Спросить
Войти
УДК 930.1 (091)
ПРИСОЕДИНЕНИЕ АБХАЗИИ К РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОМ ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ КОНЦА XIX - НАЧАЛА XXI века
© 2010 г. Н.А. Трапш
Южный федеральный университет, Southern Federal University,
ул. Б. Садовая, 105/42, г. Ростов-на-Дону, 344006, B. Sadovaya St., 105/42, Rostov-on-Don, 344006,
decanat@hist. sfedu. ru decanat@hist. sfedu. ru
Проведен комплексный анализ историографической традиции, связанной с различными оценками процесса включения Абхазии в состав Российской империи. Главным объектом научного анализа являются авторские концепции, связанные с системным изучением начальной стадии интеграционного процесса, а также политические факторы, определявшие исследовательскую конъюнктуру.
Presented clause is devoted to the complex analysis of the historiographic tradition connected with various estimations ofprocess of inclusion of Abkhazia in structure of Russian empire. The main object of the scientific analysis are the author&s concepts connected with system studying of an initial stage of integration process, and also the political factors defined a research conjuncture.
В отечественной историографии имеется немало появлялись на достаточно поздних стадиях научного спорных вопросов, альтернативные решения которых обсуждения. Безальтернативное восприятие отдель-
ных событий или явлений определялось чаще всего социально-политической и псевдонаучной конъюнктурой, затруднявшей практический доступ к источни-ковому знанию. Но в некоторых случаях возникал своеобразный барьер в личном сознании исследующих субъектов, сформированный задолго до начала активной профессиональной деятельности. Последнее замечание в полной мере относится и к автору данной статьи, поскольку и в период раннего увлечения кавказской историей, и в студенческие годы он однозначно придерживался устойчивой историографической парадигмы, согласно которой добровольное вхождение Абхазии в состав Российской империи состоялось по личной воле владетельного князя Ке-лешбея Шервашидзе (Чачба), поддержанной широкими народными массами и реализованной единственным преемником великих планов Сефербеем. Законный наследник абхазского владетеля Асланбей воспринимался как коварный отцеубийца, поощряемый зарубежными недоброжелателями в лице турецких агентов и отдельными горскими сообществами, упорно не желавшими поддаваться прогрессивному российскому влиянию.
Однако плюралистическая научная атмосфера позднего перестроечного периода и первых постсоветских лет позволила сначала ознакомиться с прежде запретными идеями, которые и сейчас жестко критикуются отдельными представителями профессионального сообщества, а затем и по-новому осмыслить обширный источниковый материал и прийти к осознанному сомнению в казавшейся незыблемой концепции. Очевидным ориентиром на трудном пути системной переоценки мировоззренческих и исследовательских стереотипов стали фундаментальные труды С.З. Лакоба [1 - 4], сумевшего осуществить скрупулезную реконструкцию избранной проблемы и аргументированно доказать, что Келешбей Чачба никогда не был убежденным сторонником российской ориентации, а истинным вдохновителем жестокой расправы с последним абхазским владетелем являлся «любимый» сын Сефербей, поощряемый мегрельскими родственниками и скрывавшийся от народного гнева за неизменной стеной имперских штыков. Но, даже радикально изменив собственное видение конкретной проблемы, профессиональный историк не должен уходить от историографических корней, практическому исследованию которых и посвящена данная работа.
В дореволюционной исторической науке отчетливо выделяются два важнейших направления, связанных с последовательным изучением инкорпорацион-ных процессов на Западном Кавказе, протекавших в XIX столетии. Первое течение широко представлено масштабными трудами военных и гражданских историков, имперский менталитет которых безоговорочно определял реальный характер и объективное содержание исследовательской деятельности. В известных работах Н.Ф. Дубровина [5], В. Потто [6, 7], С.С. Эсадзе [8] получила научное обоснование официальная концепция, согласно которой насильственное присоеди-
нение Абхазского княжества якобы имело исключительно добровольный характер, а упорное сопротивление большинства горских сообществ Западного Кавказа определялось не обостренным свободолюбием и этнической солидарностью, а религиозным фанатизмом, стойким неприятием благотворного российского влияния и враждебными происками турецких, британских и французских эмиссаров. Указанные исследователи безоговорочно доверяли тем историческим свидетельствам, которые исходили от заведомо заинтересованных представителей имперской администрации и региональных сателлитов (например, одиозной мегрельской княгини Нины Дадиани), что приводило к существенному искажению реального развития политических событий. Другие значимые источники официального и личного происхождения (в частности, этнографические описания зарубежных путешественников или автобиографические записки известного российского офицера-разведчика Ф.Ф. Торнау) подвергались жесткой критике, носившей довольно часто неадекватный характер, или просто игнорировались официальной историографией, в рамках которой идеологическая идентичность однозначно превалировала над научной объективностью. Применительно к исследуемой проблеме указанные историки ограничивались упрощенным описанием политических и военных мероприятий Келешбея Чачба, естественным итогом которых становилось известное обращение к Александру I, содержащее «закономерную» просьбу о возможном принятии в российское подданство. Одним из обязательных сюжетов являлось тайное крещение абхазского владетеля вместе с младшим сыном Сефербеем (Георгием), которое рассматривалось как очевидное свидетельство новой политической ориентации.
Второе направление в историографической традиции конца XIX - начала XX в. было представлено А.В. Верещагиным [9, 10], А.Н. Дьячковым-Тарасо-вым [11], К.Д. Мачавариани [12 - 14], которые отдавали безусловное предпочтение этнографическому нарративу и избегали жестких оценочных суждений. Они также разделяли устойчивое представление о добровольном вхождении Абхазского княжества в состав Российской империи, но со значительной осторожностью относились к официальной версии, характеризующей сложные политические события начала XIX в. Несомненным достижением указанных историков следует признать последовательную характеристику социокультурной ситуации в абхазском обществе перед началом инкорпорационных процессов, а также постепенный отказ от целенаправленного воспроизводства клишированных образов Келешбея, Ас-ланбея и Сефербея Чачба, сформированных официальными источниками. Но и они не решались пересмотреть устоявшиеся идеологические стереотипы, предпочитая уделять основное внимание позитивным фактам из социально-экономической и культурной жизни отдельных горских сообществ и всего Западного Кавказа, а не сложным и противоречивым событиям политической истории рассматриваемого региона.
Историографическая ситуация радикально изменилась в 20-е гг. XX в., что непосредственно связано с началом советского периода в абхазской истории. Опираясь на вольно трактуемые марксистские идеи, новая научная элита стремилась пересмотреть любые научные концепции, сформировавшиеся в дореволюционный период, что в большинстве случаев приводило к неадекватным результатам. Применительно к кавказской истории сформировалась новая исследовательская парадигма, ключевым элементом которой стало имманентное представление об однозначно негативном содержании российской экспансии и исключительно прогрессивном характере освободительной борьбы горских сообществ. Подобная идеологическая установка не всегда подтверждалась конкретным эмпирическим материалом, но именно она позволила впервые сформулировать альтернативный подход к оценке абхазских событий начала XIX в. В известных трудах Д.И. Гулиа [15], С.М. Ашхацава [16], А.В. Фадеева [17 - 20] инкорпорационный процесс имел преимущественно принудительный характер, а объективная динамика российской экспансии определялась последовательным развитием давнего геополитического противостояния с другим крупнейшим региональным игроком - Османской империей. В контексте указанного обстоятельства изменились и личностные характеристики главных участников описываемых событий - последнего независимого абхазского владетеля Келешбея Чачба и непримиримых братьев-оппонентов Сефербея и Асланбея, причем последний приобрел своеобразный героический ореол.
Следует заметить, что определенную роль в качественном изменении историографической ситуации сыграла и реальная политика абхазского лидера Н.А. Лакоба, который стремился к комплексному сохранению этнических традиций и выступал за объективное исследование региональной истории. Он активно сопротивлялся и непрерывным попыткам тотальной грузинизации, проводившейся как соответствующим сегментом высшего советского руководства во главе с И.В. Сталиным, так и политической элитой Груз.ССР. Трагическая гибель Н.А. Лакоба, отравленного в декабре 1936 г. в Тбилиси по личному указанию первого секретаря ЦК КП (б) Грузии Л.П. Берия, стала отправной точкой для тотального террора против абхазской управленческой и научной элиты, которая уничтожалась исключительно по этническому признаку. В последующий период любая трактовка региональной истории, не получившая «высочайшего» одобрения тбилисских партийных и академических инстанций, могла иметь печальные последствия для неосмотрительного исследователя. Сложившаяся ситуация определяла специфические особенности историографического процесса, развивавшегося под особо жестким идеологическим контролем.
Ярким примером политического давления на исследовательское сообщество следует признать качественное изменение научной позиции выдающегося абхазского историка Г.А. Дзидзария, проявившееся в диаметрально противоположном содержании двух
монографий, разделенных двадцатилетним временным интервалом [21, 22]. В первой работе, опубликованной в 1940 г., он убедительно доказывал, что Ке-лешбей Чачба в завершающий период собственного правления весьма прохладно относился к России, чем вызывал серьезное недовольство имперской администрации на Кавказе [21, с. 15]. Следовательно, всеобъемлющая любовь последнего независимого абхазского владетеля к могущественному северному соседу, дополняемая искренним обращением к христианским ценностям, была удобной идеологической ширмой, скрывающей агрессивную имперскую экспансию против горских сообществ Западного Кавказа. Однако в следующей монографии, посвященной рассматриваемой проблеме и опубликованной в 1960 г., Г.А. Дзидзария вынужден был следовать возрожденной имперской концепции, стержневым элементом которой снова стал официозный тезис о добровольном вхождении кавказских народов в российское геополитическое пространство. Следует отметить также и то существенное обстоятельство, что абхазским исследователям приходилось не только признавать мнимую добровольность инкорпорационных процессов, но и ритуально заявлять о вечной дружбе с грузинским народом, правящая элита которого в рассматриваемый период была верным союзником царской администрации в длительной борьбе с непокорными горскими сообществами [23].
Незыблемый тезис о всеобъемлющей добровольной инкорпорации Абхазии в имперское пространство господствовал в отечественной историографии с конца 40-х до середины 80-х гг. XX в., что проявлялось не только в специальных исследованиях, посвященных региональной истории [24, 25], но и в обобщающих трудах, характеризующих внешнеполитическую активность Российской империи в XIX в. [26 - 28]. Начавшаяся в перестроечный период своеобразная либерализация общественной жизни создала объективные возможности для качественного пересмотра устоявшихся идеологических представлений и исследовательских стереотипов, что проявилось и в начавшейся комплексной переоценке знаковых фрагментов абхазской истории. Применительно к рассматриваемой проблеме главную роль в указанном процессе сыграла творческая деятельность С.З. Лакоба, которому удалось не только консолидировать значительный эмпирический материал, но и предложить достаточно цельные концептуальные построения, радикально отличающиеся от традиционных схем советской историографии. Он занял достойное место в региональном историографическом процессе уже в 1990 г., опубликовав лаконичные по формальному объему, но обширные по содержательным характеристикам «Очерки политической истории Абхазии» [4], в которых не только по-новому оценил основные проблемы абхазской истории XIX в., но и предложил глубокую обобщающую оценку социально-экономического, политического и культурного развития рассматриваемого региона в период революционных потрясений и сталинского лихолетья. Намеченные подходы получили
дальнейшее развитие сначала в коллективном труде «История Абхазии», опубликованном в 1993 г. в Гу-дауте, временной столице свободной и сражающейся, но непризнанной республики, а затем в компактном цикле монографических исследований и масштабных статей, появившихся на рубеже XX и XXI века [1 - 3, 29]. Следует отметить, что, несмотря на широкий спектр творческих интересов С.З. Лакоба, важнейшие вопросы, связанные с последовательной инкорпорацией горских сообществ Западного Кавказа в состав Российской империи, занимают достойное место в непрерывной исследовательской деятельности талантливого ученого.
В указанных трудах сформировалась новая концепция абхазской истории начала XIX в., основное содержание которой составляет непримиримая борьба вольных горских сообществ с имперской экспансией, протекающей на ярком фоне геополитического противостояния двух региональных гегемонов - России и Турции. Опираясь на обширную информацию разнообразных источников, созданных, в том числе и известными представителями царской администрации, С.З. Лакоба отчетливо продемонстрировал, что Ке-лешбей Чачба никогда не был убежденным сторонником российской ориентации, а лишь умело использовал политические противоречия могущественных соседей в интересах укрепления собственной власти [1]. Он убедительно доказал, что жестокое убийство последнего независимого абхазского владетеля было организовано не «турецким ставленником» Асланбеем, а безвольным и нерешительным Сефербеем, которого активно подталкивали к решительным действиям «великая интриганка» Нина Дадиани и командующий русскими войсками в Имеретии генерал-майор И.И. Рык-гоф [2]. С.З. Лакоба охарактеризовал реальные условия неожиданного появления известных «просительных пунктов», которые были написаны в Мегрелии домовым священником Дадиани Иоанном Иоселиани, о чем Сефербей сообщил в личном письме Александру I [1, с. 25]. Используя разнообразный эмпирический материал, талантливый исследователь показал, что подавляющее большинство горских сообществ безусловно поддержали политические притязания Асланбея, тогда как формальная власть назначенного владетеля ограничивалась пределами российских укреплений и опиралась исключительно на военную мощь северного соседа [1]. Таким образом, С.З. Лако-ба аргументированно опровергает догматизированную концепцию добровольного вхождения Абхазии в состав Российской империи, которая с непродолжительными перерывами господствовала в отечественной историографии почти сто лет.
В настоящее время существуют и содержательно противоположные концептуальные построения, представленные различными группами российских историков. Однако повторная актуализация любых научных идей может представлять очевидный интерес только в том случае, если она опирается на принципиально новый эмпирический материал или более совершенную методологию исторического построения.
Многочисленные же апологеты так называемой «рос-сийскости» и другие исследователи, детерминирующие научное познание весьма специфическими идеологическими соображениями, пытаются включить официозные идеи прежних лет в новую интеллектуальную оболочку, но не меняют устаревший фактический фундамент или в лучшем случае занимаются поиском частных подтверждений для глобальных теоретических конструкций. В контексте указанной ситуации не представляется целесообразным рассматривать соответствующие сочинения как значимый элемент историографической традиции, тем более что большинство подобных трудов посвящено другим регионам Северного Кавказа или носит обобщающий характер.
Сложная проблема, связанная с последовательной инкорпорацией Абхазии в состав Российской империи, представляет значительный интерес для современных историков, но принципиально новые результаты могут быть достигнуты лишь в процессе дальнейшего совершенствования источниковой базы и качественного развития теоретического инструментария при обязательном освобождении исследовательского мировоззрения от идеологических стереотипов и негативного влияния политической или интеллектуальной конъюнктуры.
Поступила в редакцию 25 января 2010 г.
