха — privatissimum из оперативной хирургии» [11, с. 492].

Н. И. Пирогов, проявивший повышенный интерес к анатомии при обучении в Профессорском институте (А. И. Кранихфельд в своих записях уровень подготовленности воспитанника Н. И. Пирогова характеризует следующим образом: «Понятия о медицине и хирургии есть более теоретические, чем практические» [4, с. 64]), посетив лекции и занятия в клиниках известных хирургов, был удивлен тем, что практическая медицина в Берлине в то время «была почти совершенно изолированною от главных реальных ее основ: анатомии и физиологии... И сама хирургия не имела ничего общего с анатомией. Ни Руст, ни Грефе, ни Диффенбах не знали анатомии» [11, с. 489]. На операции приглашался профессор анатомии Ф. Шлемм, у которого хирург мог проконсультироваться: «Не проходит ли тут ствол или ветвь артерии?»

Николай Иванович и в период научной стажировки много времени уделял совершенствованию знаний по анатомии. У него сложились хорошие отношения с профессором анатомии Ф. Шлеммом. Об этом Пирогов писал в своих воспоминаниях: «Он видел во мне иностранца, любившего его любимые занятия и притом знавшего много из той части анатомии, которою он мало занимался. Шлемм был первостепенный техник; его тонкие анатомические препараты (сосудов и нервов) отличались добросовестностью и чистотою отделки. Шлемм был не только превосходным техником по анатомии, но и отлично оперировал на трупах» [11, с. 492]. В анатомических театрах клиник Берлина Н. И. Пирогов осваивал и патологическую анатомию. В этом ему оказала большую помощь анатом клиники Шарите мадам Фогель-занг (Vogelsang). Н.И. Пирогов отмечал, что за годы своей работы «она достигла совершенства в разъяснении и наглядном определении положения» всех внутренних органов человека.

Впоследствии студенты профессора Н. И. Пирогова вспоминали его «превосходные лекции, читанные им при вскрытии трупов с микроскопическими демонстрациями» [12, с. 93]; «такое преподавание хирургии . способно было в высшей степени привлечь слушателей и помочь им уяснить и усвоить слышанное из уст профессора» [13, с. 40].

За два года стажировки в Германии Н. И. Пирогов углубил свои знания по анатомии, усовершенствовал свою хирургическую технику. Он перенял изобретательность и совершенную технику пластического хирурга И. Диффенбаха, ловкость «виртуоза-оператора» К. Грефе, но большее влияние на него оказал хирург-анатом центрального госпиталя Геттингена Конрад Лангенбек. (Его хирургической техникой восхищался дерптский учитель Пирогова Мойер). Пирогов в своем дневнике о нем писал, что «его знания анатомии были так же обширны, как и хирургии». Он оперировал «скоро, научно и оригинально», и в этом ему помогали отчетливые знания анатомического расположения внутренних органов и частей тела человека. Н. И. Пирогов говорил, что он строго соблюдал правила выполнения хирургических операций, усвоенные от Лангенбека, во «все время своей хирургической практики».

Будущие профессора российских университетов планировали в период стажировки «посетить по возможности» лекции известных профессоров «и обратить при этом особенное внимание на методу преподавания» [4]. Реализовать эту задачу получалось не всегда, о чем свидетельствуют их отчеты.

А. М. Филомафитский, будущий основатель экспериментальной физиологии в России, посещал лекции профессора И. Мюллера. В своем отчете он указывал: «У Профессора Мюллера я слушал анатомию наружных чувств; хотя сии публичные чтения назначены были только для начинающих курс чтения университетского, тем не менее, однако же, отличались примерною отчетливостью, критикою, не у многих анатомов встречаемых» [4, л. 164].

Большое впечатление на него произвели лекции профессора М. Шульца: «В зимнем семестре я слушал Университетские частные чтения, объясняемые и подтверждаемые опытами над животными и микроскопическими наблюдениями у Профессора Шульца. Способ преподавания сего отличного профессора. отличается ясностью и живостью, которых я не видел в чтениях почтенного Профессора Ратке, снискавшего своими трудами в истории развития животных европейскую известность; истины, рассказываемые Профессором Шуль-цем с кафедры, никогда не оставляли сомнения в слушателях, ибо оне доказываемы были опытами и наблюдениями» [4, л. 164]. А. М. Филомафитский пишет о том, что профессор Шульц в личной беседе отнесся с большим вниманием к его вопросам, позволил «мне со своими сомнениями обращаться к нему лично без опасения воспрепятствовать его домашним занятиям, рекомендовал мне лучшие монографии о различных физиологических предметах, снабдя

меня оными для прочтения, сверх всего как при чтениях своих, так и при делании опытов и наблюдений, он всегда обращал на меня особое внимание» [4, с. 164]. Посещение занятий профессоров И. Мюллера и Шульца, личные беседы с ними позволили А.М. Филомафитскому сделать вывод о том, что «чтения физиологии в Берлинском университете» намного обогатили его знания. Впоследствии Алексей Матвеевич в своем преподавании много внимания уделял наглядности: повторял опыты известных физиологов, ставил собственные опыты с целью пояснения тех или иных функций организма.

Филолог Д. Л. Крюков пишет в своем отчете, что «посещал лекции Г [оспод] Профессоров с целью уяснения образа преподавания Берлинских профессоров», он отмечает, что «отрадно было слышать живую речь Профессора Бека, сообщавшего всему особенный интерес» [4, л. 87]. Кандидат филологии В. С. Печерин, находившийся в это же время в зарубежной командировке, писал о том, что Профессор А. Бек в своих лекциях рассматривает методологию филологической науки как «философскую дисциплину, не имеющую ничего общего с той жалкой филологией, которая занимается буквами, точками и запятыми древних авторов» [14, л. 45].

Медик Н. А. Скандовский пишет о посещении лекции профессора И. Н. Руста, на которой он «имел случай видеть редкие по свойству своему болезни и узнать правильный способ лечения их» [4]. Н.И. Пирогов вспоминал: «Все, что сообщал нам на лекциях и в разговорах Ланген-бек, было интересно и оригинально. Со многим нельзя было согласиться, но, и не соглашаясь, нельзя было не удивляться человеку замечательному и по наружности, и по особому складу ума, и по знанию дела» [11, с. 511 ].

В то же время выпускники Профессорского института отмечают в своих отчетах, что многие профессора «видимо соразмеряют свое преподавание со способностями слушателей, имея в виду большинство оных, состоявшее из абитуриентов гимназий» [4, л. 87]. Для них, уже имеющих ученые степени магистров и докторов, эти лекции в содержательном плане были неинтересны. Что касается методов преподавания, то и здесь молодых ученых ожидало разочарование.

Историк М. С. Куторга в своем отчете, адресованном С. С. Уварову, пишет, что он посетил лекции профессора Раумера и «лекции 8 приват-доцентов» и пришел к выводу: «Г-да Профессора не утруждают себя подготовкой к лекциям».

«Профессор Раумер, излагающий новейшую историю, читает слово в слово по книге, недавно им изданной, и даже карандашом поправляет ошибки»,— пишет М. С. Куторга. Посетив 12 лекций профессора Раумера, он «посчитал, что полезнее прочитать его сочинения» [4, л. 83].

Своими впечатлениями о лекциях профессора Раумера делится в своем отчете и М. М. Лунин: «Метода, принятая Г-ном Раумером при преподавании его лекций, совершенно не соответствует цели и недостойна его знаменитости: это только отрывки из общей истории, уже известные из его сочинений. Он бегло перечитывает, держа пред собою свою тетрадь, так что внимание едва успевает следовать и скоро утомляется. Но, несмотря на недостаточную методу Раумера, его лекции полезнее и занимательнее прочих профессоров. У него нередко встречаешь свежие и оригинальные мысли и верные взгляды на отдаленные причины и внутреннюю связь происшествий». М. М. Лунин пишет о лекциях профессора И. Беккера: «Хотя он и знаменит в ученом мире своими изданиями древних классиков, но как Профессор он стоит на самой посредственной ступени. Доселе мне еще не случалось видеть такой апатии и такого нерадения, с каковым читает Г-н Беккер» [4, л. 80].

Лекции профессора И. Беккера посещал и Д. Л. Крюков, о чем он сообщает С. С. Уварову в своем отчете: «Лекции профессора филологии Беккера представляют собой только сбор материалов, безжизненный и неодушевленный прелестью живого преподавания. Они обманули совершенно мои ожидания» [4, л. 87].

Очевидно, выпускники Профессорского института не были осведомлены о том, что основной характеристикой преподавателя германского (прусского) являлось «не наличие у него знания или размеры его, не изящество изложения и внешняя отделка пробных лекций, а способность к самостоятельному научному исследованию» [2, с. 150] (курсив наш — Н. К.). И на это, прежде всего, обращалось внимание при приеме в университет нового преподавателя. Идеологи новой модели университета (классической) были убеждены в том, что не будет недостатка в способностях преподавать науку у того, кто в состоянии самостоятельно разрабатывать ее.

Другое мнение высказывал известный ученый конца XIX — начала ХХ вв. В. Оствальд. Он писал о том, что «нет определенного отношения между способностью находить новые истины и способностью преподавать науку» [15]: выдающиеся исследователи могут

быть неспособными педагогами, так же как прекрасные педагоги — неудачными исследователями. Оствальд отмечал, что можно говорить лишь о «том или ином типе сочетания» двух сторон деятельности ученого.

Идеальным сочетанием является «выдающиеся исследователи и выдающиеся педагоги», и именно такое сочетание нашло отражение в образе преподавателя российского университета, на соответствие которому была направлена подготовка воспитанников Профессорского института. Лекторское мастерство, а также способность отбирать для лекций необходимый материал, имели немаловажное значение. Назначение лекции как организационной формы обучения заключалось не только в изложении важных научных положений, фактов, событий, но и в их критической оценке, в эмоциональном отношении профессора к излагаемому материалу. «Любовь профессора к своему предмету связывает слушателя живою связью с наукой, влагает в нее «душу» живою речью, живым человеком. Никакой книжный курс этого не даст», — писал в своих воспоминаниях о студенческой жизни И. А. Гончаров [16, с. 83]. Вызвать у студентов интерес к своей дисциплине, желание углубиться в ее изучение — это первый этап приобщения студентов к исследовательской деятельности. И здесь важную роль играет лекция.

При отборе кандидатов для учебы в Профессорском институте членами университетских комиссий (при «испытаниях на местах») обращалось внимание на то, достаточно ли громкий голос и внятная речь у студента. Это входило в критерии пригодности к профессорской деятельности. Одной из составляющих итоговой аттестации выпускников Профессорского института, наряду с экзаменами и защитой диссертации, являлась пробная лекция, которая должна быть прочитана перед преподавателями факультета.

В связи с этим выпускники Профессорского института возлагали большие надежды на то, что во время заграничной стажировки они познакомятся с методами и приемами преподнесения лекционного материала в европейских университетах нового типа. Посетив значительное количество лекций профессоров и приват-доцентов Берлинского университета и «потеряв надежду увидеть на лекциях образец методы преподавания» [4, л. 84], молодые российские ученые перестали посещать многие лекции, сосредоточившись на самостоятельной работе с литературой по выбранным

направлениям исследования, работе на семинарах, в клиниках. В связи с этим у них возник конфликт с администратором-руководителем А. И. Кранихфельдом. В его обязанности входили «надзор за нравственностью находящихся в Берлине воспитанников и руководство нужными советами» [4, л. 66], а именно:

А. И. Кранихфельд, польщенный оказанным ему доверием курировать прохождение научной стажировки будущих профессоров российских университетов, выполнял с большим усердием возложенные на него обязанности. Н. И. Пирогов в своих воспоминаниях о заграничной стажировке писал о А.И. Кранихфельде: «Все, что он для нас сделал, во время своего инспекторства, состояло в том, что он познакомил нас с некоторыми из профессоров» [11, с. 479].

Администратор-руководитель в своих отчетах, отправляемых С. С. Уварову, представлял подробные характеристики на каждого подопечного, сообщал об их занятиях. В одном из отчетов он пишет о введенной им системе «взаимного надзора воспитанников друг над другом», сообщает, что «между доверенными мне молодыми людьми было на счет сего много рассуждений» [4, л. 59], а также о том, что они отказываются посещать собрания, проводимые в его доме, почти перестали посещать лекции профессоров университета.

В ответ на эти жалобы С. С. Уваров, владея информацией от самих воспитанников, написал письмо А. И. Кранихфельду. В нем он пишет: «Мне весьма трудно определить, не были ли Вы увлечены, похвальным впрочем, усердием во исполнение Вашей обязанности и не требовали ли Вы более, сколько надлежало от сих молодых людей, большую часть которых я знаю с хорошей стороны; также имели ли Вы в виду, что сие молодые люди уже пользовались здесь совершенною свободою...

Что касается посещения Ваших собраний, есть один из фактов: сколько не желал бы я, чтобы сии молодые люди пользовались Вашим обществом, я не нахожу однако особенной важности в столь мелких подробностях, которые, как мне кажется, все более суть следствия возникшего несогласия, нежели признак неповиновения» [4,

л. 97]. Кроме того, С. С. Уваров в это же время обращается к российскому чрезвычайному посланнику и полномочному министру при прусском дворе А. И. Рибопьеру с просьбой «обратить ближайшее ... внимание на соотношение Краних-фельда вверенным» ему обязанностям по «надзору ... воспитанников и ... сообщить свое мнение относительно продолжения сего надзора».

Вскоре на должность администратора-руководителя вместо А. И. Кранихфельда был назначен генерал А. П. Мансуров, который, познакомившись с воспитанниками, не досаждал им чрезмерной опекой.

По согласованию с С. С. Уваровым молодые ученые получили возможность переезда в другие города Пруссии, а также в Вену, Париж с целью знакомства с различными, сложившимися в разных университетах научными школами. Например, Г. Сокольский из Берлина переехал в Вену, где в начале XIX в. была открыта первая глазная клиника. Венская школа офтальмологов занимала в то время одно из первых мест в Европе. В своем отчете из Вены Григорий Сокольский пишет, что посещает «клинические лекции о глазных болезнях Профессора Фр. Егера, которые привлекают к себе ежедневно большое количество слушателей. Его учение я нашел сходным с учением Профессора Юнгкена в Берлине, но разность состоит в способе выполнения глазных операций» [17, л. 22]. Он сообщает о том, что на занятиях у этого профессора «кроме глазных патологий», узнал много полезного о способах лечения других болезней.

В Венском университете в 1830-х гг. изучалась патологическая анатомия, в то время как в университетах Германии «профессора патологической анатомии ограничивались изложением и классификацией разного рода уродств», — писал в своем «Дневнике...» Н. И. Пирогов. В Вене этот курс изучался «по-настоящему, то есть чрез вскрытие трупов, под руководством опытных наставников (Рокитан-ского и Коллечки)» [11, с. 491]. Именно поэтому иностранцы медики ехали в Вену для изучения патологической анатомии. В Венском университете, кроме Г. Сокольского, продолжили свою стажировку Ф. Иноземцев, Н. Скандовский. У Ф. И. Иноземцева вызвала интерес Королевская медико-хирургическая академия в Дрездене, которую он также посетил в период свой стажировки. Г И. Сокольский некоторое время находился в Цюрихском университете, где в то время уже существовала научная клиническая школа, созданная И.-Л. Шенлейном. Здесь он знакомился с новыми диагностическими методиками исследования больного. Н. И. Пирогов писал в своих воспоминаниях: «Цюрихская клиника Шенлейна гремела тогда на всю Германию славою гениального врача, соединившего реальное направление с смелыми теориями, недаром господствовавшими так долго в умах передовых врачей» [11, с. 491].

Н. И. Пирогов полгода провел в Геттингене, слушал лекции профессора К. Лангенбека, осваивал его хирургическую технику в госпитале.

Историк М. С. Куторга, кроме Берлина, побывал в Гейдельберге, Мюнхене и Париже, где слушал лекции в университетах, знакомился с представителями разных научных школ. М. М. Лунин посетил Лейпцигский университет.

Как уже было отмечено выше, воспитанники И. Шиховский и П. Корнух-Троцкий, выбравшие предметом своего изучения ботанику, проходили научную стажировку в Вене, где занимались изучением флоры средней части Европы. План заграничной командировки был составлен для них профессором ботаники Дерптского университета, директором ботанического сада К. Хр. Фр. фон Ледебуром. В этот план входило «изучение растений альпийских и южных провинций Австрийской империи, особенно на берегах Адриатического моря и в самом море водящихся» [17, л. 1]. План ими выполнен: был собран богатый материал для гербария.

Выпускники Профессорского института имели возможность познакомиться с современными научными достижениями европейских университетов благодаря хорошей языковой подготовке, полученной ими в Дерпте. В университетах Германии, Австрии, Швейцарии, Франции они слушали лекции известных ученых, работали в университетских и королевских библиотеках этих стран.

По возвращении из-за границы профес-сорантам предстояло п