Международная деятельность Русской Православной Церкви в период «нового курса» в государственно- церковных отношениях. Основные этапы и кризисные явления

Страницы прошлого

Международная деятельность Русской Православной Церкви в период «нового курса» в государственно-церковных отношениях. Основные этапы и кризисные явления

Алексей Львович БЕГЛОВ

кандидат исторических наук, старший научный сотрудник, Институт всеобщей истории Российской академии наук; доцент НИЯУ МИФИ. Адрес: 119334, Москва, Ленинский проспект, д. 32А. E-mail: beglov.al@yandex.ru

ЦИТИРОВАНИЕ: Беглов А.Л. (2018) Международная деятельность Русской Православной Церкви в период «нового курса» в государственно-церковных отношениях. Основные этапы и кризисные явления // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. Т. 11. № 4. С. 104-129. DOI: 10.23932/2542-0240-2018-11-4-104-129

АННОТАЦИЯ. В статье описывается международная деятельность Русской Православной Церкви Московского патриархата в период «нового курса» в государственно-церковных отношениях (конец 1930-х - первая половина 1950-х гг.). В зависимости от того направления международной деятельности Русской Церкви, которое в тот или иной момент считало приоритетным советское руководство, автор выделяет пять основных этапов «нового курса». Первый этап пришелся на конец 1930-х - 1943 гг., когда «новый курс» оставался тайной политикой сталинского руководства, направленной на включение православных религиозных структур присоединенных к СССР в 1939-1940 гг. территорий в систему управления Московской Патриархии, а затем на установление по религиозным каналам контактов с союзниками по антигитлеровской коалиции. Второй этап пришелся на 1943-1948 гг., когда основные усилия церковной дипломатии были направлены на включение в орбиту влияния Московского патриархата православных церквей Восточной Европы, а затем (с 1945 г.) была предпринята неудачная попытка добиться ведущей роли Русской Православной Церкви в мировом православии. Третий этап пришелся на 19481949 гг., когда обозначился кризис «нового курса». Наконец, четвертый этап начался после 1949 г. с включением Русской Православной Церкви в международное движение борьбы за мир и преодолением кризиса государственно-церковных отношений. Особое внимание автор уделяет московскому Совещанию глав и представителей Православных Церквей 1948 г., которое выявило расхождение в интересах государства и Церкви и запустило кризис «нового курса». Кроме того, в статье сделан

экскурс в историю внешнеполитической активности представителей Российской Православной Церкви в период до революции 1917 г., а также ее международных связей в межвоенный период.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: История России (СССР) в ХХ в., Русская Православная Церковь, международные отношения, религиозная политика сталинского руководства, «новый курс» в государственно-церковных отношениях, международная деятельность религиозных организаций СССР, православное зарубежье, Совещание глав и представителей автокефальных Православных Церквей 1948 г.

Международная деятельность религиозных организаций в последнее время все чаще привлекает внимание исследователей. Особенный интерес вызывает внешнеполитическая деятельность христианских церквей в период холодной войны и блокового противостояния, прежде всего международная деятельность Русской Православной Церкви, которая была особенно разнообразна и динамична в 1940-е гг. [Белякова 2017, с. 7-18; Beglov, Belyakova 2012, рр. 171-192]. При этом выход Русской Церкви на международную арену после вынужденной двадцатилетней изоляции совпал с обновлением всей системы международных отношений, с превращением СССР в одну из сверхдержав, с формированием Ялтинской системы и биполярного мира. Векторы международной политики, заложенные в 1940-е гг., во многом оставались актуальны для последующих 50 лет. В полной мере это касалось и форм международной активности религиозных объединений СССР. Задача настоящей статьи - дать обзор основных направлений внешнеполитической деятельности Русской Православной Церкви с конца 1930-х до начала 1950-х гг., показать место Церкви в международных планах сталинского руководства, а также указать на взаимосвязь его внутренней религиозной политики и международной активности религиозных организаций страны. При этом говорить о зарубежном присутствии Русской Церкви в 1940-е гг. невозможно без хотя бы краткого обзора подобной ее деятельности в межвоенный и дореволюционный периоды.

При описании религиозной политики советского руководства в 1940-е гг. в историографии, как правило, используется понятие «новый курс» в государственно-церковных отношениях. Оно было введено О.Ю. Васильевой для комплексной характеристики советской религиозной политики в отношении Русской Православной Церкви, а затем и других религиозных объединений страны. Васильева впервые описала все основные элементы этой политики, ее последствия для церковной жизни, а также подчеркнула сугубо прагматический характер «нового курса», показав, что главной целью Сталина и его окружения была мобилизация церковного авторитета для реализации их внешнеполитических планов [Васильева 1999]. Этот вывод в целом принят современной историографией. Параллельно М.И. Одинцов и Т.А. Чумаченко описали основные этапы религиозной политики советской власти 1940-1950-х гг., сделав акцент на истории Совета по делам Русской Православной Церкви -органа, созданного в 1943 г. для наблюдения за церковной жизнью в СССР и координации международной деятельности церковных структур [Чумаченко 1999; Одинцов, Чумаченко 2013; Одинцов, Кочетова 2014]. Различные авторы (М.В. Шкаровский, В.Н. Якунин и др.) углубили наши представления о ведущих направлениях международной деятельности Русской Церкви этого периода [Шкаровский 1999; Якунин (1) 2002;

Якунин 2003]. В частности, зарубежные исследователи значительное внимание уделили взаимодействию по церковным каналам с союзниками СССР по антигитлеровской коалиции [Ketola 2012; Miner 2003; Майнер 2010]. Также вышли в свет исследования об истории отношений коммунистических режимов и христианских церквей и о взаимодействии просоветских режимов с одной стороны и Русской Церкви с другой с православными церквами Восточной Европы [Волокитина, Мурашко, Носкова 2008; Beljakova, Bremer, Kunter 2016]. В последние годы появились труды, авторы которых стремятся дать новый обобщающий взгляд на рассматриваемые события. В связи с этим следует назвать монографию С.В. Болотова, посвященную международной деятельности Церкви периода «нового курса», а также книгу итальянского исследователя А. Роккуччи, который стремится изучить весь комплекс взаимосвязей внутренней и внешней религиозной политики сталинского руководства [Болотов 2011; Роккуччи 2016]. При этом необходимо отметить, что в историографии продолжается дискуссия по ряду ключевых проблем этого периода, в частности о причинах кризиса «нового курса» в 1948 г., о чем мы также скажем в настоящей статье.

Международное присутствие Российской Православной Церкви до 1917 г.

Международная деятельность Российской Церкви до революции имела разнообразные формы и, хотя в целом находилась в русле имперской внешней политики, в некоторых случаях отличалась определенной независимостью. Можно выделить несколько направлений церковной внешнеполитической активности в этот период.

На европейском направлении деятельность Российской Церкви была наиболее тесно связана с официальным правительственным курсом. Здесь церковное присутствие было частью российского дипломатического присутствия. Православные храмы действовали при дипломатических представительствах Российской империи, их штат финансировался по линии Министерства иностранных дел, костяком их прихожан были относительно немногочисленные российские подданные. Священники, помимо своих прямых обязанностей, могли выполнять и особые поручения, например поддерживать контакты с представителями местных церквей или сочувствовавших России местных элит. В Стамбуле и Афинах ключевой обязанностью российских священников были контакты с Константинопольской и Греческой Православными Церквами. Вместе с тем духовенство, служившее при дипломатических представительствах в Европе, в течение XIX в. сделало много для углубления культурных контактов с местным населением и христианскими общинами, для лучшего их знакомства с православием. Так, многолетние усилия русских священников в Лондоне привели к значительному сближению Англиканской и Российской Православных Церквей, так что на рубеже Х1Х-ХХ вв. энтузиасты сближения говорили даже о возможности соединения этих церквей [Жалнина-Ва-силькиоти, Шкаровский 2017; Сарни 2003, с. 297-324].

В наименьшей степени церковная и государственная политика были интегрированы в Америке и Японии. Здесь в начале ХХ в. существовали устойчивые епархиальные структуры Российской Церкви, возглавлявшиеся авторитетными епископами. При этом подавляющее большинство прихожан составляли не подданные Российской

империи, а представители местного населения: обратившиеся в православие японцы или православные граждане США разного этнического происхождения (коренные американцы, русины, сербы, арабы и др.). И хотя Американская и Японская епархии поддерживались в финансовом и кадровом отношении из России, но в целом церковные интересы здесь превалировали: иерархи заботились именно о преуспеянии своей паствы, об укреплении церковных структур, о развитии православной миссии и т.п. По сути, российские епархии в Америке и Японии были прообразами самостоятельных церквей. В случае очевидного рассогласования церковных и имперских интересов выбор делался в пользу соблюдения первых. Так, предстоятель епархии Российской церкви на Японских островах епископ Николай (Касаткин) в период русско-японской войны отказался покинуть свою паству и выехать в Россию, хотя существовала опасность, что он будет интернирован. Более того, еп. Николай благословил православных японцев молиться за своего императора и за победу японского оружия, сам же на период войны отказался от совершения публичных богослужений, во время которых возносились молитвы о гражданских властях [Климент 2009; Чех 2001].

В Китае, Корее, Персии наблюдался сложный симбиоз государственных и церковных интересов. Созданные здесь духовные миссии ориентировались на местное население - китайцев, корейцев, ассирийцев-несториан, принявших православие. Одновременно они взаимодействовали с русскими дипломатическими представителями или даже - как это было на раннем этапе существования китайской миссии -выполняли дипломатические функции. В результате у местного неправославного населения они ассоциировались с российскими имперскими интересами и в случае кризисов в двухсторонних отношениях оказывались под ударом. Так, русская духовная миссия в Китае серьезно пострадала во время так называемого восстания боксеров 1898-1901 гг., когда были замучены более 200 православных китайцев, а Ур-мийскую миссию вместе с ее паствой пришлось эвакуировать из северной Персии после начала Первой мировой войны [Тихвинский, Мясников, Ипато-ва, Поздняев 1997; Шкаровский (2) 2009, с. 78-113; Стефан, с. 73-112].

Особняком стояла Русская духовная миссия в Иерусалиме, которая представляла собой уникальную форму церковного присутствия в месте сосредоточения главных христианских святынь. Ключевой задачей миссии было расширение сети русских церковных владений в Святой Земле, кроме того, она поддерживала контакты с Иерусалимским и Антиохийским патри-архатами, обеспечивала прием русских паломников, развивала монашескую жизнь. При этом на протяжении долгого времени ее руководители находились в напряженных отношениях с русскими дипломатическими представителями в Палестине [Балашов, Бибиков 2016, с. 321-503; Лисовой 2006; Смирнова 2016; Вах 2017, с. 459-532].

Первая мировая война отличалась «беспрецедентной степенью идеологизации этого международного конфликта» [Полунов 2012, с. 64], причем ведущим инструментом идеологической борьбы была апелляция к религиозным ценностям. К риторике «религиозной войны» прибегали все воюющие стороны. В этих условиях в российском обществе развернулись интенсивные дискуссии о роли православия в международной сфере и о новом месте Российской Православной Церкви среди других Церквей по окончании войны. В дискуссии были вовлечены государственные деятели, иерархи, светские и церковные эксперты и публицисты. Их волновали вопросы об отношениях Российской Церкви с православными и греко-католическими церквами Восточной Европы, с древними патри-архатами Константинополя и Палестины. В связи с этим выдвигались самые разные, порой фантастические, проекты (например, прямого присоединения Палестины к России через широкий сухопутный коридор). Всем им не суждено было осуществиться, но поднятые в ходе обсуждения вопросы оказались актуальны и для советского периода [Полунов 2012, с. 64-85].

Международные связи Российской Церкви в межвоенный период (1918-1938)

Переворот 1917 г. разрушил систему зарубежного церковного представительства, разорвав связи с метрополией и лишив финансирования заграничные церковные структуры. Вместе с тем первая волна российской эмиграции сформировала многочисленную русскую диаспору, что значительно изменило национальную и социальную структуру русских православных приходов за рубежом. Особенно заметно это было в Европе и Америке, в меньшей степени - в Китае и Японии. В Европе возникли новые епархиальные структуры. Более того, возник новый церковный центр - Архиерейский синод в Сремских Карловцах (Югославия), который претендовал на то, чтобы возглавить все русские заграничные приходы в условиях ослабления связей с Москвой. В русской церковной эмиграции началась борьба за лидерство, отягощенная политическими обстоятельствами. В результате к концу межвоенного периода приходы русской церковной традиции за рубежом оказались разделены между несколькими юрисдикциями: Русской Православной Церковью за границей (Кар-ловацкий синод), русским экзархатом в юрисдикции Константинопольского патриархата, Русской Православной Церковью Московского патриархата. Епархии в Америке и на Дальнем Востоке, по сути, имели самостоятельный характер. При этом самыми малочисленными оказались структуры, сохранившие связь с церковной метрополией - Москвой. К концу межвоенного периода в общении с ней остались лишь епархия Литвы и отдельные приходы во Франции и в США. Оторванными от Москвы оказались и епархии на бывших окраинах Российской империи - в Финляндии, Эстонии, Латвии и Польше. Здесь возникли новые церковные образования, перешедшие в юрисдикцию Константинополя. Причиной этого стало давление со стороны молодых национальных государств, которые стремились вывести из-под влияния Москвы православные церкви своих стран и утвердить их национальный характер. Причем в качестве инструментов «национализации» православных церквей рассматривался не только их переход в юрисдикцию Константинопольского патриархата, но и заключение унии с католической церковью. Такие планы, в частности, вынашивали власти Эстонской республики [Митрофанов 1995; Цыпин 1997, с. 553-587; Шкаровский (2) 2009; Белякова 2008, с. 224-250; Комаров, Токарева 2014, с. 136-159].

Международные связи Московского патриархата слабели в условиях жесткой антирелигиозной политики советской власти. Сами контакты с заграницей становились опасными, поскольку интерпретировались властями как свидетельство о наличии церковного заговора с зарубежным участием. Карловацкий синод прекратил общение с Московским патриаршим престолом после 1927 г., когда предстоятель Российской Православной Церкви Московского патриархата митр. Сергий (Страгородский) выпустил декларацию о лояльности советской власти. В 1931 г. от Москвы отошла Западноевропейская епархия Московского патриархата. Ее глава митр. Евлогий (Георгиевский) под давлением советской власти был смещен со своего поста за участие в публичной молитве о гонимых христианах в СССР, но не подчинился этому решению Москвы. Константинопольский и Александрийский Па-триархаты прервали отношения с Московским патриаршим престолом еще в начале 1920-х гг., поскольку в качестве законной церковной власти в Советской России они признавали структуры так называемых обновленцев - движения, инспирированного советской властью [Цыпин 1997, с. 553-587; Кос-трюков 2011; Кострюков 2015; Мазы-рин, Кострюков 2017; Beljakova, Bremer, Kunter 2016].

Сама советская власть, сделав ставку на обновленцев, поддерживала их международную активность. Были санкционированы их контакты с Восточными православными патриарха-тами. Эмиссары обновленцев появились в Европе и в США, стремясь установить контроль над русскими заграничными приходами и вступая в борьбу за церковную собственность за границей [Митрофан 2006, с. 162-175; Соловьев 2008, с. 273-281; Болотов 2011, с. 37-38]. Патриаршая Церковь находилась под жестким давлением власти и не могла развивать самостоятельную международную деятельность. В 1931 г. она должна была отказаться от участия в Догматической православно-англиканской комиссии, которая созывалась в Лондоне «с целью подготовить дело сближения и соединения этих церквей». (Отказались от участия и обновленцы.) В 1932 г. представители Русской Церкви не участвовали в заседаниях Всеправославного Проси-нода (предсобора), который созывался на Афоне для подготовки будущего Всеправославного собора [АП РФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 27. Лл. 45-48; Мазырин 2015, с. 333-357; Мазырин, Кострюков 2017].

При этом советская власть цинично использовала церковный авторитет в своих целях. Ярким примером таких манипуляций стала контрпропагандистская кампания, развернутая советским руководством в ответ на выступления западных христианских лидеров и общественности в защиту верующих в СССР в начале 1930 г. Ключевым компонентом этой кампании были выступления самих российских верующих с опровержениями фактов преследования за веру в советской России. Сегодня мы знаем, что они были сделаны под давлением или прямо фальсифицированы. Так, ставшее тогда скандально известным «интервью» предстоятеля Российской Православной Церкви митр. Сергия (Страгородского) было написано непосредственно Сталиным, Е. Ярославским, В.М. Молотовым [Курляндский 2011, с. 444-455; Беглов 2018]. Фальсификация интервью нанесла ощутимый удар по авторитету российских церковных лидеров. Но советская власть расценивала этот опыт привлечения представителей Церкви для решения своих внешнеполитических задач как успешный, что было важно для дальнейшего развития государственно-церковных отношений уже в 1940-е гг. (ср.: [Болотов 2011, с. 43]). При этом епископы и рядовые верующие Русской Церкви пытались поддерживать контакты с заграницей - разумеется тайные, - чтобы донести подлинную информацию о положении религии в СССР. В большинстве случаев это заканчивалось трагически [Ко-

сик 2013; Беглов 2018]. Другого не могло быть в условиях политики уничтожения традиционных религиозных институтов, которую власть проводила в 1920-1930-е гг.

Переход к новой религиозной политике в СССР

Ситуация начала меняться в конце 1930-х гг. В 1939-1940 гг. к Советскому Союзу были присоединены Прибалтика, Западные Белоруссия и Украина, Бессарабия, где существовали православные епархиальные структуры, несколько тысяч приходов и несколько десятков монастырей. В условиях мировой войны советское руководство сочло необходимым отложить репрессивные акции против духовенства и верующих на новых территориях и санкционировало их подчинение руководству Московского Патриархата. В западные регионы страны были назначены епископы Российской Православной Церкви, проведены официально разрешенные епископские хиротонии [Курляндский 2011, с. 542-543]. Это было заметным отступлением от ранее принятого курса на последовательное разрушение епархиальных структур Патриаршей Церкви.

Вместе с тем необходимо подчеркнуть, что советское руководство не принимало никаких решений о корректировке - пусть даже секретной -прежнего репрессивного курса. Документ о прекращении репрессий в отношении Православной Церкви, якобы принятый Политбюро ЦК ВКП(б) осенью 1939 г. и опубликованный в конце 1990-х гг., хотя и был использован в работах ряда академических исследователей, сегодня признается фальсификацией [Курляндский 2011, с. 523-540]. Репрессии против духовенства и верующих продолжались не только в 19391940 гг., но и в начале Великой Отечественной войны. Именно в первые ее месяцы на священнослужителей обрушилась одна из самых жестоких репрессивных волн [Плякин 2017, с. 169-182]. Таким образом, в последние предвоенные годы власть снова использовала Церковь для решения своих политических задач, не прекращая при этом репрессивного давления на нее. Однако в этот период в действиях власти проявлялась и новая черта: задачи, поставленные советским руководством перед руководством церковным, не противоречили интересам Российской Церкви. Восстановить церковное общение и административное взаимодействие с ранее изолированными от нее частями было естественным стремлением российской иерархии. Поэтому мы говорим о начале новой политики именно в предвоенные годы. Точнее, следовало бы сказать, что элементы новой политики начали в это время прорастать сквозь прежний политический курс. Такая ситуация сохранялась и в начале Великой Отечественной войны, хотя число поводов для взаимодействия власти и Церкви с ее началом заметно увеличилось.

Этапы «нового курса»

Ключевой особенностью «нового курса» было совпадение интересов Церкви и государства (ср.: [Роккуч-чи 2016, с. 199]). Это принципиальное отличие периода 1940-1950-х гг. как от довоенного, так и от более позднего времени, когда власть эксплуатировала церковный фактор в международных отношениях, не учитывая интересы Церкви (ср.: [Васильева 2004; Беглов 2018]). В условиях этого совпадения интересов Церковь и советское государство нашли новый modus vivendi. Причем в его рамках уступки были взаимными. Власть осознавала, что успешные действия церковных лидеров на международной арене невозможны без расширения сферы церковной жизни в самом СССР, и шла навстречу их пожеланиям, в том числе в части открытия церквей. Проследим основные этапы «нового курса» в зависимости от тех задач, которые ставились перед международной деятельностью Церкви на каждом из этих этапов. Необходимо оговориться, что границы выделенных нами этапов условны, завершение одного из них вовсе не означало, что власть и Церковь полностью переставали ре-ализовывать задачи, поставленные в рамках предшествующего этапа, речь идет о доминирующих направлениях международной активности, которые сменяли, но не отменяли друг друга.

Первый этап, 1939-(1941)-1943. В это время «новый курс», по сути, оставался тайной политикой советского руководства, о нем не объявлялось открыто, не все представители советской власти понимали, что в отношениях между Церковью и государством происходят изменения. Это отчетливо было видно на примере отношений советских партизан к священнослужителям на оккупированных вермахтом территориях. Священник, начавший служить в открытой при оккупантах церкви, подвергал себя опасности быть убитым в случае встречи с партизанами [Обозный 2008, с. 105-109]. С точки зрения содержания деятельности Русской Церкви этот этап распадается на две части. С сентября 1939 г. по 22 июня 1941 г., как мы говорили выше, основной задачей церковного руководства было включить епархии, приходы, монастыри, существовавшие на присоединенных к Советскому Союзу территориях, в систему управления Московского Патриархата. С 22 июня 1941 г. ситуация изменилась. На первый план вышла задача выстраивания отношений с союзниками по антигитлеровской коалиции - Англией и США. Религиозный фактор играл здесь далеко не последнюю роль. Нужно было восстановить отношения с русскими эмигрантскими группами в США и англикана-ми. Убедить союзников, что в СССР нет гонений на религию. Последнее было жизненно важно, в частности, потому, что именно по причине наличия в Советской России преследований на религиозной почве представители религиозных групп в американском конгрессе и сенате блокировали подключение СССР к программе лендлиза [Васильева 1999, с. 137-148; 2012; Майнер 2010; Якунин (2) 2002, с. 67-74].

Следует упомянуть и еще один аспект деятельности представителей Церкви в 1941-1943 гг. С началом оккупации западных областей СССР в них шло стихийное и массовое открытие приходских храмов и (с меньшим размахом) монастырей, что еще раз показывало тщетность попыток советской власти свести на нет традиционную религиозность населения. Всего в 1941-1944 гг. на оккупированных территориях было открыто около 10 тыс. церквей и более 50 монастырей [Беглов 2008, с. 123-131]. Оккупационные власти стремились использовать религиозное возрождение в своих, прежде всего пропагандистских, целях, а советское руководство, в свою очередь, -перехватить у них инициативу. Проще всего для этого было использовать церковные каналы [Алексеев, Ставру 1980; Алексеев, Ставру 1981; Шкаровский 2002; Шкаровский 2003; Обозный 2008; Васильева, Кудрявцев, Лыкова 2009, с. 519-649; Соловьев, Шкаровский 2013].

Второй этап, 1943-(1945)-1948. Предшествующий этап «нового курса» завершился в сентябре 1943 г. 4 сентября состоялась знаменитая встреча Сталина, В.М. Молотова и полковника госбезопасности Г.Г. Карпова с тремя митрополитами Русской Церкви, о чем на следующий день сообщили советские газеты. О «новом курсе» было заявлено открыто, он перестал быть тайной политикой советской власти. Вскоре были созданы Совет по делам Русской Православной Церкви и Совет по делам религиозных культов, которые должны были осуществлять эту новую гласную политику (это, впрочем, не означало, что все ее элементы были преданы гласности). 8 сентября на срочно организованном соборе епископов состоялись выборы Патриарха Московского и всея Руси. В преддверии встречи «большой тройки» в Тегеране союзники получили наглядное подтверждение того, что в СССР существует полная «свобода религии». Впрочем,отно-шения со странами антигитлеровской коалиции в религиозной политике советской власти теперь отходили на второй план. Наступил перелом во Второй мировой войне, Сталин думал о послевоенном устройстве мира, тем более что советские войска в скором времени должны были вступить на территорию Восточной Европы. Выстраивание отношений с православными церквами этого региона - Польской, Чешской, Румынской, Болгарской, Сербской, Финской - становилось главной задачей церковных дипломатов в ближайшей перспективе. Речь шла о создании системы православного единства вокруг Москвы, которая поначалу (до 1945 г.) должна была включать в себя прежде всего восточноевропейские православные церкви.

Обмен делегациями с Болгарской, Румынской и Сербской Церквами, а также щедрые подарки и денежные займы (по сути, безвозвратные), предоставленные их руководству, постепенно привели к тому, что эти Церкви стали координировать свою международную деятельность с Москвой и заняли лояльную позицию по отношению к просоветским режимам. Польская и Чешская Православные Церкви восстановили канонические связи с Русской Церковью. Последняя перешла в ее юрисдикцию, и в 1951 г. ей была дарована автокефалия. В 1948 г. Москва подтвердила автокефалию и Польской Церкви. Аналогичные переговоры велись и с Финляндской Православной Церковью, но они не привели к сколько-нибудь значимым результатам. Одновременно разворачивалась борьба за возвращение в юрисдикцию Московского Патриархата русских эмигрантских приходов [Васильева 1999; Волоки-тина, Мурашко, Носкова 2008, с. 63-93, 160-368; Каиль 2017, с. 19-40; Шкаров-ский (3) 2009, с. 1-27; Якунин (1) 2002; Якунин 2003, с. 43-51].

В целом к 1945-1946 гг. православные церкви Восточной Европы находились в орбите влияния Русской Православной Церкви, была создана система православного единства вокруг Москвы. Рост ее влияния продемонстрировал состоявшийся в январе - феврале 1945 г. Поместный собор Русской Церкви. Тогда же перед Московским патриархатом была поставлена еще более амбициозная задача: стать центром мирового православия, добиться доминирования не только среди церквей Восточной Европы, но и среди древних восточных патриархатов, сформировать своего рода «восточный Ватикан» в Москве [Васильева 1999, с. 163165; Болотов 2011, с. 194-237; Чумачен-ко 2014, с. 142-148]. В документах тех лет речь шла прямо о «созыве Вселенского собора» в Москве с целью наделить патриарха Московского «статусом Вселенского» вместо Константинопольского патриарха. Тем самым советское руководство через религиозные институты вступало в большую игру за доминирование на Ближнем Востоке в надежде вытеснить из этого региона Великобританию. Открыл эту страницу в истории «нового курса» визит патриарха Алексия I (Симанского) в Святую Землю в июне 1945 г. Кроме того, речь шла и об установлении доминирования Московского Патриархата в христианском (но не католическом) мире, о формировании религиозного центра, противопоставленного Ватикану, который воспринимался как противник советской внешней политики1. Не вызывает сомнений, что такие масштабные задачи перед профильными ведомствами и церковными деятелями не мог поставить кто-либо иной кроме Сталина. Однако вопрос, в какой степени задачи созвать «Вселенский собор» и создать «восточный Ватикан» были реализуемы, оставался открытым.

Борьба за религиозное доминирование на Ближнем Востоке носила совсем другой характер, чем аналогичная борьба в Восточной Европе, где усилия советских ведомств и церковных деятелей могли опереться сначала на лояльные СССР режимы, а затем и на коммунистические правительства. Константинопольский патриархат и греческие (по национальности иерархии) церкви, находившиеся в его орбите (Александрийский и Иерусалимский патриар-хаты, Элладская и Кипрская Церкви), не собирались пассивно наблюдать за инициативами Москвы. Тем более что уже с конца XIX в. греческие и русские православные придерживались порой противоположных точек зрения на то, какая из поместных церквей должна первенствовать в православном мире (см.: [Герд 2016, с. 280-307]). Кроме того, в Восточном Средиземноморье советской дипломатии (в том числе церковной) предстояло столкнуться с противодействием бывших союзников по антигитлеровской коалиции, которые и сами стремились укрепить свое влияние на патриархаты Константинополя и Ближнего Востока, а это влияние -отметим - и прежде было существенно более весомым, чем российское.

Характерно, что чрезмерную амбициозность поставленных задач понимали и церковные деятели. Они избегали говорить о «Вселенском соборе» в Москве и предпочитали упоминать о необходимости созвать совещание для обсуждения церковных вопросов. Но и такая формулировка встречала отпор со стороны греческих иерархов. В наиболее резкой форме их позиция была сформулирована предстоятелем Кипрской Православной Церкви [Васильева 1999, с. 169]. При этом созыв все-православного форума в Москве отвечал как церковным, так и государственным интересам. Вот только интересы эти на этот раз совпадали не в полной мере. Русская Церковь была заинтересована в том, чтобы продолжить укрепление межправославных связей и обсуждение актуальных вопросов межправославных и межхристианских отношений. Власть же имела в виду усиление именно политического влияния Московского патриархата, а не только проведение консультаций. Так наметилось рассогласование задач, поставленных Церковью и властью (ср.: [Васильева 1999, с. 166-167]). В этом можно об1 Борьба с влиянием Ватикана шла не только на международной арене, но и внутри страны. В начале 1945 г. советское руководство взяло курс на ликвидацию католических церквей восточного обряда на территории СССР. Власти сделали ставку на сторонников объединения с Православной Церковью из числа клириков греко-католических (униатских) церквей, а противодействовавшие процессу ликвидации иерархи и священнослужители арестовывались. Русская Православная Церковь в этой ситуации должна была канонически оформить акт воссоединения. В марте 1946 г. таким образом была ликвидирована греко-католическая церковь в Галиции, в 1949 г. - в Закарпатье. Чуть позже по этой же схеме была ликвидирована уния в Восточной Европе: в 1949 г. - в Румынии, в 1950 г. - в Словакии. В странах социалистического блока легальное существование греко-католики продолжили только в Венгрии [Васильева 1999, с. 183-192; Носкова 2003, с. 144-165; Покивайлова 2003, с. 181-199; Волокитима,Мурашка, Носкова 2008, с. 371-416, 421-477; Вишиванюк 2011, с. 426-429; Вишиванюк 2012, с. 56-68].

наружить истоки кризиса «нового курса», который разразился летом 1948 г.2

Кризис «нового курса» (третий этап, август 1948 - май 1949 г.)

Усилия Совета по делам Русской Православной Церкви и самих иерархов по созыву в 1947 г. «предсоборно-го совещания» натолкнулись на противодействие Восточных патриарха-тов. В результате сроки созыва совещания были перенесены на год, а само оно приурочено к юбилею 500-летия автокефалии Русской Церкви. Праздничные мероприятия были поводом собрать представителей всех православных церквей, которые под другим предлогом могли в Москву и не поехать. Одновременно с юбилейными торжествами предполагалось провести «предсо-борное совещание», хотя по мере его приближения становилось ясно, что решений об изменении статуса Московского патриархата на нем провести не удастся, а иерархи греческих церквей, хотя и будут присутствовать на торжествах, но в заседаниях участвовать не намерены.

«Совещание глав и представителей Православных церквей» (как теперь называли этот форум) открылось 8 июля и продолжалось до 18 июля 1948 г. [Васильева 1999, с. 163-180; Болотов 2011, с. 237-263]. На нем присутствовали представители десяти из тринадцати самостоятельных православных церквей. Александрийский патриархат делегировал свое представительство антиохийской делегации. Иерусалимский Патриарх прислал телеграмму с извинениями, объяснив отсутствие своих представителей в Москве обстоятельствами арабо-израильской войны и осады Иерусалима. Позднее Иерусалимский патриархат одобрил решения совещания. Категорически отказалась от участия в московском форуме только Кипрская Церковь. Представители Константинопольского патриархата и Элладской Церкви присутствовали на торжественных мероприятиях и богослужениях, но уклонились от участия собственно в совещании.

Отметим, что юбилей церковной автокефалии отмечался с государственным размахом. Торжественные богослужения, заседания, приемы шли всю первую половину июля. В первый день состоялось «торжественное собрание глав и представителей автокефальных Православных Церквей», на котором его участники выступили с речами и поздравлениями в адрес Русской Церкви. В том числе, с речью выступил председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпов, который подчеркнул, что Церковь в СССР пользуется «полной свободой» в своей внутренней жизни, а государственно-церковные отношения являются «вполне нормальными» [Деяния Совещания, т. 1, 1949, с. 16-17]. Ближе к концу совещания состоялся торжественный обед в Совете по делам Русской Православной Церкви, на котором присутствовало около 200 человек. В Большом зале Московской консерватории для участников совещания состоялся концерт церковных песнопений (небывалое событие для ста2 Отметим, что в историографии существует достаточно обоснованная точка зрения, согласно которой причины кризиса «нового курса» коренились не столько в неудачах международной деятельности Церкви, сколько в структурных противоречиях между ЦК ВКП(б) и правительством и в борьбе идеологического аппарата за контроль над Советом по делам Русской Православной Церкви и Советом по делам религиозных культов (см., напр.: [Роккуччи 2016, с. 294-295]). Нам представляется, что вопрос о том, в какой степени кризис «нового курса» был обусловлен международными, а в какой внутриполитическими факторами, требует дополнительного изучения.

линской Москвы!), которые исполнял патриарший хор под управлением В.С. Комарова при участии знаменитых певцов, солистов Большого театра и лауреатов Сталинской премии Н.Д. Шпиллер и И.С. Козловского. Последний день торжеств гости провели в Троице-Сергиевой лавре, а затем иностранные делегации посетили Ленинград, Киев, Тбилиси. В ходе торжеств в Москве были открыты подворья Ан-тиохийской и Болгарской Церквей. Было также запланировано открытие подворья Сербской Православной Церкви, но его отложили из-за обострения отношений между руководством СССР и Югославии. Члены иностранных делегаций покидали СССР с щедрыми денежными подарками и драгоценными предметами церковного обихода, извлечен?