Судят ли победителей?

Евразийский форум

стояния основных систем организма, уровень нервно-психического развития, уровень физического развития и степень его гармоничности, уровень физической подготовленности.

Литература:

Bibliography:

health. - 2002. - № 1. - C. 56-66.

УДК 94(470:438) «1939» ББК 63.3(2)621

Сарыче в А.Г.,

кандидат исторических наук, доцент (г. Воронеж)

СУДЯТ ЛИ ПОБЕДИТЕЛЕЙ?

Аннотация. В рамках настоящей публикации анализируется содержание книги «Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков» Научное издание / М. Волос, Я. Войтковяк, В.И. Дашичев и др.; под ред. М.М. Наринского и С. Дембского. - М.: Аспект Пресс, 2009. - 480 с.

& Книжная полка

I. Введение

Уроки Второй мировой войны настолько актуальны, что в мире и в наши дни нисколько не ослабевает стремление глубже осознать весь комплекс причин, по которым человечество второй раз за четверть века скатилось в пучину глобального военного конфликта, определить и оценить место и роль каждого участника этой трагедии. Поэтому не иссякает поток общественно-политических мероприятий, научных дискуссий, публикуемых документов и трудов на эту тему, приобретающей особую интенсивность в годовщины наиболее знаковых событий. Не стал исключением в этом плане и 2009 г. В год 70-летия нападения Германии на Польшу 3 июля была принята известная скандальная резолюция Парламентской ассамблеи Совета Европы, получившая оправданную отповедь Федерального Собрания РФ от 7 июля 2009 г. В день 1 сентября на полуострове Вес-терплатте прошел торжественный акт памяти, в котором с российской стороны принял участие В.В. Путин. В этом же году читателям была представлена возможность ознакомиться с документами той эпохи, впервые вводимыми в научный оборот, и интересными исследованиями дипломатического кризиса кануна Второй мировой войны [30, с. 25].

Среди трудов, привлекших пристальное внимание сообщества отечественных историков, заметное место занял совместный сборник статей российских и польских ученых [22]. Причины этого внимания очевидны. Прежде всего, это общественно-политическое значение его проблематики. В 1939 г. СССР и Польша находились в эпицентре событий, предшествовавших началу войны, и состояли в настолько сложных отношениях, что это не позволило им объединить усилия в предотвращении агрессии со стороны Германии. В результате народы обоих стран пережили страшную трагедию. Изучение драматического опыта международных отношений кануна Второй мировой войны и их последствий способно в значительной степени содействовать предотвращению повторения подобных ошибок в нынешних, очень непростых условиях.

Кроме того, со второй половины 1980-х гг. набирает силу процесс пересмотра всего комплекса проблем, связанных с событиями 19391945 гг. В ревизии истории Второй мировой войны принимают участие представители и польской, и российской исторической науки. В связи с этим содержание сборника имеет несомненный академический интерес. Тем более, что, как анонсировали его редакторы, они не преследовали цель согласовать позиции, интерпретации и оценки, а стремились «передать как можно более презентативным способом нынешний спектр взглядов, выявить источники разногласий, сопоставить взгляды видных польских и российских историков и их способы рассмотрения одной и той же исследовательской проблемы» [9, с. 5]. Возможность увидеть, «кто есть кто», сравнить аргументацию авторов, обоснованность оценок и т.д., вызывает к сборнику дополнительный интерес.

Привлекает внимание и нетрадиционный подход авторского коллектива к хронологическим рамкам кризиса кануна Второй мировой войны. В названии сборника определенно указано - 1939 г., хотя совершенно очевидно, что кризис такого масштаба не мог вызреть в течение одного неполного года.

Сборник состоит из шести разделов, первый из которых - «Мюнхенское соглашение, советско-германский пакт о ненападении и происхождение Второй мировой войны» - занимает особое место в их ряду. Он представляет собой как бы пролог к остальному содержанию книги, обобщающее видение всей ее проблематики, так как Мюнхенское соглашение и советско-германский пакт относятся к ключевым событиям международно-политического кризиса кануна войны. Каждый из остальных разделов посвящен одному из важных сюжетов международной жизни Европы в рассматриваемые годы: внешней политике Еермании, СССР, Великобритании и Франции, месту Польши в сообществе европейских государств, советско-пощьскому конфликту 1939 г. Статьи основаны на широком круге источников, в том числе и рассекреченных в последнее время документов. Все это стало причиной того, что книга читается с неослабевающим интересом и

Евразийский форум

^ и у_

не может оставить равнодушным никого из читателей.

Редакторы сборника - д.и.н., директор Польского института международных дел С. Дембский и д.и.н., профессор, заведующий кафедрой международных отношений и внешней политики России МГИМО (У) МИД России М.М. Наринский - подчеркнули во введении, что важнейшие документы, касающиеся предшествующего войне международного кризиса, в настоящее время доступны исследователям. Дипломатические документы СССР, Великобритании, Франции, Германии и многих других государств опубликованы и хорошо известны. Процесс публикации документов продолжается [9, с. 6]. На это важное обстоятельство обратил внимание и д.и.н., профессор МГУ В.П. Смирнов. В своей статье он констатировал, что основные документы давно опубликованы, имеется обширная научная и публицистическая литература на разных языках, однако споры вокруг этих событий не прекращаются. По сути дела они ведутся вокруг их оценок, то есть таких вопросов, которые трудно поддаются доказательству и проверке. Зачастую они носят болезненный характер в силу глубокого воздействия, оказанного этими событиями на судьбы ряда стран и народов, а, следовательно, на их историческую память, национальное самосознание и чувство национальной гордости. Содержание, характер и тональность таких споров во многом определяются международной обстановкой и политическими переменами в тех или иных странах [33, с. 9]. Содержание сборника убедительнейшим образом показывает справедливость этих утверждений.

Обращает на себя внимание и указание редакторов на неоднородность содержания статей и богатство содержащихся в них трактовок. Различия во взглядах проявляются вне зависимости от принадлежности к той или иной национальной историографии [9, с. 6]. В целом замечание справедливо, но в то же время между исследователями двух стран существуют и серьезные различия. Судя по содержанию сборника, между польскими историками нет той глубины раскола, которая наблюдается в отечественной исторической науке. Статьи польских

авторов более идеологизированы, эмоциональны и в ряде случаев грешат откровенной политической заданностью, которой, впрочем, не избежали и некоторые российские историки.

Для того, чтобы яснее увидеть различия во взглядах на тот или иной сюжет, представляется целесообразным рассмотреть их по проблемно-хронологическому принципу: оценка Мюнхенской конференции, освещение международной жизни в октябре 1938 - феврале 1939 г., взгляды на события весны-лета 1939 г. и освещение советско-польского конфликта.

И. Оценка Мюнхенской конференции

Одним из наиболее ярких примеров расхождения оценок российских и польских исследователей является их видение Мюнхенской конференции. Типичной оценкой этого события для советской эпохи можно считать слова д.и.н., проф. М.И. Семиряги: «Мюнхенский сговор навечно останется в книге позора, которым покрыты его вдохновители и исполнители» [31, с. 14]. Именно таким считает его д.и.н., профессор кафедры Истории и политики стран Европы и Америки МГИМО (У) МИД России Н.К. Капитонова. В своей статье она отметила, что он по праву считается одним из самых позорных эпизодов британской истории и подкрепила это утверждение неоспоримыми аргументами [15, с. 207]. Весьма категорично определил суть этого события д.и.н., профессор, главный научный сотрудник Института экономики РАН В.И. Дашичев. «Мюнхен, безусловно, сыграл роковую роль в продвижении Европы на пути ко Второй мировой войне» [8, с. 92], - подчеркнул он. Выражая несогласие с ложной альтернативой: либо раздел Чехословакии, либо война, он обратил внимание на то, что договор Москвы и Парижа 1935 г. «...мог бы послужить надежной основой коллективной безопасности Европы, если бы он не был перечеркнут последующей мюнхенской политикой Франции и ее английских партнеров. Здравые интересы национальной безопасности уступили место в политике английских и французских правящих кругов безрассудной идее канализировать агИ

Книжная полка

рессию нацистской Германии на Восток, втравить ее в военный конфликт с Советским Союзом, заставить обе эти державы обескровить друг друга в обоюдной борьбе, чтобы затем продиктовать им свои условия» [8, с. 91]. Отвергая версию сохранения в Мюнхене мира, В.И. Дашичев указывает на возникшие в результате Первой мировой войны обстоятельства, существенно усложнявшие подготовку Германии к агрессии и делавшие сохранение целостности Чехословакии исключительно важным для сохранения мира в Европе [8, с. 91].

Негативно оценил Мюнхенское соглашение д.и.н., старший научный сотрудник Всероссийского научно-исследовательского института документоведения и архивного дела М.И. Мельтюхов. Он совершенно справедливо указал, что оно, изменив равновесие сил в Европе в пользу Германии, чрезвычайно усложнило международную обстановку и обострило существующие противоречия. В наибольшей степени это касалось СССР, перед которым вновь встал призрак возрождения «Пакта четырех» [23, с. 149]. Таким образом, именно Мюнхен подтолкнул Москву к проведению сугубо прагматической политики, за которую его порицают некоторые российские и польские авторы, но что с пониманием было воспринято такими крупными политиками того времени, как У. Черчилль [40, с. 63].

Точку зрения тех российских ученых, которые вслед за своими советскими предшественниками оценили Мюнхенскую конференцию как сговор правящих кругов Англии и Франции с Гитлером, проявление пагубной политики умиротворения агрессора поддержал и В.П. Смирнов [33, с. 11-12].

Признание пагубности Мюнхенской конференции, в том числе и для безопасности Польши, присутствует и у некоторых польских исследователей, представленных в сборнике [18, с. 356]. Однако большинство из них оценивают ее совершенно иначе. В этом нет ничего удивительного, если принять во внимание подход некоторых польских авторов к освещению политики СССР в этот период в целом. Порой он вызывает искреннее недоумение. Так, д.и.н.,

профессор Института истории и архивистики Университета им. Николая Коперника в Тору-ни и доцент Института истории Польской академии наук в Варшаве М. Волос в своей статье отметил: «...Историки по сей день спорят, отражает ли информация, содержащаяся в документации Политбюро, личных записях Сталина или советской дипломатической документации, истинную точку зрения Сталина, образ его мысли, оценку текущей ситуации, планы на будущее, одним словом, глубокие замыслы диктатора, или они носили лишь тактическо-про-пагандистский характер» [4, с. 182]. Судить, таким образом, о государственных документах, имеющих сугубо конфиденциальный, а не пропагандистский характер, даже ссылаясь на некие частные мнения российских историков, -значит, обеспечивать себе возможность трактовать любые факты по своему усмотрению, подменять содержание источника субъективным мнением со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И еще одно обстоятельство не может не привлечь внимания читателя статьи М. Волоса. Это попытка уже во вступлении обосновать тотальное недоверие к советской дипломатии, положенное в основу статьи. «Советский диктатор и узкий круг его приближенных надели тесный корсет на дипломатическую службу, которая должна была беспрекословно и чрезвычайно точно выполнять распоряжения, которые ей были непонятны», - утверждает он [4, с. 182183]. Но ведь определение внешней политики и не входит в круг компетенции дипломатии и дипломатов. По определению д.и.н., чрезвычайного и полномочного посла В.Л. Исраэля-на: «Как ни тесна связь между дипломатией и внешней политикой, смешивать одно понятие с другим было бы неправильно. Внешняя политика определяется интересами государства, в то время как дипломатия... является средством осуществления внешней политики» [14, с. 11 -12]. Именно поэтому руководство дипломатической службой государства осуществляется правительством. В том, что в сложной международной обстановке круг посвященных в тайны внешней политики еще более сужается, вряд ли можно считать чем-то предосудительным.

азиискии

Во всяком случае Сталин был здесь не оригинален. Так, основное ядро Комитета по внешней политике в Кабинете министров Великобритании составляли всего четыре человека -Н. Чемберлен, Э. Галифакс, С. Хор, и Дж. Саймон [16, с. 36]. Лотом, как реагируют на информацию послов правительства стран, считающихся демократическими, прекрасно показывает статья д.и.н., профессора кафедры международных отношений и внешней политики России МГИМО (у) МИД России Е.О. Обичкиной [26].

Такие подходы дают безграничные возможности показывать в ложном свете всю предвоенную политику СССР, расценивать любой дипломатический шаг Москвы как неискренний и двусмысленный, и делать выводы, соответствующие политическим пристрастиям автора. Это видно уже в оценке действий СССР в сентябре 1938 г. Пытаясь доказать, что Москва и не стремилась к оказанию помощи Праге, он обратил внимание на негативное отношение Сталина к предложению Литвинова провести частичную мобилизацию, и тут же задал по сути риторический вопрос: «...Отвергая предложение Литвинова... не думал ли Сталин в первую очередь о том, чтобы оставить себе «приоткрытую форточку» в Берлин...» [4, с. 192] К сожалению, М. Волос в своих взглядах далеко не одинок. «Москва не собиралась вмешиваться в защиту Чехословакии, - утверждает С. Дембский, и тут же добавляе: - она в любом случае не могла бы это сделать самостоятельно, а подход Парижа и Лондона исключал возможность совместных действий» [10, с. 71]. Непоследовательность маститого историка не может не удивлять: так не собиралась или не могла, так как ее готовность была заблокирована Англией и Францией, Польшей и Румынией? Это принципиально разные вещи и смешивать их неправомерно. Что же касается истинных намерений советского руководства, то они прекрасно видны из приведенных В.П. Смирновым весьма впечатляющих и давно известных фактов, безжалостно опровергающих утверждения польских историков [33, с. 16-18].

Видение Мюнхенской конференции С. Дембским заставляет о многом задуматься.

Так, он весьма оригинально объяснил причины ее проведения: «С логикой модернизации Версальской системы международных отношений было связано убеждение, что великие державы, будучи ее архитекторами, имеют право вносить в нее коррективы, и что осуществление этих корректив отвечает нормам международного права. В данном утверждении мы обнаруживаем истоки Мюнхенской конференции» [10, с. 65]. Таким образом, здесь признается право сильного кроить мир по своему разумению. Но в таком случае, почему предъявляются претензии к политике СССР после 1945 года? Ведь он был одним из архитекторов Ялтинско-Потс-дамской системы международных отношений. В Мюнхенском совещании С. Дембский видит последнюю успешную (подчеркнуто мною -А.С.) попытку модифицировать Версальскую систему [10, с. 66]. Мотивы, которыми руководствовались при ее подготовке и проведении Н. Чемберлен и Э. Даладье, он считает «исключительно благородными» [10, с. 71]. По его мнению, «в сентябре 1938 г. три участника Мюнхенского договора: Великобритания, Франция и Италия стремились спасти мир в Европе»[10, с. 80]. Тем самым для оправдания Мюнхена он приводит аргументы, выработанные еще в ходе политической борьбы 1938 года. Как отмечал видный чехословацкий историк Вацлав Крал: «Уже тогда сторонники «умиротворения» выдвинули ложную в своей основе альтернативу: или ужасный и позорный мир, выкупленный за счет Чехословакии, или же весьма тяжелая и крайне нежелательная война» [19, с. 25]. То, что осенью 1938 г. мир в Европе удалось сохранить ценой принуждения Чехословакии отдать Судетские приграничные территории Германии, утверждает и д.и.н., профессор кафедры новейшей истории и политической мысли XIX и XX веков Института политологии Гданьского университета Я. Тебинка [38, с. 273].

Апологетов Мюнхена не смущает даже тот факт, что еще в 1992 г. был подписан англо-чехословацкий договор, объявивший Мюнхенское соглашение ничтожным с самого начала. По оценке Н.К. Капитоновой, этот шаг понадобился, «чтобы Великобритания, нако. 1 -j

iполка

нец, смогла окончательно перевернуть эту страницу своей истории»[15, с. 207]. По мнению С. Дембского, участники конференции в Мюнхене собирались заменить Версальский порядок, который он на странице 64 сборника называет справедливым, новым, Мюнхенским порядком - справедливым и конечным [10, с. 71]. Думается, заявление о справедливости Версальского или Мюнхенского договоров в комментариях не нуждается. Да и тезис о «конечности« Мюнхенского порядка вызовет у непредубежденного читателя изрядную дозу скептицизма. О какой «конечности» могла идти речь, если в Париже Германия была вынуждена пойти на серьезные уступки в пользу Польши. Итоги Мюнхена поставили вопрос: а почему не может быть возвращения к довоенному «статус-кво»? Не случайно и сам С. Дембский констатировал: «Пока Гитлер не нарушил Мюнхенского договора он еще мог рассчитывать на пересмотр восточной границы рейха без войны» [10, с. 79].

III. Освещение международной жизни

в октябре 1938 - феврале 1939 гг.

Период международной жизни между Мюнхеном и советско-германским пактом о ненападении в той или иной степени затрагивает все российские и польские члены авторского коллектива, за исключением авторов раздела VI. Практически все они солидарны в том, что это время делится на два этапа: с 30 сентября 1938 г. до 15 марта следующего года и от 15 марта до 23 августа 1939 г. В рамках этого периода исследователи осветили внешнюю политику нацистской Германии, Советского Союза, Великобритании и Франции. Из общей структуры освещения событий 1938-1939 гг. в сборнике выделяется формулировка раздела V «Польша между Германией и Советским Союзом в 1939 году». Таким образом, она представлена лишь как объект устремлений двух соседних государств. Особенно показательна в этом плане статья к.и.н., старшего научного сотрудника Института славяноведения РАН С.З. Случа «Политика Германии и СССР в отношении Польши (октябрь 1938 г. - август 1939 г.)». Целесообразность постановки темы исследования в таком ключе вызывает сомнение, так как второй и третий разделы книги специально посвящены анализу внешней политики Берлина и Москвы, в том числе и отношениям с Польшей. Такой подход к этому разделу редакторы никак не мотивировали, однако совершенно очевидно, что он позволяет обходить любые неприятные для Варшавы нюансы ее политики.

Что касается событий октября 1938 - середины марта 1939 г., то оценки российских и польских историков, по вполне понятным причинам, достаточно близки в характеристике внешней политики Германии. Думается, достаточно характерной для ее оценки можно считать статью д.и.н., доцента Западного института в Познани С. Жерко [13]. Он взвешенно, аргументированно и обстоятельно рассмотрел гитлеровскую концепцию внешней политики и ее реализацию в рассматриваемое время. Основное внимание он сосредоточил на показе первоначальных попыток заключения альянса с Лондоном и Варшавой, а затем дипломатической и политической подготовки Германией войны с Англией, Францией и Польшей. «К удивлению и разочарованию сторонников политики «умиротворения» в последующие недели после Мюнхенской конференции речи Гитлера стали еще более острыми», - отметил С. Жерко, и на конкретных фактах показал практические действия Гитлера по организации нового витка экспансии, подготовленного Мюнхеном [13, с. 113-123].

Рассматривая последствия Мюнхенской конференции, В.П. Смирнов высказал очень интересную мысль: «... В политике, как и во многих других областях, важнейшее значение имеют не сами факты, а представления о них, которые возникают в головах государственных деятелей и определяют их решения. Разрабатывая свою политику в «послемюнхенский период», Гитлер, Сталин, Чемберлен и Даладье исходили из тех оценок Мюнхенского соглашения и его возможных последствий, которые у них сложились» [33, с. 19]. В связи с этим он отметил, что у Гитлера Мюнхенская конференция породила уверенность в своей безнаказанности; в том, что ни Англия, ни Франция не решатся противодей_

ствовать ему военной силой и, следовательно, можно захватывать соседние государства, не опасаясь серьезного отпора [33, с. 18-19].

Таким образом, и польские, и российские исследователи придерживаются близкой точки зрения: Мюнхенская конференция не оправдала возлагавшихся на нее надежд по «умиротворению» агрессора. Она, наоборот, разрушив систему договоров о взаимопомощи, придала уверенности и наглости действиям агрессора в октябре 1938 - начале марта 1939 г.

В то же время подходы исследователей двух стран к освещению политики СССР и западных держав существенно разнятся. Российские авторы аргументированно указали на возросшую в результате Мюнхена угрозу безопасности СССР и тесную связь его внешней политики с осознанием опасности. «Сталин после Мюнхена чувствовал себя обманутым» [33, с. 19], - отметил В.П. Смирнов. Со ссылкой на известного отечественного историка д.и.н., директора Института всеобщей истории РАН А.О. Чубарьяна, он подчеркнул, что «советские лидеры увидели возможность соглашения Англии и Франции с Гитлером без Москвы и, может быть, за счет СССР. У Сталина эти действия лишь усилили его общее недоверие к английской политике, являвшейся мотором Мюнхена» [33, с. 19].

Вне всякого сомнения, Москве было от чего тревожиться. Так, наглядно и доказательно показала сложность международного положения Советского Союза и связанную с этим корректировку его политики Е.О. Обичкина. Она привела, в частности, интересный фрагмент беседы М.М. Литвинова в октябре 1938 г. с переводимым из Москвы в Берлин послом Франции Р. Кулондром. Нарком поведал ему о своем «жестоком разочаровании», порожденном поведением Англии, но особенно Франции в чехословацком кризисе. Он не верил в возможность какого бы то ни было общего урегулирования с национал-социалистическим рейхом и заявил, что СССР, под надежной защитой своих границ, отныне осталось лишь наблюдать за установлением германской гегемонии в Центральной и Южной Европе. В то же время М.М. Литвинов не захлопнул перед Парижем дверь и дал понять, что Москва еще готова прилагать

совместные усилия для сдерживания германской экспансии [26, с. 238-239].

Неизбежность корректировки политики СССР не была секретом для Запада. По свидетельству Е.О. Обичкиной,«.. .в Париже отдавали себе отчет в том, что чехословацкий кризис принципиально изменил позицию СССР» [26, с. 245]. По приведенной ею оценке Кулондра, именно политика Запада заставила Москву действовать в одиночку. К тому же усилилась германская угроза, «к которой, как казалось, при-частны и западные державы. Она удваивалась польским соучастием. Для СССР было в тот момент неуместно из тактических соображений подчинять свои действия политике других держав. Таким образом, в течение сентября можно констатировать эволюцию советской политики в сторону автономии. При этом Кулондр предупреждал об опасном направлении эволюции советской политики «после падения чешского бастиона» [26, с. 245].

С точкой зрения Е.О. Обичкиной во многом солидарен М.И. Мельтюхов. Он также связывает изменение советской внешней политики с Мюнхенской конференцией, подчеркивая, что в изменившихся условиях Москва была вынуждена выжидать дальнейшего развития событий в Европе. Еоворя об уточнении тактики советской дипломатии, начавшемся с осени 1938 г., М.И. Мельтюхов не скрывает того факта, что стратегической целью Советского государства продолжало оставаться использование противоречий между великими державами для дальнейшего усиления своего влияния в мире с перспективой окончательного решения вопроса о существовании капиталистического общества [23, с. 149, 154].

Своеобразные итоги корректировки после-мюнхенской политики СССР подвело выступление Сталина на XVIII съезде ВКП(б) [37, с. 568-575]. Многие отечественные ученые, в том числе и среди авторов сборника, справедливо считают его дух и букву совершенно оправданными. Думается, опубликованные в последнее время документы такую точку зрения только подкрепляют. Оценки политики СССР на рубеже 1938-1939 гг. большинством российских ученых представляются взвешенными и

-угг--_ Книжная полка

доказательными, хотя отдельные авторы таких подходов не разделяют.

Среди польских историков существуют разные взгляды на внешнюю политику СССР после Мюнхенской конференции. Так, д.и.н., доц. кафедры истории тоталитарных систем и Второй мировой войны Института истории Польской академии наук, проф. факультета права и управления Университета кардинала С.Вы-шиньского в Варшаве М. Корнат во введении к своей статье специально оговорил, что его целью является дать взвешенный анализ взглядов и концепций польского руководства накануне войны [18, с. 349]. Свое намерение он реализовал и в той части своего исследования, где речь идет об отношениях Варшавы с Москвой, честно и добросовестно реконструируя их, тщательно и аккуратно учитывая реалии того времени, для него ясна и не подлежит сомнению цель Гитлера - уничтожение СССР, хотя и не на рубеже 1938-1939 гг. Он говорит о собственных интересах Советского Союза, что совершенно не характерно для большинства представленных в сборнике польских историков [18, с. 368-369]. По своим подходам к освещению проблемы М. Корнату близок С. Жерко, который также сумел отойти от доминирующей в последнее время тенденции огульно обвинять во всех смертных грехах Советский Союз.

Совсем иначе оценивают внешнюю политику Советского Союза другие польские авторы сборника. Так, С. Дембский утверждает, что сразу же после Мюнхенской конференции Сталин задумался о том, как можно было бы заинтересовать Гитлера сотрудничеством с СССР. Поскольку весомых доказательств таких намерений не существует, он пытался обосновать свое утверждение ссылкой на то, что 17 октября в Кремле рассматривалась возможность разрыва советско-французского договора о взаимопомощи, и лишь Литвинов убедил Сталина в нецелесообразности этого шага [10, с. 71]. Кроме того, С. Дембский обратил внимание на то, что «после Мюнхена утихла советская риторика и ее лозунги, призывавшие к формированию антифашистского фронта» [10, с. 72]. Недостаточность таких доказательств очевидна. Как видно из статьи Е.О. Обичкиной, информироI

ванные современники прекрасно осознавали неизбежность корректировки политики СССР в результате фактического предательства одного из важнейших элементов системы коллективной безопасности, обрушившего европейское равновесие. Необходимо было осмыслить новую ситуацию. И к чести политического руководства СССР и советской дипломатии, они сделали адекватные сложившейся ситуации выводы.

Естественно, признание этого неприемлемо для авторов, заменяющих в угоду сложившейся конъюнктуре реальные факты собственным мнением. В результате этого появляются более чем сомнительные, ни на чем не основанные заключения: «Сигнал, который Сталин хотел послать еще в середине октября 1938 г. в ответ на Мюнхенскую конференцию, когда он намеревался отказаться от союза с Францией, наконец, был передан. Советский Союз не будет «таскать каштаны из огня» в интересах западных держав, а сотрудничество с Третьим рейхом является наиболее вероятным», - убеждает С. Дембский [10, с. 74].

Продолжил свою линию в характеристике политики Москвы и М. Волос. Говоря об улучшении отношений между СССР и Польшей в конце 1938 г., он высказал сомнение: «.. .сложно сказать, был ли это устойчивый курс в политике Москвы. Можно даже поставить довольно провокационный вопрос: не было ли согласие Сталина на улучшение отношений с Варшавой всего лишь формой давления на Берлин, которому таким образом внушалась возможность союза со следующим объектом агрессии Гитлера...» [4, с. 193]. Автора этого вопроса нисколько не смущает, что подозрения в адрес Сталина высказываются на фоне встреч посла Ю. Липского с Риббентропом в октябре и январе, визита Г. Франка в Польшу в декабре

Существенно разнятся подходы историков двух стран и к оценке послемюнхенской политики стран Запада. Отечественные исследователи оценивают ее, как правило, критически. По мнению В.П. Смирнова, обнародованные документы позволяют утверждать, что после Мюнхенской конференции Франция и, видимо, Англия, считали Восточную Европу сферой преимущественного влияния Германии. Первостепенной важности задачей для Парижа было сохранение его империи. Все остальное было для него второстепенным и ради достижения этой цели, в случае экспансии Германии на Восток, он готов был отказаться от обязательств по советско-французскому договору и предоставить Германии свободу рук [33, с. 22-23].

Аналогичной точки зрения придерживается М.И. Мельтюхов. Указав на стремление Англии и Франции закрепить и продолжить процесс контролируемых ими политических изменений в духе Мюнхена, чтобы на этой основе консолидировать европейские великие державы, он отметил, что Лондон и Париж, в принципе, не исключали возможности признания Восточной Европы зоной германского влияния при условии устранения для себя германской угрозы и прекращения односторонних экспансионистских действий Берлина [23, с. 151].

По мнению Н.К. Капитоновой, Н. Чем-берлен после Мюнхена еще больше уверовал в свои способности решать с помощью личной дипломатии любые международные вопросы. Это обстоятельство в значительной степени определило практические действия британского кабинета [15, с. 208-209]. Он продолжал проводить политику умиротворения и в начале 1939, г. и лишь новые акты агрессии со стороны Германии во второй половине марта настолько дискредитировали этот курс, что потребовалось заявить о его смене.

Роль Парижа в отечественной историографии событий предвоенного времени находится как бы в тени политики Великобритании. Тем больший интерес вызывает статья Е.О. Обичкиной, освещающая действия французской дипломатии в 1938-1939 гг. Как и Н.К. Капитонова, она отметила, что после Мюнхена

Франция вслед за Англией поверила в политику собственных гарантий малым странам как в сдерживающий Германию фактор, а в Мюнхенском соглашении предпочитала видеть подчинение Гитлера авторитету международного сообщества, с согласия которого и под гарантией которого будут вершиться отныне международные дела [26, с. 242].

Она несколько под другим углом рассмотрела действия Запада. Неэффективность его политики дипломатического «сдерживания» агрессора, последовавшей за Мюнхеном, была, считает она, результатом кризиса в ориентации стран Центральной и Восточной Европы и западных демократий, которым следовало выбрать из «двух зол»: между замирением с Гитлером и союзом со Сталиным. Есть несомненное рациональное зерно в утверждении Е.О. Обичкиной, что для европейских государств, прежде всего Франции и Польши, выбор между опасностью со стороны агрессивных фашистских государств и коммунистической угрозой со стороны Советского Союза был далеко не очевиден. Вплоть до войны у большинства европейских политиков не было идеологического понимания нацизма, в котором видели новое издание германского реваншизма, от чего в те годы Сталин казался многим опаснее Гитлера, - диктатора, но не разрушителя капитализма [26, с. 240].

Исходя из этого, строилась и политика Парижа. Оценивая ее, Е.О. Обичкина сослалась на свидетельство такого информированного аналитика действий Даладье, как полпред СССР во Франции Я З. Суриц [26, с. 242]. Ослабленная кризисом и парализованная внутриполитическими разногласиями между бывшими партнерами по Народному фронту и социальными выступлениями страна утратила свое прежнее положение в Европе, растеряла большую часть своих союзников и не сумела обеспечить адекватных усилиям Берлина мер в области вооружений и моральной готовности к войне. Как результат, дипломаты, представляющие Францию в Германии, настроены капитулянтски, генеральный штаб дает анализ военных приготовлений Берлина, соответствующий, прежде всего, настроениям военных и политиков и в меньшей степени реальному

положению, общество не готово воевать за восточных союзников. Остается лишь надеяться на то, что германские военные усилия будут направлены на Восток и на двусторонние соглашения с Германией [26, с. 244].

Таким образом, точки зрения российских ученых в главном совпадают. Приведенные ими факты и аргументы свидетельствуют, что Запад вел сугубо прагматическую политику, надеясь канализировать агрессию Германии на Восток. Советская дипломатия видела это и была вынуждена считаться с этими угрозами [26, с. 246]. Отсюда и тактика, о которой говорил С. Дембский: «После Мюнхена утихли советская риторика и ее лозунги, призывавшие к формированию антифашистского фронта» [26, с. 242]. Их просто некому было адресовать.

В статьях польских авторов политике стран Запада между Мюнхеном и оккупацией Праги уделено значительно меньше внимания. Так, С. Жерко ограничился простым упоминанием о такой принципиальной важности документа, как англо-германская декларация от 30 сентября 1938 г. и франко-германская декларация от 6 декабря этого же года. Он никак не прокомментировал их значимость, хотя для сохранения европейской бе