Спросить
Войти
К ИСТОРИИ ПОЧИТАНИЯ свт. НИКОЛАЯ МИРЛИКИЙСКОГО
в АЛАНСКОЙ ЦЕРКВИ
С. Н. Малахов
В статье рассматриваются причины, по которым месяц май (Nikkolw) в аланском церковно-народном календаре получил название в честь святителя Николая Мирликий-ского. В 1087 г. мощи одного из самых почитаемых святых православного Востока, были перенесены в итальянский город Бари из Мир Ликийских (Малая Азия). Папа Урбан II (1088-1099) учредил в память об этом событии особое празднование с 9 мая 1089 г. Доказывается, что появление названия этого месяца в аланском календаре никак не связано с памятью в честь патриарха Николая Мистика и не является результатом взаимоотношений алан с католической церковью. Установление церковного праздника Перенесения мощей свт. Николая Мирликийского могло быть инициировано правителем Алании, в согласии с митрополитом, по причинам особого почитания святого в среде аланских воинов. Аланы, посещавшие Византию, знали места поклонений свт. Николаю как в Малой Азии, так и в Италии; аланские наемники в составе византийского экспедиционного корпуса воевали в 1156/57 гг. в Южной Италии, в районе городов Бари и Бриндизи. Сближение в церковных вопросах Византии и Запада в конце XI в. временно содействовало распространению этого празднования в восточно-христианской среде, в том числе аланской; самая ранняя маргинальная запись в греческом менологии об этом событии как празднике относится к 1172 г. Суммируя эти наблюдения, автор считает, что память о перенесении мощей свт. Николая Мирликийского могла получить закрепление в аланском церковном календаре между 1087 и 1172 гг. в результате прямых контактов алан с православным греческим населением Южной Италии.
The paper examines the reasons why the month of May (Nikkolw) in the Alanian church-folk calendar was named in honor of St. Nicholas of Myra. In 1087, the relics of one of the most revered saints of the Orthodox East were transferred to the Italian city of Bari from Myra in Lycia (Asia Minor). Pope Urban II (1088-1099) established a special celebration in memory of this event since 9 May, 1089. It is presumed that the name of this month in the Alanian calendar is not honoring the memory of Patriarch Nikolai Mystic and, thus, is not the result of Alans relationship with the Catholic Church. Transfer of the relics of St. Nicholas of Myra in Lycia could have been initiated by the ruler of Alania, in agreement with the metropolit, for the reason of special reverence for the saint among the Alanian warriors. Alans, who visited Byzantium, knew the places of worship of St. Nicholas in Asia Minor and Italy; Alan mercenaries in the Byzantine expeditionary corps fought in 1156/57 in Southern Italy, in the cities of Bari and Brindisi. The convergence in church matters of Byzantium and the West at the end of the eleventh century temporarily promoted the spread of this celebration in the Eastern Christian world, among the Alans as well; the earliest marginal record in the Greek menology of this event, as a holiday, dates back to 1172. Summing up these observations the author considers that the memory of the transfer of the relics of St. Nicholas of Myra in Lycia could be fixed in the Alan church calendar between 1087 and 1172 as a result of direct contacts between the Alans and the Orthodox Greek population of Southern Italy.
В 1087 г. мощи святителя Николая Мирликийского, одного из самых почитаемых святых православного Востока, были перенесены в итальянский город Бари из Мир Ликийских (Малая Азия). В честь этого события папа Урбан II (10881099) после прибытия мощей в Южную Италию, которое сопровождалось многими исцелениями страждущих, учредил особое празднование 9 мая.
Память о свт. Николае, нашла отражение и в аланском православном оно-мастиконе, в частности, в народном названии весеннего месяца, приходившемся на конец апреля-начало мая (МккоЩ тх]х); в это время года начиналась пашня. В. И. Абаев отмечал, что св. Николай в старину был весьма почитаем у дигор-цев наряду со св. Георгием и св. Ильей [1, 181], а культ Николая Чудотворца был тесно связан с земледелием. Праздник в честь св. Николая (Никколайи кувд) отмечается жителями с. Лезгор и окрестных сел Дигорского ущелья, этому же святому посвящено и «святилище» — пещерная часовня [2, 119, 120; 3, 225]. Название месяца начала пахоты — как у осетин (осет. Хацаубон — месяц Пасхи), так и у балкарцев и карачаевцев (Хычауман ай) было унаследовано от алан; в зависимости от времени наступления в горах весны, в одних случаях начало возделывания земли могло приходиться на март-апрель, в других случаях — на апрель-май. Позднее в народном календаре весенний месяц у карачаевцев и балкарцев обозначался через термин луккур, так называли колено-образную часть горского пахотного орудия — сабан агъач [4, 17].
В научной литературе утвердился тезис о том, что появление названия месяца мая в аланском календаре связано непосредственно с именем константинопольского патриарха Николая Мистика (901-906, 912-925), выступившего инициатором крещения алан [4, 17; 5; 6, 201], однако это положение представляется спорным. Приведем ряд аргументов.
В богослужении на православном Востоке придерживались трем Уставам (Типиконам): Великой церкви, Студийскому и Савваитскому Иерусалимскому. Устав Великой церкви сформировался на основе литургической практики Св. Софии Константинопольской, в календарном разделе которого было много местных (столичных) празднеств, в том числе и почитание святыми всех константинопольских патриархов, памяти их были объединены в группы по нескольку святителей по хронологическому признаку, по мере изменения богослужебной практики, вытеснения Устава Великой Церкви, другими уставами, особенно после 1204 г., памяти патриархов все меньше сохранялись в месяцесловах, особенно на периферии византийского церковного мира, что подтверждают в определенной степени древнерусские месяцесловы [7, 67-70].
В источниках не сохранились сведения о том, по какому уставу (типикону) жила Аланская Церковь, можно лишь только предполагать, что она придерживалась Устава Великой церкви и, возможно, память патриарха Николая Мистика чтилась особо. Он был причислен Церковью к сонму святых, его память отмечалась 16 мая. Однако маловероятно, чтобы почитание константинопольского патриарха приобрело особый размах, чтобы затем отразиться в народном календаре и сохраниться на столетия. Скорее всего, у алан имело место наложение празднования памяти патриарха Николая Мистика (что, кстати, пока не подтверждается источниками) на день поминовения свт. Николая Мирликийского, приходящийся на май месяц церковного календаря.
Следует отметить, что до конца XI в. память свт. Николая чудотворца отмечалась в византийском календаре только 7 декабря (Никола Зимний русского календаря). Однако клириком Никифором в 1087 году был составлен Пролог на перенесение мощей свт. Николая Чудотворца в Бари. Торжественное событие было занесено в Римский мартиролог под 9 мая, после чего начинают ежегодно отмечать память этого святителя в Римской Церкви [8, 396-427; 9, 421-585; 10, 135-166]. По наблюдениям церковных историков, папа Урбан II установил праздник Перенесения мощей 9 мая 1089 г. не для всей Римской Церкви [11, 190-192], а только для местной, Апу-лийской, в которой прихожанами были преимущественно православные греки. Поэтому празднование перенесения мощей Николая Чудотворца в ряде византийских митрополий не следует рассматривать как прямое указание на некое подчинение этих диоцезов католическому Риму, в частности, Русской митрополии — западной юрисдикции [12, 308]. В русских летописях сообщение о перенесении мощей свт. Николая показывается под различными годами: 1087-м, 1089-м, 1095-м и 1096-м. Наиболее вероятно, что перенесение мощей из Мир Ликийских в Бари произошло в 1087 году — 9 мая выпадало тогда на воскресенье (Пасха была 28 марта). Установление этого праздника на Руси приписывают митрополиту Ефрему, управлявшему Киевской митрополией между владыками Иоанном III и Николаем (1091-1097) [13, 30-31]. Но, скорее всего, правило отмечать это событие было уже узаконено при митрополите Иоанне II (1077-1089), в годы его владычества в летописи упоминается о перенесении мощей свт. Николая [14, 99]. «Слава» святителя как Чудотворца, быстрое перемещение его останков в Бари (мощи святителя были похищены 47 «барянами» из «турецкого» пленения и беспрепятственно доставлены в Италию) способствовали усилению его культа не только на православном Востоке и в Италии, но и на Руси. Пытаясь определить причины популярности этого святого на Руси церковный исследователь Ф. Гусев пишет: «Главными же побуждениями к установлению праздника 9 мая в честь перенесения мощей святителя Николая служили, во-первых, глубокое уважение к святителю Николаю, издавна господствовавшие на всем Востоке и из Греции, перешедшие в Россию; во-вторых, еще более, весть о многочисленных чудесах, какими сопровождалось перенесение мощей из Мир Ликийских в апулийский город Бар, где жили еще христиане православного вероисповедания, подведомые Царьградскому патриарху, хотя находились уже и латиняне; и, наконец, то важное обстоятельство, что во время самого перенесения мощей святителя Николая, архиепископа Мирликийского, Чудотворца, он и в Киеве совершил различные чудеса...» [13, 31-32]. Появление древнерусских памятников, описывающих житие и чудеса святителя Николая Мирликийского, составленных иноком Печерского монастыря Ефремом, жившем в Константинополе в 1055-1073 гг., а позднее бывшем во главе Киевской митрополии, отражает возросший интерес к этому святому на христианском Востоке во второй половине XI века [15; 16].
Алано-византийские церковные и культурные контакты, поездки аланской знати в Константинополь, прибытие греческих монахов в Аланию, служба алан-ских наемников в византийской армии способствовали укреплению и распространению культа свт. Николая, бывшего известным покровителем путешествующих, в том числе и по морю. Антропоним Николай был распространен среди монашеской братии и прихожан Алании. Вероятно, аланы, посещавшие территорию Византию, имели возможность ближе познакомиться с местами почитания свт. Николая Мирликийского, как до перенесения мощей, в Малой Азии, так и позже, когда в правление византийского императора Мануила I Комнина (11431180) аланские дружины были в составе экспедиционного корпуса, воевавшего в 1156/57 гг. в Южной Италии, в районе городов Бари и Бриндизи [17, 91]. Таким
образом, это дает основание утверждать, что в аланском календаре празднование памяти Николая Чудотворца, закрепившееся со временем в названии весеннего месяца, приходящегося на конец апре-ля-начало мая, могло возникнуть уже после 1087/ 8 г. Следовательно, аланское название этого месяца отразило не только память о важном событии в восточ-нохристианском мире — перенесении мощей святителя Николая Мирликий-ского в Бари, но и указывает на древние христианские истоки формирования некоторых элементов народного календаря алан-осетин.
Конечно, можно допустить, что память о «Николе Вешнем», отложившаяся в осетинском календаре, более поздняя и появилась под влиянием русских святцев с конца XVIII в., как результат деятельности русской православной миссии, и никак не связана с аланским календарем. Но этой гипотезе противоречит старинное название весеннего месяца в честь свт. Николая и у балкарцев, которые не подвергались христианизации русскими миссионерами.
Остается невыясненным еще одно обстоятельство — пути проникновения этой памятной даты в аланский и древнерусский месяцесловы. В греческих (византийских) святцах праздник Перенесения мощей свт. Николая (9 мая) не отмечается, а в южнославянских памятниках церковной письменности упоминание праздника св. Николы Вешнего связано либо с западной, либо русской традицией. И возникает закономерный вопрос: если название аланского месяца мая древнее, то оно могло быть связано либо с древнерусским, либо западноевропейским влиянием.
Действительно, установление праздника «вешнего Николы» на Руси после 1091 г. исследователями приписывалось и приписывается многими современными исследователями русско-западнославянским языковым и культурным, в
меньшей степени, — церковным связям (см.: [18-22]). Если следовать этому тезису, то тогда совершенно невозможно объяснить появление памяти о свт. Николае в аланском календаре, если только не признать, что он был установлен в честь патриарха Николая Мистика, или явился результатом алано-западных (католических) отношений. Но подобные выводы, на наш взгляд, выглядят поспешными.
Болгарский исследователь И. Дуйчев, например, считал, что введение данного праздника на Руси могло произойти через посредство сицилийских и южно-итальянских греков, которые были хорошо знакомы с этой церковной датой [22, 181-122]. Такой порядок не исключен был и для алан. Этот праздник был известен южно-итальянским грекам, что подтверждается упоминанием его в Месяцеслове Криптоферратского монастыря [23, 98-99; 24, 906-907] XIII в., но в собственно Византийской империи этот праздник, как считалось до недавнего времени, не был официально принят греческой православной Церковью. Но и на католическом Западе чествование 9 мая свт. Николая не получило широкого распространения, а имело характер местного праздника, отмечавшегося православными греками Апулии.
Апулия и Калабрия на карте католической Италии и Европы, как области населенные греками, считались особыми в конфессиональном отношении, они даже выделялись в древнерусской книжности. В статье о «Франзех и прочих латынех» из Сборника преп. Кирилла Белозерского (1337-1427) (РНБ, Кирилло-Белозер-ское собрание, №ХП), в частности, сообщается, что «Калаври же христ1ане суть правовернш издавна и въ обычаих апо-стольскыя цьркве въспитане <.. .> чюжди варварьских ради обычаи.» [25, 101]. Все это дает основание исследователям утверждать, что празднование Перенесения мощей Николая чудотворца, хотя и относится к праздникам католической
церкви, но его учреждение в Русской митрополии было «самостоятельной акцией Русской церкви» [26, 102; 27, 227], несмотря на то, что праздник не входил в число официально признанных Константинопольской церковью. В. А. Мошин предполагал, что праздник на Руси был установлен между 1087-1090 гг., скорее всего, при посредстве дочери великого князя Всеволода — Евпраксии-Адельгейды, супруги императора Генриха IV, которая присутствовала при этом событии [21, 77].
Установление на Руси праздника в честь перенесения мощей свт. Николая А. В. Назаренко связывает с прямыми контактами киевского князя Всеволода и папы Урбана II. По мнению исследователя, эти связи шли в разрез с интересами византийской дипломатии, поскольку перемещение мощей выглядело «похищением»; по мнению историка, праздника 9 мая греческая церковь никогда не знала, киевский митрополит-грек, не мог санкционировать такой праздник, и его учредили только после смерти митрополита Иоанна III в 1091 г. не без согласия киевского князя. Более того, А. В. Наза-ренко полагает, что русские послы даже присутствовали осенью 1089 г. в Бари [28, 557-558]. Хотя автор и отстаивает спорный западный «генезис» возникновения памяти Перенесения мощей свт. Николая в древнерусской церковной традиции, в данном случае для нас важно иное: инициатором учреждения этого праздника на Руси выступила дочь князя Всеволода, представительница правящего великокняжеского рода, а возможно, и лично сам киевский князь.
Установление в аланском календаре церковного празднества в память об этом событии также могло быть инициировано эксусиократором Алании, или членами его семьи, в согласии с митрополитом Алании, по причинам особого почитания свт. Николая Мирликийского в среде аланских воинов-дружинников. В любом случае мы можем констатировать: празднование перенесения мощей свт. Николая чудотворца, приходящееся в святцах на 9 мая и закрепленное в осетинском народном календаре в названии весеннего месяца, могло возникнуть в период с 1087 (или 1090 года) по 1158 год вследствие прямых алано-греческих (южно-итальянских) или, что менее вероятно, — алано-русских церковных связей. Как уже было выше отмечено, алано-грече-ские контакты в Южной Италии (приведшие к более близкому знакомству алан с почитанием свт. Николая в Бари) могли произойти в период участия аланского контингента в военных действиях византийской армии в Италии в правление императора Мануила I.
Однако, опираясь на новейшие исследования [29, 186-190], нельзя исключать и иной версии: праздник Перенесения мощей свт. Николая, арх. Мир Ликийских, мог быть заимствован аланами в результате прямых алано-визан-тийских церковно-культурных связей. Исследования греческих месяцесловов, проведенные в последние годы, указывают, что память о Перенесении мощей Николая чудотворца, отмечалась и на византийской территории, хотя и не повсеместно. Дата 9 мая, связанная с памятью Николая чудотворца, присутствует не только в Типиконе Крипто-ферратского монастыря 1300 г., но также фиксируется в маргинальных записях Синаксаря Лейпцигского университета 1172 г. и синаксаре XII в. из Библиотеки университета в Мессине [30, 665, 672]. На основании латинской хроники Ни-кифора (греческая редакция не позднее 1087/1088 г.), рассказывающей об экспедиции купцов из Бари в Миры Ликий-ские, было написано греческое Слово на перенесение мощей свт. Николая (БИС. N 1361Ь) [31, 435-449]. В грекоязычной среде, о чем свидетельствует майская служебная Минея 1431 г. из Ватопедско-го монастыря, №1145 (Афон), празднование перенесения мощей отмечалось
еще и 20 мая. Канон, посвященный этому событию, был составлен монахом Иовом Мелисом. Возможно, им был церковный деятель, писатель и монах Иов (Иасит Мелиас), советник константинопольского патриарха Иосифа I, автор Томоса против латинян, сосланный в Вифинию (Малая Азия) в 1275 г. [32, 667; 33, 1042]. Атрибуция этого канона Иову Мелису указывает на то, что память свт. Николая отмечалась не только 9 мая, но и 20 мая, по крайней мере, с последней четверти XIII в. Несомненно, 9 мая праздновалось и в Византии [29, 187]; эта дата была известна не только грекам Южной Италии.
Важно также отметить, что перенесение мощей в Бари состоялось в период кратковременного потепления отношений Византийской империи с Западом. В 1089 г. папа Урбан II вновь активизировал политику по восстановлению церковного единства, нарушенного в ходе раскола 1054 г. Как сообщается в хронике Бернольда, папа снял с византий-кого императора отлучение [34, а. 1089], а в обмен получил разрешение Алексея I Комнина (1081-1118) на возобновление запрещенного было опресночного богослужения в латинских храмах на территории Византийской империи; также была достигнута договоренность о созыве церковного собора [35, 38-67]. На этот период приходится два митрополичьих русских посольства в Италию: первое доставило послание киевского митрополита Иоанна II (до 1077/8-1089) антипапе Клименту III [28, 358; 36, 30-35; 37, 285-290], а по итогам второго «грек митрополичь» феодор (вероятно, в 1091/2 г.) от папы римского привез в Киев «много мощей святых» [38, 116]; вероятно, среди них могли быть и святые частицы мощей свт. Николая. Стиль летописного сообщения о перенесении мощей также указывает на отсутствие конфронтации между восточной и западной Церквами по поводу этого события, и значение его подчеркивается поименованием высших лиц Византии и Руси, в правление которых это произошло: «Пренесоша мощи святого Николы от Миръ в Баръ при царе Алексии, при патриарсе Николе, при князи Всеволоде Киевском, при сыне его Володимере Черниговском» [14, 98]. Перемещение мощей проходит как бы в грекоязычном «православном пространстве»: из Мир Ликийских в апулийский Бар и не воспринимается как злонамеренное похищение враждебными католиками.
Итак, возникшее «потепление» в цер-ковно-политических отношениях между Византией и Западом послужило той благоприятной средой, которая временно содействовала распространению, хотя и не повсеместному, празднования перенесения мощей Николая Чудотворца в восточно-христианской среде, в том числе греческой, русской и аланской. Суммируя приведенные данные можно предполагать, что память о перенесении мощей свт. Николая из Мир Ликийских в Бари в византийских церквах могла уже отмечаться с середины XII в., а возможно, и раньше, поскольку самая ранняя греческая маргинальная запись об этом событии относится к 1172 г. Эти данные не противоречат высказанному выше предположению о времени закрепления церковного празднования перенесения мощей свт. Николая Чудотворца в алан-ском календаре: в любом случае в Алан-ской митрополии это могло произойти после 1087, но и не позднее 1172 года.
из истории профессионального образования в осЕТИИ второй половины XIX в.
Е. И. Кобахидзе Э. Ш. Гутиева
Бурные процессы капитализации всех сторон общественной жизни Северного Кавказа, возникшие в ходе проведения здесь буржуазных реформ, ставили новые задачи перед региональной системой народного просвещения. Установки правительства и высшего кавказского руководства определили общие контуры и направленность развития в регионе образовательного процесса, ориентированного прежде всего на профессиональную подготовку специалистов, способных эффективно работать в разных отраслях бурно развивающейся промышленности и торговли. Окончание Кавказской войны и переход к стратегии «гражданского» развития края создали предпосылки для формирования здесь системы народного просвещения, предназначенной для широких слоев местного населения. Одно из ведущих мест в ней заняли учреждения низшей и средней образовательных ступеней, в которых общеобразовательная составляющая дополнялась профессиональным, главным образом ремесленным, обучением. Первые подобные учебные заведения возникли в Осетии. Их эволюция шла в русле образовательных реформ, проводившихся Министерством народного просвещения в 60-х и особенно в 70-х гг. XIX в. С другой стороны, в деятельности этих учебных заведений активное участие принимали общественные институты и отдельные лица, оказывающие финансовую и техническую поддержку как самим заведениям, так и отдельным их ученикам. Благодаря общественной и частной инициативе открывались и новые учебные заведения, дополняющие казенные образовательные учреждения, в которых велась профессиональная подготовка. Реальное и ремесленное училища во Владикавказе, дополненные ремесленными курсами и специальными отделениями при низших училищах, представляли низшую и среднюю ступени региональной системы народного просвещения. Однако, несмотря на востребованность подобных учебных заведений, они не могли в полной мере удовлетворить все возрастающие образовательные запросы населения Осетии. В этих обстоятельствах общественная поддержка отчасти помогала разрешать противоречия между возможностями региональной системы народного просвещения и образовательными потребностями местного населения. Процессы становления профессионального образования в пореформенной Осетии и роль в них общественной инициативы и составляет предмет анализа в предлагаемой статье.
The speedy processes of capitalization of all aspects of the North Caucasus public life arising in the course of bourgeois reforms put new challenges for the regional system of public education. The ideas of the government and the highest Caucasian administration determined the general contours and directions of the development of the educational process, oriented first of all at professional training of specialists able to work effectively in the different branches of rapidly developing industry and trade. The end of the Caucasian war and the transition to a strategy of «civil» development of the region created a background for forming here the system of public education assigned for different strata of the indigenous population. One of the leading positions in it were occupied by institutions of the lower and middle educational levels, where the general educational component was supplemented by professional, mainly vocational training. The first such educational institutions appeared in Ossetia. Their evolution was in line with educational reforms carried out by the Ministry of Public Education
