«Духовные пролетарии» и легитимность Всероссийского церковного собора 1917-1918 гг.

Джордж Косар

«Духовные пролетарии» и легитимность Всероссийского церковного собора 1917-1918 гг.

DOI: https://doi.org/lO.22394/2073-7203-20i9-37-l/2-i27-i52 George Kosar

The "Spiritual Proletariat" and the Popular Legitimacy of the All-Russian Church Council of 1917-1918

George Kosar — Davis Center for Russian and Eurasian Studies at

Harvard University; Boston University (USA). george.kosar@gmail.com

After the February Revolution of 1917, self-described "spiritual proletarians" of church deacons and readers actively advocated for increased material support and improved legal status in the Russian Orthodox Church. During the fourteen months following the fall of the imperial regime, the actions of these "lower clergy" prompted responses from the Holy Synod and the All-Russian Church Council, as the Church sought to address clergy grievances, resist the introduction of revolutionary political language into the ethos of Church decision-making, and maintain the popular trust and legitimacy of its institutions. Drawing on letters and petitions, official diocesan journals with reformed editorial boards, Council documents, as well as memoirs and diaries, this paper examines the issue of the "spiritual proletarians." Their grievances encompassed one element of the "church revolution" of 1917, whose main motive was the redistribution of power within the church. They also revealed the pre-revolutionary clerical estate&s internal contradictions, which had made reform of parishes&financial, legal, and governance structures so intractable.

Косар Дж. «Духовные пролетарии» и легитимность Всероссийского церковного собора 1917-1918 гг. // Государство, религия, церковь в России и за рубежом. 2019. № 1-2. С. 127-152.

Kosar, George (2019) "The &Spiritual Proletariat& and the Popular Legitimacy of the All-Russian Church Council of 1917-1918", Gosudarstvo, religiia, tserkov& v Rossii i za rubezhom 37(1-2): 127-152.

Введение: церковная революция, приходской вопрос и духовное сословие

ОДНОЙ из многих проблем, которые Русская православная церковь пыталась решить в конце имперского периода, был так называемый «приходской вопрос». После периода Великих реформ церковные лидеры стремились обновить жизнь прихода, не ослабляя при этом статуса, влияния и стабильности как церкви, так и государства, однако предпринятые усилия не сняли той напряженности, которая существовала внутри самой церкви. После Февральской революции 1917 г. церковь внезапно оказалась в ситуации, когда она могла функционировать без привязки к традиционной государственной власти. Турбулентность войны, социально-политические потрясения и революция в церкви сделали невозможным решение всего комплекса проблем, связанных с приходским вопросом в том виде, в каком он ставился в Российской империи. Однако четырнадцать месяцев с февраля 1917 г. по март 1918 г. показали, как епископы, клирики и миряне пытались решить один конкретный аспект приходской жизни: распределение дохода прихода для финансовой поддержки приходского духовенства.

Весной 1917 г. группы диаконов и псаломщиков, в некоторых случаях называвшие себя «духовными пролетариями»1, организовались, чтобы совместно выступать за большее участие в управлении приходом и за повышение своих доходов, в основном за счет священников, с которыми они служили. Их недовольство угрожало единству церкви, поскольку они представляли собой один из элементов «церковной революции»2, которая отчасти была вызвана внутренним напряжением в духовном сословии, точнее, напряжением между низшим духовенством (диаконы и псаломщики) и приходскими священниками. Более того, обиженные представители низшего духовенства часто использовали революционную классовую риторику для формулирования своих претензий и целей. Это напряжение выявило такие противоречия, характерные для дореволюционных церковных имущественных отношений, ко1. Л. «Духовные пролетарии» Бессарабии // Бессарабский церковный голос. 1917. № 29-30 (23-30 июля). С. 541.

торые делали реформу финансовых, правовых и управленческих структур прихода неподъемной. Упомянутый четырнадцатимесячный период продемонстрировал, как церковь может успешно смягчать недовольство приходского духовенства, сопротивляться введению политического языка, влияющего на принятие церковных решений, и поддерживать доверие к своим институтам — прежде всего Всероссийскому поместному собору 1917-1918 гг. В то же время этот период показал, что компромисс, достигнутый Всероссийским собором, не мог удовлетворить приходское духовенство, поскольку он пытался решить проблему материальной поддержки духовенства в рамках старой сословной системы, которая находилась в критическом состоянии, да и к тому же была обречена на фундаментальные изменения в процессе социально-политических преобразований, предпринятых большевиками в 1918 г.

Материальное положение приходского духовенства

Так называемый «приходской вопрос» включал целый ряд финансовых, социальных, административных, управленческих, образовательных и религиозно-нравственных аспектов, которые были «сложными, взаимосвязанными проблемами... стоящими перед церковью». Попытки реформ и контрреформ, предпринимаемые в течение десятилетий, показали, что на приходском уровне «трудно... точно определить, с чего начинать переустройство церкви»3. Начиная с 1860-х гг. под руководством Д.А. Толстого (обер-прокурор Св. Синода в 1865-1880 гг.) церковь начала ряд реформ, направленных на улучшение материального положения приходского духовенства и повышение уровня его служения. Например, реформа 1869 г. имела целью слияние приходов ради увеличения их размеров и достижения финансовой устойчивости; сокращение числа диаконов и псаломщиков; установление более высоких стандартов образования и подготовки священников для служения своей пастве4. Эти усилия привели к неоднозначным результатам, и следующий обер-прокурор К.П. Победоносцев изменил курс, укрепив власть епископов и восстановив закрытые приходы, а также диаконов, которые были отстранены

от службы. Однако и усилия Победоносцева не привели к особому прогрессу, поскольку они представляли собой «полумеры», которые давали простор конкурирующим силам в обществе5. Более того, лелеемая многими мечта о государственном жаловании для духовенства так и не воплотилась в жизнь.

Вопрос материального обеспечения духовенства был актуальным для жизни прихода и для отношений духовенства с прихожанами в первую очередь потому, что клирики получали доход из двух основных источников. Сельское духовенство кормилось от земли, но этот источник дохода порождал свои проблемы. Например, не все приходы выделяли своим священнослужителям предусмотренные законом земельные наделы в полном объеме. Кроме того, во многих случаях земля духовенства была плохого качества и неудобно расположена. При этом духовенство часто зависело от помощи прихожан, так как священнические обязанности не оставляли достаточно времени, чтобы работать на земле, а религиозное образование не давало подготовки к занятиям земледелием.

Другим источником дохода была плата за требы, то есть добровольные пожертвования прихожан при совершении определенных обрядов. Священнослужителям было запрещено требовать такой платы, и при отсутствии десятины или фиксированного дохода они были вынуждены деликатно испрашивать эти небольшие суммы у прихожан, которые сами жаловались на бедность, из года в год страдая от голода и экономических неурядиц. В результате духовенство не только находилось в тяжелом финансовом положении, но и испытывало неудобную социальную зависимость от приходской общины, членов которой было призвано учить, духовно опекать и нравственно возвышать6.

Причт русского православного прихода обычно состоял из служителей трех разных чинов: священника, чье рукоположение сообщает ему божественную благодать для совершения всех церковных таинств, кроме самого рукоположения; диакона, который помогает священникам и епископам при совершении церковных таинств; и псаломщика7, которого епископ благословляет читать

и петь во время богослужения (что занимает значительную часть последнего). Священник и диакон именуются священнослужителями, что означает, что они получили благодать Святого Духа для совершения богослужения и таинств. Псаломщик — церковнослужитель, он выполняет литургические функции, не являющиеся существенными для совершения таинств8. Несмотря на это сакраментальное различие, в 1917 г. диаконы и псаломщики вместе называли себя «низшими членами клира»9. В 1914 г. Русская православная церковь насчитывала около 51 000 священников, 15 000 диаконов и 46 000 церковнослужителей10. Штат большинства приходов состоял из одного священника и одного псаломщика; в некоторых приходах было два псаломщика; в городских приходах часто служили и диаконы.

Такой состав приходского духовенства создавал трудности для получения вознаграждения от прихожан, поскольку члены причта должны были делиться доходом друг с другом. До 1730 г. епископы не пытались регулировать распределение приходского дохода, поскольку во многих случаях это было семейным делом: нередко священник и псаломщик были отцом и сыном. В XVIII в. семейные связи между священниками и псаломщиками ослабли, и епископы все чаще считали необходимым определить конкретный способ распределения приходского дохода. Священники обычно получали доход, в два-четыре раза превышающий доход псаломщика. В XVIII в. епархии устанавливали свои собственные правила распределения дохода. Более того, в 1780-х гг. во Вла-димиро-Суздальской епархии формулы распределения доходов в приходах различались, а в московских приходах доходы распределялись по скользящей шкале в зависимости от численности причта. Споры по поводу разделения дохода стравливали псаломщиков со священниками и нарушали мир в приходе11.

Приходское духовенство и Февральская революция

После падения имперского режима реформаторские усилия церкви больше не были заблокированы тем, что Грегори Фриз назвал «двусмысленностью в отношениях между церковью и государством»12. Действительно, сразу после Февральской революции 1917 г. епархии всерьез взялись за разработку программ реформирования церкви на национальном, епархиальном и приходском уровнях. Новые редакции епархиальных изданий поощряли более свободное выражение идей13. В апреле и мае 1917 г. православные верующие собирались на «чрезвычайные епархиальные съезды», чтобы выдвинуть целый ряд предложений по реформам.

Диаконы и псаломщики в большинстве из 66 епархий организовались на уровне уездов, сформировав епархиальные союзы диаконов и псаломщиков, которые использовали революционный язык того времени. В Кишиневе и Полоцке они называли себя «пролетариями»14. Взяв в качестве одного из своих главных лозунгов «В единении — сила»15, они призывали своих коллег объединиться, отмечая, что объединение и организация особенно необходимы в такие революционные времена. В Екатеринбурге и Омске они взывали к идеалам «братства» и «равенства»16. Таким образом, они претендовали на новый голос в принятии решений, которого ранее не имели на епархиальных съездах духовенства — главном органе самоуправления духовного сословия. И они получили право голосовать вместе со священниками

на местных церковных собраниях, что часто позволяло им в силу своей многочисленности контролировать результаты. В Кишиневской епархии они заявили о своем намерении «пропагандировать»17 ради достижения справедливости, учредив для этого «исполнительный комитет»18. Для некоторых из этих организаций конечной целью было объединение с диаконами и псаломщиками из других епархий, чтобы их общие проблемы могли решаться на национальном уровне19. Кишиневский союз даже пытался обратиться за помощью непосредственно к Петроградскому совету рабочих и солдатских депутатов20.

В своем исследовании религиозных активистов в русских селах Гленнис Янг отмечает, что современники вкладывали в приходскую реформу и даже в слова «приходская демократия» самые «различные и противоречивые политические смыслы»21. Каждый епархиальный союз диаконов и псаломщиков в 1917 г. создал свой собственный устав. Однако большинство организаций низшего духовенства сосредоточились на достижении двух основных целей.

Во-первых, псаломщики и диаконы стремились улучшить свое материальное положение, в первую очередь через перераспределение общеприходского дохода. Большинство предложений касались увеличения жалования как псаломщиков, так и диаконов путем вычитания из доли священников; в целом, предусматривалось снижение доли священника с приблизительно 50% от общего дохода приходского духовенства до 40-45%, причем большая часть освобожденных средств должна была отходить псаломщикам22.

Те, кто стремился к реформам, оправдывали эти изменения своим плохим финансовым положением, и их публичные заяв17. Жизнь епархии. Протокол 1-го съезда диаконов и псаломщиков // Кишиневские епархиальные ведомости. 1917. № 26-27 (2-9 июля). С. 499.

ления были пронизаны классовым языком. Например, в Саратовской епархии некоторые «младшие клирики», как они себя называли, протестовали, указывая на то, что по сравнению со священником псаломщик — просто бедняк23. Конечно, мало кто из церковных людей считал, что сами приходские священники финансово обеспечены. Реформаторски настроенные псаломщики и диаконы также оправдывали перераспределение в свою пользу дохода священников тем, что при царском правительстве низшее духовенство находилось в униженном положении. В Кишиневе священников критиковали за то, что они являются «приверженцами старого порядка»24. Группа саратовских диаконов и псаломщиков вообще не считала себя клириками, поскольку они не имели «материальных преимуществ клириков»25. Они действительно возлагали вину за плачевное состояние приходов и приходских священников — на самих священников. Некий диакон, отвечая на статью священника, опубликованную в октябре 1917 г. в Полоцких епархиальных ведомостях, говорил о том, что эта статья — «зловредная агитация», и настаивал на том, что именно священник «расшатал сам свой авторитет, и когда последний падает — сваливает вину на псаломщиков»26.

Во-вторых, целью диаконов и псаломщиков было улучшение их правового статуса, в первую очередь за счет получения права голоса на церковных собраниях. До Февральской революции церковные назначения оставались исключительной прерогативой епископов и епархиальных консисторий. На собраниях духовенства псаломщики не имели голоса, равного голосам священников27. Однако псаломщики и диаконы получили полное право голоса на чрезвычайных епархиальных съездах, которые созывались для обсуждения церковных реформ. Такое право отстаивали не только представители низшего духовенства — священники также это приветствовали. Например, священник М. Титов, предваряя первый «свободный» епархиальный съезд Екатеринбургской епархии, заявил, что «основным принципом свободной деятель23. В Балашовском союзе диаконов и псаломщиков // Саратовские епархиальные ведомости. 1917. № 33 (21 ноября). С. 1191.

№ 2-3 (15 января — 15 февраля). С. 41-42.

ности духовенства должно стать выборное начало». «Административный институт благочинных и духовных следователей, — продолжал он, — пусть заменится выборным, и этому надлежит положить начало теперь же»28. А диакон из Полоцкой епархии Николай Будников точно заметил, что широкое выборное начало «уже стяжало свои симпатии в церковной жизни и есть для нее вопрос настоящего дня»29.

Внеочередные епархиальные съезды призывали к созданию в будущем новой системы распределения церковных доходов или требовали немедленного внесения конкретных изменений. Большинство епархий предложили сократить долю священника в доходах примерно на пять процентов (с 50% до 44,4%) — как в Курске, Чернигове и Перми — или примерно на девять процентов (с 50% до 41,6%) — как в Орле и Туле30. Однако, поскольку при-

ходские штаты были разными (например, в некоторых приходах штат состоял из одного священника, одного диакона и двух псаломщиков), были случаи, когда священник терял до четверти своего дохода.

Св. Синод отвечает

Св. Синод в Петрограде — в то время высшая церковная власть — с надеждой и трепетом взирал на эти инициированные с мест реформы. С одной стороны, Синод надеялся использовать всеобщий реформаторский энтузиазм, тем более что обер-прокурор Временного правительства В. Н. Львов дал Синоду указание готовить долгожданный Всероссийский церковный собор, целью которого как раз и было проведение столь необходимых церковных реформ. С другой стороны, Синод опасался, что неконтролируемое и чрезмерное рвение разрушит порядок, необходимый для проведения фундаментальных административных реформ.

Например, 28 апреля 1917 г. Святейший Синод принял делегацию из Твери (в составе двух протоиереев и двух мирян), которая представила решения последнего епархиального съезда Тверской епархии. Съезд лишил епархиального архиерея административных полномочий, передал его функции епархиальному совету и признал решения епархиальной консистории недействительными. Как заметил один русский епископ спустя годы, «власть архиереев в епархиях сохранялась, видимо, лишь по традиции, в силу личного авторитета архипастырей и новизны новых порядков, не успевших еще войти в жизнь»31. Член Синода протопресвитер Николай Любимов отметил в своем дневнике, что Тверская церковь находилась в состоянии полной анархии32. Две недели спустя (16 мая) Любимов заявил группе ведущих московских церковных интеллектуалов, «что современный состав Синода, не нарушая основных устоев церковной жизни, вынужден идти навстречу потребностям времени, иначе сама действительность выльется в такие уродливые формы жизни, которые пря1917. № 22 (8 июня). С. 307-320. Тула ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 584. Л. 2-11. Чернигов: ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 584. Л. 66.

мо уже поведут к полной разрухе, явятся открытым проявлением анархии (как было в Твери, Саратове и др. местах)»33. Описание ситуации в Твери, данное П.Г. Рогозным, показывает, что в провинции протесты против епископов и Св. Синода часто исходили от низшего духовенства и «во многих провинциальных епархиях церковная революция принимала радикальный характер»34, на что Синод в Петрограде не мог не реагировать.

Поэтому Синод своим Указом № 2668 от 1-5 мая 1917 года35 призвал духовенство и представителей приходов созывать внеочередные епархиальные съезды «в ближайшие дни» для обсуждения проблем, существующих в епархии и во всей церкви. Конечной целью этих съездов, по мнению Синода, должно было стать донесение «решений» и «пожеланий» от каждой епархии до Св. Синода в связи с предстоящим Всероссийским церковным собором36. Характерно, что к тому времени, когда Синод издал указ о созыве епархиальных съездов, во многих епархиях такие съезды уже состоялись. Более того, эти общеепархиальные съезды во многих случаях просто шли в ногу с местными событиями. Так, например, на собрании младших клириков Балашов-ского уезда Саратовской губернии было принято постановление о новом распределении доходов, которое должно было вступить в силу с 1 мая 1917 г. (за четыре дня до указа Синода); балашов-ские диаконы и псаломщики обещали «энергично» выполнять свое постановление до принятия окончательного решения Всероссийским церковным собором37.

Священники отвечают

Между тем, священники негативно отреагировали на решения епархиальных съездов о перераспределении доходов прихода в пользу диаконов и псаломщиков. Следует отметить, что лишь немногие священники отрицали факт тяжелого материально33. Там же. С. 67.

го положения псаломщиков38. Тем не менее, за редким исключением приходские священники возмущались тем, что доходы псаломщиков растут за их счет. Группа священников Владимирской епархии, обратившись к епархиальным властям, высказала типичное возражение: «Ни в одном учреждении со времени революции не было примера, чтобы положение одних служащих улучшалось на счет положения других служащих — их сослуживцев»39. Подобным образом один из курских священников задавался вопросом, почему именно священников выделяют в качестве основного средства для повышения жалования псаломщикам и диаконам: «Дело... в том, почему это улучшение материального достатка псаломщиков должно идти за счет священнического кармана? ... Положение для всех классов и групп общества, для всей России, создалось критическое, но в поисках выхода из трудного положения отнять от одного и дать другому — никуда не годное средство... Не считайте священников богачами, а псаломщиков бедняками! По нынешнему тяжелому времени мы все бедны...»40 Короче говоря, священники были возмущены тем фактом, что низшее духовенство использовало классовые аргументы для извлечения денег из доходов священников.

Таким образом, решения епархиальных съездов о перераспределении доходов духовенства привели к тому, что священники либо подвергали псаломщиков критике за их деятельность, либо открыто не подчинялись этим решениям. Например, в прошении, поданном в Св. Синод в июне 1917 г. настоятелем, двумя протоиереями и священником Юрьевского Георгиевского собора Владимирской епархии, было написано следующее: «Если новый порядок раздела устанавливается в видах улучшения материального положения низших членов причта, то едва ли представляется справедливым улучшать их положение за счет старших. Ведь

и старшие члены причта должны быть признаны по справедливости весьма нуждающимися в улучшении их материального положения, и они ждали этого, жили этой надеждой, и вот вдруг, как гром с безоблачного неба, их поражает какая-то кара»41.

Наблюдатель из Кишиневской епархии сообщал, что большинство духовенства отказывается подчиняться новым епархиальным правилам распределения доходов, а те, которые подчиняются, жалуются на это42. Некоторые священники зашли настолько далеко, что стали называть псаломщиков «приходским злом» — потому что они агитируют против священников и вносят разделение в приходы43. Один мирянин из Екатеринбурга, отражая широко распространенное мнение священников, заметил, что апелляция псаломщиков к «равенству, братству и любви» почти исключительно касается равенства; он обвинял псаломщиков в том, что они смотрят на равенство только с материальной точки зрения44. Подобные обвинения соответствовали распространенному среди священников мнению, которое выразил автор из Самарской епархии: когда псаломщики на епархиальных съездах добиваются перераспределения дохода от священников в свою пользу, это ведет «не к [внутрицерковному] объединению, а большому разделению»45.

Кроме того, священники считали решения епархиальных съездов о доходах священнослужителей незаконными и недопустимыми с административной точки зрения. Они настаивали на том, что эти решения не являются юридически обязательными, поскольку еще требуют надлежащего одобрения со стороны высшей церковной власти. Действительно, Св. Синод ограничил полномочия новых собраний; в своем майском указе (№ 2668), определяющем порядок более широкого участия верующих в церковных делах, Синод заявил, что никакие решения обязательного характера (например, касающиеся доходов духовенства) не могут выполняться без одобрения епархиального епископа или са41. ГАРФ. Ф. 3431. Оп. 1. Д. 584. Л. 38.

(25 июня). С. 465-466.

№ 20 (14 мая). С. 195.

священников Самарской епархии) // Самарские епархиальные ведомости. 1918.

№ 5 (1/14 марта). С. 192.

мого Синода46. Таким образом, священники различными способами призывали к принятию официальных решений со стороны вышестоящих административных органов, не собираясь подчиняться постановлениям епархиальных съездов как низовых инициатив. Поэтому некоторые священники утверждали, что такие постановления требуют одобрения епархиальных консисторий47. Другие настаивали на том, что местные решения должны быть санкционированы Св. Синодом48. Наконец, священники утверждали — по крайней мере, в прессе, — что деликатный вопрос распределения приходских доходов должен быть решен Всероссийским церковным собором, который, согласно каноническому праву, считался высшей властной инстанцией в церкви49.

Скептицизм приходских священников по отношению к епархиальным съездам был связан также с недоверием и неудовлетворенностью, которые вызывало у них «выборное начало», после февраля 1917 г. воспринятое многими с большим энтузиазмом. Например, в некоторых епархиях стали тайным голосованием избирать консисторских чиновников50. В то же время многие приходы бесцеремонно выгоняли священников и избирали других. Более того, епархиальные съезды предоставляли псаломщикам равные избирательные права на уездных, благочиннических и епархиальных собраниях духовенства. В одиннадцати епархиях, в том числе в Петрограде и Москве51, архиерейские кафедры были замещены по итогам голосования52. Священники пыта46. Указ из Святейшего Правительствующего Синода / / Пензенские епархиальные ведомости. 1917. №11-12 (1-16 июня). С. 112.

Авторитет Всероссийского церковного собора

Несмотря на то, что епархиальные съезды пользовались популярностью, епархиальные власти не считали себя правомочными утверждать или отвергать новые правила распределения приходских доходов, учитывая новые условия, в которых церковь принимала решения. Поэтому Синод получал множество писем от епархиальных консисторий и епископов с просьбой вынести авторитетное и окончательное решение по вопросу о доходах ду-ховенства56. В конце концов, Синод передал эти материалы комиссии, которая осуществляла подготовку к созыву Всероссийского церковного собора.

После избрания в каждой епархии представителей от духовенства и мирян на этот общенациональный церковный форум собор был, наконец, созван в августе 1917 г. — в атмосфере ожидующие дни: Чернигов (3 мая), Петроград (21 мая), Москва (24 июня), Тула (22 июля), Курск (9 августа), Владимир (9 августа), Рязань (22 июня, 9 августа), Харьков (11 августа), Орел (12 августа), Саратов (14 августа), Екатеринбург (25 мая, 8 августа, 26 октября).

дания реформ. В конце концов, еще с 1905 г. церковь намеревалась провести такой собор, чтобы отреагировать на кризис, связанный с нарастающим религиозным безразличием в обществе. Многие стремились переформатировать Русскую православную церковь на всех уровнях, а именно: освободить церковно-адми-нистративную структуру от государственного контроля; децентрализовать процесс принятия решений; предоставить больше полномочий приходскому духовенству и мирянам за счет епископата; передать юридические и финансовые полномочия приходам; и провести литургические реформы ради активизации религиозного участия в церковной жизни со стороны верующих. Собор, открывшийся 15 августа 1917 г., стал интерактивным мероприятием, в ходе которого не только епископы, но и миряне, приходское духовенство и «религиозная интеллигенция» получили право голоса при определении будущего церкви. Как отмечает Алексей Беглов, собор в своей работе исходил не из сословных, а из общецерковных интересов, и в его структуре соблюдался баланс между принципом соборности и принципом апостольского преемства иерархии57.

Состоявшиеся на соборе дебаты