Спросить
Войти
ПУТЕВОДИТЕЛЬ
Ногманов А. Татары Среднего Поволжья и Приуралья в российском законодательстве второй половины ХУ1—ХУШ вв. Казань: Фэн, 2002. 232 с.
Конец XX — начало XXI столетия ознаменованы резким всплеском интереса к региональной истории России, в том числе к истории народов, ее населяющих. Исследователи значительно расширили круг затрагиваемых проблем, используемых источников. Их внимание стали привлекать этнические и конфессиональные проблемы отечественной истории, политика государства по отношению к отдельным группам «инородцев». Многонациональное Российское государство было обречено на осуществление национальной политики, следы которой зафиксированы в ряде его законодательных актов. В научной литературе уже поднималась проблема всестороннего изучения ислама в системе государственного законодательства России. При этом подчеркивалось, что в распоряжении исследователей имеется обширный, но, к сожалению, до сих пор мало используемый комплекс законодательных материалов, изучение которых может дать более полное, чем ранее, представление об истории ислама и мусульман в России1.
Российскому законодательству XVI—XVIII веков, объектом которого были татары Среднего Поволжья и Приуралья, и посвящена книга Айдара Ногманова.
На основе анализа «обширного» законодательного материала автор рассматривает основные вехи на пути определения правового статуса волго-уральских татар. Выбор историка обусловлен тем, что ареал их проживания первым вошел в состав России, тогда еще в целом мононациональной по составу населения, и это событие положило начало превращению Московского царства в поликонфес-сиональную и полиэтническую империю. Неоспоримым достоинством рецензируемой монографии является то, что на настоящий момент это первая попытка анализа правового положения всех социальных групп татар в Среднем Поволжье и Приуралье. В приложении дается хронологический перечень законодательных актов XVI—XVIII веков о татарах данного региона, что, несомненно,
облегчит труд последующих историков. Хотя следует отметить, что законы, затрагивавшие положение татар, в подавляющем большинстве случаев распространялись на все мусульманское, отчасти и на все неправославное население государства.
Книга написана на основе уже опубликованных законодательных материалов. Автор объясняет подобное ограничение базы источников тем, что основной массив нормативно-правовых документов о волго-уральских татарах введен в научный оборот еще в XIX веке; изыскания последующих лет лишь незначительно расширили их круг, что дает основания говорить о сложившемся, устоявшемся корпусе источников, возможности пополнения которого в силу ряда причин ограничены. За основу взято Полное собрание законов Российской империи (ПСЗ), дополненное публикацией актов в 1830— 1850-е годы и сборником «Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII вв.»2 (с. 8—11.). Как следствие, целый раздел, охватывающий период с 1552 по 1649 год, написан автором на основе всего шести законодательных актов (два из них относятся к XVI веку и четыре к XVII). Следующие полтора столетия освещены посредством 245 актов, взятых из ПСЗ. По-настоящему массовым число используемых автором актов становится только с 70-х годов XVII века. Поэтому заявленный им широкий круг проблем — земельные правоотношения, торговля, налогообложение, миграционные процессы, народные выступления, военная служба и т. д. — действительно полное отражение в законодательных актах получает лишь начиная с последней четверти XVII века. В связи с этим возникает вопрос: не стоило ли автору сузить хронологические рамки до второй половины XVII—XVIII веков и добавить к названию слова «по материалам Полного собрания законов Российской Империи»?
Общеизвестно, что в результате ряда пожаров и событий Смутного времени основной комплекс архива приказа Казанского дворца погиб. Но благодаря особенностям приказного делопроизводства документы, относящиеся к Казанскому дворцу, отложились в архивах иных приказов. Это в первую очередь Разрядный приказ (Российский государственный архив древних актов, фонд 210), Поместный (фонд 1209) и Посольский (фонды 131, 138, 141, 159 и др.) приказы, а также ряд других. В них содержатся копии и подлинники входящих и исходящих памятей, отписок, выписей и т. д. Казанского дворца. Все они проигнорированы в разбираемом исследовании. К тому же автор, рассматривая касимовских и романовских татар, не использу-
ет опубликованные документы и исследования по данной теме3. Вследствие такого избирательного подхода к источникам и литературе автор делает выводы на основе явно не репрезентативной выборки правовых актов.
Большое внимание в книге уделяется миссионерской деятельности правительства, усматривавшего в конфессиональной неоднородности населения региона потенциальную угрозу русскому господству. Поэтому христианизация и русификация коренных народов края на многие десятилетия стали основой проводимого здесь политического курса, определяли характер большинства процессов, протекавших на данной территории, наложили отпечаток на значительное число законодательных документов эпохи. На религиозную унификацию была ориентирована вся государственно-правовая система, считавшая нехристиан подданными второго сорта. Вместе с тем до конца XVIII века религиозная политика формировалась спонтанно: при том, что в целом ее отличало поступательное давление на ислам, особенно усиливалось оно в периоды внешне- и внутриполитической стабильности. Только в царствование Екатерины II власть перешла от конфронтации с мусульманами империи к конструктивному диалогу с ними (с. 189-191).
Другим важным направлением законодательной деятельности, по мнению автора, были взаимоотношения государства и служилых татар. Большинство имеющихся актов касаются именно этого сюжета. Но и при его рассмотрении Ногманов ограничивается религиозной стороной проблемы. По его мнению, начиная с середины
XVI века, основная тяжесть религиозного гнета легла на плечи татарской феодальной знати в лице служилых татар. По замыслу властей, религиозная интеграция феодального класса должна была не только идеологически нейтрализовать возможных сторонников сепаратистских идей, хранителей традиций собственной государственности и духовной культуры, но и содействовать христианизации зависимого от них простого населения (с. 191—192).
При правильных в целом исходных посылках многие выводы автора оказываются спорными и даже надуманными, сделанными в угоду политической конъюнктуре. Так, для периода до 1649 года отмечается, что с самого начала колонизации края политику царского правительства в Среднем Поволжье отличала ярко выраженная анти-мусульманская направленность. Не добившись зримых результатов в христианизации широких слоев татарского общества, центральная власть делает ставку на обращение в православие татарской верхушки,
для чего с 1620-х годов чинит всяческие препятствия служилым мусульманам в реализации их прав на землю и зависимых людей. Вообще, по мысли автора, главной причиной завоевания Москвой Казанского ханства был «религиозный антагонизм между соседними государствами», проявлявшийся «в виде военных набегов, ущемления прав купцов-иноверцев, политических заявлений» (с. 21—34).
До конца XVI века царское правительство испытывало постоянную нужду в людях, годных к боевой службе4. Поэтому Москва всячески способствовала переходу на ее сторону военного сословия только что присоединенного края. По мнению Ногманова, за этим кроется основательно завуалированная цель: во всех войнах XVI века татар использовали в разведывательных операциях и в заслонах и тем самым обрекали на большие потери, то есть проводилась линия на скрытое физическое истребление мужского татарского населения (с. 27).
Татарские отряды действительно составляли значительную часть русского войска XVI века, принимали участие практически во всех войнах и несли потери наряду с православными. Что касается их военного использования, то только один раз, в 1577 году, татары были собраны в один полк5, да и тогда это было сделано не столько по необходимости, сколько для произведения своеобразной «психической атаки» на противника (на Западе ходили легенды, большей частью необоснованные, о зверствах, творимых татарами)6. Остальное время их распределяли по полкам, где они, скорее всего, использовались для разведки и фланговых обходных маневров7. В ертаульные части, передовые отборные отряды, на которые возлагались важнейшие задачи в полевом бою, татар не привлекали. Главной причиной этого был недостаточный уровень их снаряжения (в большинстве они являлись мелкопоместными помещиками) и моральной стойкости по сравнению с «выбором» русских служилых «городов». Следует констатировать, что на протяжении XV—XVI веков боевое значение татарской конницы падает. Ее отряды хорошо подходили для отпора небольшим набегам из Казани, Крыма и Ногайской орды, благо они применяли одинаковую тактику со своими противниками. Недаром в 1474 и 1479 годах Менгли-Гирей просил у Ивана III против хана Ахмата конницу царевичей Даньяра ибн Касима и Муртазы ибн Мустафы8. Однако строительство засечной черты серьезно изменило систему обороны южной границы, а вместе с тем и значение служилых татар. На западном же направлении татарская конница действовала менее успешно, чем на южном, прямых столкновений с западноевропейскими полками татары не выдерживали. Все это показывает, что рас-
суждения автора о «геноциде» надуманы. Что касается ограничений для мусульман на владение православными зависимыми людьми, то как православный правитель московский царь и обязан был заботиться о своих православных подданных. Как правильно отметил автор, ограничения эти касались не одних мусульман, а всех неправославных служилых людей. А нужны они были уже потому, что нарушение закона некрещеными помещиками по отношению к своим крещеным людям случались регулярно9.
В то же время делать вывод о том, что с точки зрения государственно-правовой системы мусульмане были людьми второго сорта, можно только на основании прямых указаний законодательных актов или анализа документов судопроизводства с участием мусульман и православных. На настоящий момент такие памятники по XVI и
XVII векам неизвестны. Сохранившиеся документы судопроизводства с участием русских людей и касимовских, романовских, ярославских, темниковских и кадомских татар показывают их полное равноправие10. Многие представители татарской знати вообще обрели привилегированное положение, выражавшееся в том, что их ведали в Посольском приказе.
Очень спорным представляется и заявление о стремлении московских властей в XVI — начале XVII века к массовой христианизации служилых татар, а через них — и подвластного им населения. В то время на окраинах России между русскими и мусульманами продолжалась борьба за языческие племена. Так, мордовские племена в Мещере (ведались в приказе Казанского и Мещерского дворцов) при крещении становились русскими, с принятием ислама — татарами. Некоторые темниковские татарские роды еще на рубеже XIX—XX веков помнили о своем мордовском происхождении11. Утверждение о том, что уже в XVI веке власти пытались связать право владения землей и людьми с фактом крещения, тоже надумано. Это происходит только с конца XVII века12.
Отказ автора от использования архивных фондов и исследований по теме приводит его к несколько искаженной интерпретации опубликованных актов. Например, указ 1651 года (правильнее — память) касимовскому воеводе И. Литвинову о надзоре за касимовским царевичем и его людьми и о запрещении им иметь какие-либо сношения с магометанами других государств13 является обычной припиской к памяти, получаемой каждым новым воеводой этого города, возможно, еще с XVI века14. Автор трактует его следующим образом: «Даже через сто лет после ликвидации Казанского ханства
московским правящим кругам грезилась татарская опасность» (с. 58). Но знает ли он о том, что в 1675 году русский полоняник Петр Татаринов (Мещерский Петр Адрианов) получил дворянство по московскому списку и назначение в переводчики Посольского приказа за «многие турские полонные терпения» и известия о тайном приезде в Турцию казанских татар и их переговорах о союзе против России15? Имеются и другие примеры, когда прямые (без посредничества Посольского приказа) контакты мусульманских подданных России могли негативно повлиять на внешнеполитическую ситуацию 16. Поэтому разного рода охранительные мероприятия, вроде взятия аманатов (заложников) и запрета на изготовление и продажу среди нерусского населения оружия и боеприпасов, не кажутся такими уж немотивированными. Нельзя не обратить внимание и на утверждение о пребывании татарских царевичей в ранге почетных пленников и после принятия ими православия. Если взять в качестве примера инцидент с сибирским царевичем Хансюером ибн Али ибн Кучумом, то его бегство в 1615—1616 годах17, конечно же, осложнило положение его родственников, но в целом они оставались на обычном положении знатных выезжих мусульман. А с принятием православия в середине XVII века их свобода стала ничуть не меньше, чем у прочей московской знати. Надзор за некрещеными Кучу-мовичами, находившимися в России, имел все основания, пока их родственники в Сибири продолжали совершать грабительские набеги. Известно, что в 1635 году сибирский царевич Аблай ибн Али призывал калмыков совершить поход на Соликамск и освободить из тюрьмы содержавшегося там под арестом царевича Хансюера.
Этих нескольких замечаний хватит, чтобы понять: недостаточная база источников, нежелание ее проверки и дополнения по другим данным, в первую очередь архивным, делают выводы Ногманова по периоду XVI—XVII веков сомнительными и значительно снижают научную значимость его работы18. Вместе с тем, анализ книги в очередной раз убеждает, что всестороннее изучение служилых татар XV—XVII веков, в том числе и казанских, является одной из первоочередных тем для исследователя. Нетерпимо положение, когда значительная социальная и этническая группа, оказывавшая большое влияние на развитие России, будто выпадает из ее истории19. Создание взвешенных работ о истории татар, в первую очередь служилых, — работ, охватывающих все стороны их жизни в составе Русского государства, позволит поставить заслон на пути любых националистических искажений истории.
ПРИМЕЧАНИЯ
Андрей Беляков
Андрей Васильевич Беляков, доцент кафедры гуманитарных дисциплин и социальной работы Рязанского филиала Московского психолого-социального института, Рязань.
