Иерархия снабжения жителей Воронежа в период первых пятилеток

Ходаковский В.В. Воронежский государственный педагогический университет, г. Воронеж, Россия

ИЕРАРХИЯ СНАБЖЕНИЯ ЖИТЕЛЕЙ ВОРОНЕЖА В ПЕРИОД ПЕРВЫХ ПЯТИЛЕТОК

Введение карточной системы в годы индустриализации резко разделило население страны не только по социальным, но и по региональным критериям. Концентрация высших государственных, партийных, военных, научных, культурных организаций, работники которых получили спецснабжение, в немногих крупных центрах усиливала географическую иерархию в снабжении. В областном или краевом городе не могло быть наркомов, академиков, дипломатов или заслуженных деятелей искусств. В этом правиле были лишь редкие исключения [1].

Огосударствление экономики и централизованное распределение превратили Москву и Ленинград в места товарного паломничества всего населения СССР Недаром в советское время шутили, что правительство решило задачу распределения товаров просто: направляет все фонды в Москву, а затем сами приезжие развозят купленные товары по городам и весям [2].

В Воронеже с 22 мая 1932 года начались регулярные рейсы ежедневного скорого поезда Воронеж - Москва. Состав был укомплектован воронежскими поездными бригадами и сразу же стал славиться отличным обслуживанием пассажиров. Сегодня мы назвали бы такой поезд «фирменным». В тридцатые годы воронежцы называли этот быстрый и очень удобный поезд «Стрелой». Газета «Коммуна» писала 26 мая 1932 года:

«Первые два рейса - 22 и 23 мая - прошли успешно. Скорый курсирует без опозданий [3]». В иерархии городов, вслед за Москвой и Ленинградом, следовали республиканские столицы, которые оставляли у себя львиную долю фондов, поступавших в их республики, и крупные индустриальные центры, которые правительство, в интересах выполнения пятилеток, также старалось подкармливать.

Иерархия государственного снабжения, кроме различия норм и ассортимента, включала также иерархию магазинов, столовых и цен. Магазины закреплялись за определенными группами потребителей, хотя магазинами их уже никто не называл. Слово исчезло из употребления. Его заменили: закрытый распределитель (ЗР), закрытый рабочий кооператив (ЗРК), отдел рабочего снабжения (ОРС). Каждая группа потребителей могла купить товары только в «своем» распределителе, который был закрыт, недоступен для чужака из другой группы. Вход в распределитель разрешался при наличии документов, подтверждающих принадлежность к данной группе потребителей.

В голодные годы карточной системы бурно развивалось общественное питание. Столовые, кафе, рестораны составляли важный дополнительный источник снабжения каждой семьи. Поскольку общепит представлял государственно-кооперативную

организацию, то иерархия общественного питания зеркально повторяла иерархию государственного снабжения. Нормированным и иерархичным являлось и питание в больницах, санаториях, школах, детских садах, интернатах.

Для всех групп населения, получивших карточки, Наркомснаб установил нормы потребления в общепите. Каждая группа прикреплялась к определенной столовой. Лучшие условия предоставляла Система спецснабжения, где существовало несколько категорий питания [4].

Интеллектуальная элита также имела свое «общественное питание». Закрытые столовые АН СССР, союзов советских композиторов, архитекторов, художников, Домов ученых, высших школ, университетов, различных академий, столовая Большого театра, сануправления Кремля и другие составляли вторую, так называемую академическую группу «спецобщепита» и частично третью группу, которая обслуживала среднее звено работников центральных учреждений [5].

Для тех, кто не имел доступа к общепиту, но получил карточки, иерархия столовых определялась их местом в общей иерархии государственного снабжения. На одном и том же предприятии или учреждении разные столовые обслуживали рабочих, служащих, инженеров. Для ударников полагалось отводить особые «ударные столовые» с белыми скатертями, цветами и музыкой или, по крайней мере, отдельные столы. Обеды для них должны были стоить дешевле. Свои закрытые столовые существовали для местных партийных и советских работников, милиции, учителей, врачей, военных. Чем выше были пайковые нормы индивидуального снабжения той или иной группы, тем выше были ее нормы и в общепите.

Заводская столовая, которая должна была быть самым культурным цехом завода, была далеко не такой в действительности. В столовой завода им. Коминтерна царила грязь, холод, толкотня. На столах не

было графинов с водой, не было соли, в столовой ни одной урны. Партийное собрание, проходившее 15 ноября 1933 года, отметило недостатки, обязав:

«1. К 25 ноября под личную ответственность т. Алексеева вставить все выбитые стекла в столовой.

Для групп населения, которые не получили карточки, вход в общепит был практически закрыт. Для крестьян и лишенцев оставались дорогие коммерческие столовые и рестораны, хотя и в них питание нормировалось.

Зеркальным отражением иерархии снабжения являлась и иерархия цен: чем меньше человек получил привилегий в карточной системе, тем дороже обходилась ему покупка товаров и продуктов. В наихудшем положении были те, кто не получил карточек. Лишенцы и крестьяне могли покупать товары только в дорогих коммерческих магазинах, а Торгсине на золото и валюту или на крестьянском рынке, где цены доходили до астрономических величин. Те же, кто получил карточки, покупали товары по низким пайковым ценам нормированного снабжения [7]. Но и здесь цены повышались в постановлении № 17 комитета цен при СТО от 23 января 1932 года «О средне-

повышенных ценах на мыло хозяйственное и туалетное». Комитет цен при СТО (Совете Труда и Обороны) постановлял утвердить средне-повышенные цены на мыло туалетное 1р. 20 коп. за кусок в 100 грамм и на мыло хозяйственное 1р. 50 коп. за 500 грамм [8]. Среди тех кто получил карточки в наилучшем положении был тот, кто пользовался спецснабжением, оно обеспечивало самые низкие в стране цены при лучшем качестве продуктов.

Кроме того, спецраспределители продавали по низким ценам такие продукты, которых ни служащие, ни рабочие по карточкам не получали, а могли купить только втридорога на рынке, в коммерческой торговле или за золото в Торгсине. Например, килограмм икры в правительственном распределителе стоил 9, а в государственном коммерческом магазине - 35 рублей. Сыр, также доступный большинству населения только в коммерческих магазинах, стоил там 20-24, а в правительственном распределителе - 5 рублей килограмм, вслед за ценами спецраспределителей наиболее низкими были цены красноармейского пайка, затем цены пайка индустриальных рабочих. Среди получивших карточки в наихудшем положении были снабжавшиеся по второму и третьему спискам - из-за скудости государственного снабжения им также в большей степени приходилось покупать товары по коммерческим и рыночным ценам.

Разными для разных групп населения были и цены в общепите. В мае 1933 года при средней стоимости обеда в городе 1 руб. 15 коп. обед рабочего стоил 84, строителя - 80 коп., инженера - 2руб. 8 коп., служащего в учреждении - 1 руб. 75 коп., а в коммерческих ресторанах - 5 руб. 84 коп.

Иерархия государственного распределения не ограничивалась сферой продовольственного и товарного снабжения, хотя в условиях голода снабжение играло наиболее значимую роль в жизни людей. В сфере государственного распределения находились и другие блага: зарплата, жилье,

льготы в системе образования, медицины, налогов, в обеспечении старости и прочие. Их распределение подчинялось тем же приоритетам и принципам, что и централизованное снабжение продуктами и товарами. Все это также работало на создание новой социальной иерархии [9].

Первое впечатление человека, посетившего советские города в период карточной системы 1931-35 годов, можно выразить фразой - «вряд ли есть другая столь стратифицированная страна». Иностранцы, побывавшие в СССР, отмечали, одни разочарованно, другие злорадно, что идеи социального равенства и бесклассового общества, несмотря на победу социалистического Октября, так и остались нереализованными.

Внешняя картина действительно подтверждала подобные выводы. Каждое предприятие, каждое учреждение имело несколько закрытых распределителей, закрытых кооперативов, закрытых столовых, которые обслуживали строго определенные группы населения. Насколько существенны были различия, создаваемые ею.

Бесчисленное множество закрытых распределителей и столовых являлось фасадом, за которым в реальной жизни скрывалась стратификация в бедности. Государственное снабжение не обеспечивало городскому населению, за исключением небольших элитарных групп, даже прожиточного минимума. Различия в снабжении групп населения были ничтожны.

Сводки ОГПУ о состоянии продовольственного снабжения крупных промышленных центров за 1930-31 годы также являются свидетельствами стратификации в бедности. Государственное снабжение не обеспечивало сытой жизни даже индустриальному авангарду. Продукты были низкого качества. Преимущества инженеров и рабочих, по сравнению со служащими, исчислялось 0,5 - 2кг мяса или рыбы, 400 гр. постного масла, 500 гр. сахара, получаемых в месяц на всю семью.

Семья индустриального рабочего, состоявшая как минимум из 3-4 человек, на месяц получила 1 кг крупы, 500 гр. мяса и 1,5 кг рыбы - продуктов, достаточных всего на несколько дней питания. Конечно, в глазах одного голодного другой, который раздобыл кусок мяса, - богач, но оба они остаются бедняками.

Скудность снабжения приводила порой к тому, что за иерархией распределителей и столовыхвообщенескрывалосьникакойфак-тической разницых. Пересматривая нормы по нескольку раз в год, Наркомснаб в первую очередь и наиболее резко снижал нормы предприятий второго и третьего списков, стараясь за счет этого лучше обеспечить индустриальный авангард. Внутри списков в первую очередь снижались нормы служащих, а в последнюю - нормы индустриальных рабочих.

Однако бюджеты фабрично-заводских рабочих свидетельствуют о том, что введение всесоюзной карточной системы в 1931 году не улучшило рабочее снабжение. Более того, положение ухудшилось и достигло в 1932-33 годах такого состояния, при котором ЦУНХУ не решалось публиковать, даже для ограниченного круга «заинтересованных организаций», традиционные ежемесячные бюллетени о потреблении рабочих. Об этом сообщалось Сталину и Молотову в одной из докладных записок. По данным ЦУНХУ, нормы снабжения рабочих, установленные правительством, за исключением хлебных, не выполнялись. Эти выводы подтверждали и экономические материалы ОГПУ В отличие от ЦУНХУ ОГПУ констатировало по основным промышленным районам ухудшение и хлебного снабжения.

Данные свидетельствуют о количественном уменьшении и о качественных изменениях в питании рабочих. Дорогой и более калорийный белый пшеничный хлеб заменялся дешевым и грубым черным. Резко сократилось потребление мясо - молочных продуктов и жиров. Вместо 150 гр. мяса в день, как в 1926 году, рабочий в сред-

ДИСКУССИЯ ,

журнал научных публикаций X

Обед в заводской столовой

нем ел 70 гр. в 1932-м и 40 гр. в 1933 году. Практически исчезли из рациона сливочное масло, яйца, молоко. Примерно на уровне 1926 года оставалось только потребление хлеба, картофеля, крупы, рыбы. В целом, рацион становился более растительным, хотя потребление растительных продуктов не увеличивалось. В 1934-35 годах питание рабочих улучшилось, но все же ко времени отмены карточной системы восстановить уровень потребления мясо-молочных продуктов, существовавший в конце 20-х годов, так и не удалось. Несмотря на скудость питания в период карточной системы, на покупку продуктов уходила львиная доля расходов в бюджете рабочей семьи (60%).

Все рабочие, включая и индустриальный авангард, влачили полуголодное существование. Никто, даже семьи столичных индустриальных рабочих, практически не получали из государственных фондов жиров, молочных продуктов, яиц, фруктов, чая [11].

Получая даже столь скудный паек, индустриальные рабочие имели реальные преимущества перед рабочими мелких предприятий, служащими, студентами, которые снабжались из государственных фондов в основном хлебом да по случаю получали немного крупы и сахара. Преимущества индустриальных рабочих выглядят еще более очевидными, если сравнивать с положением крестьян, которые практически не обеспечивались государственным снабжением и в условиях роста государственных заготовок сельскохозяйственной продукции

были обречены на голод. Однако даже для индустриального авангарда, не говоря уже об остальных группах населения, государственного снабжения было недостаточно и рынок был жизненно необходим.

Централизованное распределение непродовольственных товаров повторяло иерархию продовольственного снабжения, с той лишь разницей, что здесь товарные ресурсы государства были более худосочными. Бюджеты фабрично-заводских рабочих СССР за 1932-33 годы являются свидетельством нищеты советского пролетариата. В среднем в год на одного члена рабочей семьи покупалось (включая государственную торговлю и рынок) около 9 м ткани, в основном ситец. Реально это могло материализоваться в два летних платья или две-три рубахи в год. Шерстяные ткани практически отсутствовали - 40 см в год на человека. В соответствии с бюджетами, на одного члена рабочей семьи приходилось в год менее пары кожаной обуви (0,9), одна галоша (0,5 пары), а также кусок мыла (200 гр.) и немногим более литра керосина в месяц. Кроме того, рабочий в месяц приобретал около 12 кг угля для отопления жилья и много дров (0,03 куб.м). Мебель, хозяйственные вещи практически не покупались. Расходы на них составляли около одного рубля на человека в месяц, столько же, сколько тратилось на покупку мыла [12].

Государство стремилось сделать всё, чтобы увеличить производство непродовольственных товаров, но этому мешала бюрократия и бесхозяйственность. Партийное руководство страны считало, что предприятия имели все возможности для дополнительного производства непродовольственных товаров, за счет использования отходов производства. Реализация директивы ЦК ВКП (б) о дополнительном выпуске ширпотреба на Воронежской швейной фабрике проходило чрезвычайно медленно, ни на рабочих собраниях, ни в партколлективе, ни в фабкоме этот вопрос не обсуждался. Рабочие о ширпотребе даже не знали.

Текстильтрест производству товаров ширпотреба также не уделял достаточного внимания. План дополнительно выпуска фабрике был дан с большим опозданием -только 15 июня 1932 года. Но несмотря на не очень быстрое выполнение директивы, всё же к концу июня вместо тесьмы, которую раньше покупали на стороне, теперь применяли отходы - кромку, что давало значительную экономию. Часть отходов фабрика отсылала на обувную фабрику им. Кагановича для поднарядов.

На фабрике еще в мае была организована мастерская индивидуального пошива из материала заказчиков. Но мастерская работала без плана, без руководства. Было принято 305 заказов, а выполнено только 105. Приток заказов с каждым днем рос, но имевшиеся количество квалифицированных рабочих (32 чел.) не справлялось с выполнением этих заказов.

Кроме этого, стоимость пошивки была очень велика. Пошивка брюк по себестоимости определялась в 7 р. 24 к., но заказчик платил 13 руб. т.е. он оплачивал 80 процентов накладных расходов.

На фабрике был проведен субботник по изготовлению предметов ширпотреба. Было выпущено 2600 штук детских платьев, но качество этой продукции было чрезвычайно низкое.

Бригада, работающая с правительственной комиссией, установила, что остаток сукна на фабрике за второе полугодие 1932 года составлял 5400 метров, из которых можно было изготовить 4055 пар брюк. Ординарного материала осталось 23085 метров, из него можно было сшить 7700 детских костюмчиков и 7500 дамских платьев. Остатки сукна, шевиота, диагонали и отправлялись на Курскую швейную фабрику, хотя они с успехом могли бы быть использованы на месте. В первом полугодии в Курск было отправлено 7040 метров грубого шерстяного сукна и 5240 метров хлопчатобумажной материи.

Отправка остатков была связана с боль-

шими накладными расходами, что несомненно удорожало стоимость продукции Курской фабрики.

В связи с тем, что в июне Швейпром урезал программу сырья для фабрики на 32 процента, перед треугольником фабрики стояли задачи по дополнительному выпуску продукции ширпотреба за счет мобилизации внутрифабричных ресурсов. Так как фабрика перешла в 1932 году на 2-сменную работу, часть отходов, которые раньше шли на Курскую фабрику, использовались на месте. После всех исследований была найдена возможность открыть дополнительный цех по изготовлению головных уборов (фуражек, кепи, летних дамских шляп). Это дало возможность использовать внутренние ресурсы и ликвидировать лишние накладные расходы [13]. Но это не всегда удавалось на предприятиях тяжелой промышленности даже в самые тяжелые годы первой пятилетки. В мусорный ящик возле сборного и арматурного цехов Воронежского паровозоремонтного завода-втуза им. Дзержинского выбрасывался цветной металл, который с успехом мог бы быть использован для завода, но никто из хозяйственников этих цехов не занимался этим вопросом, поэтому ценный металл (медь) шел в мусор и выбрасывался с завода [14].

Плачевны были условия в которых жили рабочие. Рабочий на ВОГРЕСе работавший там с 28 апреля 1931 года сообщал в местной газете о тех изменениях которые произошли с бытом рабочего с 1931 года и если в 1931 году меняли матрацы на койках каждый месяц. Все это делала уборщица и рабочие не о чем не беспокоились, то в ноябре 1933 года он уже сообщал, что уже около года, как ни разу не поменяли матрацев. Так и спали рабочие на грязных. От этого, конечно, насекомые всевозможные разводились.

Такое отношение приводило к заболеваниям и способствовало распространению заразы [15]. Это происходило на фоне прак-

тически полного отсутствия медицинской помощи. В газете «Воронежская Коммуна» в 1928 году была помещена заметка «Скорая помощь», в которой указывалось на то, что на заводе «Глинозем» ЮВЖД был медицинский пункт скорой помощи. Но если кому либо из рабочих была необходима скорая помощь, то они её не получали, т.к. то не было нужного порошка, то мази и т.п. Для того чтобы получить лекарство по рецепту в городе нужно было терять день [16].

Рабочие Воронежа жаловались на плохое медицинское обслуживание. Так, на заводе им. Ленина - около 20 человек приводили факты небрежного отношения к больным со стороны отдельных представителей медицинского персонала: «Пришел я как-то к врачу, я токарь, - ранен палец на левой руке, а он мне: «ничего, тебе ведь левая рука не нужна, правой работай». Один рабочий заболел, а ему велят придти через 3 недели, рабочий явился в врачу, на руке у него какая-то рана, - ничего, говорит ему врач, а потом оказалось что руку пришлось отнять и он умер».

«Моя жена при смерти больна, я ее в больницу, а с меня врач 30 рублей требует. Коновалы, а не врачи».

«Зайдешь в амбулаторию, сидишь 2 часа, для тебя талона к врачу нет, а придет «барынька» - ей пожалуйста и до того на-нервничаешься, что и лечение тебе не поможет» [17].

На прениях по докладу «о самокритике и критике» на закрытом собрании ячейки ВКП (б) токарного цеха воронежских мастерских от 7 сентября 1928 года, было сообщено, что Дорстрахкасса слишком много уделяет внимания вопросу защиты врачей и совершенно не уделяет внимания защите рабочих, когда последние жалуются на врачей в Дорстрахкассу. Был случай, когда один врач, выжег мышьяком несколько зубов одному рабочему и несмотря на жалобу этого рабочего - этот случай не был расследован до конца [18].

В плохих условиях жили не только ра-

бочие, но и их дети. В деточаге №1 по Фридриху Энгельса № 14 в 1928 году для каждого ребенка в сутки отпускалось только 14 рублей 5 копеек, при норме калорий 1500. По существовавшим ценам отпускаемых средств на закупку продуктов требуемого количества калорий было недостаточно, но в следствии хронического не посещения 22,3% детей деточага, доведение пищи до нормального числа калорий и улучшение ее до 2245 калорий производится за счет не посещающих детей [19].

На непродовольственные товары в 1932-33 годах уходило всего 10% расходов в рабочей семье. Сколь ни ничтожны эти данные, но не все из перечисленного обеспечивалось государственным снабжением. На рынке покупалось 40-45% дров, 20% кожаной обуви, 10-15% швейных изделий, 7% угля. Только керосин и ситец поступали почти исключительно от государства [20].

В условиях скудного товарного снабжения люди выглядели бедной, однообразно одетой массой. По словам одного из американских инженеров, в «России требовалось не умение одеваться, а умение во что одеваться [21]». I&