Спросить
Войти

Византийский набат (рецензия на фильм «гибель империи. византийский урок». (тк «россия», 30.01.2008).

Автор: указан в статье

От редакции журнала

ВИЗАНТИЙСКИЙ НАБАТ

(РЕЦЕНЗИЯ НА ФИЛЬМ «ГИБЕЛЬ ИМПЕРИИ. ВИЗАНТИЙСКИЙ УРОК». (ТК «РОССИЯ», 30.01.2008).

«Смирится в трепете и страхе, Кто мог завет любви забыть... И третий Рим лежит во прахе, А уж четвертому не быть».

Вл. С. Соловьев

Состояние исторической науки характеризуется в последнее время тенденцией опи-сательности, мелкотемья, снижения уровня концептуальных обобщений. На этом общем фоне отрадным историографическим фактом может быть оценен выход на канале ТВЦ фильма «Гибель империи. Византийский урок» (ТК «Россия», 30.01.2008). Его создатель наместник Сретенского монастыря Тихон (Шевкунов) напоминает профессиональным историкам, в чем заключаются функции исторической науки.

Еще со времен Цицерона было достигнуто понимание истории как наставницы жизни. Императив исторического познания определялся формулой — опираясь на опыт прошлого, объяснять настоящее, прогнозировать и выстраивать в соответствии с достигнутым пониманием будущее. Основная задача виделась, таким образом, в формировании исторической теории.

Очевидность подхода классической историографии была подвергнута сомнению первоначально в рамках позитивизма, а затем и постмодернизма. Сменилась парадигма исторического познания. Раскрытие истории как концепции сменилась ее подачей в качестве информации. И вот на сознание человека обрушился хаос информационного исторического потока. Происходит обессмысливание истории. Человек все более утрачивает понимание своего высшего предназначения. Оба берега: исходный — прошлого и итоговый — будущего, — покрылись пеленой фактологической близорукости.

В этом отношении фильм отца Тихона ценен, прежде всего, самой попыткой восстановления смыслов исторического процесса. Именно это и вызвало в методологическом плане наибольшее отторжение со стороны оппонентов. Как можно, возмущаются они, экстраполировать матрицу византийской истории применительно к современной России. Но не в этой ли экстраполяции как раз и заключается основная задача истории как науки. Через призму византийской тематики устанавливаются общие закономерности имперской, а по существу — и цивилизационной дезинтеграции.

Оппоненты удивительным образом прошли мимо названия фильма. А между тем, в нем был сформулирован исследовательский замысел: анализ феномена гибели империй. Фильм именно об этом. Византийский сюжет здесь вторичен. Он взят в качестве исторического урока, восстанавливающего общую сценарную парадигму имперского краха.

Возникает вопрос о степени общности предложенной постановщиками фильма объяснительной модели. Будет ли прослеживаться византийский сценарий имперской дезинтеграции применительно к феномену гибели цивилизаций в целом? Пока, на уровне рабочей гипотезы, ответ представляется утвердительным.

Существует, вероятно, оптимум сочетания цивилизационных традиций и внешних заимствований. Византия на определенном этапе этот оптимум превзошла. Интеграция с Западом обернулась в итоге угрозой для имперской

устойчивости. При отступлении от собственных цивилизационных оснований, Византии неоткуда было почерпнуть силы для отторжения очередного внешнего вызова. Не найдя внутренней опоры, византийские власти стали искать ее во вне, что лишь ускорило и усугубило процесс дезинтеграции. Точно так гибли и другие великие цивилизации. Превышение оптимума интеграции с внешней средой приводило к утрате самоидентичности, цивилизационному мутагенезу, росту зависимости от средовых условий и, в конечном итоге, в превращение народов в этнический субстрат для новых цивилизаций.

Фильм восстанавливает оси исторических координат. Человеку предоставляется возможность посмотреть на свое бытие не только в узко-индивидуальном ракурсе, но и в разверстке мировой истории. С падения Константинополя минуло уже 555 лет. Казалось бы, седая древность. Однако забвение истории оборачивается, как известно, катастрофой. Так, Рим долгое время жил рефлексией гибели Карфагена. Олигархизация карфагенской государственности, утверждение в нем духа стяжательства, стала одним из важнейших факторов поражения карфагенян в пунических войнах. Не помогли и военные таланты Ганнибала. Рим, одержав победу, стал восприемником былого величия карфагенской державы. Восприемником Византии выступила впоследствии и Московская Русь. По прошествии веков об исторических уроках Карфагена в погрязшем в пучине распутства и материального самодовольства Риме было напрочь забыто. Зато о них помнили варвары. Вандалы, учредившие свое королевство на территории бывшей карфагенской державы, формулировали цель своего похода на «вечный город», как отмщение за Карфаген. Реванш состоялся через 601 год. История гибели империи была с точностью повторена. Будет ли ждать такого же повторения и Россия? Или она, восприняв уроки прошлого, найдет в себе силы для внутреннего духовного возрождения.

Удивительно, сколь эмоциональную реакцию вызвали в общественном сознании сюжеты средневековой истории. Забурлило либеральное болото: «политический заказ», «железный занавес», «самоизоляция», «новая автаркия», и даже — «воссоздание Третьего Рейха». Ведущий телевизионной дискуссии говорит о высказываемых предположениях в

отношении возможного убийства священника. Убить священника?! За что?! Неужели за допущенные им исторические ошибки?! По поводу ошибок отца Тихона поговорим еще далее. Но дело, очевидно, не в них. Фильм предельно точно расставил акценты по ключевым, идущим от борьбы с унитариями (первыми западниками в российской истории), вопросам размежевания общественности на национально-державную и космополитическую партии. Исторический образ Византии составлял один из базовых архетипов генезиса общественного сознания в России. И это не случайно, идея византийского преемства составила дискурсивную основу становления российской цивилизации. Устрани эти родовые корни, и русское цивилизационное древо иссохнет (уже иссыхает).

Традиционно преподносимая в качестве лейтмотива общественного дискурса полемика между славянофилами и западниками не в полной мере отражает природу возникшего спора. Среди славянофильствующей интеллигенции имелись принципиальные противники имперской государственности византийского типа. Некоторые историографы на этом основании зачисляли даже славянофилов в либеральный лагерь. Ключевой российский вопрос — это вопрос о государственности. Еще с Н.М. Карамзина установилось понимание, что история России, прежде всего, есть «история государства российского». А государственность в России, имеет, по признанию многих историков и философов, византийскую, по своим истокам, природу. За превратившийся в бренд полемикой славянофилов и западников оказался нивелирован другой, возможно, более принципиальный спор «византинистов» и «антивизантинистов». Победили в итоге противники византийского государственного наследия. За понятием «византинизм» было закреплено негативно-нарицательное значение. Византия приобрела в историографическом дискурсе исключительно отрицательную маркировку.

Научное значение фильма отца Тихона видится в этой связи в реабилитации византийского опыта. Именно реабилитации, а не апологетики Византии. Этого не захотели понять оппоненты, тут же приписавшие создателям фильма намерение прославить далекую от совершенства во всех аспектах своего существования Восточно-Римскую империю. Но именно критика этих несовершенств и составила содержательную канву кинокартины. О какой

апологетике может идти речь, если решается задача анализа объективных факторов и предпосылок гибели империи. Другое дело — определиться с истоками византийских деструкций. Антивизантинисты относят их к разовым, имманентно присущим империи свойствам. В фильме же они определяются в качестве привнесенных элементов, деформаций исходной модели развития.

Рефлексия на византийскую историю относилась не только к генезису русского национального сознания, но и цивилизационной самоидентификации народов Западной Европы. Можно даже говорить о латентном византийском комплексе западноевропейцев. Этот комплекс замешан на вопрос о «первородстве». Запад, констатируется в фильме, являлся по отношению к Византии культурной периферией. Для современного западноцентристского миропонимания это звучит как приговор. В основе западного экспансионизма обнаруживается тривиальный комплекс неполноценности. Для исторического сознания североамериканцев он приобрел даже двухслойное выражение. На византийский комплекс западноевропейцев у американцев наслоился еще и комплекс в отношении к самой Европы.

Государство, традиционно именуемое Византией, в действительности называлась Римской империей. Именно это название пытались и пытаются всячески завуалировать адепты западноцентризма. Римская империя, согласно христианской историософии, будет мировым царством, последним в истории, непосредственно предшествующим установлению Царствия Божия. Запад ревновал к «империи Ромеев», сам примеряя на себя облачение мировой державы. Название Византия имеет западноевропейское происхождение. Оно, как известно, производно от Византия — греческого провинциального города, переименованного по воле императора Константина в Константинополь. Распространение на всю империю данного обозначения должно было очевидно подчеркнуть его провинциализм, периферий-ность. Русские, для сравнения (почувствуйте разницу) именовали имперскую столицу не Византием, и даже не Константинополем, а Царьградом.

Исторически некорректным является также использование маркера Восточно-Римская империя. Мировая империя не может быть ни восточной, ни западной, она существует в

единственном числе. Именно Римской империей, без каких-либо географических локализаций, именовалась держава константинопольских басилевсов. В период своего расцвета при Юстиниане I византийское государство распространило свою власть на всю прежнюю римскую эйкумену, превратив Средиземное море в море внутреннее.

Наряду с прочими землями в состав империи входила и Италия. Ветхий Рим иерархически подчинялся новому Риму—Константинополю. Вне имперских границ в Западной Европе находилась зона расселения германских варваров. Включение их в византийский культурный ареал порождало политические амбиции. Эти амбиции были воплощены в акте учреждения собственной Римской империи. «Мы, — провозглашали германцы, — а вовсе не греки, есть истинные восприемники падшего Рима». Из этой претензии и продуцировалось абсурдное для христианского миропонимания утверждение об одновременном существовании двух римских империй — восточной и западной. Одна должна была быть признана в итоге нелегитимной.

Разрушение Константинополя крестоносцами в 1204 г. являлось финальным аккордом произведенной Западом политической узурпации. Священная Римская империя германской нации (ее священность, «римскость» и «им-перскость» традиционно вызывали большие сомнения) просуществовала, как известно, до начала XIX в. и была упразднена лишь Наполеоном I. Однако на этом история великой узурпации не завершилась. Последующая глобализационная экспансия Запада реализовывала, по сути, прежнюю парадигму построения мировой Римской империи. Современный глобализм иллюстрирует в полной мере деформированное понимание западным человеком сущности византийского наследия. Создатели фильма указывают, что, восприняв по своему разумению, главным образом, материальную сторону жизни Византии, человек Запада приступил к конструированию исключительно материализованной системы мироздания.

Традиционное, идущее через века, западное неприятие России также восходит к родовой травме Запада, комплексу неполноценности бывших варваров. Россия как прямой восприемник Византии (восприемник, прежде всего, в отношении византийского православия) самим фактом своего существования служит ука-

занием западному миру на произведенную им узурпацию, на нелегитимность западнической неоимперской экспансии.

«Византию, — поправляет авторов фильма Глеб Павловский, — погубили не западноевропейцы, а турки». Об этом же спешат напомнить и другие оппоненты. Однако на Руси было принято считать, что падение Византии произошло не в 1453 г. — дата взятия Мех-медом II Константинополя, а в 1439 г., когда константинопольский патриархат принял Ферраро-Флорентийскую унию. Духовное падение империи предшествовало ее физическому падению. Второй Рим пал, отступившись от православной веры. С принятием унии было утрачено представление об особой византийской цивилизационной миссии. После этого внутренних ресурсов для отражения турецкой агрессии уже не оставалось.

Падение столицы само по себе еще не означает гибели цивилизации. Другое дело, что у Византии не оказалось духовных сил для национального освобождения, ни тем более для нового строительства империи. Силы эти оказались вытравлены в результате передозировки западническими инъекциями.

Оппоненты увидели политическую ангажированность фильма в рассуждениях о существовавшей в Византии особой системе преемства высшей императорской власти и в актуализации в периоды кризисов вопроса о преемнике. Но в таком случае в политическом ангажементе в отношении российских властей можно было бы обвинить и Андре Гийу, историка школы «Анналов», автора книги «Византийская цивилизация», живописавшего продолжавшийся в империи несколько столетий перманентный кризис наследования престола. Если бы не дата публикации книги, увидевшей впервые свет за треть столетия до президентских выборов в России 2008 г. «Концепция императора, избранного Богом, — писал французский историк, — в принципе исключала любые правила наследования, но полагают, что держатель абсолютной власти суверен, мог назначать своего наследника и соправителя, учитывая, впрочем, законные формы получения власти, то есть заручившись поддержкой сената и армии». (Гийу А. Византийская цивилизация. Екатеринбург, 2007. С. 103). Да и вообще вопрос о преемстве власти есть не сугубо российская и даже не византийская проблема, а универсальная парадигма обеспечения долгосрочной политики.

Еще одной исторической экстраполяцией оценили критики утверждение авторов фильма о подрывном для Византии значении предоставления преференций иностранным торговым компаниям — венецианцам и генуэзцам. «Почему, — недоумевает, к примеру, Г. Рев-зин, — дарованные западным торговцам права интерпретируются в фильме как раздача основ богатства государства иностранным предпринимателям». «Это торговля не приносила больших доходов, — представляет свои разъяснения оппонент, — ее и отдали иностранцам, потому что затраты в разы превышали прибыль. Правда, генуэзцы и венецианцы на этой торговле быстро обогатились — ну так в итоге последовало два диких погрома, когда их кварталы в Константинополе просто вырезали». Вот и вся история иностранного предпринимательства перед тем, как те же венецианцы и генуэзцы в отместку пограбили Константинополь в 1204 году.

К событиям 1453 года, когда Константинополь пал от турок, это имеет примерно такое же отношение, как существование немецкой слободы при Петре Великом к проблемам сегодняшнего вступления России в ВТО». Но вот мнение византийского философия и историка XIV в. Никифора Григора, одним из первых написавших историю Византии в период последующий за взятием крестоносцами Константинополя в 1204 г., принципиально расходится с облеченным в форму догмата мнением Г. Ревзина. «Именно так, — писал византийский мыслитель в связи с решением о снижении таможенных пошлин в отношении купцов некоторых из иностранных городов, — латиняне ловко украли не только все богатства византийцев и почти все доходы от моря, но еще и все богатства, которые шли в казну правителя». (Гийу А. Византийская цивилизация. С. 148).

Не могло, естественно, обойтись без злословий по поводу использования в фильме модернизированной терминологической конструкции — «стабилизационный фонд Василия II». Никакого стабилизационного фонда, поправляют критики, в XI веке не могло существовать. Конечно же, сам термин стабфонд в Византии не использовался. Но разве историческая наука должна ограничивать свой понятийный аппарат сугубо словарным набором исследуемой эпохи? Не использовались в XI веке и такие понятия, как «византийское общество» и «византийская цивилизация». Так что же, следуя

логике оппонентов, нужно изъять их из обращения? Функционально стабилизационный фонд, в виде стремительно выросшей императорской казны, у Василия II действительно существовал. «Дворцовую казну, — писал о деятельности императора его современник ученый-энциклопедист Михаил Пселл, — он увеличил до двухсот тысяч талантов... Все, чем владели ивиры и арабы, кельты и скифы, все сокровища языческих стран, окружавших империю, он собрал воедино и вложил в царскую казну. Туда же он отправил и там хранил деньги, взятые у тех, кто против него восставал и был разгромлен. Когда же в специально построенных хранилищах не хватило места, он велел вырыть подземные лабиринты, наподобие египетских склепов, и в них спрятал немалую долю собранного. Сам он, однако, своими сокровищами не пользовался, и большая часть драгоценных камней, белых, называемых жемчугами, и многоцветных, не вставлялись в короны и ожерелья, а лежали сваленные на земле». (Гийу А. Византийская цивилизация. С. 151). Хранимый в Константинополе, в виде золота и драгоценных камней, стабилизационный потенциал стабилизационного фонда Василия II, был даже выше, чем в аналогичной структуре современной России.

Могла ли Византия в принципе минимизировать торговые взаимоотношения с Западом? Да, могла. Внутренней экономической потребности для увеличения товарооборота с западноевропейскими государствами у нее не имелось. Европа не могла дать Византии ничего такого, чем она сама не обладала. Византийская империя представляла собой самодостаточную мировую хозяйственную систему. Разрушение этой самодостаточности и составило стратегическое направление деятельности в Византии западного торгово-купеческого капитала. Для отвода обвинений в предвзятости вновь обратимся к книге Андре Гийу: «В 1082 г. Алексей I, ослабленный войной против турок, надломленный вторжением на Балканах и атакой норманнов в Эпире, под угрозой норманнского нашествия попросил у Венеции финансовую помощь и флот. Десять лет после этого император выплачивал долги, разрешая Венеции в некоторых городах платить 10 процентов от прибыли, что привлекло в империю других торговцев. Скоро венецианцы заняли в Константинополе вакантное место Амальфи, освобожденное после норманнских вол-

нений. В 1111 г. Пиза получила право платить 4-процентный таможенный сбор и создать свою факторию в Константинополе. Менее одного века спустя генуэзцы, в свою очередь, устраиваются в византийской столице и постепенно добиваются таких же таможенных льгот, что и венецианцы. Императоры много раз пытались отменить привилегии итальянцев, но были вынуждены их восстанавливать. Так, крупная торговля была выпущена из рук, в Константинополе появляются настоящие колонии со своей администрацией, но вместе с тем они платят большие сборы, часто произвольные, которые компенсируют уменьшение налогов. Соперничество между итальянскими факториями стало причиной постоянных беспорядков в Константинополе, которые требовали больших расходов на содержание товаров на складах. В столице возрастала враждебность по отношению к латинянам, которая вылилась в избиение «западных» в 1182 г. и сожжение их кварталов. Итальянцы в ответ разорили побережье империи и вскоре вновь появились в заливе Золотой Рог с прежними привилегиями и претензией, особенно венецианцы, контролировать не только экономическую деятельность империи, но и само государство: захват Константинополя латинянами в 1204 г. обозначил новую власть в торговой жизни империи — венецианскую». (Гийу А. Византийская цивилизация. С. 310—311).

«Но это все, — указывает Г. Ревзин, — происходило до 1204 г.., а турки уничтожили Византию в XV веке». «Иностранные торговцы, — отвечает французский историк, — плавали в заливе Золотой рог до 1453 г. и византийское правительство выдавало концессии накануне осады Константинополя новым иностранным факториям». (Гийу А. Византийская цивилизация. С. 312).

Не менее стабилизационного фонда возмущает критиков фильма использование в нем применительно к Византии термина олигархи. Возмущение это совершенно напрасно. Термин «олигархи» использовался, как известно, еще в трудах Платона и Аристотеля и менее всего подходит под определение понятийной модернизации. Вызов олигархизации государства историографически признан в качестве одной из наиболее острых проблем внутреннего развития Византии. Эта проблема тесно увязывалась с обозначенным выше вопросом преемника на занятие императорского пре-

стола. В Византии, указывал видный немецкий византинист Х.Г. Бек, сложились целые клиентелы, выдвигавшие своего кандидата на высшие государственные посты, включая пост императора. Некоторые византийские бочаги добивались от властей частичного и даже полного иммунитета по отношению к своим территориям, т.е. права не подчиняться общеимперским государственным институтам и законодательным нормам. Позиционируемый в качестве патриарха отечественной византини-стики Г.Г. Литаврин при рассмотрении состояния Византийской империи во второй половине VII—XII вв., реконструирует содержание внутриполитической борьбы в государстве следующим образом: «Первые фемы в Малой Азии имели огромные размеры. Их стратиги, быстро осознав свое могущество, мечтали об овладении троном или о полной независимости от Константинополя. Используя полноту власти в своих руках, фемная знать пошла по пути создания крупных имений. Завязался конфликт двух основных группировок господствующего класса, военной аристократии и гражданской знати, за политическое преобладание в государстве. По сути дела, это была борьба за два различных пути развития феодальных отношений: столичная бюрократия, распоряжавшаяся средствами казначейства, стремилась ограничить рост крупного землевладения, усилить податной гнет, тогда как фемная знать видела перспективы своего усиления во всемерном развитии частновладельческих форм эксплуатации. Соперничество «полководцев» и «бюрократов» станет на четыре столетия стержнем внутренней политической жизни империи. На данном этапе оно было еще лишь опасным эпизодом. Сравнительно легко победили «бюрократы», возглавляемые императорами, происходившими, кстати говоря, из фемной знати, т. е. до захвата престола являвшимися «полководцами». (Культура Византии (вторая половина УП-ХП в.). С. 23).

Однако в дальнейшем приоритет все более смещался от государственной бюрократии к группировкам аристократии. Уже при Комнинах, констатирует историк, главную социальную опору императорской власти составляла крупная провинциальная земледельческая знать. «Эпоха господства чиновной знати завершилась, — резюмировал Г.Г. Литаврин итог политического развития Византии рассматриваемого периода. — Провинциальные магна-

ты вели теперь борьбу не за трон империи, а за независимость от Константинополя, за отделение от государства.Ускорился процесс оформления замкнутого сословия крупнейших феодалов. Принцип вертикальной социальной мобильности утрачивал значение: доступ чужакам в ряды высшей аристократии был перекрыт. Сложились крупные семейные роды (кланы) аристократов, объединенных фамильными узами и целой системой личностных и служебных связей, которые играли роль дополнительного фактора сплочения сил военной знати». (Культура Византии (вторая половина УП—ХП в.). С. 32).

Наиболее эпатирующим в своей безосно-вательсности из всех предъявленных авторам фильма обвинений явилось обвинение в пропаганде фашизма. Удивительна сама логика наклеивания данного ярлыка. Иначе как патологией мышления стереотипами антагонистического видения мира классифицировать ее невозможно: если ты отрицаешь парадигму за-падноцентризма и связанный с ней набор ценностей, следовательно, можешь быть отнесен к русским националистам. В действительности же, фильм как раз и предостерегает от этнокра-тических увлечений.

Этнонациональные принципы государственного строительства относятся к специфическим чертам истории западноевропейских народов. Именно в особых условиях Западной Европы, при рассредоточении народов по своим локальным национальным квартирам, оказалась возможна реализация доктрины государства — нации. В дальнейшем она стала преподноситься в качестве некоего универсума, навязываемого как образец для подражания для всего мира. Однако ни одна из существовавших исторически империи не была этно-кратичной. Моноэтнизм противоречит природе имперской организации. Полиэтничной по свой внутренней организации являлась и Византия.

Грекофикация империи стала одним из наиболее весомых факторов ее дезинтеграции. Цивилизационная миссия снижалась до уровня понимания этнических интересов. В ответ на усилившееся греческое преобладание периферийные народы империи поднимают знамя еретичества. Религиозные ереси выступают в данном случае в качестве идеологии сепаратизма. Турки не могли бы одержать победы, если бы византийские народы оставались

консолидированными. Однако консолидация к XV в. уже была утрачена. Поражение 1453 г. было поражением греков, но не ромеев. Греческий национализм работал на разрушение ромейской державы. Парадоксальным образом усилия византийских западников и византийских националистов пришлись в унисон. Фашизм для России, подразумевалось в фильме, столь же гибелен, как и западническое реформирование.

«Гибель империи» — это фильм-набат. Его звучание адресовано России. Воспримут ли византийский урок российские государственные власти? Услышит ли звук набата русский народ? Рост ВВП, поток нефтедолларов, сверхвы-

сокие электоральные рейтинги национального политического лидера — казалось бы, ничто не предвещает беды. Однако за внешней успешностью скрывается внутренний надлом, исчерпанность жизненных потенциалов. Количественный рост не соотносится с качественным развитием.

Иллюзия благоденствия погубила исторически не одну империю. Способна ли Россия осознать вызов надвигающейся катастрофы? Ответ на вопрос остается за кадром. Византия погибла, когда от начала вступления на престол Константина Великого минуло 1147 лет. История России от образования древнерусского государства насчитывает 1146 лет. Время задуматься о византийских уроках...

НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ

«ПСИХОЛОГИЯ КРЕАТИВНОСТИ: ПСИХОЛОГО-СОЦИАЛЬНЫЙ ДИСКУРС»

В соответствии с планом проведения научных и научно-практических конференций и приказом ректора университета Кафедрой психологии гуманитарного факультета 22-23 мая 2008 года была проведена научно-практическая конференция «Психология креативности: психолого-социальный дискурс», посвященная Дню славянской письменности.

На конференции рассмотрены вопросы современного познания природы и сущности интеллекта и креативности как активной сферы психо-социального развития, проблемы инновационных технологий формирования креативности в образовательной деятельности.

На пленарные и секционные заседания были представлены 29 докладов по основным направлениям работы конференции: теоретико-методологические проблемы развития креативности, психолого-социальные технологии формирования способности к творческому поиску и мышлению у студентов, креативность в сфере туризма, сервиса и бизнеса. По окончании работы секций принята резолюция конференции.

Резолюция

Подготовка специалистов в области туризма и сервиса в условиях инновационной экономики выдвигает потребность максимального приближения образования к запросам практики. Требования к профессиональным качествам личности дополняются необходимостью формирования способности принятия творческих решений, использования знаний, умений и личных качеств для успешной деятельности в социальной среде.

Университетское образование способствует формированию специфических свойств ког-нитивности, направленных на нестандартное решение поставленных образовательных задач. В связи с этим необходимо провести исследование вопросов, связанных с обучением способностям к творческому мышлению, повышения когнитивной активности, уровня творческой одаренности.

Изучение онтологии творчества, способности к творчеству, интеллекта и креативности является одной из актуальных проблем теоретической и прикладной психологии. Основой

Другие работы в данной теме:
Контакты
Обратная связь
support@uchimsya.com
Учимся
Общая информация
Разделы
Тесты