Коллаборационизм в нацистских концентрационных лагерях: проблема и ее интерпретация

ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ И АРХЕОЛОГИЯ

УДК 301

КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМ В НАЦИСТСКИХ КОНЦЕНТРАЦИОННЫХ ЛАГЕРЯХ:

ПРОБЛЕМА И ЕЕ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ

Аристов С.В.

Данная статья посвящена проблеме коллаборационизма в нацистских концентрационных лагерях. На основе анализа ис-точниковой базы, автор приходит к выводу, что в большинстве случаев в концентрационных лагерях речь шла не о коллаборационизме, а о сотрудничестве - вынужденных действиях, не причинявших серьезного вреда интересам собственной страны. Тем не менее, когда выбор в пользу взаимодействия с нацистами делался добровольно, или масштабы преступлений были значительны, речь шла о коллаборационизме. Сотрудничество и коллаборационизм в концлагерях были представлены в нескольких сферах. В административной сфере они проявлялись в так называемом «лагерном самоуправлении». Наиболее масштабной сферой, в которой проявлялось сотрудничество узников с нацистами, являлась сфера экономики. С экономической сферой была связана и работа в лагерных борделях для заключенных. В военно-полицейской сфере функционирования концентрационных лагерей преобладал коллаборационизм. Узники вербовались в военные или охранные подразделения, как например «Дирлевангер». Участие в «зондеркоммандах», обслуживавших процесс уничтожения узников нацистами, являлось специфической формой принудительного сотрудничества, характерной лишь для концлагерей. Ключевые слова: коллаборационизм, нацизм, концентрационные лагеря, Третий рейх, оккупация, Вторая мировая война.

Феномен коллаборационизма является на сегодняшний день одним из наиболее актуальных вопросов при изучении Второй мировой войны, как в отечественной, так и в зарубежной историографии [1; 2; 3; 4].

Однако, характеризуя различные сферы оккупационной политики нацистов, в которых проявлялся коллаборационизм, исследователи до сих пор в недостаточной степени обращали внимание на концентрационные лагеря. Данная статья является попыткой восполнить этот пробел, ответив на вопрос о правомочности применения термина «коллаборационизм» к местам массового уничтожения и эксплуатации миллионов заключенных. Источниковой базой предлагаемого исследования являются материалы различных отечественных и зарубежных архивов, как опубликованные, так и неизданные, а также мемуары бывших заключенных нацистских концентрационных лагерей.

Одна из наиболее распространенных исследовательских трактовок разделяет понятия «коллаборационизм» - сознательное, добровольное предательство и «сотрудничество» - вынужденные действия, не причинявшие серьезного вреда интересам собственной страны [1, с.5,815; 2, с.8,12]. Если следовать данной логике, то для описания концлагерного мира наиболее правомерным представляется использование понятия «сотрудничество», так как на первый взгляд ни о каком свободном выборе в концентрационных лагерях, где заключенные оказывались не по своей воле, и каждый их шаг был жестко регламентирован, не может быть и речи. Однако во всех ли случаях подобное утверждение правомерно? И не является ли рассматриваемый нами феномен более многогранным, чем кажется на первый взгляд.

Вынужденное сотрудничество с лагерной администрацией в условиях абсолютной зависимости узников было обязательным условием их выживания. Первая область, в которой оно могло осуществляться, может быть условно обозначена как административная. Главным ее проявлением было так называемое лагерное «самоуправление» - институт, появившийся в Дахау в 1933 г. и представлявший параллельную эсесовской иерархию управления заключенными, состоявшую из них самих. Организованное по принципу фюрера, то есть беспрекословного подчинения вышестоящему начальнику, оно управлялось старостой лагеря, который помимо общей координации повседневной деятельности заключенных имел право предлагать коменданту тех или иных узников, для назначения на различные посты: от писарей, готовивших документы для ежедневных перекличек - «аппе-лей» и так называемых «капо», руководивших деятельностью различных рабочих бригад, до старост блока -«блоковых», старших по части барака - «штубовых».

Возникновение системы лагерного «самоуправления» было обусловлено рядом причин. В первую очередь, нацистам не хватало персонала для контроля за деятельностью и организацией повседневной жизни заключенных. Это вынудило их использовать узников в процессе управления лагерями. Но как и любую другую вынужденную меру, нацисты максимально прагматично использовали пополнение лагерного аппарата управления узниками. Путем разжигания конфликтов между избранными лагерными «функционерами» и остальной массой заключенных, нацисты ослабляли возможности узников к сопротивлению и упрощали себе возможности управления концентрационными лагерями. Наконец, тот факт, что нацисты поручили эксплуатацию и убийства одних своих жертв другим, дистанцировал эсесовцев от собственных преступных действий. Этот механизм, как точно отмечал немецкий социолог Зигмунт Бауман, становился для нацистов «пилюлей, усыпляющей мораль» [5, с.44].

Хотя положение функционеров, их свобода действий в отношении остальных заключенных, зависели в первую очередь от решений, принимавшихся эсесовцами. Тем не менее, функционеры обладали немалой долей свободы, переходящей во вседозволенность [6]. Этому способствовал тот факт, что на время службы в «самоуправлении» они освобождались от издевательств и наказаний со стороны СС, не занимались тяжелым физическим трудом, имели лучшее питание, униформу, место в бараке. Один из бывших узников отмечал, что «между капо и простым узником была такая же разница, как между генералом и рекрутом» [7, s.23].

Изначально СС старалось использовать в «самоуправлении» представителей категорий, которые были не склонны к протестной деятельности, не имея на то ни идеологических убеждений, ни опыта. К таким группам относились «криминальные» (например, бывшие рецидивисты) и «асоциальные» (бездомные, проститутки и др.) заключенные немцы, австрийцы, позднее поляки. Тем более, что «политические» сначала отказывались от сотрудничества с нацистской администрацией в рамках «самоуправления», считая это предательством своих убеждений. Жестокость представителей «криминальных» и «асоциальных» категорий отмечалась как в подавляющем большинстве воспоминаний бывших узников [8], так и в мемуарах эсесовцев [9, с.72]. Издеваясь над солагерниками, убивая их, «криминальные» и «асоциальные» не только боролись за собственную жизнь за счет другого. Своей жестокостью они компенсировали годы притеснений, или, как минимум, изоляции, со стороны общества и государства, ассоциировавшихся в их сознании с «политическими» заключенными, а значит именно «политические» являлись для большинства «криминальных» и «асоциальных» не меньшим врагом, чем нацисты. Хотя, безусловно, в отдельных случаях имели место и факты сотрудничества данных категорий.

Однако начиная с 1942 года, когда массовая эксплуатация заключенных окончательно стала одной из главных целей нацистского руководства, ведущие позиции среди лагерных функционеров стали занимать «политические». Образованные, дисциплинированные, имевшие профессиональные навыки, они были необходимы нацистской администрации для эффективной организации рабочей силы заключенных. Кроме того, изменилась и идеологическая установка «политических» по отношению к факту сотрудничества с нацистами - они пошли на подобное взаимодействие, стремясь использовать его в своих целях. Теперь предателями считались не все, кто так или иначе сотрудничал с нацистами, а лишь те, чей факт предательства был признан другими заключенными. В реальности, подобный подход мог превращаться в избирательное отнесение влиятельными «политическими» одних заключенных к предателям, других к героям Сопротивления. В лагерях развернулась борьба за посты функционеров между категориями «криминальных» и «политических», в которой брали верх то одни, то другие.

Часть «политических», сотрудничая с нацистами, помогала узникам, даже старалась организовать Сопротивление. Староста Заксенхаузена - Гарри Науйокс отказался убивать заключенного по приказу одного из руководителей лагеря [10, р.71]. Он, как собственно и Ойген Когон, Герман Лангбайн, Ганс Маршалек - другие влиятельные «политические функционеры», взаимодействуя с нацистскими лагерными администрациями, являли собой пример поддержки нелегальной деятельности, направленной на помощь узникам. Таким образом, внешнее сотрудничество перерастало в скрытое противостояние.

С другой стороны, известны и такие факты, когда представители «политических», вели себя самым жестоким образом по отношению к своим солагерникам. Так заключенный Бем - бывший коммунист, дубинкой собственного изготовления убивал больных и нетрудоспособных узников Заксенхаузена, получая за это дополнительный паек и сигареты [11, с.296].

Элита «самоуправления» даже получила собственное название в лагерном языке - «аристократия». Ганс Маршалек - бывший узник Маутхаузена, описывал трех представителей лагерной элиты. Первый - секретарь лагеря - Лейтцингер, который требовал, чтобы почти каждый день ему готовили еду, аналогичную той, которая подавалась эсесовцам. Узник - парикмахер, ежедневно подстригавший его, должен был ползти на коленях от входа в блок до места, на котором восседал этот «хозяин». Келлер - староста лагеря, прозванный «Кинг Конгом» за свой более чем сто килограммовый вес, получил в собственное распоряжение комнату с радио, личного слугу, кухню и даже свинарник. Наконец, адъютант Далер, имевший в деревне рядом с лагерем любовницу, которую он посещал с ведома эсесовцев. Подобный «привилегированный класс» составлял от 5 до 10 процентов от общего числа узников [12, s.60-61]. Поведение представителей «аристократии» демонстрировало отнюдь не боязнь за собственную жизнь, а социальное превосходство над всей остальной массой заключенных. Устраивая из регулярных издевательств над узниками подобия зрелищ, отдельные представители элиты показывали, тем самым, свою избранность и власть. Таким образом, из принудительного сотрудничества возникал осознанный коллаборационизм.

Нацистская администрация прекрасно понимала, что имеющаяся у «функционеров» - заключенных свобода действий могла привести к организации подпольного Сопротивления. Поэтому в концентрационных лагерях была создана сеть шпионов, докладывающих о положении дел нацистам. Их поведение также в большинстве случаев основывалось на стремлении выжить, тем не менее, имелись и случаи, когда оно перерастало в коллаборационизм [13, с.257-262].

На оккупированной территории СССР в административную сферу управления концентрационными лагерями были включены местные коллаборационисты, не являвшиеся узниками. В Саласпилсе так называемыми «начальниками лагеря», или непосредственными заместителями коменданта, организовывавшими повседневную эксплуатацию и участвовавшими в уничтожении заключенных, являлись латыши Гудаковский и Виджус. Последний, занимая свой пост с октября 1942 г. по сентябрь 1944 г., всегда присутствовал при расстрелах, регулярно избивал заключенных, выезжал арестовывать людей и доставлял их в лагерь [13, с.31].

Следующей сферой, в которой нацисты принуждали заключенных к массовому сотрудничеству в концлагерях, являлась экономическая сфера. На начальном этапе функционирования лагерной системы работа заключенных не имела серьезной экономической выгоды для нацистов. Параллельно с использованием труда узников различными нацистскими организациями, городскими коммунами для тяжелой физической работы (разгрузка и добыча торфа, осушение болот и т.д.), широкое распространение получила и организация бессмысленной физической активности

узников - перенос камней с места на место, выкапывание и закапывание ям. Подобное положение было обусловлено теми функциями, которые выполняли лагеря в 1933-1934 гг. Являясь предшественниками концентрационных, они выполняли функции «перевоспитания» и деморализации политических оппонентов нацистов. В концлагерях на оккупированной территории Советского Союза подобные бессмысленные издевательства над узниками сохранились даже тогда, когда к 1942 г. основной стала функция «уничтожения трудом» - массовая беспощадная эксплуатация заключенных с целью получения максимальной выгоды для военной экономики Третьего рейха [14].

Растущая нехватка рабочей силы в условиях продолжающейся войны, привела нацистских руководителей к мысли увеличить число эксплуатируемых заключенных, в первую очередь, на военном производстве, так как к 1942 г. в этой сфере было задействовано лишь 10 % от общего числа узников. В результате, к 1945 г. уже 80% узников работали на военных предприятиях Третьего рейха [15, s. 185].

Выжить в условиях перманентной, нещадной эксплуатации хотя бы в течение какого-то времени, мог лишь тот, кто оказывался в состоянии работать. Все остальные уничтожались либо сразу по прибытии в лагеря, либо после очередной проверки физического здоровья нацистскими врачами. Отказ от работы хотя и имел место, но был крайне редким явлением и карался нацистами. Советские военнопленные в концлагере Равенсбрюк в феврале 1944 г. в массовом порядке саботировали работу на военном предприятии в одном из филиалов, за что были жестоко наказаны [16, с.160-163]. В том же Равенсбрюке, в декабре 1939 г. убежденные пацифистки - Свидетельницы Иеговы - приняли решение не работать на производстве, связанным с войной. За это по приказу коменданта они были отправлены в бункер, получили урезанный паек [17]. В дальнейшем, часть из них была уничтожена в ходе акции «14А3», депортирована в газовую камеру Аушвица или расстреляна.

Расширение количества эксплуатируемых узников и стремление к повышению производительности труда, привело нацистское руководство к мысли о введении ряда стимулов для работающих заключенных. Для большинства категорий было разрешено получение посылок, организовывалась пропагандистская досуговая деятельность, выплачивались «премии». Одним из инструментов стимулирования узников по мнению нацистов должно было стать и создание лагерных борделей, первый из которых появился в 1942 г. в Маутхаузене. В результате возникла еще одна форма принудительного сотрудничества с врагом, на сей раз в половой сфере.

Посещение лагерных борделей первоначально разрешалось лишь узникам-немцам. Позднее к ним добавились иностранцы, однако в подавляющем большинстве случаев это были представители той самой лагерной «аристократии», имевшей и физические силы, и деньги - 2 рейхсмарки, для посещения борделей. Советским военнопленным и евреям нацисты запрещали пользоваться борделями.

Немецкий исследователь Роберт Зоммер, занимающийся данной проблематикой, отмечает, что количество принудительно работавших в лагерных борделях женщин составляло около 210 [18, s. 287]. Подавляющее большинство - немки, принадлежавшие к категории «асоциальных», но были также польки, несколько узниц из Советского Союза. В силу расовых представлений нацистов, в них никогда не было евреек. Женщинам, многие из которых до заключения в лагерь занимались проституцией, или были осуждены за сексуальные связи с иностранцами, лагерная администрация обещала освобождение после полугода подобной работы. Находившиеся в удрученном душевном состоянии и тяжелейших условиях заключения, женщины соглашались, стремясь в первую очередь выжить. Беспощадная сексуальная эксплуатация узниц приводила к тяжелейшим заболеваниям, глубоким психологическим травмам. Более того, многие из них подвергались принудительной стерилизации и абортам.

Особенной формой вынужденного сотрудничества узников с нацистами в концентрационных лагерях являлась деятельность «зондеркомманд», обслуживавших газовые камеры и крематории, а также участвовавших в уничтожении трупов в ходе «Акции 1005», в лагерях на оккупированных территориях СССР.

В концлагерях Германии и Польши члены этих «особых команд», отбирались из числа наиболее физически здоровых и сильных заключенных, только лишь прибывших в лагерь, в тот момент, когда они еще не смогли минимально адаптироваться к окружающей действительности и были готовы, как отмечает Примо Леви, «ухватиться за любую возможность, чтобы избежать ада» [19, с.41]. Формировались команды преимущественно из евреев разных стран, в меньшей степени поляков и русских военнопленных, и выполняли самую грязную и тяжелую работу по уничтожению заключенных. В Аушвице, например, за свою деятельность они получали одежду, дополнительный паек, выпивку, возможность читать, размещались в отдельных, охраняемых бараках. Бывший узник, ассистент Менгеле - Миклош Нишли, являвшийся помимо прочего лечащим врачом этой «особой команды», вспоминал даже о футбольном матче между ними и нацистами [20, р.51]. Узники старались избегать членов «зондеркомманд» вероятно в силу нескольких причин. Во-первых, часть заключенных видела в них предателей, коллаборационистов, поступившихся всеми моральными принципами и помогавших нацистам в уничтожении таких же, как и они -узников. Во-вторых, узники избегали общения и с так называемыми «мусульманами» - заключенными, находившимися в предсмертном состоянии психической и физической деградации, по сути «живыми мертвецами». «Мусульмане» как и члены «зондеркомманд», по всей вероятности, представлялись остальным узникам как наихудшие возможные варианты развития их собственного существования в лагере. Страх стать такими же, отталкивал людей как от одних, так и от других, оставляя их один на один со смертью и с тайнами нацистских преступлений.

Узники «особых команд» знали, что они обречены. Некоторые из них завершали жизнь самоубийством, не выдерживая того уровня давления, которое им приходилось испытывать. Другие не соглашались выполнять подобную «работу». Известным случаем отказа от этой деятельности была история группы греческих евреев из

Но подавляющее большинство продолжало исполнять то, к чему их принуждали нацисты, стремясь выжить любой ценой. Так на вопрос одной из заключенных члену «зондеркомманды»: «Как он может выполнять подобную работу изо дня в день?», он ответил: «Вы действительно думаете, что я добровольно согласился на эту работу? Конечно, я мог бы пойти на ограду (совершить самоубийство) как многие товарищи. Но я хочу выжить. Может быть произойдет чудо! Мы будем освобождены сегодня или завтра. Тогда я смог бы отомстить, будучи непосредственным свидетелем их преступлений» [21, р.194].

Формой сотрудничества с нацистами, которая могла трансформироваться в коллаборационизм уже вне лагерей, являлось рекрутирование заключенных в военные и полицейские подразделения. Как и во всех вышеперечисленных случаях находились те, кто принципиально отказывался взаимодействовать с нацистами, однако не мало было и тех, кто в силу разных причин, соглашался.

Характерным примером нацистских формирований, в которые набирались узники, была дивизия «Дирле-вангер». Сформированная в 1940 г., она на протяжении первых нескольких лет состояла преимущественно из браконьеров. Лишь с июля 1942 г. в нее были впервые рекрутированы несколько узников концлагерей. Массовый же набор заключенных начался только летом 1943 г. [22, s.253-254]. Сборным пунктом стал Заксенхаузен. Первое время нацисты набирали добровольцев из категорий «профессиональных преступников» и «асоциальных». Тадеуш Боровский - бывший узник Аушвица вспоминал как заключенные, отобранные для дивизии «Дирлеван-гера» из убийц и преступников, причинявших немало страданий заключенным в лагере, учились ходить строем, разучивали патриотические песни [21, р.161]. Однако свидетельства бывших узников-участников данного военного формирования показывают, что в ряде случаев ни о каком добровольном наборе не было речи. В конце 1944 г. к группам заключенных, из которых можно было производить набор в дивизию - к «криминальным» и «асоциальным», добавились «политические». По распоряжению Гиммлера, во всех основных концентрационных лагерях было отобрано 1910 узников из бывших политических оппонентов, которые «по мнению комендантов лагерей внутренне переродились и желают доказать это, посредством участия в борьбе великогерманского рейха» [22, s.257]. В реальности же подобные призывы к добровольному участию проявились в принудительной отправке «политических» заключенных в дивизию. «Политические» могли договариваться между собой, что в случае если они окажутся в данном военном формировании, будут саботировать различные предписания нацистов, что и происходило во многих случаях [21, р.162].

Дивизия «Дирлевангер» стала наиболее известным военным формированием, в котором принимали участие заключенные концлагерей, но не единственным. Так имеются свидетельства о формировании из узников Саласпилса вспомогательных и военных батальонов в 1944 г. [13, с.28]. Члены «лагерного самоуправления» Сы-рецкого концлагеря в Киеве имели возможность за свои «заслуги» быть освобожденными из заключения и даже получить рекомендацию коменданта для работы в местной полиции [23].

Наконец в сферу военно-полицейского взаимодействия с нацистами, входила деятельность коллаборационистских частей, охранявших концентрационные лагеря на оккупированных территориях. Представители данных подразделений помимо охраны лагерей участвовали в карательных акциях против местного населения и расстрелах заключенных. Они не были узниками концлагерей, но в большинстве случаев являлись бывшими военнопленными, согласившимися на сотрудничество с врагом. Как справедливо подчеркивал Примо Леви: «коллаборационисты - бывшие враги - ненадежны по своей природе: предав однажды, они способны предать снова. Поэтому отвести им второстепенную роль недостаточно, надо повесить на них вину, запачкать кровью, сделать из них соучастников преступлений, чтобы отрезать путь назад» [19, с.34].

Самым известным формированием, охранявшим концентрационные лагеря и принимавшим участие в многочисленных преступлениях, являлось подразделение «Травники» - коллаборационистское формирование, принимавшее активное участие в уничтожении евреев в рамках «операции Рейнхардт», охране Аушвица, Штут-тхофа, Яновского концентрационного лагерей [24].

Однако и помимо «травников» другие коллаборационистские формирования также принимали активное участие в охране концентрационных лагерей. Например, в Моглинском лагере «особая» эстонская рота осуществляла расстрелы военнопленных, цыган, евреев, начиная с 1942 г. Как отмечал бывший охранник лагеря Виктор Тейнбас, участие в расстрелах было делом добровольным: «В общем, кто был на месте - все шли. На месте расстрела кто хотел - шел расстреливать, кто хотел - в оцепление. Перед этим всем давали выпить водки». По-поводу употребления спиртного в этих случаях один из охранников Моглинского лагеря цинично отмечал: «По пьянке расстреливать - как лепешки печь. С трезвой головой это дело хорошо бы не шло» [25, с.56].

В лагере на территории бывшего совхоза «Красный» (рядом с Симферополем) в распоряжении руководства находился 152-ой татарский батальон добровольцев так называемой «вспомогательной полиции порядка». Многие его члены являлись бывшими солдатами Красной Армии, оказавшимися в плену и в дальнейшем согласившиеся сотрудничать с оккупационной властью [26]. Татарский батальон проходил подготовку в Джанкое, а в январе 1943 г. был передислоцирован в Симферополь, для охраны лагеря. Участники батальона, будучи задействованы в кампаниях против партизанского движения, осуществляли карательные акции против гражданского

населения в Симферопольском, Бахчисарайском и Зуйском районах Крыма [27]. Арестованных в ходе этих акций местных жителей солдаты переправляли в концентрационный лагерь. Кроме того, батальон принимал непосредственное участие в ликвидации концентрационного лагеря в совхозе «Красный», когда в ходе массовых расстрелов в ноябре 1943 г. и апреле 1944 г. все находившиеся там заключенные (минимум 3 500 человек) были убиты.

Анализ универсума нацистских концентрационных лагерей, учитывая всю его противоречивость и жестокость, крайне тяжело охарактеризовать с помощью каких бы то ни было понятий и интерпретационных моделей. Поведение подавляющего большинства заключенных в концентрационных лагерях характеризовалось как вынужденное, принудительное сотрудничество с нацистами, целью которого было выживание любой ценой. Однако и коллаборационизм, подразумевающий добровольное предательство, имел место в условиях всеобщего принуждения, становясь, в ряде случаев, этапом следовавшим за сотрудничеством. Поведение так называемой лагерной «аристократии» являлось тому показательным примером. Тем не менее, в первую очередь, данный термин все же характеризует поведение узников, оказывавшихся на свободе за счет добровольного согласия сотрудничать, как это было с рядом заключенных дивизии «Дирлевангер», а также предателей, охранявших концлагеря, и при этом участвовавших в уничтожении заключенных.

Возникавшие в концлагерях принудительное сотрудничество и коллаборационизм были представлены в административной, экономической, половой, военно-полицейской сферах. Участие в «зондеркоммандах», обслуживающих процесс уничтожения узников нацистами, являлось специфической формой, характерной лишь для концлагерей.

Однако, анализируя такой противоречивый феномен как коллаборационизм / сотрудничество в концентрационных лагерях, чтобы избежать крайностей в выводах, следует учитывать две позиции, выраженные бывшими узниками. Одна из них - мнение всемирно известного психолога Виктора Франкла, который отмечал, что «в концлагерях мы наблюдали, что некоторые вели себя, как свиньи, другие, как святые. Человек заключает в себе обе возможности; какая из них реализуется, зависит от принимаемых решений, а не от внешних условий» [28, с.279]. В этом и заключается «последняя свобода человека», которую, по мнению Франкла, невозможно отнять никому. Вторая же точка зрения была высказана Примо Леви: «Поспешное осуждение всех подряд уместно не во всех случаях. Основная вина бесспорно лежит на системе, на самой структуре тоталитарного государства; степень же вины отдельных коллаборантов, как крупных, так и мелких (в равной степени отвратительных и бесчестных), определить нелегко. Судить их могут лишь те, кто сам находился в схожих обстоятельствах и на себе испытал, что значит существовать в условиях принуждения» [19, с.35].

This article is devoted to the problem of collaboration in nazi concentration camps which was still not considered in a complex neither in Russian, nor in a foreign historiography. On the basis of the analysis of sources and taking into account actual scientific researches, the author comes to the conclusion that in most cases in concentration camps it was not a question of collaboration, but this one of cooperation. Cooperation is understood as the necessary actions which were not doing serious harm to interests of own country. Nevertheless, in some cases, when the choice for interaction with nazis was made voluntary, or scales of crimes were considerable, it was a question of collaboration. Cooperation and collaboration in concentration camps were presented in several spheres in different degree. In the administrative sphere they were shown in so-called "camp self-government" - the hierarchy of prisoners created by CC of prisoners in order to make simpler the management of concentration camps. The most large-scale sphere in which cooperation of prisoners was shown, was the economic sphere. Forced labor of prisoners became the most important element of economy of the Third Reich since 1942. Sexual cooperation is connected with the economic sphere - work in camp brothels for prisoners which nazis created to increase the "efficiency" of their work. In the military and police spheres of concentration camps functioning the collaboration prevailed. So prisoners were hired in military divisions, such as "Dirlevanger", or security formations. Collaborationist formations played an important role in protection of concentration camps. At last, participation in "Sonderkommandos", serving the destruction process of prisoners by nazis, was a specific form of compulsory cooperation, characteristic only for concentration camps. Keywords: collaboration, Nazism, concentration camp, Third Reich, occupation, World War II.

Список литературы

Об авторе

Аристов Станислав Васильевич - кандидат исторических наук, заведующий кафедрой Гуманитарных и естественнонаучных дисциплин Московского областного гуманитарного института (Подольск),

aristov_stanislav@hotmail.com

УДК 94(47).05

СОЗДАНИЕ СИСТЕМЫ МАТЕРИАЛЬНО-ТЕХНИЧЕСКОГО ОБЕСПЕЧЕНИЯ РУССКОЙ АРМИИ, АРТИЛЛЕРИИ И ИНЖЕНЕРНЫХ ВОЙСК, ИХ ЛИЧНОГО СОСТАВА В НАЧАЛЕ XVIII В.

Бенда В.Н.

До начала второго десятилетия XVIII в., в России отсутствовали какие-либо органы государственного или военного управления, отвечающие за централизованное обеспечение русской армии, в т.ч. входящего в её состав артиллерийского корпуса, всеми необходимыми видами довольствия. В статье рассматриваются отдельные аспекты проблемы обеспечения русской армии финансовым, продовольственным и другими видами довольствия в начале XVIII столетия. Особое внимание автор уделяет вопросам деятельности органов государственного и военного управления российского государства по организации снабжения армии в целом и отдельных родов войск финансовым средствами и продовольственным обеспечением. Анализируются расходы государственной казны по финансовому, продовольственному и другим видам довольствия личного состава армии и отдельных её частей.

В предыдущих наших работах мы уже рассматривали некоторые вопросы денежного и материального обеспечения отдельных категорий личного состава как русской армии в целом, так и входящих в её состав артиллерийского и инженерных корпусов в указанный период [5; 6 и др.].

Следует заметить, что исследованию этой проблемы посвящены ряд источников, опубликованных как в дореволюционный, так и в современный период.

Среди них, в первую очередь, следует отметить труды Д.П.Журавского[18], Н.Е.Брандербурга[13], Н.И.Со-ловьева[24], П.Милюкова[20] в которых авторами с различной степенью детализации рассмотрены общие вопросы разнообразных видов снабжения русской армии, артиллерии и инженерных войск в первой половине XVIII в. В этом же ряду выделим работы А.З.Мышлаевского[21] и Д.Ф.Масловского[19], П.О.Бобровского[10; 11; 12] и