СОВЕТСКАЯ БИБЛИОТЕЧНАЯ ПОЛИТИКА В ПЕРВЫЕ ГОДЫ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

2017: УРОКИ ИСТОРИИ. ГЛАЗКОВ М.Н. СОВЕТСКАЯ БИБЛИОТЕЧНАЯ ПОЛИТИКА В ПЕРВЫЕ ГОДЫ ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Статья посвящена 100- летию революции 1917 года. История библиотечного дела России 1917-1920 года рассматривается в системе исторического знания этого периода. В основе трактовки истории библиотечного дела первых лет Советской власти представлено понимание уникальной роли библиотек как средств массового информирования населения страны. В статье автор анализирует политические условия развития библиотечного дела, определившие национализацию библиотечных фондов, массовые реквизиции, идеологические чистки народных библиотек.

Glazkov M. N.

SOVIET LIBRARY POLICY IN THE FIRST YEARS OF THE OCTOBER REVOLUTION

The article is devoted to the 100th anniversary of the Russia revolution of 1917. History of libraries of Russia 1917-1920 years is considered in the system of historical knowledge of this period. Interpretations of the history of librarianship in the first years of Soviet power are based on an unique understanding of the role of libraries as a means of mass informing of the population. In the article the author analyzes the political conditions for development of librarianship, which established the nationalization of the library collections, mass requisition, ideological "cleansing" in the people&s libraries.

Разруха в экономике и сельском хозяйстве, голод и тиф, обнищание народа, отсутствие всякой законности, "красный" и "белый" террор, иностранная военная интервенция - вот главные приметы 1917-1920 гг. Аналогичной была ситуация и в библиотечном деле [подробнее см.: 1; 2; 3, л. 127; 4; 5, л. 94; 6, л. 76; 7, л. 88; 8, с. 336; 9; 10]. В условиях последней крайности большевистским руководством был взят жесткий и последовательный курс на превращение всех библиотек для народа из просветительских учреждений в преимущественно партийные пропагандистские центры. Учитывая роль библиотек как едва ли не единственных средств массовой информации в аграрной провинции, где тогда проживало около 80 % населения России, подобный курс представлялся для Советского правительства безальтернативным.

Это означало осуществление в библиотечном деле ряда мероприятий политического характера. К ним, прежде всего, следует отнести массовые реквизиции и национализации, конфискации библиотечных фондов у "классово чуждых лиц и организаций", идеологические чистки народных библиотек от антиреволюционной, монархической, религиозной и другой "нежелательной" литературы, а также налаживание жесткой централизации в управлении библиотечным делом.

Кратко говоря о реквизициях*, надо назвать стержневой их лозунг: сделать все книжное богатство России доступным трудовому народу. Исходя из этого социально справедливого, в принципе, положения, книжные коллекции конфисковывались у дворян и помещиков, священнослужителей, купцов, "царских" и "буржуазных" ученых и литераторов и проч. Также изымались библиотеки у дореволюционных общественно-политических и научно-просветительских обществ и организаций, государственных учреждений. Так, в частности, в конце 1918 г. была реквизирована библиотека

бывшей Государственной Думы. Очень серьёзно пострадали библиотеки церквей, монастырей, духовных учебных заведений. Специальным решением были реквизированы книжные собрания, принадлежавшие членам Императорской фамилии. Однако надо признать, что в целом ряде случаев реквизиции не носили классового, "противоэксплуататорского" характера, а захватили, например, и квалифицированных рабочих и грамотных крестьян [11].

В результате в распоряжении Наркомпроса и некоторых других структур оказались миллионы экземпляров печатных произведений. К сожалению, центральным и местным властям не удалось эффективно распорядиться конфискованным книжным богатством.

Дело в том, что данные акции оказались плохо продуманы и организованы. Так, не было выделено потребное количество специальных транспортных средств для перевозки реквизированной литературы. Ценнейшие древние книги порой без упаковки сваливались в кучу на телеги или вагоны поездов и, разумеется, портились в подобных условиях. Не было выделено необходимого штата сотрудников, занимавшихся перевозкой. В губернских коллекторах, куда свозилась реквизированная литература, не оказалось подготовленных помещений и библиотечного оборудования (шкафов, стеллажей и т.п.), работников для разбора привозимых коллекций. Подчас там не было даже сторожей! Книжные сокровища Республики погибали, сваленные в кучи в сырых, не отапливаемых коллекторах, либо расхищались.

Кроме того, нельзя не сказать, что в ходе реквизиций творились немалые злоупотребления и беззакония. Древние, раритетные, особо ценные произведения нередко расхищались местным и центральным начальством. Так называемые "стихийные" реквизиции имущества граждан проводились в откровенно внесудебном порядке и являлись безусловным произволом. Да и реквизиции, "узаконенные мандатом", часто являлись несправедливыми по сути, сопровождались насилием, стрельбой и проч.

В то же время, мы признаем, что в результате общероссийских реквизиций и национализаций библиотечных собраний были довольно существенно пополнены фонды крупнейших библиотек Советской России. Пожалуй, больше всего обогатилась Библиотека Румянцевского музея в Москве.

Сейчас не представляется возможным подсчитать хотя бы примерное количество поступившей реквизированной литературы. В той же "Румянцевке" речь идет о миллионах экземпляров. Библиотекари не справлялись с их обработкой много лет. Штабелями книг были буквально забиты не только комнаты библиотеки, но и коридоры, подоконники, лестничные переходы, подвалы и т.д. Необработанная национализированная литература, разумеется, не могла быть предоставлена читателям, лежала мертвым грузом. Больше того, крайняя теснота в помещениях начала прямо угрожать функционированию как библиотеки, так и всего Румянцевского музея! [12, с. 79]. "Переварила" книжную национализацию "Ленинка" лишь во второй половине 1920-х - начале 1930-х гг.

За счет конфискованных книг удалось открыть ряд новых массовых библиотек в российской провинции, пополнить фонды уже существовавших учреждений. Правда, большая часть этой литературы оказалась "непригодной" для "советского читателя". Ведь в реквизированных собраниях содержались те самые монархические, религиозные, "черносотенно-патриотические"*) и др. сочинения, "воспевающие буржуазную и помещичью мораль", "быт, нравы и идеологию старого мира", которые теперь были запрещены для использования в библиотеках. Выходило так, что книги, конфискованные у законных владельцев под предлогом "всенародного использования", нередко народу не предоставлялись, а подлежали уничтожению как "вредные".

Вообще, массовое изъятие из библиотек литературы по политико-идеологическим мотивам началось сразу после Октябрьской революции. Как свидетельствовала Н.К.Крупская, практически все существовавшие до Октября 1917 г. библиотеки "...пришлось пересмотреть и очистить их от массы

книг прямо вредных...". Уже к середине 1918г., в связи с чистками, общее число томов в библиотеках целого ряда уездов "довольно сильно понижается". Это, считает Крупская, "...указывает на процесс очищения библиотек от негодного хлама", от книг "религиозных, монархических, лубочных". [14, с. 21].

Из архивов известно об инструкции Наркомпроса "О пересмотре каталогов и изъятии негодной литературы", разосланной в июле 1920 г. всем местным отделам народного образования (их библиотечным секциям). Но вероятно, это не первая подобная большевистская директива. Предполагаю, что чистки фондов библиотек в 1918-1920 гг. курировались по линии ВЧК, занимавшейся решительной борьбой с инакомыслием во всех его проявлениях. А архивы этого ведомства и доныне не доступны "штатским" исследователям, что не позволяет обнаружить полный текст искомых документов [подробнее см.: 15].

Одновременно следует отметить, что жесткая цензурно-идеологическая советская политика являлась одной из важнейших причин победы в гражданской войне. На территории, занятой "белыми" властями, по разным обстоятельствам не было проведено эффективных противодействующих мероприятий, среди которых надлежало (по логике войны) осуществить и крупные чистки просоветских книг, брошюр, газет. В этом смысле большевистская власть оказалась прагматичнее и решительнее.

Другим ключевым направлением библиотечной политики явилась централизация библиотечного дела в РСФСР. Она была вызвана, с одной стороны, всеобщей разрухой. Минимум имевшихся материальных и кадровых ресурсов заставлял государственные власти максимально рачительно их использовать. Требовалось развивать взаимодействие библиотек на основе координации и кооперации в работе, объединить ранее разрозненные усилия библиотекарей.

В окончательном виде Совет Народных Комиссаров (СНК) принял декрет "О централизации библиотечного дела в РСФСР" 3 ноября 1920 г. Хотя

в ряде губерний (Владимирская, Петроградская, Казанская) планы по централизации разрабатывались и утверждались и ранее, явившись как бы региональным экспериментом [1, с. 62-64, 178-179]*).

Декрет Совнаркома от 3 ноября 1920 г. предусматривал организацию единой общедоступной сети библиотек Советской России, централизацию библиотечной деятельности, объединение всех библиотек всех ведомств, учреждений и общественных организаций и передачу их в ведение Народного комиссариата просвещения (Главного политико-просветительного комитета) [1, с. 16-17]. Согласно декрету, "для проведения в жизнь единой библиотечной сети и координации работы" при Главполитпросвете была сформирована межведомственная Центральная библиотечная комиссия, возглавившая всю предпринятую реорганизацию библиотечного строительства. Председателем ЦБК коллегией Наркомпроса РСФСР 5 декабря 1920 г. была назначена М.А. Смушкова.

С другой стороны, централизация фактически означала жесткое административное управление в библиотечном деле, "идейное руководство" и надзор вышестоящих управленческих библиотечных структур и центральных библиотек регионов за нижестоящими инстанциями и библиотеками на местах. Подчас, мероприятия ЦБК превращались в "административную дубинку", наказывавшую неугодных библиотечных работников, расформировывавшую целый ряд библиотек и т.п.

Следует сделать вывод, что в условиях жесточайшего политического, военного и экономического кризиса 1917-1920 гг. советские власти выбрали крайне непопулярные и антигуманные, но результативные политические меры, в том числе, в сфере культуры и библиотечного дела. Свидетельство тому - победа в Гражданской войне. Осуждая такую библиотечную политику, мы вынуждены признать ее обусловленность реалиями кровавого военно-революционного времени.

Конечно, выбранный период трагичен по своему содержанию. Но отечественная история на нем не оборвалась. Следует видеть дальнейшую

историческую перспективу. Следует помнить, что уже в 1930-е гг. СССР превратился в самую читающую державу мира, с крупнейшей библиотечной сетью, лучшим издательским делом, самым образованным населением и т.д. Следовательно, из тяжкого системного кризиса Россия смогла выйти преображенной.

История дарит нам обоснованную надежду, что, несмотря на все сегодняшние трудности и испытания, наш общественно-государственный организм, включая и библиотечную сферу, сумеет выздороветь. Может быть, совсем недалеко время новых выдающихся достижений и свершений в отечественном библиотечном строительстве.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ:

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

*) Выделим декреты Совнаркома "Об охране библиотек и книгохранилищ РСФСР" от 17 июля 1918 г., "О порядке реквизиции библиотек, книжных складов и книг вообще" от 26 ноября 1918 г., о национализации запасов книг и иных печатных произведений (20 апреля 1920 г.), директиву Наркомпроса "О порядке реквизиции частных библиотек" от 27 декабря 1918 г.

*) Эти термины понимались весьма расширенно. Так, в соответствующих директивах в "монархисты-черносотенцы" угодили классики Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков и "т.п." [13, с. 6].

*) Подробнее о декрете и библиотечном строительстве в октябре 1917— 1920 гг. см.: [16, с. 93-111; 17, с. 31, 56-62; 18].

СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ

Глазков Михаил Николаевич - доктор педагогических наук, профессор кафедры библиотековедения и книговедения Московского государственного института культуры

lis.mgik@yandex.ru