Спросить
Войти
Т. В. Ермакова
ВКЛАД МОНГОЛОВЕДА А. М. ПОЗДНЕЕВА В ИССЛЕДОВАНИЕ БУДДИЙСКОЙ КУЛЬТУРЫ
Российские экспедиции в Центральную Азию последней четверти XIX в. характеризуются постановкой новых исследовательских задач: от картографирования, описания фауны и флоры к преимущественному изучению социально-экономического положения сопредельных с Российской империей государств, к лучшему пониманию национального быта и верований изучаемых народов для оценки перспектив экономического и политического взаимодействия в будущем. В этой связи сформировался запрос на другой тип путешественника: со знанием языка и культуры изучаемой страны. Именно поэтому университетский профессор А. М. Позднеев оказался столь востребованным в практической работе.
Фигура Алексея Матвеевича Позднеева (1851-1920) представляет собой один из характерных типов российского ученого-востоковеда: Позднеев сочетал в своей профессиональной деятельности основательную страноведческую подготовку, широкий круг теоретических интересов и практическую, прикладную направленность своих научных занятий. Преподавательская деятельность А. М. Позднеева в Санкт-Петербургском университете перемежалась с длительными поездками в регионы распространения буддизма. Ему приходилось также работать и как этнографу, изучая житейские реалии буддистов, особенности буддийской культовой практики. Дополнительная функция экспедиций А. М. Позднеева состояла в сборе объективной социально-политической и экономической информации о положении дел в буддийских регионах империи и сопредельных стран1.
Первое длительное путешествие А. М. Позднеева — научная командировка в Монголию и Китай в 1876 г. сроком на два года. Исследователь Центральной Азии Г. Н. Потанин в 1875 г. предложил Русскому географическому обществу программу экспедиции в Монголию. Необходимость этого предприятия он мотивировал тем, что часть Монголии к югу от Томской и Енисейской губерний мало исследована в географическом и этнографическом отношениях, равно как мало известны местная
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2011. Том 12. Выпуск 1
флора и фауна. Эти соображения показались достаточно весомыми, и были отпущены средства на снаряжение экспедиции.
Министерство финансов также проявило свою заинтересованность и сформулировало свои задачи: после 1868 г. Оренбургская и Западная Сибирская таможенные миссии были упразднены, а приграничная торговля развивалась. Поэтому экспедиции поручалось исследовать пункты торговли и номенклатуру товаров. По этим поручениям было открыто отдельное финансирование2.
В конце апреля 1876 г. экспедиция была укомплектована. Возглавил ее Г. Н. Потанин, члены — А. М. Позднеев, топограф поручик Рафаилов, натуралист-зоолог М. М. Березовский, препаратор Северцов-Коломийцев и А. В. Потанина — супруга Г. Н. Потанина (сопровождала его и в последующих экспедициях)3.
Выпускник Санкт-Петербургского университета, молодой ученый обогатил университетскую библиотеку более чем 1800 томами монгольской литературы, привезенными из поездки, в том числе экземпляром Ганджура4. Дневниковые записи, сделанные Позднеевым в этом путешествии, послужили основой для нескольких монографий. Это «Образцы народной литературы монгольских племен» (СПб., 1880. Вып. I), «Ургинские хутухты» (СПб., 1880), «Города Северной Монголии» (СПб., 1880), «Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношениями сего последнего к народу» (Записки ИРГО по отделу этнографии. СПб., 1887. Т. XVI). Последнюю работу Императорское русское географическое общество удостоило своей высшей награды — Константиновской медали. Нидерландское географическое общество в Амстердаме избрало А. М. Позднеева после выхода этой книги своим почетным членом5.
«Очерки быта буддийских монастырей...» до сих пор служат ценным источником сведений о функционировании буддийской традиции в XIX в. именно в силу максимально широко заявленной цели исследования — с наибольшей подробностью осветить все стороны буддийской жизни. Эта ведущая установка позволила А. М. Позднееву дать подробное описание жизнедеятельности буддийского сообщества (сангхи) как социального института. В этой работе им дается анализ социально-экономических и идеологических аспектов жизни сангхи.
А. М. Позднеев считал публикацию своих дневниковых записей, а именно они легли в основу данной книги, весьма актуальной для понимания центральноазиатской региональной формы буддизма. По его мнению, буддизм в Монголии определял всю жизнь монголов, и понять эту страну можно только через основательное изучение буддизма6. Этот вывод имел принципиальное теоретико-методологическое значение.
Уже в предисловии А. М. Позднеев поднимает проблему устойчивости базовых идеологем буддийского мировоззрения и форм культовой и религиозной практики, несмотря на определенные различия в ходе отправления служб и иконографии в буд-
дийских общинах Монголии, Калмыкии, Забайкалья. «Эта общность буддизма как в Монголии, так и в Забайкалье и, наконец, в наших калмыцких степях, без сомнения, хорошо известна всем, поставленным в необходимость иметь близкие отношения к буддистам и заинтересованным в деле изучения практических сторон буддизма»7.
Целевая установка данного исследования — раскрыть именно современное автору состояние центральноазиатской формы буддизма, т. е. воссоздать повседневную жизнь монастырей, источники их хозяйства, принципы управления, ритуальные практики, храмовое убранство. А. М. Позднеев полагал, что для решения прикладных задач предмет исследования должен быть именно таким: «Для людей, поставленных в ближайшее отношение к буддистам, такого рода сведения гораздо более необходимы, чем даже научные изыскания об историческом ходе развития буддийских идей»8.
Приведенная нами выше точка зрения А. М. Позднеева относительно устойчивости базовых идеологем буддизма стала возможна только благодаря его широкой религиоведческой образованности и умению видеть определенную традиционноидеологическую систему за мозаикой повседневной религиозной обрядности. Теоретическая позиция А. М. Позднеева позволила ему научно обосновать экстраполяцию результатов исследования буддизма в Монголии на анализ живой буддийской духовной традиции в России.
Во введении к своему труду А. М. Позднеев постулирует необходимость предварительного ознакомления с повседневной жизнью буддистов в целях дальнейшего принятия решений политико-административного характера: «...мне кажется несомненным, что для правильного отношения к ламству и ламаитам нам необходимо знать их собственные правила и воззрения; без этого мы никогда не достигнем своей пользы в наших отношениях к исповедующим ламаизм инородцам России»9.
Собранные А. М. Позднеевым сведения о жизни и культовой практике монгольских монастырей именно в силу важности этих сведений для понимания образа жизни российских буддистов «встретили себе самое лестное внимание со стороны наших администраторов Восточно-Сибирского края как духовного, так и гражданского ведомств»10. Позднеев упоминает далее о том, что в частных беседах с чиновниками русской администрации окончательно формировался и уточнялся социально-идеоло-гический заказ, и соответственно этому определялись целевые установки исследования: восстановить именно современное состояние буддизма, быт мирян и функции духовных учреждений11. Требование конкретных сведений о буддизме обусловило «представление дословных выписок из моего дневника, в который заносилось мною все, что я видел, все те объяснения, которые передавались мне устно, и, наконец, все те переводы буддийских сочинений, которые давали мне ламы в дополнение своих толкований»12.
Из этих и подобных им записей легко могут быть реконструированы методы исследования, которые использовал в своей работе А. М. Позднеев: в современной научной терминологии это — наблюдение, интервью, анализ письменных источников. Эти источники выполняли в данном контексте роль документов, на основе которых,
в частности, реконструировались господствующие элементы буддийского религиозного мировоззрения.
А. М. Позднеев рассмотрел все важнейшие аспекты социальной организации и повседневной жизни монгольской сангхи. Архитектоника этого обширного труда соответствует замыслу: вначале излагаются сведения о буддийских монастырях Монголии, затрагивающие вопросы их типологизации в зависимости от того, кто инициировал и финансировал строительство и поддерживал монастырь в дальнейшем, подробное исследование экономических сторон жизни монастыря каждого типа, религиозные обряды, связанные с постройкой монастыря (выбор места строительства, материала, закладка сосуда со священными буддийскими реликвиями с целью «подавления злых духов этого пространства»).
Далее А. М. Позднеев останавливается на архитектуре и внутреннем убранстве буддийских храмов, особо подробно рассказывая о канонических правилах их оформления и иконографических объектах.
С большой тщательностью А. М. Позднеев анализирует их разновидности, раскрывает символику деталей и ее смысловую связь с буддийской религиозной доктриной. Он включил в этот раздел работы выдержки из буддийского иконографического канона, в которых определяются иконометрические пропорции изображений персонажей буддийского пантеона.
Наблюдение большого числа образцов буддийской художественной культуры привело А. М. Позднеева к выводу о том, что «в иконографии буддистов никогда не встречается ничего произвольного, а отсюда в буддийских кумирнях никогда нельзя встретить и таких вольных и небрежных изображений, какие исполняются, например, нашими владимирскими богомазами»13. Этот вывод Позднеева чрезвычайно важен для понимания внутренних связей в системе буддийского религиозного мировоззрения. Поскольку буддийская иконография и ее религиозно-доктринальная основа не были в то время широко известны европейцам, то А. М. Позднеев предпринял обширный аналитический экскурс в вопросы техники изготовления буддийской иконы (в терминологии Позднеева — «рисованный бурхан»14) и ее символики. Обнаружив, что кроме бурханов в буддийских храмах встречаются изображения, презентирующие доктрину в доступной мирянам форме, А. М. Позднеев предпринимает попытку интерпретации символики одного из наиболее популярных сюжетов — «колеса мира». Данный сюжет содержит основные элементы буддийской космологии15. Безусловно, позднеевские интерпретации этой символики базировались на предварительном теоретическом изучении буддийской доктрины, а не только на данных, полученных от информантов. Компетентность наблюдателя, его предварительная религиоведческая подготовка в деле полевого изучения буддизма представляли собой необходимое условие успешного исследования.
Принципиальное значение предварительной религиоведческой подготовки для воссоздания адекватной картины наблюдаемого может быть продемонстрировано на примере
описания интерьера буддийского храма, данного томским казаком Иваном Петлиным после посещения Монголии в 1619 году: <«...> противо дверей седят три болвана великие женской пол, <...> вызолочены сусальным золотом з головы и до ног, а седят высоко, в сажень, на зверях на каменных, а звири всякими образы выкрашены красками. А в руках держат болваны по горшечку с кашею, а перед ними горит свеча неугасимая с салом говяжьим. А на правой стороне во храму стоят восемь болванов мужской пол, а на левой стороне стоят восемь же болванов, все девки, вызолочены з головы до ног, а руки протянули, что поклонитца хотят. <.. .>»16. Данный отрывок показывает, что наблюдательность (Петлин в принципе называет базовые элементы оформления храмового пространства) является необходимым, но недостаточным условием воссоздания такого сложного явления, как буддийская пластика. Незнакомые предметы интерпретируются из содержания повседневных представлений россиянина, что и приводит к казусу с «горшком каши».
Раздел о буддийском духовенстве содержит сведения об обетах буддийского монаха, об обряде посвящения, об образе жизни духовенства, о традиционном буддийском образовании. Здесь мы обнаруживаем также кропотливое этнографическое описание одежды, головных уборов монахов. Отдельные разделы посвящены ламам -философам и буддийскому философскому диспуту, ламам-созерцателям и технике визуализации — особому типу культовой психотехнической практики.
Использование тех или иных методов эмпирического религиоведческого исследования в натурных условиях зачастую обусловливалось ситуацией и непосредственно объектом изучения. В этой связи приведем фрагмент из «Очерков быта буддийских монастырей...», запечатлевший конкретный эпизод исследования: попытку А. М. Позд-неева понять, используя метод интервьюирования, содержательный аспект религиозной практики созерцания. Сложность изучения буддийской религиозной психотехнической практики состоит в том, что непосредственное наблюдение этого процесса невозможно. Описание внешних, формальных признаков — подготовка юрты, отъезд на место созерцания, распорядок жизни на этот период — для А. М. Позднеева не составляло труда. Отметим, что вначале он наблюдал лам, для которых созерцание представляло собой одну из разновидностей обрядовых религиозных практик. Эти ламы не относились к числу религиозных подвижников, избравших созерцание единственной формой обретения нирваны — «спасения».
Позднеев пытался расспрашивать лам о том, что же именно составляет суть созерцания, но «добиться от них чего-либо дельного по отношению к вопросам, как провел каждый из них время в созерцании, как и что созерцал, что испытал и прочувствовал, — я решительно не мог: одни [из них] отвечали мне, что это тайна, другие были так неразвиты и невежественны, что трудно и представить, что могли они думать, сидя в созерцали?»17.
Неудача Позднеева в его попытке понять содержательный аспект психотехнической практики буддийского созерцания становится понятной только благодаря сегодняшнему уровню буддологических знаний. Буддизм в своем историческом и актуальном (живом) функционировании представляет собой трехуровневую полиморфную структуру — религиозная доктрина (совокупность идеологем, образующая целостную
догматическую систему буддийского мировоззрения), религиозная психотехническая практика (набор традиционных методик психофизической регуляции сознания, имеющих своей целью освобождение сознания от аффективной эгоцентрации) и религиозная философия, выработавшая концептуальные объяснения буддийской картины мира, теоретические обоснования религиозной психотехнической практики как радикального пути к главной цели буддизма — обретению нирванического состояния, т. е. причинно-необусловленных состояний покоя сознания. Без знания буддийских религиозно-философских трактатов невозможно понять, в чем именно состоит практика созерцания, какие стадии она имеет, какие именно результаты достигает адепт в процессе этой практики. А. М. Позднееву буддийские философские трактаты не были известны, их принципиально важная роль для изучения буддийской духовной традиции еще не была выявлена. Данная теоретико-методологическая лакуна даже не была вполне осознана исследователями. В этом эпизоде позднеевской экспедиции и в том, как сам исследователь его оценил, проявляется ограниченность эмпирических буддологических исследований, содержательная зависимость их результатов от уровня развития фундаментальной буддологии, основанной на изучении письменных памятников религиозно-идеологического содержания.
В ходе дальнейшего исследования А. М. Позднеев узнает о существовании специальных монастырей лам-созерцателей и посещает два из них. Он подробно описывает их социальную структуру, особенности периода ученичества. Информантом в данном случае являлся один из должностных лиц монастыря, у которого исследователь остановился на житье18. Он просит разрешения украдкой посмотреть на созерцателей в их кельях, что ему и было позволено.
Пораженный увиденным (изможденные неподвижные фигуры, кажущиеся бездыханными, полная тишина и т. п.), А. М. Позднеев предпринял подробнейшее интервьюирование своего хозяина. «Целый вечер просидел я с Нирбою и, взволнованный необычайными наблюдениями, расспрашивал его о созерцателях. Потому ли, что лама заметил мое волнение и принял его за благоговейное чувство, потому ли, что мои неотступные вопросы о предмете созерцания лам подействовали на доброе сердце этого старика, или наконец просто потому, что я случайно предложил вопрос о том, нет ли каких-либо правил, по которым должно производить созерцания, он с.. .> обещал мне дать сочинение, в котором излагаются все основные понятия и порядок созерцаний»19. Только благодаря личному умению устанавливать контакты с носителями традиционной идеологии А. М. Позднееву удалось узнать о существовании теоретических сочинений в буддизме.
Самостоятельная глава труда А. М. Позднеева посвящена институту хубилга-нов — воплощений живших ранее великих деятелей буддизма, специфичному именно для центральноазиатской формы буддизма20. Этот раздел организован так же, как и остальные, — главный акцент дается на детали образа жизни хубилганов, а не на традиционные истоки учения о так называемых перерожденцах.
Наиболее обширный раздел книги — о буддийских хуралах (религиозных службах). В этом разделе приведена типология служб, подробно воспроизведены ритуалы
буддийского календаря и буддийская обрядность жизненного цикла, типы наставлений по проведению ритуалов.
Разумеется, получение в процессе экспедиции столь обширной и разносторонней информации о жизни буддийского сообщества было возможно только благодаря предварительному знакомству А. М. Позднеева с буддийской литературой, зафиксировавшей канонические уложения, обусловившие все аспекты буддийской религиозной жизни. В целом труд А. М. Позднеева можно назвать историко-культурной реконструкцией жизнедеятельности сангхи как социального института21.
А. М. Позднеев как видный специалист был известен в Европе, и в 1881 г. по конкурсу среди европейских ориенталистов его избрали ответственным редактором изданий Великобританского и иностранного библейского общества на монгольском, китайском и маньчжурском языках. В течение 15 лет он лично перевел на ойратский язык (так называемое «ясное письмо») весь Новый Завет. Отметим, что А. М. Позднеев также выступил автором множества переводов учебных материалов на монгольский язык. За содействие в образовании монголов правительство Монголии возвело его в звание дзюнь-вана, т. е. князя второй степени с вручением соответствующего этому званию знака, украшенного рубином22. Так был оценен в Центральной Азии вклад А. М. Позднеева в укрепление единого евразийского историко-культурного процесса.
В 1892 г. Российское Министерство иностранных дел командировало А. М. Позднеева в Монголию и Китай для изучения экономического положения и административного устройства Монголии, перспектив российско-китайской торговли, выяснения причин антиевропейских выступлений в Китае.
Именно чтобы избегнуть подобных ничему не соответствующих описаний, и Русское географическое общество, и МИД командировали в Монголию А. М. Позднеева как человека, способного дать описание реалий буддийской центральноазиатской культуры, исходя из знания религиозной доктрины, всецело эту культуру определившей. В этой связи уместно привести лестный отзыв о профессиональных качествах А. М. Позднеева, оглашенный вице-председателем ИРГО П. П. Семеновым в собрании ИРГО 23 ноября 1893 г. перед докладом путешественника о результатах экспедиции 1892-1893 гг. «<...>Только благодаря своей исключительной подготовке, своим обширным знаниям языка, литературы, географии и истории Монголии, своей наблюдательности и редкому умению заводить и в течение долгих лет поддерживать многочисленные связи со сведущими и влиятельными монголами, особливо их князьями и духовными лицами, профессор Позднеев мог исполнить так блистательно свою задачу»23.
По результатам поездки ученый планировал опубликовать шеститомную монографию на основе подробных дневниковых записей. Два тома были опубликованы Императорским географическим обществом24.
Важнейшим аспектом вклада второго путешествия А. М. Позднеева в исследование буддизма является подробное описание планов, архитектурного решения, внутреннего убранства, особенностей организации крупных монастырей Монголии, — Эрдени-дзу и Амарбаясгалант (в написании А. М. Позднеева — Амур-баясхуланту)25. Эрдену-дзу связан с деятельностью первого буддийского иерарха Монголии — Ундур гегена Дзана-бадзара, Амарбаясгалант — с увековечением его памяти. Оба архитектурных комплекса включены в список мирового культурного наследия. Значение этих монастырей для восстановления раннего этапа истории буддийской культуры в Монголии огромно. Необходимо подчеркнуть, что А. М. Позднееву удалось договориться с монахами о возможности фотографирования. Часть фотографий, запечатлевших храмы, воспроизведена в книге «Монголия и монголы». Таким образом, последующие поколения исследователей получили бесценные свидетельства о буддийской культуре, оставленные компетентным наблюдателем. Нужно сказать, что к «Монголии и монголам» как источнику конкретных сведений исследователи действительно обращались26.
В 1911 г. А. М. Позднеев отправляется в экспедицию, имевшую для царской администрации принципиальное значение: необходимо было выяснить причины массового возвращения крещеных калмыков к буддизму. Отчет о результатах этой поездки исключительно важен для понимания теоретической позиции Позднеева-религиоведа. В этом отчете подробно проанализирована буддийская культовая практика, что Позднеев считал необходимым ввиду неосведомленности миссионерского корпуса о религиозной сущности ламаизма. В этом сугубо прикладном по задачам исследовании проявилось глубокое понимание ученым историко-культурного своеобразия центральноазиатской региональной формы буддизма. В разделе, где дается критическая оценка миссионерской подготовки деятелей Казанской духовной академии, при которой в 1854 г. был образован миссионерский отдел, А. М. Позднеев отмечает, что «курсы читаемых ими лекций по догматике ламаизма, будучи составляемы по английским исследованиям древнебуддийских доктрин, исповедуемых ныне в Индии, совершенно не могут служить пособием для познания того буддизма, который в последовательных ступенях своего развития выработался наконец в особую секту ламаизма и находится в исповедании монголов и наших бурят и калмыков»27.
Видный и признанный знаток живого буддизма, А. М. Позднеев выступал непременным экспертом в сложных административных вопросах, в разъяснении смысла ритуалов центральноазиатского буддизма. Например, Г. Тарановский, вице-директор Департамента духовных дел Временного правительства, в благодарственном письме к ученому упоминает о его подробной справке «об употреблении курительных свечей при буддийском богослужении и в частной жизни бурят» и отмечает, что А. М. Позднеев всегда охотно оказывал экспертные консультации подобного рода28.
Историко-культурная и политико-административная значимость исследований и деятельности А. М. Позднеева имела, однако, не только общественное признание. В 1911 г. царская администрация присвоила ему чин третьего класса (тайный советник), соответствующий военному званию генерал-лейтенанта, ученый стал также членом Совета министров народного просвещения.
Свидетельством непосредственного знакомства Позднеева с монгольской буддийской литературой являются его «Лекции по истории монгольской литературы». Материалы этих лекций записал и издал в Петербурге в двух томах студент X. П. Кристи, третий том издавали Г. В. Подставин и Г. Ц. Цыбиков во Владивостоке.
В преподавании монгольской традиционной литературы А. М. Позднеев, так же как в свое время родоначальник отечественной монголистики О. М. Ковалевский, опирался по преимуществу на оригинальные письменные источники.
С привлечением данных хроник и официальных документов реконструируются история монгольской письменности, причины смены алфавитов. Отдельный раздел посвящен Ганджуру, его истории. Эпоху перевода Ганджура на монгольский язык (правление Хутухту-хана — 1604-1634 гг.) Позднеев называет «наиболее блестящим периодом монгольской литературы после возрождения ее у южных монголов»29. Он поясняет стремление всех народов буддийского мира иметь свод поучений Будды на своем языке безусловной каноничностью включенных в него сочинений. Позднеев лично придавал большое значение монгольскому переводу Ганджура. О существовании Ганджура было вначале известно только из монгольских хроник, а к концу XIX в. выяснилось, что печатные доски его утрачены, но один экземпляр ксилографа хранится в Пекине, в храме Юнхэгун. «Монгольские ламы придают этому кодексу чрезвычайное значение и даже не потому, что он представляет собою первейший и громаднейший памятник монгольской литературы, но главным образом потому, что в самом переводе его заключается зародыш тех особенностей буддизма, которые развились именно в Монголии и затем перешли к халхасам, а равно и к нашим бурятам и калмыкам, получив у них силу канона. В этом последнем отношении приобретение монгольского “ган-джура”, в частности для нас, русских, имело не только научное, но даже и государственное значение»30.
Интересна история приобретения А. М. Позднеевым экземпляра монгольского Ганджура. В лекции говорится, что в 1891 г., когда ученый находился в Пекине, ему удалось приобрести для библиотеки Санкт-Петербургского университета рукописный Ганджур у разорившегося правителя хорчинского хошуна. Рукопись вначале предложили русскому почтмейстеру в Пекине Н. И. Гомбоеву, имевшему обширные знакомства среди монголов. А. М. Позднеев вместе с ним отправился за рукописью. После осмотра нескольких томов обнаружилось, что «Ганджур этот представлял собою старинную, но прочную, прекрасно сохранившуюся рукопись, писанную уставным монгольским почерком. <...> Пока этот экземпляр является единственным из известных не только в России и Европе, но и во всей Азии»31. Из пояснений А. М. Позднеева ясно, что Ганджур из Юнхэгуна — ксилограф, а приобретенный им — рукопись, первый перевод, сделанный в правление Лэкдан-хана32. Подобный путь приобретения ценнейших
буддийских рукописей российскими чиновниками, офицерами и учеными был скорее правилом, нежели исключением. И в этом сказывалась общая историко-культурная тенденция, сформировавшаяся в России благодаря исходным установкам царской администрации на установление научно обоснованного межкультурного диалога. Носители традиции верили, что российские деятели способны оценить письменные памятники буддийской духовной культуры.
На основе рукописного Ганджура А. М. Позднеев раскрывает структуру и содержание этого канонического свода, фиксирует наиболее популярные в буддийском быту сочинения, входящие в его состав. По разработке ученого это — Праджняпарамита, «Море притч» и еще несколько космологических сочинений33.
К сожалению, в доступных сейчас экземплярах третьего тома «Лекций...» отсутствуют последующие разделы о буддийской литературе, заявленные в оглавлении, а именно «Правила для переводов священных книг с тибетского языка на монгольский» и «Данджур». Содержание всех трех томов «Лекций...» охватывает, конечно, не только буддийские письменные памятники, но и свидетельствует о широкой начитанности автора в различных областях монгольской традиционной литературы.
Самостоятельный аспект вклада А. М. Позднеева в расширение знаний о функционировании буддийской центральноазиатской культуры — это его последовательная и целенаправленная собирательская деятельность. Исследователь подчеркивал, что активно использует свои коллекции в преподавательской деятельности в Санкт-Пе-тербургском университете.
Собранные им рукописи и ксилографы на языках центральноазиатского буддийского региона существенно обогатили библиотеку факультета восточных языков (ныне — восточный факультет).
Наряду с рукописями и ксилографами А. М. Позднеев активно собирал предметы буддийской художественной культуры (иконы-танки, храмовую скульптуру и ритуальную утварь). Еще при жизни А. М. Позднеева часть коллекции экспонировалась на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде34. Отметим, что А. М. Позднеев собирал эту коллекцию в том числе для демонстрации студентам в рамках учебного процесса. Исследователь дал аналитическое аннотированное описание наиболее популярных персонажей буддийского центральноазиатского пантеона по материалам своей коллекции35. Необходимо подчеркнуть, что тем самым он предвосхитил подход к исследованию буддийской художественной культуры, в 10-е гг. XX в. реализованный С. Ф. Ольденбургом в рамках научно-издательской серии «Библиотека Буддика».
Если судьба рукописного собрания А. М. Позднеева была относительно благополучной, то его коллекция предметов буддийского искусства претерпела период злоключений, в ходе которых она могла быть попросту утрачена. Сразу после Октябрьской революции А. М. Позднеев с семьей выехал из Петрограда в Новочеркасск. Коллекция была оставлена в его квартире. Ученый пытался через Наркомпрос добиться пересылки коллекции в Донской университет, где он служил до своей кончины в 1920 г., однако эта просьба не была удовлетворена. После смерти А. М. Позднеева его вдова
и четверо детей в 1921 г. вернулись в Петроград. В 1925 г. вдова предложила Комиссии Главнауки по музейным приобретениям купить коллекцию для профильного музея. В 1926 г. коллекцию в рассрочку приобрел Музей восточных культур (ныне — Государственный музей искусства народов Востока — ГМИНВ — Москва). В 30-е гг. буддийское искусство по вненаучным причинам не могло быть предметом исследования и не считалось ценным объектом культурного наследия. Коллекция Позднеева была выведена в фонд дублетов и в этом качестве использовалась для пополнения фондов региональных музеев, не имеющих прямого отношения к хранению предметов искусства Востока. В результате это уникальное собрание, одно из первых в России, было распылено, и следы многих предметов затерялись. Только благодаря усилиям потомков востоковеда-путешественника удалось разыскать значительную часть коллекции и провести выставку на базе ГМИНВ, приуроченную к 150-летию со дня рождения А. М. Позднеева36.
Значение деятельности А. М. Позднеева для современных исследователей состоит в том, что им был собран многообразный эмпирический материал о функционировании буддийской культуры в Монголии и в пределах Российской империи.
Прикладной характер задач, решаемых А. М. Позднеевым в ходе посещения буддийских регионов, не предполагал развернутого религиоведческого теоретизирования как самостоятельного аспекта результатов. Кроме того, процесс исследования письменных памятников буддизма находился еще в зачаточном состоянии, тибетская литература еще не была изучена вовсе. Потребовался большой путь развития теоретической буддологии, чтобы могла быть сформулирована научная теория, осветившая историко-культурную уникальность центральноазиатской региональной формы буддизма37.
10
