Спросить
Войти
13. Schmidt-Laussitz K-J. von. For Finlands Frihet: Svenska Frivilligkaren, 1939-1940. - Hallstavik: Svenskt Militarhistoriskt Bibliotek, 2008.
УДК 94(470)"1980/..."
Пахомова Елизавета Александровна
кандидат исторических наук Волжская академия водного транспорта (г. Нижний Новгород)
pahomova-e@inbox.ru
ТРУДНОСТИ ПЕРЕХОДА: К ВОПРОСУ О НАЧАЛЕ ФОРМИРОВАНИЯ БУРЖУАЗНОГО УКЛАДА НА РУБЕЖЕ 1980-х - 1990-х ГОДОВ
В статье рассмотрены значимые трудности, связанные с переходом от социалистической экономики к рыночной, проходившим в нашей стране на рубеже 1980-х - 1990-х годов. Выявлены важные институциональные трудности, препятствующие построению развитой рыночной экономики в постсоветской Российской Федерации (в первую очередь - правовой нигилизм). Прежде всего, это касается особенностей трудовой этики и патерналистских настроений в отечественном социуме. В статье также затронуты различные аспекты, связанные с особенностями деятельности советских «теневиков», а также с трудностями трансформации представителей советской теневой экономики в законопослушных бизнесменов. Выявлены причины, которые содействовали заинтересованности части дельцов советской теневой экономики в сохранении советского строя. Проанализированы также некоторые особенности отношения к развивающейся рыночной экономике представителей номенклатуры, в том числе причины успешности выходцев из «второго» эшелона советской номенклатуры и их родственников. При обращении к опыту приватизации, как процесса «обмена власти на собственность», нами применялись наработки С. Кордон-ского, а именно его концепция «поместной федерации».
Крайне важным с точки зрения становления буржуазных отношений в нашей стране был период перестройки. Именно тогда был принят ряд законов (в первую очередь Закон «О кооперации в СССР» от 26 мая 1988 г.), открывших дорогу частной инициативе и способствовавших большим переменам во всех сферах жизнедеятельности общества, которые окончательно трансформировали весь уклад жизни населения в 1993 году [8, с. 76]. Некоторые исследователи, например, Н.Ю. Лапина, видят начало приватизационных процессов в нашей стране ещё в 1986-1990-м годах [6, с. 14]. Однако, по нашему мнению, тогда имели место лишь отдельные мероприятия, готовившие почву для перехода к буржуазным отношениям (в том числе, естественно, и к приватизационным процессам), но не начало приватизации.
Нельзя не признать при этом, что новые экономические отношения приживались часто с трудом. Объяснить данное обстоятельство следует функционированием ряда формальных и неформальных институтов, объективно противоречивших развитию буржуазного уклада.
Во-первых, следует отметить, что в основе институтов американского и ряда других западных обществ лежит либеральная трудовая этика, то есть личные усилия и ответственность каждого за собственное благосостояние. Любая форма распределения доходов здесь справедлива, так как она возникает в итоге конкурентной борьбы, развертываемой по определённым правилам. Хотя
современные либералы признают необходимость минимальной социальной защиты, они все же полагают, что за это приходится платить определённую цену [10, с. 58-61]. В то же самое время в советском обществе, равно как и в ряде других переходных обществ, господствовали патерналистские ценности, во многом противоречившие либеральной трудовой этике [5, с. 47].
Во-вторых, одновременно с патерналистскими настроениями в советском обществе наличествовали стихийные и нелегальные экономические практики, связанные с ведением хозяйственной деятельности, близкие, на первый взгляд, к частному предпринимательству, но, по сути, весьма отличающиеся от этого феномена с развитыми рыночными и демократическими институтами. Так, российские исследователи Н. Римашевская и А. Овсянников считают, что особенностью российского рынка является то, что его началом стал номенклатурный капитализм, как следствие выхода номенклатурных чинов на коммерческую стезю ещё в 1987 году в соответствии со специальным решением ЦК КПСС о комсомольском движении в рыночную экономику. Началось создание коммерческих центров, контроль за которыми и реальное руководство осуществляли чиновники.
Эти организации практически не платили налоги, они имели право перекачки безналичных денег в наличные, они покупали валюту в Госбанке по смехотворному курсу и тут же перепродавали по коммерческому. Им были доступны все государственные фонды, запасы сырья и готовой продук© Пахомова Е.А., 2015
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова М- № 1, 2015
ции, которые они сразу продавали за рубеж огромными партиями. Им же было передано множество зданий, санаториев, домов отдыха. И, наконец, все они - «свои» люди - были полностью ограждены от правоохранительных органов [9, с. 452].
Другим примером подобного рода могут служить вещевые рынки, существовавшие ещё в СССР (в просторечии их часто называли «барахолками»). Социальный феномен возникновения вещевых рынков во многом был обусловлен стихийными, стохастическими процессами, которые, с одной стороны, проявлялись как латентные, нелегальные в период административно-командного управления советской экономикой (и, находясь в тени, закономерно попали под контроль криминала!), с другой стороны, мощно развившимися в начальный период постсоветской истории, когда в политике государства возобладал попустительский принцип laissez faire - laissez passer [3, с. 32]. Во многом деятельность таких рынков приводила отнюдь не к построению цивилизованных рыночных отношений по американскому или немецкому образцу, но вела к усилению откровенно криминальных структур и укоренению негативных по своей природе институтов.
В-третьих, переход от централизованной плановой экономики к демократии и свободному рынку имеет целый ряд правовых, экономических и институциональных особенностей. Большинство из них было либо проигнорировано, либо искажено при законодательном оформлении реформ, определении параметров монетарной, фискальной, торговой, финансовой, социальной, образовательной политики, при проведении приватизации, формировании рынка земли и развитии конкуренции в инфраструктурных и сетевых секторах. Специфическими институциональными характеристиками переходного периода были следующие:
- правовой нигилизм номенклатуры и населения в целом, незнание сущности института частной собственности;
- слабая поддержка системных последовательных рыночных преобразований электоратом, образовательными элитами, высокие иждивенческие ожидания, подкрепляемые установками эгалитаризма и чувством зависти к богатым (склонность к отождествлению богатства с воровством и несправедливостью);
- отсутствие естественной структуры производства и занятости, как следствие отсутствия частной собственности и свободных цен на все факторы производства;
- отсутствие независимой судебной власти и эффективной системы разрешения экономических и имущественных споров;
- отсутствие традиций участия гражданского общества и СМИ в контроле за действиями власти, в формировании ценностей открытого общества, государства права и демократических процедур;
- наличие большой, противоречивой, во многом псевдосоциалистической правовой базы для регулирования экономических отношений;
- острый дефицит убежденных, подготовленных кадров для проведения системных рыночных реформ на уровне государства и, тем более, местных властей;
- чрезвычайно слабые механизмы координации действий различных органов власти по проведению рыночных реформ, жесткая конкуренция между различными структурами правительства, а также между центром и регионами;
- наличие мощного административного, политического и человеческого капитала у элиты, сформировавшейся ещё в социалистический период, который в ситуации ломки старой системы и отсутствия новых институтов легко трансформируется в политическую и экономическую власть;
- высокие риски ослабления силовых функций государства, криминализации общества и создания мощных теневых структур, в том числе с участием представителей бывших или действующих силовых структур, которые крайне негативно влияли на экономическую безопасность (под таковой следует понимать способность субъекта экономической деятельности противостоять неблагоприятному воздействию внешней среды, которая в условиях рыночной экономики постоянно изменяется) [1, с. 77].
Нельзя также не признать, что на рубеже 1980-х - 1990-х годов наблюдалась достаточно нестандартная ситуация. На первый взгляд, объективно заинтересованными в развитии классических буржуазных отношений были дельцы «теневой» экономики, а также представители советской партийно-хозяйственной номенклатуры, то есть слои населения, обладавшие немалыми материальными ресурсами и стремившиеся таковые приумножить. Однако, по нашему мнению, такое видение проблемы является не совсем верным.
Мы признаём, что «теневики» по большей части были в какой-то мере «язвами» на теле советской экономики. Они действительно использовали в основном производственные мощности (или хотя бы оборудование), созданные государством и государству же принадлежавшие, для личного обогащения. Они использовали электроэнергию и т.п., вырабатываемые государственными структурами. Подобный перечень можно продолжать и продолжать, но при этом же нельзя не признать, что «теневики» производили товары, которые: а) действительно были нужны населению и б) не производившиеся или же производившиеся в малых объёмах или же низкого качества государством.
Вполне уместен вопрос: насколько «теневикам» был выгоден переход к буржуазным отношениям? Иначе говоря, насколько этой категории населения был выгоден уход государства? Ведь в этом случае «теневикам» пришлось бы в полном объёме опла50
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова № 1, 2015
чивать все издержки, связанные с производственным процессом (до этого они полностью или же частично покрывались государством). В ряде случаев пришлось бы решать вопрос и с объектами социальной сферы, имевшимися на балансе государственного предприятия. И, наконец, самое главное - в случае устранения государства могла принципиально поменяться ситуация в том сегменте рынка, на который ориентировался «теневик». Как следствие, уровень рентабельности его производства мог существенно снизиться.
Итак, «теневики» как группа представляли собой противоречивый феномен. С одной стороны, им выгодны легализация нажитых богатств и т.п. С другой же стороны, успешный «теневик», имеющий связи как в криминальном мире, так и среди официальных лиц (иначе вести такого рода деятельность просто невозможно), по сути, имеет мало сходства с законопослушным бизнесменом, сделавшим себе состояние на инновациях. «Теневику», по большому счёту, нужно государство, с которым можно «договориться» и которое будет благодаря своим просчётам (осознанным или же нет) создавать условия для его обогащения.
Другая значимая социальная группа, которая, как нами уже отмечалось выше, также была в принципе не против приобретения советских производственных мощностей в собственность - номенклатура, как известно, активно проявившая себя в начале 1990-х годов в процессе приватизации [6, с. 39]. Впрочем, как и в случае с дельцами «теневой» экономики, ситуация с партийно-хозяйственной номенклатурой была не столь уж однозначной. В самом деле, следует согласиться с точкой зрения профессора И. Кордонского, писавшего, что «директор "номерного" завода или начальник "зоны" в пределах отведённой им "в реальности" территории обладали всей полнотой помещичьей власти, предназначенной для "заботы о благе народа"» [4, с. 25-26]. Иначе говоря, директор советского завода не мог ни продать, ни заложить его и даже не имел возможности установить цену на выпускаемую предприятием продукцию, но, подобно дворянину ХУТ-ХУП веков, он, благодаря факту управления предприятием от лица государства, получал для себя и своих близких доступ к материальным благам, недоступным его подчинённым. То есть уровень жизни представителя партийно-хозяйственной номенклатуры был существенно выше, чем у рядовых граждан благодаря доступу к ценностям, распределяемым в условиях режима коммунальной собственности. Готовы ли были директора заводов и т.п. в полном объёме взять на себя ответственность за развитие предприятия? Как показала практика первой половины 1990-х годов, далеко не всегда.
Как следствие, отношение к собственности являлось более чем порочным. Желающих пользоваться и даже владеть было много, в то время как пользоваться, владеть и распоряжаться - меньше. Отметим, что сходной была позиция и в других социальных группах. Так, общеизвестно, что жители сёл и деревень, имевшие доходы (порой вполне неплохие) от личных приусадебных хозяйств, в той или иной степени пользовались для своих нужд совхозной или же колхозной техникой и т.п. В какой-то мере и процветавшие (по советским меркам) за счёт своих садов и огородов жители села были в некотором роде также «язвами» на теле советского государственного сельского хозяйства. В ещё большей степени это же иллюстрировали те, кого в советские годы называли «несунами», то есть люди, расхищавшие, как правило в небольших объёмах, собственность предприятий, на которых они работали, для своих личных нужд.
В целом можно согласиться с мнением, согласно которому «философия этого периода (имеется в виду конец 1980-х - начало 1990-х гг.) - философия "большого хапка", то есть стремление получить максимально больше от советского наследства в лучшем случае, образно выражаясь, "заплатив налоги по наследству" в виде оплаты стоимости акционируемых объектов по их остаточной стоимости, что на начальных этапах приватизации составляло порой менее 1% их рыночной стоимости. Поэтому философия современного российского бизнеса и по сей день в значительной мере несёт в себе философию фактически дармового приобретения объектов чужой и прежде всего государственной собственности» [2, с. 69].
Нам представляется, что отсутствие традиций частной собственности (русская культурная традиция вообще практически не воспроизводит архетип свобод в её либеральном понимании [5, с. 47]), имевшее место в нашей стране на рубеже 1980-х -1990-х годов, наряду с распространившейся практикой доступа к ресурсам и ценностям в условиях режима коммунальной собственности, привели к тому, что среди становившегося на ноги отечественного бизнес-сообщества утвердилась идея об адекватном распределении ответственности в соответствии со следующим принципом: прибыль -себе, а убытки - государству или обществу.
Не случайно также, что едва ли не главными сторонниками буржуазных реформ первоначально были представители советской интеллигенции, которые, казалось бы, объективно не получили больших дивидендов от перехода к буржуазным отношениям (некоторые из них даже первоначально немало потеряли). Впрочем, в данном случае можно вести речь о параллелях с российским прошлым, когда главными сторонниками радикальных перемен были разночинные слои, в массе своей также в результате реформ не выигрывавшие.
Кроме того, по нашему мнению, можно также провести некоторые параллели с событиями преВестник КГУ им. Н.А. Некрасова М- № 1, 2015
образований Мэйдзи-исин в Японии (они были тоже по-своему фундаментальные!). Движущей силой тех реформ были представители периферийных княжеств, то есть, по сути, элиты второго и отчасти третьего эшелона. В российских реалиях и это имело место. В самом деле, в результате «обмена власти на собственность» (а именно так объясняют суть реформ начала 1990-х годов), в выигрыше оказались лица, либо генетически связанные с номенклатурой прошлых лет (классический пример - М.Д. Прохоров), либо же партийно-комсомольские чиновники (классический пример -М.Б. Ходорковский), однако отнюдь не первые лица СССР и их родственники, и даже не наиболее видные «теневики» образца 1980-х годов - в противном случае российский список миллиардеров в журнале «Forbes» почти бы полностью состоял из родственников членов Политбюро ЦК КПСС и крупнейших дельцов «теневой» экономики позд-несоветского периода.
Библиографический список
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова ¿j- № 1, 2015
