Спросить
Войти
УДК 9С2
Т.Л. Лабутина
«СВОИ» И «ЧУЖИЕ» В ИМЭДЖИНОЛОГИИ: КСЕНОФОБИЯ В АНГЛО-РУССКИХ ОТНОШЕНИЯХ В XVI-ХVШ ВЕКАХ
Исследуется проблема ксенофобии в англо-русских отношениях, зародившаяся во время правления Ивана Грозного, когда были установлены дипломатические и экономические связи между Англией и Россией. Ксенофобия в России явилась своеобразной реакцией общества на процесс «вестернизации» политической элиты, продолжавшейся на протяжении веков по мере укрепления контактов с западноевропейскими странами. В Англии ксенофобские настроения в отношении России и русских взращивались и подогревались искусственно, являясь составляющей внешней политики британского правительства.
Англия, англо-русские отношения XVI—XVIII веков, западничество, ксенофобия, общество, власть, Россия.
Исследователи межкультурных коммуникаций нередко обращают внимание на проблему различий «своих» и «чужих». «Основной, определяющий стереотип в отношении одного народа к другому, - подчеркивает С.В. Оболенская, -различение «своих» и «чужих», свойственное человеку с глубокой древности и проявляющееся, прежде всего, в отталкивании всего «чужого» как неприемлемого. С ним связаны самые общие представления о действительных или мнимых национальных чертах» \ Аналогичного взгляда придерживался советский историк, один из первых в отечественной науке обратившийся к изучению имэджи-нологии, Н.А. Ерофеев. Он отмечал, что интерес к чужим народам, стремление понять и объяснить особенности их быта и жизни восходят к самым древним временам. «Этот интерес мы наблюдаем в наше время у всех, даже у самых отсталых народов. Правда, в силу их относительной изоляции от внешнего мира знание ими этого мира крайне ограничено, а образы других народов не дифференцированы: все они просто «чужие». Отношение к этим чужим окрашивается твердым убеждением в превосходстве всего своего над чужим» 2.
Тот факт, что «чужой» нередко превращается в образ «врага», отмечал С.В. Чугров. «Сознание человека, давая первичную оценку различным явлениям, сразу же разделяет их на знакомое и незнакомое, разбрасывая в противоположные стороны, подобно костяшкам на счетах, - отмечал ученый. - Поскольку человек опирается, прежде всего, на личный опыт, знакомое классифицируется
обычно как свое, а незнакомое - как чужое. Первое, как правило, воспринимается позитивно, а второе - порой враждебно. Таким образом, свои национальные или идеологические атрибуты оцениваются со знаком плюс, а все чужое, выходящее за круг привычного, становится топливом для “образа врага”» 3.
Наиболее подробно на проблеме превращения образа «чужого» в образ «врага» остановился Л.З. Копелев в статье с характерным названием «Чужие». «Образы чужого как представления о другом народе, укоренившиеся в сознании, подсознании и ставшие предубеждением, последовательно трансформируются и перерастают в образы врага, в предрассудки, от которых человечество страдает с самого начала своего существования», - писал он 4 Ученый обращал внимание на тот факт, что отрицательные суждения о других народах были известны еще с древности. В качестве примера он ссылался на словарь Цедлера (1731-1754), где одна из статей посвящена «национальной ненависти», которая издавна была свойственна нациям. «Уже в самых ранних человеческих общностях образ чужого превращался в образ врага», - отмечал ученый 5. Он также подчеркивал устойчивость и опасность подобного стереотипа: «Унаследованные из древности инстинкты недоверия к чужим - к иностранцам, инородцам, иноверцам - рождают слепую ненависть, создают уродливые личины “исконных врагов”». Л.З. Копелев обратил внимание на тот факт, что образ врага порой формируется не только из коллективного исторического, но часто и из личного опыта. Все это ведет к искаженным представлениям о другом народе, которые превращаются в образы врага. «Такое «образотворчество» было всегда вредно», - заключал ученый 6.
Присутствие негативного начала в стереотипах подтверждается, на наш взгляд, наличием различного рода фобий в межкультурных коммуникациях. К примеру, укрепление позиций английского торгового и промышленного капитала при одновременном ущемлении национального капитала, усилившееся в правление Ивана Грозного, привело к зарождению ксенофобии в русском обществе уже в XVI веке. В ту пору в Московском государстве, как утверждал С. Платонов, произошел «массовый наплыв западноевропейцев». Поначалу среди них появились англичане, затем голландцы - в мурманских гаванях, на Северной Двине, в Нарве, Новгороде, на всем пути от Холмогор до Москвы; немцы из Ливонии, «рассеянные по всему государству, жившие целыми общинами со своими пасторами и молитвенными домами»; немцы-купцы из Германии и пр., и пр. «Очевидно, что значение иностранцев в Москве за время Грозного выросло настолько, - подчеркивал Платонов, - что стало вопросом дня для москвичей и давало им повод обвинять царя в отпадении от старого обычая в сторону новоявленной иноземщины» 7. Особенно возмущали русских людей неофициальные формы обращения царя с иностранцами. Грозный находился в постоянном общении с иноземцами и часто «показывал к ним расположение и ласку», которая
порой, по мнению русских людей, «переходила всякую меру». Москвичи, по утверждению Платонова, «удивлялись и негодовали по поводу той близости, какую допускал государь в своем знакомстве с «варварами».
Еще больше удивляло православных жителей Московского государства свободное обсуждение царя с иностранцами религиозных тем. Среди москвичей ходили слухи о том, что царь любит вести беседы с ливонскими пленными о различиях между православием и католичеством и даже подумывает о соединении церквей. Рассказывали, будто бы пастор из Дерпта Иоганн Веттерман был приглашен в личную библиотеку Грозного с целью ознакомления с теологическими трудами. Если судить по перечню книг библиотеки Грозного, то трудов теологического содержания в ней, действительно, было немало: сочинения пасторов лютеранской и католической церквей, а также английских авторов, излагавших учение англиканской церкви 8. Наконец, царь разрешил отправление протестантского богослужения и дозволил строительство кирхи для иноверцев. Правда, иногда Грозный выходил за рамки религиозного диспута. Как-то в беседе с царем некий пастор сравнил Мартина Лютера с апостолом Павлом, за что получил удар посохом по голове и пожелание «убираться к черту со своим Лютером!». Однако подобные случаи были скорее исключением, чем правилом. Чаще всего царь относился к иноверцам довольно терпимо.
Между тем в народном сознании религиозный вопрос оставался господствующим. Охрана своей религии от посягательств иноверцев, по утверждению Д. Цветаева, выдвигалась на первый план в отношениях с ними. Русские люди называли протестантов «люторами» и «немцами», а католиков - «папежника-ми», «римлянами» и «латинами» 9. По существующим российским законам протестанты не имели права вести с православными бесед о вере, посещать их храмы, нанимать в услужение к себе русскую прислугу. Иностранцев обязывали носить национального покроя платье и селиться в отведенных властями местах за городской чертой. Вступать в брак с «неверными» считалось крайне опасным для чистоты православной веры, а потому подобные браки дозволялись лишь при обращении иноверца в православие. Нередко, сетовали иностранцы, местные жители относились к ним, «как к собакам или змеям», не подавали руки, дабы избежать прикосновения иноверцев. Однажды англичане зашли в церковь в одном из северорусских монастырей. На стенах храма они увидели росписи с картинами Страшного суда, где праведники были изображены в русском платье, а грешники - в заморском. Само появление иностранцев в церкви вызвало бурю негодования среди прихожан 10. Естественно, что на фоне подобного нетерпимого отношения к иноверцам со стороны русского народа покровительство
С. 2-4.
царя к иностранцам вообще, и к англичанам в особенности, не могло не вызвать широкого недовольства в российском обществе.
В XVII веке ксенофобия в русском обществе сделалась еще более ощутимой. После того как московская торговля окончательно попала в руки иностранного капитала, в первую очередь английского, и иностранные предприниматели намеревались захватить в свое пользование также обработку сырья на местах, русское купечество стало жаловаться на те привилегии и льготы, которыми пользовались в России купцы из Англии и Голландии. Челобитные грамоты о злоупотреблениях «немцев» подавались неоднократно: в 1627, 1642, 1646, 1648 годах. Хотя правительство в ответ на это и принимало отдельные меры, ограничивавшие подобные злоупотребления, однако «не пускать иноземных купцов внутрь страны» отказывалось. Против иноземцев ополчились также служилые люди и духовенство. В 1648-1649 годах возникло движение против засилья «немецких» командиров. Патриарх Никон потребовал, чтобы иностранцы не носили русское платье. Его предшественник патриарх Иосиф добивался изгнания из Москвы иностранных купцов и офицеров, а также наложил запрет на браки с иностранцами. Некоторые иностранные путешественники считали подозрительное к себе отношение отличительной чертой русских людей, объясняя это тем, что Россия на протяжении веков находилась в состоянии относительной изоляции. «Ксенофобия проявлялась постоянно и резко, - отмечал Д.Г. Федосов, - в бегстве крестьян при виде иноземцев даже на оживленных приграничных дорогах, в выселении московских немцев в особую «резервацию» за пределы города, в насилиях и оскорбительных выходках над ними... Патриарх наставлял царей, дабы запретили в полках и во всем государстве «проклятым еретикам» быть начальниками», чтоб иноверцам-еретикам костелов. не давать строить нигде, новых латинских и иностранных обычаев и в платье перемен по-иноземски не вводить» п. Порой даже видные дворяне начинали требовать удаления «чужих» офицеров из русской армии.
Наиболее ярко ксенофобские мотивы прозвучали в высказывании Юрия Крижанича. Просвещенный серб предостерегал русских людей от чрезмерного влияния Запада. «Иностранным купцам никак не должно позволять иметь в России дома, лавки, склады, погреба, никак не должно пускать к себе иностранных купеческих агентов, консулов, резидентов, - утверждал он. - Наш славянский народ весь подвержен такому окаянству, везде на плечах у нас сидят немцы, жиды, шотландцы, цыгане, армяне и греки, которые кровь из нас высасывают. Иностранцы над нами господствуют, обманывают нас всячески и делают из нас все, что хотят, потому и зовут нас варварами» 12. Он обвинял чужеземцев в том, что те вмешиваются «в наши войны», «впутывают в свои войны и сеют меж нами внутренние раздоры и проклятое братоубийство». Крижанича возмущало, почему немцы «под предлогом ратного дела» прибывали в Россию, где получали
«непомерно большое жалование», чем наносили обиду местным жителям. Иностранцы подкупали царя и бояр, чтобы брать в аренду рудники и мастерские, чем разоряли русский народ. Особое внимание Крижанич уделял ксеномании, или чужебесию, - «бешеной любви к чужим вещам и народам, чрезмерному, бешеному доверию к чужеземцам». «Эта смертоносная чума (или поветрие), -писал он, - заразила весь наш народ. Все беды, которые мы терпим, проистекают именно из-за того, что мы слишком много общаемся с чужеземцами и слишком много им доверяем». И далее автор приходил к заключению: «Ни один народ под солнцем испокон веков не был так обижен и опозорен чужеземцами, как мы, славяне, немцами. Значит ни один народ не должен так остерегаться общения с чужеземцами, как мы, славяне» 13.
Между тем, Крижанич прекрасно понимал, что без общения с чужеземцами русские жить не могут. «Чужеземцы приносят нам четыре блага: благочестие, товары многие, наставления в науках и разные политические соглашения или договоры», - признавал он 14 Учитывая достижения Запада, пользуясь ими, следует в то же время «всеми способами от себя отвращать и отметать» то зло, которое чужеземцы несут с собой, заключал автор.
Справедливости ради заметим, что ксенофобия была присуща не одним только русским. К примеру, в Англии ксенофобия, по утверждению британского ученого М. Маллита, возникла в народе еще в XIV-XV веках 15. По признанию британского историка Т. Маколея, провинциальному дворянству в XVII веке были «отвратительны многие»: французы, итальянцы, шотландцы, ирландцы, евреи 16. Как видно, ксенофобия, не имела национальной окраски.
Если в России в XVI-XVII веках уже существовали первые признаки проявления ксенофобии в отношениях с иностранцами, то можно ли говорить о русофобии в английском обществе в ту пору? Как вообще относились британцы, побывавшие в нашей стране, к русским? Англичане, посетившие Московское государство в XVI веке, нередко писали о характерных чертах, присущих русскому народу. На взгляд купца и мореплавателя Ричарда Ченслера, русские «по природе очень склонны к обману, сдерживают их только сильные побои». Британский путешественник А. Дженкинсон уверял, что от русских людей «мало помощи», а в малонаселенных районах ее можно получить только в городах 17. Особенно резко высказывался о русских людях поэт Дж. Турбервилль. «Страна эта груба, - писал он, - люди чудовищны». Вообще многое в нашей стране не нравилось англичанину: «люди грубы, князь (царь. - Т.Л.) полон коварства», манеры людей «близки к турецким», мужчины вероломны, женщины развраще-
ны, храмы «забиты идолами». «Никогда не видел государя, который бы так правил / Людей, столь окруженных святыми, но диких и низких / Свирепые ирландцы так же цивилизованы, как эти русские; / Трудно сказать, кто лучше из них, и те, и другие кровожадны, грубы и слепы». Короче говоря, по мнению Турбер-вилля, Россия - это «варварская» страна 18.
Более объективный образ русского человека представил английский дипломат Дж. Флетчер. Хотя он и отмечал, что народ России «предается лени и пьянству», в то же время подметил такие качества простолюдинов, как способность к искусствам и природный здравый разум. Между тем, справедливо подчеркнул англичанин, народу не дают возможности развивать свои способности, в особенности в части наук, ремесел, литературы для того, чтобы «легче было удержать их в том рабском состоянии, в каком они теперь находятся» 19.
Попытки более или менее объективно взглянуть на характер русских людей, предпринятые Флетчером, тонули в общем потоке негативных оценок его соотечественников. Так, дипломат и разведчик, много лет проживший в России Дж. Горсей полагал, что русский народ по природе своей «дик и злобен», а потому оправдано «суровое управление» и «тяжелая рука» царя Ивана Грозного,
который постоянно сталкивался с заговорами и изменой, направленными против
него .
Оценки англичан русских людей мало изменились в XVII веке. На взгляд посланника У. Придо, иностранцы, имевшие дело с русскими, считали их льстивыми, ловкими, но очень малодушными. Придворный врач царя Алексея Михайловича С. Коллинс также был невысокого мнения о русских людях: «Русский народ очень недоверчив и подозревает всех иностранцев, которые расспрашивают о политике, или религии. Он совершенно предан невежеству, не имеет никакой образованности ни в гражданских, ни в церковных делах. И видя в науках чудовище, боится их как огня» 21. Русские редко держат слово, продолжал Коллинс. Особенно резко он отзывался о богатых купцах: «Нажив себе огромное состояние разорением бедных и ограбив иностранцев, они думают, что загладят злые дела, если построят церковь и снабдят ее множеством дорогих икон и колоколами; это кажется им богоугодным делом, и, действительно, было бы таковым, если совершено во славу Божию, а не из своекорыстия или тщеславия» 22. И далее автор приходил к нелицеприятному заключению: «В целом мире нет таких негодяев!» Впрочем, он признавал, что и «между ними много добрых людей», к которым он причислял тех, кто «расширил понятия свои разговором с иностранцами» 23. Завершая свой трактат, придворный лекарь расхваливал ца-
ря Алексея Михайловича, одновременно осуждая его подданных, полагая, что они «лукавы, не держат мирных договоров, хитры, алчны, как волки, и с тех пор, как начали вести торговлю с голландцами, еще больше усовершенствовались в коварстве и обманах» 24
В довольно резкой форме о русских людях отзывался и британский офицер Патрик Гордон. Едва поступив на государеву службу, он убедился в том, что на иноземцев в России смотрят «как на сборище наемников; что не стоит ожидать никаких почестей или повышений в чине, кроме военных, да и то в ограниченной мере, а в достижении оных более пригодны добрые посредники и посредницы либо деньги и взятки, нежели личные заслуги и достоинства; что низкая душа под нарядной одеждой. здесь так же обыкновенны, как притворная или раскрашенная личина; что с туземцами нет супружества; что вельможи взирают на иностранцев едва ли как на христиан, а плебеи - как на сущих язычников; что нет индигената (подданного. - Т.Л.) без отречения от былой веры и принятия здешней; что люди угрюмы, алчны, скаредны, вероломны, лживы, высокомерны и деспотичны, когда имеют власть, под властью же - смиренны и даже раболепны, неряшливы и подлы, однако при этом кичливы и мнят себя выше всех прочих народов» 25.
Трудно себе представить еще худшие обвинения в адрес народа, на военную службу к которому в качестве наемника прибыл шотландец. Нам кажется, что подобное чернение русских людей было вызвано, скорее всего, неудачными попытками Гордона разбогатеть в России, на что он так надеялся, поступая на государеву службу. Однако «скудная плата в низкой медной монете», а также «подлая и подозрительная натура» отдельных бояр повергли офицера в уныние и разочарование 26. Вследствие этого, вероятно, у него и стали складываться столь нелицеприятные впечатления о русском народе в целом.
Итак, как мы могли убедиться, при характеристике русских людей, их нравов и обычаев англичане нередко проявляли враждебный тон 27. Чаще всего это происходило в силу субъективных причин, из-за неудач, постигших британцев в их предприятиях в России (как в случае с Турбервиллем и Гордоном). Но не только. Иностранцы не могли дать верного объяснения многих явлений русской жизни или объективно оценить их в силу недостаточного знания языка, истории, религии, уклада жизни и обычаев народа. И если «внешние явления», как подчеркивал В.О. Ключевский, «наружный порядок общественной жизни, ее материальная сторона» с наибольшей полнотой и достоверностью описывались иностранцами, то известия о нравственном состоянии общества страдали субъективностью. Беглые наблюдения отдельных, порой случайных явлений, сделанные в короткое время, не позволяли иностранцу составить верное и полное представление о многих сторонах жизни русских людей. «Оттого иностранные
известия о нравственном состоянии русского общества очень отрывочны и бедны положительными указаниями, так что по ним невозможно составить сколько-нибудь цельный очерк ни одной из сторон нравственной жизни описываемого ими общества, - подчеркивал историк, - зато в этих известиях дано слишком много места личным, произвольным мнениям и взглядам самих писателей, часто бросающим ложный свет на описываемые явления» 28. Чаще всего подобное непонимание образа жизни русского народа, его «непохожести» на европейцев, приводило иностранцев к убеждению о «варварстве» этого самого народа.
Впервые образ «русского варварства» сформировался в Западной Европе в XVI-XVII веках, во многом благодаря сочинениям немецких писателей С. Герберштейна, А. Олеария, М. Мейерберга, И. Корба. Этот образ включал в себя стереотипные представления немцев о русском народе. Главными в этом образе были, как утверждал современный исследователь Е.В. Ермасов, характер государственного правления («русская деспотия», опасная своими агрессивными планами для Европы), православная религия, заметно отличная от католической и протестантской конфессий; необразованность русского народа, обычаи и особенности национального характера (склонность к пьянству, воровству). В целом русский народ рассматривался иностранцами как «варварский, достойный жить в рабстве» 29.
Представления англичан о допетровской России как о «варварской» и «нецивилизованной» стране сделались стереотипом в этнических представлениях большинства иностранцев, побывавших у нас. Но только ли недостаточной их информированностью о России, а также субъективными причинами (краткостью визита в стране, незнанием языка и т.д.) объяснялось подобное восприятие? Ведь все, что касалось материальной культуры (градостроение, деревянное и каменное зодчество), описания климатических и природных условий, занятий населения, чаще всего носило объективный характер. Однако мимо наблюдательного взгляда англичан незаметно прошла духовная культура русского народа. Нам представляется, что это происходило далеко не случайно. По-видимому, англичанам, в ту пору активно занимавшимся колониальными завоеваниями, было выгодно представить народ России «варварами», а ее правителей - «азиатскими деспотами» для того, чтобы противопоставить их «цивилизованным» европейцам. Богатая природными ресурсами Россия с «варварским народом» вполне подходила на роль нуждающейся в руководстве и опеке (читай - колонизации) со стороны «цивилизаторов». Об этом совершенно откровенно высказался Флетчер: «Безнадежное состояние вещей внутри государства (России) заставляет народ большею частью желать вторжения какой-нибудь внешней державы, которое (по мнению его) одно только может его избавить от тяжкого ига такого тиранского правления» 30. Напомним, что аналогичные «пожелания» оккупации
своей страны будто бы высказывал русский народ в период Смуты, когда в Англии уже полным ходом шла подготовка к вторжению и колонизации Русского Севера 31.
Сущность отношения европейцев (и не только британцев) к России подтвердил Иван Ильин, долгие годы проживший в Европе. «Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашей возрастающей мощи, нашего душевно-духовного уклада, нашей веры и Церкви, нашего хозяйства и нашей армии, - писал известный философ. - Они боятся нас, и для самоуспокоения внушают себе... что русский народ есть народ варварский, тупой, ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости; что религиозность его состоит из суеверия и пустых обрядов. Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы «цивилизовать» ее по-своему; угрожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против нее; реакционная, религиозно-разлагающая, чтобы вломиться в нее с проповедью реформации или католицизма; хозяйственнонесостоятельная, чтобы претендовать на ее «неиспользованные» пространства, на ее сырье или, по крайней мере, на выгодные торговые договора или концес-
сии» .
Таким образом, растиражированный стереотип о «варварском» характере русского народа англичанами, на наш взгляд, являлся всего лишь удобным идеологическим прикрытием для колонизаторской политики британских завоевателей. Неудивительно, что данный стереотип продолжал сохраняться в общественном мнении европейцев (и не только англичан) в последующие столетия.
Как складывались представления британцев и русских друг о друге в правление Петра I? Близкое знакомство России с британской культурой началось главным образом после визита «царя Московии» в Англию в 1698 году. Посещение Англии оставило неизгладимый след в памяти юного Петра I. По возвращении на родину царь занялся реформированием патриархальной России, опираясь на западноевропейский, в первую очередь, британский опыт. Английский «след» наиболее ярко прослеживался в создании морского флота, регулярной армии, промышленных мануфактур, в делопроизводстве, церковной и образовательной реформах. Между тем были в подобных заимствованиях и отрицательные стороны, сказавшиеся прежде всего в насильственном сломе моральноэтических и религиозных норм и традиций, господствовавших в ту пору в русском обществе. Проводимые под влиянием и по примеру Запада реформы Петра I насильно прививали к древу западноевропейской цивилизации совершенно иную, отличную от нее самобытную и самодостаточную русскую культуру. Естественно, что подобный процесс не мог пройти гладко и без издержек.
Еще до проведения реформ в народе зрели негативные настроения по отношению к иностранцам и всему иностранному. Одной из причин восстания стрельцов, как отмечал А.М. Панченко, было желание не только перебить бояр, но и «вырубить Кукуй». Москвичи неслучайно переименовали его в «Пьяную слободу». «И было за что, - продолжал ученый. - Здесь оседало много всякого европейского отребья, потасовки и попойки стали будничным делом. На Кукуй возлагают ответственность за грубость нравов, которой отличалась компания Петра и дома, и в первом заграничном путешествии» 33. Бояре и дворяне, свидетельствовал проживавший в России английский инженер Джон Перри, роптали на то, что царь «вполне прилепился к иностранцам», ежедневно ходил в их дома и свободно допускал беседовать с собой 34. Еще более враждебным сделалось отношение русского народа к иностранцам после возвращения Петра I из зарубежной поездки и начала его реформ. Практически все общество встретило эти реформы «в штыки». Секретарь прусского посольства И. Фоккеродт утверждал: русские испытывали «неодолимое отвращение к тем правилам, которые при Петре I введены в государственное управление, и пламенное желание освободиться от карательного бича иноземцев и видеть восстановление у себя образа правления на прежних основаниях». Знакомство с иноземцами, продолжал он, «принесло за спиной у себя проклятие, потому что с тех пор, как они удостоились этого знакомства, пропало все их благосостояние» 35. Дворянство было недовольно ущемлением своих властных полномочий. Церковная реформа, сопровождавшаяся снятием колоколов с церквей для переплавки их на пушки, возбудила «сильное волнение» в среде высшего духовенства. Осуждающе воспринимало действия Петра I даже его ближайшее окружение: А. Меншиков, Д. Голицын, адмирал Ф. Апраксин, Я. Долгорукий, Б. Шереметев, С. Яворский и др. Князь Голицын говорил: «К чему нам нововведения, разве мы не можем жить так, как живали наши отцы, без того, чтобы иностранцы являлись к нам и предписывали нам новые законы?» 36. В реформах Петра особенно ему не нравилась поспешность нововведений, а также стремление царя изменить нравы и обычаи старины. Князь ненавидел иноверцев и ратовал за то, чтобы русские люди в своем государстве дела вершили самостоятельно 37. Подобные высказывания Голицына находили сочувствие и поддержку со стороны многих из ближайшего окружения Петра I.
Упорное противодействие петровским реформам оказывал народ. Подозрительное отношение к реформаторской деятельности царя со стороны простого народа В.О. Ключевский объяснял двумя причинами: тем, что эти реформы, во-первых, довели принудительный труд народа на государство до крайней сте-
пени напряжения и, во-вторых, являлись «непонятной ломкой вековечных обычаев, старинного уклада русской жизни, освященных временем, народных привычек и верований» 38. Непрекращающийся поток иностранцев и возрастающее их влияние на царя оскорбляли национальные чувства русского народа, а сама поездка к «нехристям» послужила толчком для народной фантазии. В народе все чаще стали поговаривать о том, что «немцы царя испортили», высказывались предположения, что Петр I вообще «не наш государь, а немчин». По свидетельствам Фоккеродта, народ осуждал склонность царя к «иноземным нравам и обычаям», к хирургическим операциям (удаление зубов), выбор в жены «простой крестьянской девки из Ливонии». Построенный Петром Петербург и флот простой люд считал «мерзостью», а регулярное войско - «бесполезным и вредным» 39. В народе рождалось сказание о «царе-антихристе».
Нельзя сказать, чтобы Петр I обольщался мечтами о «задушевных» отношениях Западной Европы к России. Да и к иностранцам сам он, по утверждению Ключевского, относился «с трезвым недоверием». Петр хорошо понимал, что Россию на Западе всегда ожидают «пренебрежение и недоброжелательство» 40. Однако историческая необходимость заставляла царя заимствовать у Запада всевозможные новшества и переносить их на российскую почву. «Знаю я, - заявлял Петр, - что видимое преимущество, оказываемое мною чужестранцам, не нравится моим подданным, но я. ласкаю чужестранцев для того токмо, чтобы они охотно у нас оставались и дабы от них научиться и подражать их наукам и искусству, а следовательно, для благосостояния государства и очевидной пользы моих подданных». Однако среди русских встречается еще немало «безрассудных и глупых» людей, которые предпочли бы остаться «охотно в прежнем своем невежестве». «Сие не рассуждают, - продолжал царь, - в каком состоянии было у нас все, прежде, нежели я осмотрел чужестранные земли и привлек чужестранцев в свое государство. И сколько бы мало я успел без их помощи во всех своих предприятиях» 41. И все же проводить свои реформы Петру пришлось через насилие над народом и «властное принуждение». Хотя отдельные новшества, заимствованные царем у иностранцев (доступ женщин, наряду с мужчинами, в общественные увеселительные заведения - ассамблеи; запрет на венчание без согласия на брак молодых людей и др.), встречали одобрение, однако в целом реформаторская деятельность Петра, во многом осуществленная под влиянием Запада, не находила общественной поддержки.
А как сами англичане относились к русскому народу и к реформаторской деятельности Петра I? В отношениях между Англией и Россией в первой четверти XVIII века преобладали недоверие и сдержанность, чему в немалой степени способствовало прочно укоренившееся в общественном мнении Великобритании представление о России как об отсталой, «чрезвычайно странной, экзотической и неевропейской стране». Спустя несколько десятилетий после «рефор-
мирования» России на западный манер, издатель журнала «The Examiner» известный писатель-сатирик Дж. Свифт выступил в 1713 году со статьей, в которой характеризовал русских как нацию «варваров и дикарей», подчиняющихся тираническому правлению, склонных к частым восстаниям и представлявших для цивилизованного мира еще большую угрозу, чем та, которую несли в свое время готы и вандалы 42. На взгляд другого просветителя Б. Мандевиля, подданные «царя Московии» от природы глупы и «не так уж давно большинство их являлись чуть ли не дикими животными», и только усилия Петра I способны превратить Россию в цивилизованную страну 43.
Сталкиваясь с подобными оценками русского народа, невольно задумываешься над вопросом, а как вообще возникали этнические представления?
Н.А. Ерофеев подчеркивал, что информация, их формирующая, была весьма разнообразной и содержалась в книгах, рассказах путешественников, научных трудах по географии и экономике, художественных произведениях, повседневной прессе и т.п. 44 Вероятно, что и суждения британцев о Петровской России складывались таковыми во многом из-за недостатка сведений о стране и ее народе. Как отмечал британский историк М. Андерсон, англичане, находившиеся в России, практически не знали ни русского языка, ни истории страны. Они рассматривали русский народ и его государственность как стоявшие ниже западноевропейских, особенно британских. Британцы не знали русской истории. Сам царь недоумевал, как могут иностранцы «написать что-нибудь о древней нашей истории, когда мы сами еще ничего о ней не издали». «Я знаю, - продолжал Петр I, - что подлинные материалы древней российской истории рассеяны по разным местам в государстве и лежат в монастырях у монахов. Давно уже вознамерился я сохранить их от утраты и доставить искусному историку случай написать истинную древнюю российскую историю, но по сие время все случались в том препятствия» 45. Иностранцы практически мало что знали о средневековой культуре России, которая находилась, по признанию Андерсона, на довольно высоком уровне. Многие британцы верили в то, что в России до воцарения Екатерины II не существовало даже книгопечатания. Для большинства англичан реформы Петра были мало понятны. Они полагали, что внутренние дела народа, еще пребывавшего в состоянии «варварства», вряд ли могут быть интересными для остального мира 46.
Примечательно, что высказывания о «варварской» России в Петровские времена продолжали тиражироваться и в последующие века. Так, известный историк XIX века Т. Маколей в очерке «Петр Первый в Англии» описывал представления государственных мужей Великобритании о России. Нельзя без удивления читать свидетельства английских посольств, приведенных Маколеем: «Их
4
