Е.В. Смыков
СУЛЛА НА ВОСТОКЕ: ПОЛИТИКА И ПРОПАГАНДА «ЛЮБИМЦА АФРОДИТЫ»
Когда речь идет о действиях Суллы в Греции против Митридата, как правило, отмечают стремительность и решительность, а также беспощадность и цинизм его действий. Так, С.А. Жебелёв считал кампанию Суллы в Греции «одной из наиболее замечательных по умелому ведению кампаний военной истории»1. С.И. Ковалев отмечал «решительность», «презрение к опасности», «смелость, граничившую с дерзостью», «быстроту действий» Суллы2. Ф. Фрёлих, характеризуя способы ведения войны Суллой, отмечал, что он «повел войну без всяких церемоний». Такая бесцеремонность, неуважение к историческим событиям и местам особо чтимых культов, «должны были настроить против Суллы население Греции тем в большей степени, что ранее они встречали со стороны Фламинина и Эмилия Павла лишь милостивое обхождение»3. Этого, однако, не произошло. Напротив, мы знаем, что, несмотря на все его крутые меры, Сулла преуспел в выполнении своих задач, и на поле боя ему противостояла лишь понтийская армия, без серьезного участия греков. Более того, несмотря на достаточно жесткие условия контрибуции, наложенной Суллой на провинившиеся города, Митридат более не имел в них успеха, а, напротив, встретил сопротивление с самого начала третьей войны с Римом4. Ни один из городов Азии не сделал больше попытки отложиться от римлян. Обычно как на причину охлаждения азиатских эллинов к Митридату указывают на невыполнение им его демагогических обещаний, данных в начале первой войны - освобождения от податей на пять лет, предоставления привилегий и т.п.5 Все авторы сходятся на том, что в Азии было сильное недовольство Митридатом, поведшее к восстаниям в городах и репрессиям против городов Малой Азии. Расходятся их мнения, в зависимости от общих взглядов исследователя, лишь по поводу того, кто именно был недоволен Митридатом. Часть авторов считает недовольным гражданский коллектив полисов в целом, другие сводят все к страху состоятельной части населения перед демагогическими мерами Митридата и покушением на их собственность (осво1 Жебелев С.А. Из истории Афин. 229-31 годы до Р. Хр. СПб., 1898. С. 241.
бождение рабов, отмена долговых обязательств и т.п.). Нам кажется предпочтительней первая точка зрения. Во-первых, к широкой социальной демагогии Митридат перешел лишь после того, как недовольство им в полисах Азии уже обнаружилось6. Во-вторых, понтийский царь на деле показал, сколь далеки порядки восточной деспотии от привычного для эллинов полисного управления, покушение на которое задевало весь гражданский коллектив. Но, наряду с этим, следует учитывать и ещё один фактор - сочетание в римской политике «кнута» и «пряника», использование римскими полководцами средств пропаганды, которая, может быть, была не столь систематической и эффективной, как у Мит-ридата, но которая, тем не менее, велась со времени первых столкновений римских армий и войск понтийского царя7.
В какой-то степени привлечь общественное мнение на сторону Рима пытался уже Кв. Бретий Сура - легат наместника Македонии Г. Сентия, отправленный навстречу армии Архелая и первым из римлян вступивший в бой с понтийской армией8. Плутарх, несомненно, хорошо осведомленный в истории родной ему Беотии, отмечает, что дела Суры шли успешнее, чем он мог надеяться, а греки, привлеченные его безупречным благородством (81а ёкеьпои каХокауабьау), уже готовы были перейти на сторону римлян9. Пожалуй, можно даже считать, что именно деятельность Суры подготовила быстрый обратный переход Беотии под римский контроль10.
Сулла, явившийся в Грецию и находившийся в критическом положении, которое заставляло действовать всеми доступными средствами, тем не менее, придавал большинству своих неприглядных поступков пропагандистское обрамление, которое должно было их оправдать. Пожалуй, одной из наиболее вопиющих акций римского полководца было его решение о конфискации храмовых сокровищ. Свидетельством того резкого осуждения, которым встретили эти действия греки, могут быть слова Павсания, сказанные по поводу «похищения» Суллой статуи Афины из храма в Алалкоменах: «За совершение таких безумных оскорблений над эллинскими городами и над богами эллинов его постигла самая отвратительная из всех болезнь...» (Paus. IX.33.6. Пер. С.П. Кондратьева).
Противоправный характер этих действий подчёркивают и современные исследователи, говоря, что Сулла «ограбил» греческие святилища11. Несомненно, на греков эти действия произвели неблагоприятное впечатление, что нашло отражение в приведенной выше оценке их Павсанием и в рассказе Плутарха о знамении, явленном в Дельфах фокейцу Кафису, который должен был осуществить реквизицию (Plut. Sulla. 12.4-9). Пожалуй, один только А. Кивни обратил внимание на идеологическую сторону дела, основываясь при этом на ответе Суллы Кафису, который приводит Плутарх: пением выражается веселие, а не гнев, поэтому следует смелее забирать вещи, которые бог отдает с ра-достью12.
Далее А. Кивни комментирует: «Ответ, подобный этому, выдаёт человека, коему даже в тяжелых условиях помогает величайшая самоуверенность, которая при таких обстоятельствах может происходить только из неколебимой веры в свою собственную felicitas. Вера Суллы в нее была столь прочной, он настолько глубоко веровал в божественную благосклонность, что своим ответом Кафису продемонстрировал, что по его мнению хотели, чтобы он, их любимец, получил ... столько денег, сколько нужно для его кампании, из их храмов»13. Исследователь подчеркивает, что святилища не были просто ограблены, как утверждали греки, - сокровища были взяты у богов в долг (App. Mithr. 54; Plut. Sulla. 12.5). При этом такой долг понимался не как пустая формальность: сразу же после побед в Греции Сулла возместил убытки, пожертвовав богам земли «чтобы обеспечить им ежегодные доходы» (Diod. XXXVIII.7)14.
Вера Суллы в свою felicitas придавала борьбе новое качество, до определенной степени переводя ее в идеологическую плоскость. Вопрос теперь можно было ставить не только о том, какая армия окажется сильнее, но и о том, чьи небесные покровители окажутся могущественнее; в этом смысле Сулле противостоял не Митридат, а «новый Дионис». Сулла, в свою очередь, с самого своего вступления в Грецию всячески подчеркивал свою приверженность богам, несущим ему победу, в частности, Венере. Согласно рассказу Аппиана, указание повиноваться ей было дано Сулле, когда он вопрошал Аполлона Дельфийского о своем будущем15, и в дальнейшем имя Венеры постоянно сопровождает римского полководца. Уже на трофеях, сооружённых после победы при Херонее, Сулла, в соответствии с традицией, поместил три имени - Марса, Виктории и Венеры. Роль Венеры в этой троице была двойная: с одной стороны, как богиня-прародительница римлян она проявляла заботу о человеке, который вёл борьбу в защиту её потомков16. С другой стороны, Венера у римлян была и богиней удачи17, и, следовательно, непосредственно связана с felicitas самого Суллы18.
назван как получивший свою долю в фиванских землях. Именно с этого времени, по мнению Павсания, Фивы впали в «крайнюю степень слабости» (Paus. IX.7.6). Запустение Фив засвидетельствовано и Страбоном, который, правда, относит его начало к гораздо более раннему времени (Strabo IX.2.5), так что можно считать, что размер территории, отторгнутой Суллой, был немалым.
Символика, связанная с Венерой, очень ярко проявилась на монетах Суллы, чеканенных в период войны. Эти монеты известны двух типов - ауреус и денарий, причем для нас особый интерес представляет ауреус19. На его аверсе изображена голова Венеры и Купидон, держащий над ней пальмовую ветвь; на реверсе - священный сосуд (praefericulum) и авгурский жезл (lituus) между двумя трофеями и легенда IMPER ITERU(M)20. Изображение двух трофеев на этой монете служит предметом дискуссии. С одним из них все ясно - это трофей, знаменующий победу над Митридатом; но что значит второй трофей? Когда состоялась ещё одна императорская аккламация Суллы? Обычно считают, что это произошло либо после его боевых действий в Ки-ликии, либо во время Союзнической войны21, но никаких указаний на это в источниках нет. М. Крофорд считает, что эти два трофея вовсе не обязательно связывать с двумя императорскими аккламациями -это вполне могут быть два трофея, воздвигнутые Суллой после битвы при Херонее (Plut. Sulla. 19.9-10; Dio Cass. XLII.18.3)22. Однако в этом случае остается непонятной легенда: можно было воздвигнуть два трофея, но нельзя было получить две аккламации за одно сражение. А. Кивни считает, что вторая аккламация произошла после битвы при Орхомене23 - но две аккламации за одну кампанию получить было нельзя. Т. Мартином была предпринята попытка связать второй трофей с победой Суллы в битве у Коллинских ворот24; К. Маккей, приImage // Historia. 2002. Bd. 51. Ht. 4. P. 415 + note 10). Однако независимое появление прозвища отнюдь не противоречит его дальнейшему соотнесению с Венерой в ипостаси богини удачи.
знавая аргументированность его истолкования монетного материала, тем не менее, относится критически к основному выводу исследователя25. В общем и целом, приходится признать, что наиболее вероятной выглядит идея о том, что первую аккламацию Сулла получил в пору своего киликийского наместничества26 - во всяком случае, единственным возражением здесь является отсутствие упоминаний о ней в источниках.
Изображение Венеры должно было указать на неё как на дарительницу победы, а священные предметы - на легитимность положения Суллы. Как иронично пишет А. Кивни, «если циннанцы считали Суллу врагом отечества, боги, очевидно, придерживались иного мнения, поскольку они рассматривали его как законного защитника Рима, посылали ему благоприятные знамения и благословляли его кампании. И ни одно божество не благословляло его больше, чем сама Венера, сама мать римского племени. Покровительница Суллы, защитника её потомков, она чтилась на его монетах как подательница победы»27.
На почитание Венеры как подательницы победы указывает и дар, посланный Суллой в Афродистю Карийскую, в соответствии с велением дельфийского оракула - золотой венок и золотая секира. Эти дары посвящены именно воинственной Афродите: «видел тебя он такою во сне, - ты в доспехах Ареса шла по рядам войсковым, бранной отвагой дыша» (App. BC. I.97. Пер. С.А. Жебелева).
В связи с этим почитанием находится и то, что Сулла прибавляет к своему имени прозвище Эпафродит (Любимец Афродиты) - видимо, уже с самого начала кампании в Греции28. Во всяком случае, Плутарх уверяет, что на трофеях Суллы в Беотии («в нашей земле») было написано: «Луций Корнелий Сулла Любимец Афродиты»29. Это тем более
каторами как второй трофей, поставленный Суллой после битвы при Херонее, показала, что на этом памятнике написаны те самые имена, которые видел Плутарх (текст надписи: Camp J., Ierardi M., McInerney J., Morgan K., Umholtz G. Op. cit. P. 445). С другой стороны, в такой интерпретации существуют сильные сомнения: номинатив, в котором стоят имена в надписи, указывает, что памятник воздвигли именно эти люди; надпись выполнена довольно грубо и на беотийском диалекте, что странно, если памятник воздвигнут римским полководцем и т. д. Скорее всего, Плутарх допустил здесь некоторую путаницу. См. подробнее: Mackay C.S. Op. cit. P. 168 f.
соотечественникам предназначалась более привычная для них концепция felicitas, являвшейся одним из важнейших качеств полководца34. Конечно, любопытно было бы знать, как оба эти прозвища соотносятся по времени появления, но никаких материалов на этот счет у нас нет. Можно только в самом общем виде констатировать, что во время боевых действий в Греции Сулле, несомненно, было необходимо поддерживать боевой дух своих войск. Но в каких формах это делалось - сказать практически невозможно. Единственное, что известно наверняка - это то, что определенную роль в формировании настроений в его пользу и поддержании боевого духа солдат играли у Суллы знамения. По-видимому, использовались они не так интенсивно, как в пропаганде Митридата. Источники дважды сообщают о знамениях, полученных Суллой в ходе кампании против понтийцев: в начале боевых действий (App. BC. I.97) и затем после битвы при Херонее (Plut. Sulla. 17.7 sq.). Вряд ли эти несколько случаев дают основание утверждать, что Сулла использовал предсказания оракулов широко35, но в любом случае эпизод с Кафисом указывает, что пользовался знамениями он умело и мог обратить себе на пользу даже те из них, которые казались неблагоприятными36.
После победоносного завершения кампании в Греции, последовавшей за этим переправы в Азию и завершившего войну Дарданско-го мира, содержание пропаганды существенно меняется. Среди бедствий этого времени упоминаются резня между свободными и рабами по разным поводам, разрушение стен городов, их разграбление, продажа жителей в рабство (App. Mithr. 61), насилие и вымогательства
довольно сомнительна: она предполагает в качестве обязательного условия знакомство Суллы с этой восточной традицией. Но это само по себе вряд ли вероятно. Более подробный разбор статьи Ф. Фадингера см.: Короленков А.В., Смыков Е.В. Из новейшей литературы о Сулле // ВДИ. 2010. № 1. С. 224-225.
солдат Суллы (App. Mithr. 63; Plut. Sulla. 25.4 f.). Подобные эксцессы были неизбежны на территории, где ещё совсем недавно шли боевые действия, однако в целом порядок в провинции был восстановлен сравнительно быстро; во всяком случае, после отбытия Суллы из Азии сопротивляться продолжали только Митилены, которые, выдав Мания Аквилия Митридату, не могли надеяться на пощаду. Судьба каждого конкретного города была тесно связана с его позицией в период военных действий. Те из них, которые активно поддержали Митридата, не могли рассчитывать на снисхождение, даже если они приняли участие в борьбе с понтийским царем в конце войны. Наиболее полный список городов, на которые было наложено наказание, приводит А. Кивни. По его мнению, это были, в первую очередь, участники убийства италиков (App. Mithr. 23: Эфес, Пергам, Адрамиттий, Кавн, Траллы); к ним следует добавить Митилену, Милет, Клазомены, и, возможно, Фокею и Кизик37. Таким образом, список городов, наказанных за союз с Митридатом, не столь уж велик; кроме того, следует отметить, что все эти города были наказаны в соответствии с римскими понятиями о справедливости, исходя из которых их вина была несомненной.
Напротив, Сулла наградил восстановлением их свободы и рядом привилегий те города, которые пострадали за свою верность римлянам - Илион, острова Хиос и Родос, федерацию ликийских городов (App. Mithr. 61), Магнесию на Сипиле38. Кроме того, из эпиграфических источников мы узнаем о получении привилегий Табами (RDGE. P. 100-104), Стратоникеей, островом Кос, Термессом, Лампсаком, Аполлонией в Лидии, Алабандой, Метрополисом. Весьма вероятно и вознаграждение Смирны, первоначально поддержавшей понтийского царя, но в то же время спасшей жизнь Рутилия Руфа, который пережил в ней всю войну (Dio Cass. XXII-XXIX.97.2; Tac. Ann. IV.43), а впоследствии - восставшей против Митридата (Oros. VI.2.8)39. Во всяком случае, Цицерон, говоря об этом городе, называет его «древнейшим и вернейшим союзником римского народа» (Phil. XI.2.5). Есть также несколько городов, статус которых неясен, хотя их участие в восстании против Митридата засвидетельствовано источниками - Колофон, Сарды, Гипена, Книд (Oros. VI.2.8; App. Mithr. 48; Plut. Luc. 3.3).
Размеры этого списка внушительны, тем более что зачастую речь идет о даровании привилегий и свободы довольно значительным тер37 Keaveney A. Op. cit. P. 230 f. Далее Кивни допускает возможность того, что ряд общин, хотя и не принимал участие в резне, понес наказание за то, что не оказал римлянам действенной помощи.
риториям (острова Кос, Хиос, Родос, ликийский союз)40. Таким образом, при всей фрагментарности и неполноте имеющихся в нашем распоряжении сведений, можно отметить, что список награжденных, во всяком случае, не меньше, чем список наказанных41 - что, кстати, довольно плохо увязывается с традиционным представлением о массовом и добровольном переходе азиатских полисов на сторону Митридата.
Наказанием, наложенным на провинцию в целом, была выплата огромной суммы в 20 тыс. талантов (Plut. Sulla. 25.4; Luc. 4.1; 20.4; App. Mithr. 62-63). Ранее ряд исследователей принимал эту цифру как размер военной контрибуции42, причем иногда к этой сумме прибавлялось ещё столько же - денежные выплаты находившимся на постое солдатам за 6 месяцев43. Однако, скорее всего, эти 20 тыс. талантов включали в себя контрибуцию и налог за 5 прошедших лет (соответственно 8 и 12 тыс. талантов)44. Как справедливо отмечалось в литературе, такой размер контрибуции не кажется слишком большим, особенно если учесть, что Митридат требовал 2 тыс. талантов с одних только хиосцев45.
Для сбора этой суммы вся Азия была разделена на 44 податных округа. Этот факт засвидетельствован хроникой Кассиодора (Chron. 670: Asiam in quattuor et quadraginta regiones Sulla distribuí!t). Относительно характера этих regiones в литературе нет единого мнения. Еще Т. Моммзен предположил, что Сулла отменил на Востоке откупную систему46. Те авторы, которые принимали эту точку зрения, исходили из того, что Сулла, представитель аристократии, проводил политику, враждебную «капиталистам»; согласно их взглядам, эта мера очень хорошо соотносится с другими реставраторскими мероприятиями
Суллы. Принимающий эту точку зрения Б.П. Селецкий, например, пишет: «...Нет оснований сомневаться, что у Суллы в тот период имелась вполне продуманная политическая программа... Если признать, что политика Суллы в этот период носила хоть сколько-нибудь последовательный и целенаправленный характер, неизбежно напрашивается вывод о том, что он должен был произвести весьма серьезные изменения в системе римского налогообложения на Востоке. [...] Демократическая политика Митридата требовала какого-то противодействия, а римских откупщиков ненавидели не только провинциалы, но и римские оптиматы»47. Взгляд этот базируется на старом представлении об общей враждебности Суллы и оптиматов к публиканам и «среднему классу» вообще48. В противоположность этому уже давно было высказано мнение, что операции откупщиков в Азии никогда не прекращались49. Оба эти мнения представляют из себя крайности. С одной стороны, вряд ли есть основания говорить о последовательном антивсадническом курсе Суллы: за прошедшее со времен Моммзена время взгляды на природу и сущность политической борьбы в Риме в значительной степени изменились, акцент был перенесен не на общность экономических целей и т.п., а на межличностные отношения. По словам Г. С. Кнабе, полное подтверждение в источниках находит «сам факт существования... наряду с прочими социальными микромножествами также сообществ, которые собирались вокруг аристократических лидеров и оказывали им помощь в достижении их политических целей. ...В Риме такие группировки начинают играть значительную роль в связи с движением Гракхов и в последующую эпоху, а ко времени Катилины и Клодия приобретают... агрессивный и чисто политический характер»50. Поэтому, хотя во время проскрипций Суллы и пострадало значительное число всадников, это вполне объяснимо: гибли люди, которые были его личными врагами или активно поддерживали его соперников. Как справедливо отметил П. Брант, вряд ли Сулла был так неосторожен, чтобы отдалить от себя публиканов путем рассчитанной атаки на их финансовые интересы51. С другой стороны, обоснованными выглядят и доводы Бранта в пользу невозможности сбора денег при помощи публиканов в 84 г. - тяже47 Селецкий Б.П. Источники финансирования Суллы в период войны с Митридатом Евпатором // ВДИ. 1982. № 2. С. 71 сл.
лые потери кампаний публиканов во время резни 88 г., контроль за «капиталами» публиканов со стороны врагов Суллы в Риме и невозможность передать ему деньги или предоставить займы азиатским городам. «Из сбора контрибуции их исключила необходимость, а не политика», - заключает исследователь52. Таким образом, при затруднительности окончательного ответа на вопрос о характере region.es, установленных Суллой, более аргументированной представляется все-таки точка зрения исследователей, признающих временный и вынужденный характер этой меры.
Наши источники позволяют пролить свет на пропагандистское оформление всей сулланской системы наград и наказаний на Востоке. Прежде всего, обратимся к тому, что сообщает Аппиан. В 57-58 главах «Митридатики» он передает речь, якобы произнесенную Суллой во время встречи с Митридатом. Против понтийского царя выдвигается здесь ряд обвинений, но все они, в сущности, сводятся к главному: Митридат, надеясь на господство над всей землей в случае победы над римлянами, под разными предлогами покушался на чужие земли - он изгнал Ариобарзана из Каппадокии и Никомеда из Вифинии, захватил Фригию, Пафлагонию и область галатов, напал на принадлежащую римлянам Азию; затем он отправил войско в Европу, хотя царям Азии было запрещено там появляться. Вывод из речи прост: «ты начал войну с нами, а мы уже стали решительно защищаться и будем защищаться до конца». К этим обвинениям присоединяются и другие: он возбудил мятеж рабов и должников, дав им свободу и освобождение от долгов, истребил множество эллинов, тетрархов Галатии, которые были его сотрапезниками, италийцев, живших в Азии, он присвоил себе деньги всех. По словам аппиановского Суллы, это доказывает всю жестокость, нечестие и глубину ненависти Митридата к римлянам.
Итак, в этой речи Митридат выглядит врагом не только римлян, но и эллинов в целом, конкретная позиция того или иного полиса не имеет значения. Это Митридат начал войну, он спровоцировал мятеж рабов и должников, он организовал резню римлян. Видимо, такое понимание этой войны пропагандировалось достаточно широко. Во всяком случае, ее характеристики в надписи БЮ3. 742 очень к нему близки. Эта надпись содержит постановление, принятое в Эфесе уже после того, как город поднял восстание против Митридата, и предполагает установление в нем «гражданского мира»53. Характеристика предшествующих событий находится в начальной части декрета. Если оставить в стороне заверения в искренней преданности римлянам и утверждение, что, под принуждением поддержав Митридата (9-10: «устрашенные и многочисленностью войска, и неожиданностью нападения» - [тф] те рХ^бе тфу бипацефу ка! тф аррост8окт|Тф т|" ётЬоХт|), они начали войну против него при первой же возможности, Митридат обвиняется, во-первых, в нарушении договоров с римлянами (4-5:
Mi0pa8d.TT|" KappaSoKila" baaileu" papaya" та" p]po" & Pwmaiou" auy0f|Ka"), и, во-вторых, в том, что он попытался стать господином земель, совершенно ему не принадлежавших (5: т|" m|0ey eauTw ppoa[|Koua|" xwpa"])54. В силу этого война с Митридатом характеризуется в декрете как «общее дело», то Koinoy ppayma (12), а римляне - как «общие спасители», Koinoi awT|pe" (1-2). Война характеризуется, далее, как «война против Митридата за римскую гегемонию и общую свободу» (12-14: Toy ppo" Mi0pa8aTT|y polemon upep те т|" & Pwmaiwy iyemoyia" Kai т|" Koiy|" eieu0epia"). Замечательно, что для характеристики отношений с Римом здесь избрано слово iyemoyia. Как видно из текста надписи, понятия iyemoyia и eieu0epia не являются для ее авторов взаимоисключающи