Позняк Т.З.
(Владивосток)
УДК 333:947.084.3(571.63)
ЖИЛИЩНЫЙ КРИЗИС ВО ВЛАДИВОСТОКЕ В ГОДЫ ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ: КАК УЧИТЕЛЬ УНЖЕНИН И ДИРЕКТОР МЕТЕОРОЛОГИЧЕСКОЙ ОБСЕРВАТОРИИ ГРИБОЕДОВ ИЗ-ЗА КВАРТИРЫ БОРОЛИСЬ1
Статья посвящена повседневным практикам выживания населения Владивостока в годы Гражданской войны. Конфликт директора местной обсерватории С.Д. Грибоедова и арендатора квартиры в доме обсерватории, учителя К.П. Унженина представляет интерес как образец одной из стратегий поведения домовладельцев и квартиронанимателей в условиях жилищного кризиса, когда дома и квартиры в центре города использовались как способ зарабатывания на жизнь. Обе стороны для разрешения конфликтов обращались в разные инстанции - мировой и окружной суд, примирительную камеру, квартирную комиссию, региональную администрацию. Инициаторами выселений часто выступали не представители власти, а домовладельцы, стремившиеся заработать больше денег. Особенно выгодной стала сдача жилья иностранцам, которые платили валютой. И та, и другая сторона, как правило, преследовали свои эгоистические интересы, при этом тщательно камуфлировали их за ширмой благих намерений, тяжких страданий, незаконности действий оппонентов и пр. Материалы о «квартирном кризисе» свидетельствуют о значительном ухудшении жизни людей - сужении личного пространства, потери приватности, вторжении в частную жизнь и жилища представителей власти, вооруженных солдат, постоянной угрозы выселения или уплотнения, страха оказаться на улице.
The article is devoted to everyday practices of survival of the population of Vladivostok during the Civil War. Conflict of the director of the observatory Griboyedov and tenant of the apartment in the observatory&s house, teacher Unzhenin is an example of the behavior strategies of homeowners and tenants in a housing crisis, when houses and apartments in the center of the city were used as a way of earning a livelihood by either side. Both sides addressed various authorities for resolving disputes - the courts, the conciliatory chamber, the housing commission, the regional administration. The initiators of the evictions were often not authorities, but homeowners who wanted to earn more money, to replace the former tenant with a more advantageous offer, especially since they always existed in conditions of housing shortage. The surrender of housing to foreigners was especially profitable, because they paid currency. Both sides, as a rule, pursued their own selfish interests, and carefully camouflaged them behind a screen of good intentions, heavy suffering, illegal actions of opponents, etc. Materials on the "housing crisis" testify to a significant deterioration in the lives of people in narrowing their personal space, loss of privacy, invasion of privacy and the homes of government officials, armed soldiers, the constant threat of eviction or densification, fear of being on the street.
DOI: 10.24888/2410-4205-2018-16-3-54-65
Одной из проблем повседневной жизни людей в эпоху революции и Гражданской войны на всем пространстве России — и при красных, и при белых правительствах — стало обеспечение жильем. Жилищный кризис во Владивостоке начался в 1915 г. и продолжался до конца Гражданской войны; он не только стал сложнейшей проблемой для всех сменявших друг друга властей, но и превратил в кошмар жизнь городского обывателя. Сохранившиеся в Российском государственном историческом архиве Дальнего Востока (РГИА ДВ) материалы по «квартирному кризису» во Владивостоке представляют собой десятки дел из разных фондов с многочисленными документами — жалобами частных лиц, общественных организаций и правительственных учреждений, постановлений командующего войсками Приморской области, коменданта Владивостокской крепости, решений Владивостокского окружного суда, протоколов заседаний примирительных камер и Владивостокской квартирной комиссии (ВКК), карточек обследований жилых помещений и пр. [6; 7; 8; 9; 10; 11; 11; 12; 13]. Все эти документы позволяют рассмотреть не только нормотворчество и действия местных властей по решению квартирного вопроса, но и невзгоды рядового горожанина, столкнувшегося с выселениями и уплотнениями, его стратегии поведения и практики выживания. Они красноречиво отражают повседневную жизнь горожанина времен Гражданской войны, стратегии выживания, модели поведения и психологическое состояние военных и гражданских жителей города.
Тема жилищного кризиса в годы революции и Гражданской войны рассматривалась исследователями на материалах столиц и Сибири, основное внимание уделялось законодательным и практическим мерам, предпринятым властью для решения жилищной проблемы [1; 5; 14; 16]. Значительно больший интерес исследователей привлекала жилищная политика и коммунальный быт первых лет советской власти [2; 3; 15]. Цель данной статьи — показать влияние квартирного кризиса на повседневную жизнь жителей Владивостока в период Гражданской войны через историю борьбы за жилье рядового горожанина. Только обращение к частным сюжетам из жизни обычных людей позволяет всесторонне исследовать не только механизм принятия решений властью, но и реальную практику выселений и уплотнений, а также стратегии поведения жителей города.
В этой истории два главных действующих лица: директор метеорологической обсерватории Владивостока Сергей Дмитриевич Грибоедов и Константин Павлович Унженин, «преподаватель иностранных языков на дому» [10, л. 331]. Первый как директор распоряжался домами обсерватории, сдавая их в аренду, второй арендовал квартиру в одном из двух домов обсерватории. Они представляли две стороны конфликта
— типичного для времени жилищного кризиса — домовладельцев и квартиронанимателей
— с разными интересами, каждая со своей правдой и аргументами в свою пользу.
В штате Владивостокской метеорологической обсерватории по данным на 1915 г. числились: директор С.Д. Грибоедов, заведующий отделением сети станций М.М. Партанский, инспектор станций А.Ф. Афанасьев, письмоводитель Ф.Ф. Артюшенко и вычислители Н.Ф. Квашинская, Е.А. Горчаковская, О.А. Соколова и Г.Ф. Сизой [4, с. 47]. В 1915 г. С.Д. Грибоедов приобрел для Владивостокской метеорологической обсерватории дом по Косому переулку № 5. Кроме этого дома, у обсерватории было еще здание по ул. Фонтанной, дом № 22. В это время во Владивостоке уже начинался «квартирный кризис». Вероятно, причиной приобретения дома было стремление директора улучшить жилищные условия работников обсерватории, избавить их от необходимости искать и арендовать жилье, тем более что зарплата их была невысокой, а цены на жилье постоянно росли. Однако большая часть квартир в доме была сдана в аренду посторонним лицам, а не служащим обсерватории, поэтому, возможно, что главной целью покупки дома было стремление в условиях жилищного кризиса заработать на сдаче жилья в аренду.
Все перипетии жилищных невзгод К.П. Унженина мы узнаем из его заявлений в разные инстанции за разные годы, протоколов милиции и переписки. Конфликт длился более трех лет, за это время в городе сменилось несколько правительств, и все они были последней инстанцией, к которой апеллировали наши «герои». Наиболее полным является объяснение Унженина от 28 апреля 1920 г. на имя Управляющего Внутренними делами Временного правительства — Приморской областной земской управы (ВП ПОЗУ) П.П. Попова, поскольку оно написано на последнем завершающем этапе борьбы арендатора и арендодателя — борьбы, в которой последний «понес значительные потери». В 1916 г. он арендовал квартиру № 7 из 9 комнат и кухни в доме обсерватории по Косому пер., № 5, «арендные права на квартиру» ему были переданы «с согласия Директора обсерватории некоей Толоконниковой», он также купил у нее мебель, электрический счетчик и разные домашние вещи. До 1919 г. все девять комнат в указанной квартире находились в его распоряжении, к началу 1920 г. ему с семьей осталась для проживания единственная комната, да и той он мог лишиться в любой момент.
В объяснении он детально изложил все обстоятельства дела и свое видение ситуации. Его повествование стоит того, чтобы привести из него пространные цитаты: «Еще в конце 1917 года директор обсерватории Грибоедов предъявил ко мне требование об освобождении квартиры, мотивируя это требованием тем, что квартира ему нужна для размещения служащих обсерватории. На мой вопрос, почему именно для этой цели из числа прочих квартир избрана моя, директор заявил, что ему нужна квартира, состоящая не менее чем из 9 комнат, и по этой причине он не может воспользоваться даже квартирой, состоящей из 8 комнат, занимаемой коммерсантом Зак, находящейся в первом этаже. На это требование я заявил Грибоедову, что дать категорический ответ затрудняюсь, так как не могу рассчитывать на скорое подыскание себе квартиры, но что, если квартира найдется, я постараюсь квартиру ... освободить. Не удовлетворившись моим ответом, Грибоедов предъявил ко мне у Мирового Судьи иск о выселении. Мировой Судья, разобрав дело, в иске Грибоедову отказал. После того Грибоедов обращался в жилищную примирительную камеру. Примирительная камера также отказала Грибоедову в его просьбе о выселении. Обращался Грибоедов с этим вопросом и к административным властям, но также получил отказ. В конце концов я, желая прекратить это упорное преследование, в письменной форме обещал Грибоедову квартиру освободить к 1 января 1919 года. Но получив в конце 1918 года требование об увеличении арендной платы, я дал свое согласие и принял это как новое условие Грибоедова на продолжение мною аренды квартиры и в дальнейшем» [10, л. 354-354об.].
Далее он писал, несколько путая последовательность событий: «В 1918 году квартирный вопрос до такой степени осложнился, что найти себе квартиру при всем желании я не мог, плату же за квартиру с 1 января 1918 года Грибоедов принимать от меня отказался, в виду чего я должен был вносить ее в депозит Суда. ... В 1919 году Грибоедов вновь предъявил ко мне у Мирового Судьи иск о выселении. Мировой Судья иск удовлетворил, но Окружной Суд своим определением от 15 августа 1919 года постановил выселить меня из 4 комнат. ... По просьбе Грибоедова в августе 1919 года приказом коменданта крепости Бутенко в занимаемой мной квартире был реквизированы
управляющему областью Эверсману с просьбой о выселении меня из остальных пяти комнат. Управляющий областью лично докладывал прошение Грибоедова командующему войсками Розанову, который дал свое согласие на выселение меня из остальных пяти комнат. После этого ко мне несколько раз являлись милиционеры с требованием выехать с квартиры, уведомляя, что в случае неисполнения меня выселят принудительно. В это время со мной случилось несчастье: я сломал себе руку. После освидетельствования меня в санитарном отделе при областном правлении, мне выселение из квартиры отсрочили на два месяца. В этом промежутке две из пяти комнат были реквизированы для английского офицера г-на Вебб. Таким образом в моем распоряжении осталось только 3 комнаты. Перед рождеством, до истечения данной мне двухмесячной отсрочки ко мне явилась милиция и из одной комнаты вынесла все мои вещи, вселив туда служащую обсерватории. Таким образом, в моем распоряжении осталось лишь две комнаты. Причем одну из них занимает имеющий счетоводческие курсы некто Карукес. Карукес живет в моей квартире уже три года, занимая ранее две комнаты, а после вселения английского офицера — одну, так как у меня и у него было отнято по комнате для этого английского офицера. В настоящее время я занимаю лишь 1 комнату» [10, л. 354-356].
Объяснение Унженина показывает нам практики борьбы домовладельцев и квартиронанимателей — обращения в мировой и окружной суды, в примирительную камеру, к региональной администрации, чтобы разрешить спорные вопросы и найти управу на противника. Основным предметом спора часто было требование домовладельца под тем или иным предлогом освободить квартиру, которое натыкалось на нежелание (а чаще невозможность) арендатора это сделать. Домовладелец в качестве причины выдвигал необходимость ремонта, безобразное поведение квартиронанимателей, нарушение санитарных норм, в нашем случае — необходимость передачи квартиры служащим обсерватории, вполне законное, на первый взгляд, основание. Арендаторы же обращались в судебные инстанции или примирительную камеру в случае требования «непомерной платы», и дела часто заканчивались тем, что арендатор по решению суда платил старую плату, внося ее в депозит суда, откуда домовладелец мог ее получить [5, с.341; 11, л.84-85, 157, 260-261].
В объяснении Унженина, как и в других подобных заявлениях горожан, содержатся многочисленные свидетельства о «беспределе», творимом представителями союзных войск — англичанами, канадцами, чехами и др. Японские военные вели себя и вовсе бесцеремонно, привлекая вооруженных солдат, чтобы занять понравившиеся им помещения [10, л. 31, 156-157об., 162, 252-253; 13, л. 51-51об., 62-62об.]. «Английский офицер г-н Вебб», фигурировавший в этой истории, был офицером канадского экспедиционного корпуса, по свидетельству квартирной комиссии, он получил ордер на вселение незаконно, предоставив неверные сведения о своем праве на обеспечение жильем [10, л .323, 324].
Аргументы противной стороны были изложены в нескольких письмах в разные инстанции с просьбами выселить арендатора. Например, в письме Управляющему Приморской области 5 ноября 1919 г. С.Д. Грибоедов писал, что уже в 1915 г. при приобретении дома ему была «дана инструкция не заключать с частными жильцами контрактов и предупредить их о том, что каждая квартира может понадобиться в будущем для самой Обсерватории». В декабре 1917 г. «чрезвычайный рост цен на квартиры и на отдельные комнаты, несоразмерный с жалованьем младших служащих», по его словам, побудил его взять подписку с Унженина о добровольном освобождении квартиры к 1 января 1919 г. Главные аргументы сводились к тому, что спорная квартира состоит из 9 небольших комнат, наиболее подходивших для размещения младших служащих, а Унженин, человек одинокий, сдавал 7 комнат из 9. Грибоедов настаивал, что Унженин не исполнил обязательства, а положение большинства младших служащих обсерватории — «женщин, не имеющих здесь родных и прокармливающих себя самостоятельно» — к
концу 1919 г. стало «невыносимым: необеспеченность углем и невероятная цена на дрова ведут к тому, что даже усиленного содержания младшего служащего» не хватало на оплату скромной комнаты с отоплением. Кроме того, «утомительная для глаз работа в Обсерватории» делала «практически недоступным для младших служащих дополнительный вечерний заработок, особенно в виду исключительно дурного состояния электрического освещения», а «дальнейшее промедление в разрешении этого вопроса вызовет повальное бегство из Обсерватории младших служащих, годами приучавшихся к своему делу» и повлечет нарушение ее работы [10, л. 318-319].
Переписка, резолюции на письмах, милицейские протоколы позволяют проследить реальную хронологию событий в данном деле и практику выселений вообще. Грибоедов планомерно реализовывал свой замысел, его квартиронанимателя спасало подчас только то, что дела быстро не решались: бумаги двигались по инстанциям, возвращались с резолюциями, вновь поступали по назначению, в этих передвижениях проходили недели. Вышеуказанное заявление директора на имя М.М. Эверсмана о выселении Унженина датировано 5 ноября 1919 г. Управляющий Приморской областью 8 ноября наложил на прошение Грибоедова резолюцию «В Квартир. Комиссию на исполнение», куда оно и было направлено 10 ноября. Однако комиссия считала, что эти помещения не входят в ее компетенцию, о чем была на прошение наложена резолюция члена комиссии А. Рачкова 20 ноября 1919 г. Командующий войсками Приамурского военного округа и Главный Начальник Приамурского края С.Н. Розанов 24 ноября на прошение директора поставил резолюцию о согласии на выселение Унженина из 5 комнат. В соответствии с этими распоряжениями начальник Владивостокской городской милиции 26 ноября 1919 г. приказал начальнику 2-го участка милиции Дивееву «произвести это выселение в 3-дневный срок со дня объявления сего г. Унженину и об исполнении мне донести» [10, л. 318-320]. Это распоряжение было объявлено Унженину и его квартиранту Карукесу 27 ноября 1919 г. в 12 часов дня [10, л. 320об.].
После этого предупреждения Унженин, видимо, сразу же попытался решить свой вопрос и обратился в Управление войсками Приамурского округа, и ему удалось несколько затормозить свое выселение. Из материалов дела нельзя установить, каким образом он достиг своей цели. Тем не менее, факт остается фактом. Он получил на своем прошении соответствующую резолюцию «Генерала для поручений при Командующем войсками Приамурского Военного Округа и Главного Начальника Приамурского Края» и решение ВКК о приостановлении выселения. 30 ноября 1919 г., когда надзиратель 2-й части Владивостокской городской милиции Севрюк прибыл к нему в квартиру, чтобы исполнить распоряжение своего начальства, Унженин предъявил отношение ВКК: «Председатель ВКК 28 ноября 1919 г. №1905 Начальнику милиции 2-й части. По распоряжению Генерала для поручений при Командующем войсками Приамурского Военного Округа и Главного Начальника Приамурского Края выселение г-на Унженина ... приостановить впредь до разбора о нем дела. Капитан Суконкин...» [10, л. 321]. Надзиратель составил протокол о категорическом отказе Унженина «добровольно выселиться из квартиры, занимаемой им», поскольку «он не имеет, куда переселиться», и о предъявлении вышеуказанного отношения Квартирной комиссии; в тот же день начальник 2-й части уведомил об этом начальника городской милиции [10, л. 322-322об.]. Подобного же решения ВКК удалось добиться квартиранту Унженина — Карукесу. В деле отсутствует его прошение, но, судя по выданному ему удостоверению, он обосновал свою просьбу крайней нуждой и необходимостью зарабатывать средства существования за счет счетоводческих курсов в арендованной квартире [10, л. 325].
Управляющий областью М.М. Эверсман, видимо, разгневанный, 1 декабря 1920 г. на обороте отношения ВКК написал: «Сообщить Председателю Квартирной комиссии, что это дело доложено мною лично Командующему войсками, по распоряжению которого
и производится данное выселение...» [10, л. 321]. В тот же день в 5 часов вечера милиционеры уведомили выселяемого об этом решении [10, л. 322об.].
Как видим, с момента обращения директора обсерватории к управляющему областью о выселении Унженина до реального выселения его из одной из двух комнат прошло 27 дней, наиболее оперативно в этой ситуации действовала милиция. Судя по документам и резолюциям на них, в органах власти — и военной, и гражданской — царила неразбериха, каждое должностное лицо, обладавшее полномочиями, могло так или иначе решить проблемы «маленького человека». Горожанин мог прорваться в высокие кабинеты и вымолить для себя некоторого послабления или отсрочить «приговор», возможно, что главным способом решения проблем были взятки должностным лицам.
Тем не менее 23 декабря 1919 г. помощник начальника 2-й части Дивеев прибыл на квартиру к Унженину и объявил ему предписание Управляющего областью, но тот «добровольно очистить комнату отказался, заявив, что он занимает лишь одну комнату, из которой в настоящее зимнее время выехать не может, так как в городе свободных комнат нет и что, кроме этого, он лежит в постели больной, сломана правая рука, которая забинтована и обложена картонкой». Этот факт, а также наличие справки о болезни Дивеев зафиксировал в протоколе [10, л. 339-339об.]. Начальник милиции Осмоловский эти обстоятельства сообщил Управляющему областью, а тот, видимо, не поверив в болезнь Унженина, 8 января 1920 г. предложил его освидетельствовать [10, л. 341об.].
Нашему герою повезло: его болезнь и все эти бюрократические перипетии затянули его выселение, а вышеуказанное распоряжение М.М. Эверсмана было сделано накануне переворота. В ночь на 31 января 1920 г. к власти пришло Временное правительство Приморской областной земской управы (ВП ПОЗУ). После некоторого затишья в квартирном споре из-за смены власти переписка возобновилась. Грибоедов и при новом правительстве не оставлял попыток выселить своего арендатора, но, поскольку к власти пришли социалисты, Унженин также приступил к активным действиям. В марте 1920 г. он обратился в ВП ПОЗУ и, учитывая перемену политического режима, обвинил Грибоедова в потакании интересам японских интервентов в ущерб правам и интересам русских граждан, в коммерческих занятиях в ущерб исполнения своих служебных обязанностей, в использовании казенного здания для собственного обогащения. Себя Унженин, напротив, предъявлял власти как бескорыстного труженика, желавшего только спокойно заниматься любимым делом: «.В силу судебного решения, от меня были отобраны 4 комнаты, но в них поселились не младшие служащие Обсерватории, для которых Грибоедов отыскивал всю мою квартиру, а японские офицеры вследствие протекции его, Грибоедова, добившихся незаконной реквизиции. Не довольствуясь частичным удовлетворением иска, Грибоедов стал доискиваться окольным, тоже незаконным путем, выселения меня и из остальных комнат, для чего обжаловал действия
судебного пристава, будто бы неправильно толковавшего решения Суда, и сверх того обратился к Эверсману, назвавшемуся управляющим областью, чтобы достигнуть выселения меня административным порядком. . Грибоедов путем пристрастного изложения обстоятельств дела и извращения фактов, добился распоряжения Эверсмана о выселении меня милицией, которая, усердствуя, оставила мне лишь одну комнату и кухню и почему-то отнеслась очень благосклонно к моему субарендатору Карукису... Из изъятых из моего владения четырех комнат 2 занимает английский офицер Вебб, 1 Карукис и 1 служащая Обсерватории, Алексеева, хотя она в ней не нуждается, ибо ночует изредка, 1 -2 раза в неделю. Жаловаться на содеянное беззаконное и вторжение в пределы власти Окружного Суда, при наличии таких лиц, присвоивших себе власть, как Розанов и Эверсман, было бесполезно. Очевидно, в дальнейшем стремлении своем выжить меня во что бы то ни стало из дома, в котором я живу несколько лет, Грибоедов прибегает еще к проделке такого рода, что предложил офицеру Веббу и Карукису впредь плату за комнаты вносить ему, несмотря на то что я оплачиваю квартиру, следовательно, и их комнаты. Я имею основание быть уверенным, что, если бы не несчастный случай - перелом мною правой руки и надлежащее свидетельство врача, Грибоедову при Эверсмане удалось бы выдворить меня зимой на улицу. Недавно, по странному стечению обстоятельств, после бегства Розанова, уехал в Японию инспектор Обсерватории . Афанасьев. Квартиру последнего, весьма обширную, тоже заняли японцы и это в такое время, когда русским гражданам трудно найти не только квартиру вполне приличную и с удобствами, но даже комнату. Таким образом, и русская обсерватория, на народные деньги содержимая, по воле стоящего во главе ее Грибоедова, может очутиться в распоряжении японцев. Занимающие от моей квартиры 4 комнаты японцы офицеры и солдаты до того безобразно себя ведут и такие ночные оргии устраивают, что расследование всего этого, безусловно, должно повлечь за собой выселение их. Если бы Грибоедов и весь штат служащих Обсерватории исключительно занимались своим служебным делом, то население должно бы быть предупреждаемо путем газетных объявлений о надвигающихся стихийных бедствиях, но Грибоедов не признает долга службы, он предпочитает заниматься мыловарением и разными коммерческими комбинациями. Такой человек, прикрывающий свои коммерческие похождения ранее заслуженным научным именем, должен быть разоблачен и наказан, а покровительствуемые им японцы, незаконно поселившиеся в доме, принадлежащем народу (казне), подлежат удалению. Я покорнейше прошу Временное правительство в спешном порядке распорядиться производством расследования всех обстоятельств настоящего дела и дать мне, занимающемуся более 20 лет педагогической деятельностью, вновь спокойно работать на этом любимом поприще, принося пользу учащимся и взрослым, при этом бедным — бесплатно» [10, л. 316-316об.].
Агентом для поручений при ВКК С. Добриковым последнее распоряжение было исполнено и 22 апреля доложено: «2 комнаты, освобожденные английским офицером Вебб, заняты мебелью гр. Унженина. Мебель эта осталась, так как в одну комнату, оставленную Унженину, не поместилась. Размер этих комнат 8 х 6 арш., соединены деревянной перегородкой, имеют по одному окну на Косой переулок, во 2-м этаже, 3 хода, рядом комнаты гр. Карукес и японских офицеров, напротив через коридор комната
гр. Унженина. Ключи, по заявлению гр. Унженина, были насильно взяты у него командированными японским штабом 5-ю японскими вооруженными солдатами, пробывшими в этих комнатах У дня, и переданы рядом живущему в этом же этаже и доме японскому офицеру»» [10, л. 349].
В объяснении Унженина от 28 апреля 1920 г. (цитаты из него приведены в самом начале статьи) отрицался сговор с японцами: «Недавно г. Вебб выехал из квартиры, освободив таким образом две комнаты. С разрешения Квартирной Комиссии я хотел одну комнату занять в качестве классной комнаты для приходящих учеников, так как педагогическая деятельность является моей профессией уже более 20 лет. Другую комнату я хотел предоставить . для вселения в нее по ордеру лиц по назначении комиссии. Но едва успел Вебб вынести вещи, как японские офицеры обе комнаты замкнули и ключи взяли себе. Кроме сего эти японские офицеры заявили мне требование об освобождении и последней комнаты, которую я занимаю сейчас» [10, л. 355об.-356].
В мае 1920 г. агент по поручениям Добриков представил доклад Управляющему УВД Попову, где описал всю историю борьбы Грибоедова и Унженина за искомую квартиру и отметил, что на настоящий момент, судя по справке обсерватории, почти все жильцы, занимающие квартиры в ее домах, — иностранцы: «...служащие обсерватории часть казенных своих квартир сдают в аренду по преимуществу иностранцам и частным лицам. Это практикуется и самим директором Грибоедовым. Возможность разместить младших служащих обсерватории в д. Обсерватории Грибоедову представлялась, но вместо сдачи квартир своим служащим квартиры сдавались по преимуществу иностранцам. На мой вопрос Грибоедову, почему не были размещены служащие Обсерватории, когда на то была возможность, последний ответил, что т.к. ему приходится беспокоиться об оправдании расходов по дому, то сдавать квартиры он вынужден наивыгоднейшим образом и что поместить младших служащих неудобно, так как они не имеют возможность вносить ту плату, которая требуется» [10, л. 357-357об.].
Упомянутые агентом сведения о лицах, проживавших в домах обсерватории на конец апреля 1920 г., свидетельствуют об ужасающей скученности: все квартиры в доме превратились в коммунальные, т.е. в одной квартире (в разных комнатах) жили по несколько семей, пользуясь совместно одной кухней, это касалось и русских, и иностранных граждан; японцы — военные и гражданские лица, мужчины без семей — семь человек жили в 4-комнатной квартире [10, л. 352-352об.].
В итоге ВП ПОЗУ посчитало недопустимым эксплуатацию казенного дома и решило прекратить подобную практику. 11 мая 1920 г. управляющий УВД написал в Совет народного образования, что служащие обсерватории часть казенных квартир сдают в аренду иностранцам и частным лицам, что практикуется и самим директором: «...признавая совершенно недопустимым эксплуатацию казенного дома, прошу Совет Народного образования произвести ревизию о производстве служащими обсерватории упомянутых хозяйственных операций» [10, л. 359-359об.]. В этот же день управляющий
УВД написал и Управляющему иностранными делами с просьбой «оказать содействие в скорейшем освобождении» двух комнат, занятых в доме обсерватории японскими офицерами [10, л. 358], а также предложил директору обсерватории освободить комнаты от жильцов, подлежавших выселению, судебным порядком для взятия на учет ВКК [10, л. 359].
Это дело, длившееся более трех лет, представляет интерес как пример типичных практик выживания населения в условиях жилищного кризиса, когда большие квартиры в центре города использовались как средство наживы и домовладельцами, и квартиронанимателями. Посягательства противоположной стороны на эти интересы вызывали яростное сопротивление, для разрешения споров обе стороны обращались в разные инстанции — мировой и окружной суды, примирительную камеру, региональную администрацию. Интервенты занимали квартиры с помощью вооруженной силы, не обращая внимание ни на законы, ни на жилищные органы. Матери?