Спросить
Войти
С. А. Баканов
СОВЕТСКИЙ ИНДУСТРИАЛЬНЫЙ ГОРОД 1920-1950-х ГОДОВ И КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ В ИСТОРИЧЕСКОЙ УРБАНИСТИКЕ
В последние несколько лет советский индустриальный город попал в сферу внимания таких научных направлений, как культурология и искусствоведение, что может свидетельствовать о наступлении качественно нового этапа в его изучении. Особенно-плодотворно с культурологической точки зрения анализируются в настоящее время индустриальные центры Урала и Западной Сибири. Сравнительному сопоставлению наиболее значимых монографий по этим вопросам и посвящена настоящая статья.
Состояние, которое переживает в последние десять лет историческая урбанистика, может быть охарактеризовано как культурологический поворот. Действительно, большинство работ этого научного направления, увидевших свет на рубеже XX-XXI вв., в методологическом плане были ориентированы на подходы, зарекомендовавшие себя в рамках культурологии. Свидетельством тому служат многочисленные труды, издаваемые Научным советом РАН по истории мировой культуры, ставшие несомненным ориентиром в водовороте различных теорий, описывающих город как социокультурный феномен1. Представители различных гуманитарных наук начали посвящать свои исследования проблеме взаимоотношения человека и пространства его обитания. Востребованными оказывались способствующие разрешению этой проблемы идеи, такие как понимание локальной культуры в качестве культуры «Места», в котором формируется локальное сообщество2. Реализуя подобные идеи, урбанистика одним из первых научных направлений применила декларируемый в гуманитарной сфере междисциплинарный подход на практике, апробировав его в изучении советских градостроительных концепций и архитектуры советского города сталинской эпохи3.
Дедуктивное движение научной мысли привело к быстрому и почти одновременному воплощению теоретических схем в монографические исследования, основанные на конкретно-историческом материале крупных индустриальных городов российской провинции 1920-1950-х гг. Вышедшие в 2004-2005 гг. монографии челябинского исследователя Е. В. Конышевой и омских авторов В. Г. Рыженко, В. Ш. Назимовой и Д. А. Алисова выступили в качестве эмпирической проверки гипотез, выдвинутых в рамках культурологической науки4. Примечательно, что авторы обеих монографий поставили в центр своих работ города, сопоставимые между собой по целому ряду показателей, как экономико-демографических, так и культурно-исторических,— Челябинск, Омск и Новосибирск. Эти поселения одновременно в конце XIX в. получили толчок к развитию в связи со строительством транссибирской железной дороги, а затем, с конца 1920-х гг. новый импульс им дала форсированная индустриализация страны. В итоге, вектор городского развития, характер и содержание преобразований были у них синхронными и однонаправленными. Стремительно растущие в этот период индустриальные города Урала и Сибири выступали для центральной власти в качестве полигона политических
экономических и социокультурных инноваций, осуществлявшихся по планам форсированного социалистического строительства, а поскольку они не были «обременены» значительной историко-культурной средой, то служили и своеобразной экспериментальной площадкой для воплощения разнообразных архитектурных концепций. Сам же «дух» экспериментаторства, присущий советским архитекторам, был вызван тем, что они осознавали себя творцами новой действительности, создателями новой «идеальной модели» среды обитания, способной сформировать нового человека и новое социально-гармоничное, монолитное общество, живущее едиными ценностями5.
В своей историко-искусствоведческой работе Е. В. Конышева убедительно показала, как на облике индустриального Челябинска отразились борьба архитектурных направлений и произошел постепенный поворот советской градостроительной теории в сторону приоритета «художественного начала» перед «социалистической» организацией жизни. При этом в ее богато иллюстрированной книге дается детализованное описание некоторых домов, позволяющее получить представление об этапах формирования городского ландшафта, вплоть до застройки отдельных улиц. Анализируя генеральный план Челябинска 1935 г., она приходит к выводу, что строительство города как законченного художественного целого на основе ансамблевого проектирования в 1930-е гг. стало более важным (как для власти, так и для архитекторов), чем обыденное «жизнеустроение»6. Между тем, автор не указывает, что такое «торжество» ансамблевой архитектуры в советском городе сталинской эпохи было возможно только из-за отсутствия земельной ренты и «революционного» отношения власти к уже существующей «исторической» застройке. Поскольку вся земля принадлежала государству, то правящая партия могла позволить себе распоряжаться ею в собственных интересах. Например, для сакрализации и ритуализации городского пространства или демонстрации собственной мощи.
Многоэтажные кварталы жилых домов НКВД, высотные дома работников обкомов, облисполкомов, управлений железных дорог, директората некоторых заводов и т. п.— все эти постройки на фоне одно-двухэтажной, в основном деревянной застройки Челябинска, Омска или Новосибирска должны были смотреться как замки феодалов в средневековой Европе. Однако сомнительно, чтобы такой образ мог сознательно культивироваться советскими архитекторами, так как по градостроительным планам в новое жилье со временем должно было перебраться всё городское население СССР. Скорее всего подобная ситуация возникала в связи с тем, что в первую очередь реализовывались жилищные проекты для тех организаций, которые имели власть или достаточные материальные ресурсы. Возведение, же высотных жилых массивов номенклатуры в центральных частях городов вызвано распространенной в те годы концепцией максимальной территориальной близости места проживания человека к месту приложения его труда, а административные здания в городах, как правило, располагались именно в центре. Точно в соответствии с данной концепцией, рядом с промышленными предприятиями возникали рабочие поселки. Тем не менее, система распределения «бесплатного» жилья по статусному принципу свидетельствует о наличии в советском обществе 1920-1950-х гг. элементов социальной сегрегации, следствием которой стали последующие представления горожан о престижности проживания в административной части города.
Авторы омского исследовательского проекта избрали своей стратегией культурологический подход к проблеме трансформации культурного пространства западносибирских индустриальных городов в условиях тоталитаризма и.господства официального соцреалистического канона. Лики этих городов отражены в многочисленных иллюстрациях, сопровожденных ценными научными комментариями, раскрывающими символический, сакральный и ритуальный смысл построек, представленных на этих фотографиях.
Одно из центральных мест в данной книге занимает теоретическое обоснование влияния культурного пространства города на кристаллизацию локального социума. Здесь омские авторы дискутируют с Г. И. Баженовой, с точки зрения которой, пространство малого города более эффективно в процессе передачи и воспроизводства «природных источников этнической культуры» и поддержания самобытности провинциального культурного пространства, чем пространство крупного города-центра, так как там иммунитет от культурных инноваций и энергетики массовой культуры значительно ослаблен7. В отличие от этой позиции, омские авторы считают, что для изучения культуры российской провинции, ее регионально-локальной специфики следует относить к центрам сгущения социокультурных процессов любой город, независимо от его величины и административного статуса. Различия же между крупными и малыми поселениями заключаются лишь в степени интенсивности этих процессов и в конкретном наборе элементов инфраструктуры культурного пространства. Вместе с тем в условиях официальной линии на унификацию культурной среды, как в малых, так и крупных городах, появляются обязательные координаты культурного ландшафта, которые в крупных городах просто более выразительны. Однако, как справедливо считают авторы омской монографии, уже в 1960-е гг. эти символические элементы пространства города (включая памятники, фонтаны, клубы и дворцы культуры) стали постепенно терять сакральный смысл, заложенный в них соцреалистическим каноном8.
Архитектура 1920-1950-х гг. создавала повседневный культурный фон и задавала координаты провинциальной жизни. Однако далеко не всегда в рассматриваемый период на местах следовали столичным образцам. В качестве подражания образцу часто выступали лишь символическое предназначение сооружения и его место расположения в городском пространстве, но не внешний облик. И это, несмотря на то, что в 1940-е — начале 1950-х гг. началось увлечение типовыми архитектурными проектами. Культивируемый в архитектурных сооружениях столицы художественный образ пространства «красивой и счастливой жизни», свидетельствующий о триумфе народа-победителя в стране социализма, в провинции мог быть реализован в индустриальных городах восточных регионов СССР только отчасти. Курс на строительство «города-ансамбля», закрепленный в послевоенных градостроительных планах, вступал в противоречие с реалиями. Омские авторы объясняют это «поселковым» характером развития провинциальных индустриальных городов, включенностью в застройку их центральных частей ряда промышленных предприятий, появившихся здесь в результате эвакуации, и ограниченностью экономических возможностей этих городов по сравнению с возможностями центров европейской части страны, восстанавливающихся из руин9. Несмотря на сохраняющийся социальный заказ, борьба отраслевых интересов различных ведомств, отвечающих за формирование пространства в провинциальном городе, приводили
к тому, что в городах Урала и Сибири ансамбли, выполненные в духе сталинского «большого стиля», оказались более сомасштабны человеку, нежели в столице.
В целом, В. Г. Рыженко, В. Ш. Назимовой, Д. А. Алисову и Е. В. Конышевой в своих работах, безусловно, удалось многомерно представить процесс формирования культурного пространства индустриального города, в котором протекала повседневная жизнь советского человека. Эти исследования выходят далеко за рамки и исторической науки, и традиционного краеведения, демонстрируя преимущества междисциплинарного подхода и сочетания методов различных гуманитарных наук при изучении комплексных проблем.
Примечания
