Тайный политический контроль в первые годы советской власти (1917-1920-е гг. )

ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ

А. С. Смыкалин

ТАЙНЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЬ В ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (1917-1920-е гг.)

Автор на основе архивных материалов анализирует формы и методы государственного политического контроля в первые годы после установления советской власти.

Новый социальный строй, согласно теоретическим воззрениям В. И. Ленина, должен был уничтожить старые одиозные институты царской власти, как и весь карательный аппарат. Действительно, в первые дни революции были упразднены органы тайной полиции, так называемая «охранка», жандармерии, прокуратуры и даже демонтированы некоторые тюрьмы.

Но вскоре большевики поняли, что без загля-дывания в частную переписку граждан им не обойтись. Вопрос о тайне переписки не поднимался в конституционных актах советского государства до 1936 г. Ни в Конституции РСФСР 1918 г., ни в позднейшей Конституции СССР 1924 г. и Конституции РСФСР 1925 г. об этом ничего не говорится. Но в сталинской Конституции 1936 г., имевшей большое международное политическое значение, вопрос о личных правах граждан СССР обойти уже было нельзя. Поэтому статья 128 торжественно объявляла, что в СССР тайна личной переписки охраняется законом. С целью отвлечения внимания от этой проблемы и для пущей убедительности во втором издании Большой Советской Энциклопедии было дано определение перлюстрации. Тем самым как бы подчеркивалось, что тайное вскрытие государственными органами частной корреспонденции - функция буржуазной государственной машины, но никак не социалистической. Тема сразу же была окутана глубокой тайной, отсюда и отсутствие каких-либо публикаций. И лишь в начале 90-х гг. появились первые публикации, посвященные этой проблеме. Среди работ на эту тему крупнейшими и обстоятельными являются

СМЫКАЛИН А. С. - доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой истории государства и права Уральской государственной юридической академии

© Смыкалин А. С., 2005

работы профессора В. С. Измозика [1] Некоторые другие работы были изданы очень маленьким тиражом в первые годы советской власти либо вообще за рубежом и поэтому отсутствуют в библиотеках России [2]. Вместе с тем тема заслуживает пристального внимания, поскольку дает возможность заглянуть в глубины политического механизма социалистического государства.

Несмотря на то, что в своих теоретических постулатах В. И. Ленин указывал на необходимость разрушения угнетательной части карательного аппарата царской России, многие структурные механизмы этого аппарата были оставлены в неприкосновенности. Это касалось и политического контроля за жизнью граждан нового социалистического государства. Более того, штат чиновников, занимавшихся ранее перлюстрацией корреспонденции, остался в полной сохранности.

Первоначально эти функции в центре были возложены на Экономическую секцию Управления военного контроля в Петрограде, которая занималась перлюстрацией корреспонденции международного характера. В условиях правового хаоса и нестабильной политической обстановки анализ перлюстрированных материалов отправлялся и предлагался различным потребителям, в том числе и хозяйственным органам. Однако, естественно, наибольший интерес к этой информации проявила Петроградская ЧК, которая не только отметила ценность представляемой информации, но и просила в дальнейшем проводить эту работу.

Еще больше подняло дух перлюстраторам корреспонденции законодательное закрепление их деятельности. 22 июня 1918 г. Управление делами Совнаркома РСФСР отправило официальное отношение Управлению военного контроля, в котором отмечалось: «Свидетельствуя получение ваших отношений за № 3738 и 3742, имею честь по поручению Председателя Совета Народных Комиссаров Владимира Ильича Ульянова просить Вас энергично (выделено мной. - А. С.) продолжать Вашу деятельность в борьбе со спекуляцией, шпионажем и контрреволюцией и доставлять соответствующие сведения секретными пакетами на мое имя, а также широко информировать и завязать сношения с Всероссийской Чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности, помещающейся в Москве на Большой Лубян-

ке, 11. Секретарь Совета Народных Комиссаров Н. Горбунов» [3].

Данный документ можно рассматривать как официальное признание деятельности царских перлюстраторов новым советским правительством. Деятельность, которая сразу же приобрела совершенно секретный характер.

Вероятно, что первым органом, проводившим перлюстрацию корреспонденции в советской России, было Управление военного контроля. Сотрудники военно-контрольного бюро просматривали и анализировали простую и заказную международную корреспонденцию, проходившую через Петроград. Задачей контроля было выделение писем и телеграмм криминального и подозрительного характера с точки зрения охраны государственности. Действовал следующий порядок прохождения корреспонденции через цензуру: корреспонденция приходила с почтамта, предварительно рассортированная почтовыми чиновниками, в присутствии дежурных почтовых контролеров. Они следили за тем, чтобы вся корреспонденция подлежала читке, поступала полностью на просмотр. Кстати, идея тотального, всеобъемлющего характера перлюстрации будет иметь тенденцию и в дальнейшем, особенно в годы Великой Отечественной войны, чего мы коснемся позже.

Простая корреспонденция подавалась в мешках по приблизительному подсчету писем. Заказные письма поступали с описями, составленными на почтамте. После проверки количества писем в каждой пачке они передавались в Стол для обработки по секретным спискам (перечням лиц, чьи письма подлежали обязательной перлюстрации) доверенным сотрудникам. Остальные письма поступали «через руководителей в читку по группам военных контролеров». По прочтении письмо оклеивалось «заклейками теми же военными контролерами, которые их вскрывали», а сверху ставился штамп контролера.

Таким образом, существенным отличием почтовой военной цензуры, от перлюстрации являлся ее открытый характер. Более того, письмо даже проштамповывалось военным цензором. Следующим этапом являлась сортировка писем на те, которые подлежали задержанию, и те, которые направлялись адресату немедленно. По задержанным письмам составлялся меморандум, ответственность за составление которого ложилась на осведомителей, находившихся при каждом отделе. Кроме этого осведомитель должен был составлять и месячный отчет как по осведомительной, так и по экономической части. Деятельность осведомителей контролировалась в специальном проверочном отделе. Следовательно, существовал еще и дополнительный контроль.

Поскольку общих инструкций еще не было, практика работы отделений военной цензуры в разных городах была различной. Например, в Москве осведомители не были распределены по группам и составляли «отдельный стол», на который передавались все меморандумы. В октябре 1918 г. при Полевом штабе Реввоенсовета Республики (РВСР) был создан военно-цензурный отдел, входивший по ноябрь 1919 г. в Регистрационное Управление (тогдашнее название Разведывательного Управления РККА). Согласно приказу РВСР от 27 ноября 1919 г. отдел стал самостоятельным при РВСР, подчиняясь непосредственно комиссару Полевого штаба. 23 декабря 1918 г. РВСР утвердил «Положение о военной цензуре», вводившее контроль над всей печатной продукцией, радио, телеграфом и телефоном, а также просмотр международной и «по мере надобности внутренней почтово-телеграф-ной корреспонденции», «контроль над переговорами по иногороднему телефону». Так было положено начало не только просмотру корреспонденции, но и тайному прослушиванию телефонных разговоров.

Согласно Положению отмечалось, что с целью сохранения военной тайны учреждается Военная цензура, которая производит предварительный осмотр всех произведений печати, рисунков, фотографических и кинематографических снимков, предназначенных к выпуску в свет, в коих собираются сведения военного характера; просмотр в виде контроля вышедших в свет произведений, указанных в пункте «а»; предварительный осмотр предположенных к опубликованию всякого рода официальных сообщений и проч., содержащих военные сведения; просмотр международных и по мере надобности внутренних почтовых отправлений и телеграмм; просмотр материала, указанного в пункте «а», при перевозе его через границу Республики; контроль над переговорами по иногороднему телефону [4].

Начальником отдела военной цензуры до конца декабря 1919 г. был Я. А. Грейер. В обязанности отдела военной цензуры среди прочего входила «информация правительственных учреждений и доставление заинтересованным органам сведений, могущих быть полезными в деле ведения борьбы со злоупотреблениями, наносящими вред интересам Республики». В отдел входили военно-цензурные отделения при отделах военного контроля военных округов, военно-цензурные пункты при отделениях военного контроля губернских военных комиссариатов и местные военные цензоры. В июне 1919 г. окружные военно-цензурные отделения получили название «Отделения военной цензуры почт и телеграфов» [5].

Позднее разрабатываются штаты новых учреждений и появляются первые инструкции, ка-

сающиеся характера работы. Общая численность персонала для осуществления перлюстрации (без технического состава) должна была составить по всей Советской России около 1 000 человек. Инструкции устанавливали и сроки просмотра корреспонденции. Для открыток на русском языке «два дня со времени поступления в Военный контроль», «для открыток на иных языках и писем три дня, для телеграмм - 4 часа». При вскрытии заказных отправлений требовалось составлять акт, а на оболочке простых писем и на телеграммах делать отметку «Просмотрено военным контролем».

Видимо, ценность получаемой таким образом информации породила у руководителей молодой советской Республики идею о расширении сферы деятельности и установлении негласного политического контроля и над гражданским населением страны. Этот контроль уже сочетался и с элементами политического сыска. В этом отношении любопытный материал представляют перлюстрированные письма эпохи гражданской войны. Они показывают истинное положение дел, отношение крестьян и рабочих к новой власти, к войне и миру, к новым политическим ценностям, тем самым как бы приоткрывая завесу над понятием «загадочной русской души».

Анализ этих писем показывает, что порядочные люди были в обоих лагерях, были благородные белые и негодяи авантюристы красные, и там и там были садисты и преступники.

Исходя из поставленных задач и секретного характера работы, военная цензура создавалась как строго централизованное ведомство. Центральному Военно-цензурному отделу (ВЦО) подчинялись военно-цензурные отделения при реввоенсоветах армий, а также местные отделения контроля печати, радио, почты и телеграфа. ВЦО определял их численность, местонахождение и осуществлял контроль за их деятельностью.

Порядок работы каждого цензурного органа регулировался специальной инструкцией. Так, цензура военной корреспонденции производилась на основе общей Инструкции почтово-телеграф-ных военно-цензурных отделений и специальных Правил для цензуирования корреспонденции из Красной Армии и в Красную Армию. В соответствии с этими документами все письма подлежали перлюстрации. При этом подчеркивалось, что цензура красноармейской корреспонденции есть учреждение абсолютно секретное и разглашение малейших сведений о ее организации и деятельности карается судом Революционного трибунала [6].

Рассмотрим, что собой представляла внутренняя организация и характер деятельности этого секретного органа. Каждое военно-цензурное отделение имело несколько рядовых цензоров,

контролера и начальника. Цензор получал в начале дня от контролера определенное количество писем для просмотра, а в конце дня сдавал ему готовую работу. В связи с тем, что инструкции запрещали задерживать письма более чем на 24 часа, количество писем выдавалось с расчетом возможности прочтения в указанное время. При отборе придерживались пропорционального представительства писем из разных регионов и армий страны. Цензор был обязан вскрывать письма крайне осторожно и после прочтения тщательно заклеивать. Любые пометки и вымарки в тексте строго запрещались. «Процедурные» вопросы решал обычно сам контролер.

Если при чтении письма цензору попадалось письмо, содержание которого казалось ему откровенно контрреволюционным или имеющим тайный смысл, то он его обязан был откладывать, а затем передавать начальнику отделения. Начальник мог такое письмо конфисковать и направить в Особый отдел ВЧК, а копию - в ВЦО. Конфискации подлежали также письма, содержащие шпионскую (в том числе шифрованную) информацию, различные сенсационные слухи, а также пропаганду антимилитаризма.

Кроме выявления писем запрещенного содержания цензор должен был делать выписки (они назывались «меморандумы») из просмотренной корреспонденции, дающие представления о настроениях в Красной Армии и в тылу, морально-политическом состоянии войск и населения, об их отношении к войне, командованию и к Советской власти и т. п. Все выписки классифицировались (дата, место отправления письма, воинская часть, если отправителем был красноармеец), и затем составлялись сводки по темам (военная сводка, политико-экономическая, сводка о дезертирстве) и районам (губернии или фронты).

Два раза в месяц (к 1-му и 15-му числу) эти сводки препровождались в ВЦО, а также политотдел РВС армий, в районе действия которой было расположено данное военно-цензурное отделение. В ВЦО сводки соответствующим образом обрабатывались и из них составлялись краткие тематические обзоры, которые наряду с копиями самих сводок отправлялись дальше, в секретариат РВСР и ЦК РКП(б) [7].

Обладание информацией всегда являлось основой управления независимо от того, каким путем она была получена. Поэтому особый интерес представляли письма бывших политических соратников по революционной борьбе: левых эсеров, левых коммунистов и т. д., - значительная часть которых в начале 20-х гг. уже находилась в пенитенциарных учреждениях Советской России.

В Инструкции ВЧК от 10 мая 1920 г. за № 11943 Председателю Пермского губчека «По

содержанию левых эсеров, числящихся за секретным отделом ВЧК» прямо устанавливалось: «Ни одно письмо от заключенного на волю не должно быть отправлено им непосредственно, не пройдя тюремной цензуры, причем необходимо снять копию такового и переслать в секретный отдел ВЧК» [8].

Вместе с тем говорить об истинной объективности информации, полученной путем перлюстрации корреспонденции, вряд ли возможно. Она обрабатывалась людьми, которые составляли меморандумы и которые не были лишены человеческих качеств. Подборка и анализ писем могли носить вполне тенденциозный характер и, прежде всего, зависели от личности самого цензора. Они не были вольны изменить содержание того или иного письма, но подбор выписок мог быть составлен так, что рисовал более или менее мрачную картину жизни. И даже тот факт, что эти сводки перепроверялись еще раз, не мог быть гарантией их объективности.

Получаемая от военных цензоров информация, вероятно, навела на мысль о создании всеобъемлющей системы политического контроля всего населения Советской России. Приказом РВСР от 12 июля 1919 г. предусматривалась новая структура органов цензуры почт, телеграфов, радио и телефона. Намечалось и восемь видов почтовой цензуры: I) отделение почтово-теле-графного, радио и телефонного контроля в Отделе военной цензуры - 25 человек (старших контролеров - 3, контролеров - 20, шифровальщик - 1, химик-лаборант - 1; II) почтовые подотделения Московского и Петроградского отделения военной цензуры: соответственно 212 и 233 человека (начальников - 15, знающих не менее трех иностранных языков - 30, менее трех - 120, один шифровальщик, 10 заклейщи-ков; для телеграфа: 4 начальника, 20 цензоров, далее - прикомандированные из почтово-теле-графной конторы и химик-лаборант); III) при РВС фронтов - 27 сотрудников; IV) при РВС армий -22; V) в военно-цензурных пунктах при полевых почтовых конторах штабов дивизий - 4; VI) в отделениях военной цензуры почт и телеграфов группы «А», пропускавших в сутки более 10 тысяч почтовых отправлений, - 89; VII) в отделениях военной цензуры почт и телеграфов группы «Б», пропускавших в сутки 5-10 тысяч отправлений, - 46; VIII) отделения военной цензуры почт и телеграфов группы «В», пропускавших менее 5 тысяч отправлений в сутки - 22 человека.

Следовательно, в перлюстрации корреспонденции в России в 1919 г. должно было участвовать, по мнению проф. В. С. Измозика, не менее 1 000 человек [9].

Деятельность по перлюстрации корреспонденции в Советской России получает норматив-

но-правовую регламентацию с марта 1919 г. Издаются различного рода Инструкции: «Схема движения писем в отделении ВЦ почт и телеграфов», «Правила для цензуирования корреспонденции из Красной Армии», «Правила цензуирования корреспонденции, идущей в Красную Армию», «Правила для контролеров военно-почтового контроля», «Ведомость о раздаче писем» и т. п.

Механизм перлюстрации раскрывает «Схема движения писем в отделении ВЦ почт и телеграфов». Согласно Инструкции заказные письма распределялись по группам: красноармейские, официальные, международные и частные. Затем корреспонденцию передавали на секретный стол, где ее просматривали по адресам. Письма на имя лиц, значившихся в секретных списках ВЧК, поступали к начальнику стола. В эти списки включались фамилии лиц, деятельность которых оперативным путем контролировалась органами государственной безопасности. По отобранным таким образом письмам составлялся список с указанием номеров писем (без указания адресов и фамилий). Это была своего рода защита от расшифровки фигуранта, которым занималось ВЧК. Эти письма, как и остальную корреспонденцию, возвращали на стол № 1. «Международную корреспонденцию на неизвестных языках» в тот же день отправляли в Московское отделение. Все письма адресатов, значившихся в поименных списках, начальник секретного стола тотчас пересылал «нераспечатанными в то учреждение, по спискам которого они задержаны».

Стол № 1 передавал письма под расписку цензорам-руководителям (стол № 3), те - цензорам (стол № 4), оставив себе не менее 50%. В обязанности цензоров-руководителей входили контроль за работой подчиненных, проверка меморандумов и составление по ним ежедневной сводки. Письма с меморандумами передавались на осведомительный стол (№ 7), а оттуда - «в соответствующие учреждения». Осведомительный стол составлял общую сводку по данным цензоров-руководителей. Был еще и стол № 5, контролировавший работу. Дальнейшим пунктом движения был стол № 6 (заклейщики), где «приводят конверты в первоначальный, по возможности, вид, тщательно их заклеивают и передают корреспонденцию обратно на стол № 1», который сдает ее в почтово-телеграфную контору под расписку [10].

В историко-правовой литературе очень редко упоминаются случаи перлюстрации корреспонденции. Уже в то время, понимая противозаконность этой деятельности, государство стремилось ко всяческому ее засекречиванию. Поэтому главным источником информации по этому вопросу являются служебные документы ВЧК. Особенно интересным в связи с этим является обзор быв-

шего перлюстратора И. Зорина «Перлюстрация корреспонденции при царизме» от 17 февраля 1919 г., где он предлагает правительству Советской России широко использовать деятельность «черного кабинета» [11].

Особенностью тайного просмотра корреспонденции в тот период времени, пожалуй, было то, что мало кто задумывался об этимологии понятий «перлюстрация» и «почтовая военная цензура». По нашему мнению, они были просто смешаны и нередко подменяли друг друга. На эту мысль наводит анализ секретного циркуляра Отдела военной цензуры регистрационного управления Полевого штаба Реввоенсовета Республики от 12 августа 1919 г., в котором говорилось, что на военно-цензурные пункты возлагалось следующее: «1. Обязательный просмотр всей (выделено мной. - А. С.) проходящей через данную полевую почтовую Контору корреспонденции из Красной Армии; „.3. Перлюстрация всей корреспонденции по секретным указаниям, получаемым из Отделения при Реввоенсовете 1-ой Армии; „Весь материал, полученный от просмотра почтовой корреспонденции, т. е. меморандумы (в 3 экз.) с соответствующими письмами... ежедневно направлять в Отделение Военной Цензуры при Реввоенсоветах Армий».

В 1919 г., как пишет исследователь Т. М. Го-ряева, объем работы в центре и на местах был очень велик. Об этом свидетельствуют данные штатного расписания: Отдел военной цензуры Реввоенсовета республики насчитывал 107 человек; Московское отделение военной цензуры почт и телеграфов - 253 человека; Петроградское военно-цензурное отделение - 291 человек; отделения военной цензуры почт и телеграфов на местах - 100 человек; при реввоенсоветах армий состояло 30 человек. Численность цензоров на местах определялась по количеству просмотренных почтовых отправлений и печатной продукции [12].

Письма, представляющие особый интерес, пересылались в ЦК РКП(б). Причем цензоры-пер-люстраторы в специальных сопроводительных письмах просили не разглашать заинтересованным лицам источник получения информации, ибо «...военная цензура существует конспиративно...» (выделено мной. - А. С.). Именно благодаря этой конспирации в ЦК становились известны факты истинного положения в армии и на фронтах гражданской войны.

Анализ перлюстрированной корреспонденции, в первые годы советской власти показывает, что большинство населения страны даже мысли не допускало, что государство таким образом заглядывает в частную жизнь своих граждан.

Вместе с тем органы государственной безопасности получали возможность увидеть срез реальной, а не отретушированной на собраниях

и митингах жизни граждан. С морально-этической точки зрения это был правовой беспредел, но эти вопросы мало кого заботили. С первых дней советской власти превалировал не принцип социалистической законности, о котором на каждом углу немного позднее говорили большевики, а принцип государственной целесообразности. То, что выгодно было государству и партии большевиков, возводилось в ранг государственной политики, осуществляемой специфическими, совершенно секретными способами.

Стараясь обезопасить себя, руководители партии и правительства установили, что не подлежит цензуированию корреспонденция, направленная правительственным учреждениям, а также частная корреспонденция, адресованная на имя членов ВЦИК, СНК, членов коллегий НК и ЦК РКП.

В связи с секретностью функций аппарата цензуры особое внимание уделялось кадрам. Наряду с использованием старых сотрудников, работавших в дореволюционной России, производился набор новых. Как правило, эти люди имели соответствующее образование (высшее) и знали иностранные языки. Немалое значение уделялось партийной принадлежности. Особой тайной оставались списки тех лиц, чья переписка подлежала обязательному просмотру. Поэтому согласно инструкции доступ к секретным спискам имели только особо проверенные сотрудники-коммунисты.

Возрастание роли ВЧК, особенно после гражданской войны, привело к тому, что многие политические функции государственного аппарата, совершаемые тайно, все более сосредоточивались в этом ведомстве. Эта тенденция охватила и такую функцию, как перлюстрация корреспонденции. Встал вопрос о передаче этой функции полностью в ведение ВЧК. 30 июня 1920 г. вопрос рассматривался зам. председателя ВЧК И. К. Ксенофонтовым, зам. начальника Особого отдела ВЧК В. Р. Менжинским и начальником Отдела военной цензуры Н. Н. Батуриным. Затем приказом РВСР от 10 августа 1920 г. функции Почтельконтроля были переданы Особому отделу. 9 августа 1921 г. совместным приказом РВСР и ВЧК Управление военной цензуры Штаба РККА было передано в ведение ВЧК и стало подотделом военной цензуры Информационного отдела ВЧК.

Тем самым начался новый этап в истории перлюстрации корреспонденции советского государства.

Большой интерес представляет не только реорганизация аппарата советской цензуры, но и, так сказать, внутреннее содержание перлюстрируемой корреспонденции. О чем, например, писали в годы гражданской войны? Каково отно-

шение к новой, советской власти? Как воспринимались населением молодой советской Республики белые и красные? И многие другие вопросы, имевшие в своей совокупности важное политическое значение.

Содержание этих писем является как бы «истиной в последней инстанции», поскольку без прикрас, реально отражает действительное положение вещей.

«Город наш неузнаваем, все перевернулось: появились бесконечные штабы... снуют вестовые, роют окопы служащими советских учреждений -по 50% от каждого», - пишет респондент из Тамбова 28 июля 1919 г. «Наша коммуна дурная осталась без хлеба. Рожь крестьян была засеяна, они ее сняли, и в коммуне нет ничего. Луга большую половину скосили. Крестьяне хотят разогнать коммуну, но все-таки Совет их не допускает», - пишет другой респондент из с. Перховичи Смоленской губернии 10 августа 1919 г.

Вопрос о социализации земли, создании первых коммун и товариществ по совместной обработке земли был достаточно острым в те годы, и поэтому он поднимался во многих письмах крестьян. «Идет такой шум насчет земли, хотят сделать коммуну. Некоторые деревни согласились, другие против.» (Московская губерния, Яропо-лец, 17 июня 1919 г.).

Важно отметить и то, что большевистская пропаганда сыграла определенную роль. Поскольку официальная советская печать связывала улучшение условий жизни со скорейшей победой над врагом (внутренней контрреволюцией и иностранной военной интервенцией), то и в большинстве писем на фронт желали быстрейшей победы над классовым врагом. «Желаем вам побольше подушить дармоедов и прочих нажившихся на чужой крови капиталов (так в тексте. - А. С.)», сообщается в письме из Московской губернии, г. Можайск, от 28 июля 1919 г. «Все ждем и не можем дождаться, когда восторжествует советская власть. У меня в душе такая злоба к буржуазии, что я могла бы собственными руками их застрелить», - пишет женщина из Гомельской губернии, г. Орша, 14 декабря 1919 г. «Были под властью Колчака, но собственно не советую никому думать, что у контрреволюционеров хорошо, - пишет человек из г. Перми, - нет лучше советской власти. Хоть у нас голодно, но никто в этом не виноват, ведь ходит военная разруха» (г. Пермь, 30 августа 1919 г.).

«Мы дали клятву везде и всюду защищать советскую власть. На днях послали в Питер 23 вагона хлеба, а теперь для добровольного пожертвования», - бодро сообщает в своем письме, вероятно, один из красных комиссаров заготовителей продовольствия из Тамбовской губернии, погоста Бибиговский, 28 июля 1919 г.

Количество коммунистов среди крестьян было невелико. Это видно из письма, направленного из Ярославской губернии, с. Тверцы, 28 июля 1919 г.: - «У нас в деревне я да Лаврентьев стоим на стороне советской власти, а остальные монархисты или анархисты, но и они когда-нибудь признают советскую власть».

Вместе с тем в письмах из города от рабочих содержится больше оптимизма по поводу устойчивости новой власти и надежда на скорую победу Красной Армии. «Советская власть у нас, благодаря Богу, крепнет. Вот только подлец Деникин наводит панику, забрав весь Донецкий бассейн, но т. Троцкий лично взялся за это дело, и конечно, Деникину несдобровать» (Волынская губерния, г. Житомир, 22 июня 1919 г.). «Долой буржуев и кулаков. Долой Парижский мир, да здравствует советская власть на весь мир» (Московская губерния, г. Богородск, 20 июня 1919 г.). «Мы здесь, в тылу очень крепко спаяны и твердо стоим за осуществление дорогого нам социализма. » (Нижегородская губерния, Веремань, 23 июня 1919 г.). «Все убеждены, что советская власть, все более и более укрепляется и в том, что в недалеком будущем гражданская война прекратится.» (Гомельская губерния, г. Орша, 6 декабря 1919 г.) и т. п.

Объективности ради надо отметить, что количество таких писем тоже довольно значительно.

Перлюстрированные письма времен гражданской войны являются важным историческим источником еще и в том плане, что раскрывают изменения, которые произошли в городе и деревне в результате установления нового социального строя. «Здесь мобилизация всех интеллигентных сил города, не регистрируются на вечерние занятия с неграмотными.» - сообщается в письме из Вятки от 8 августа 1919 г. «Учительский персонал здесь - прямо разгильдяйство. Спектакли бывают часто, но не услышишь ни одной революционной песни», - отмечается в письме из Вятской губернии, д. Пышкет, 11 ноября 1919 г. «Кругом непонятная, непроглядная тьма, переименовали все учебные заведения в трудовые школы, а дети с января бьют баклуши, и педагоги не подготовлены к этому новшеству.» (Орловская губерния, г. Елец, 21 июля 1919 г.).

Из анализа писем видно, что культурно-воспитательная работа и просветительская деятельность в городе и деревне в 1918-1920 гг. тоже протекала по-разному. «Жизнь кипит только в пролет. клубе, открыты всевозможные секции, курсы, можно играть на духовых инструментах. Декоративная секция, драматическая, музыкальная, курсы бухгалтерии, черчения, ткацкие, прядильные, общеобразовательные», - говорится в письме из Костромской губернии, Новая Вичуга,

от 21 ноября 1919 г. Совершенно противоположная оценка дается в письме из Владимирской губернии, с. Большое Филипповское, датированное 21 июля 1919 г.: «Уведомляю, что в нашей непросвещенной деревне темнота, оттого что нет хлеба, никаких просвещений не признают, (выделено мной. - А. С.), только бы хлеба.»

Продовольственный кризис в 1919 г. носил просто катастрофический характер. У населения, и не только у крестьян, забирали все подчистую.

«Настроение в городе сейчас нервное, идут повальные обыски, отбирают золото, серебро, мануфактуру, а в некоторых случаях даже белье, одежду, одеяла и подушки. Одним словом, все что лишнее. Говорят, что будет еще Неделя бедноты и будут отбирать решительно все» (Гомельская губерния, г. Могилев, 29 июля 1919 г.).

Еще более тяжелым было положение в деревне, где большевистские комиссары реквизировали хлеб. По сути дела, самый основной источник питания крестьянской семьи. «У нас в деревне реквизировали хлеб, и у отца твоего, но они не хотели отдать как красноармейские семьи. Твоего отца, когда он не хотел отдавать, били прикладами», сообщается в письме из Москвы 30 августа 1919 г. «Вчера явился к маме какой-то командир и потребовал 10 фунтов меду. Сказал, что войско с реквизициями не считается и с семьями красноармейцев тоже и в случае нужды могут отнять последнюю корову» (Витебская губерния, с. Жигин-Двинск, 29 августа 1919 г.).

«В деревне все отбирают, полную очистку делают. Первый декрет: каждому крестьянину полагается хлеба по 26 фунтов в месяц, за то, что он работает 24 часа. Завоевали фабрики 8-часовой рабочий день, а мужик получил землю, работать ему приходится 24 часа, но от него отбирают последний хлеб. Поэтому и бегут с фронта» (Тамбовская губерния, Богоявленск, 16 июля 1919 г.). «У нас отняли всю землю и покос, но из газет видно, что они не имеют никакого права отнимать что-либо у семейства красноармейца» (Новгородская губерния, Устрехи, 8 августа 1919 г.).

И таких писем, рассказывающих о бесчинствах большевистских комиссаров, большинство среди перлюстрированной, идущей на фронт корреспонденции.

Еще большим наказанием был голод, охвативший летом 1919 г. все центральные губернии РСФСР. И хотя сам факт голода не скрывался, да и не мог скрываться в официальной печати, анализ писем с мест производит совсем удручающее впечатление. «У нас в полном смысле слова голод, вторую неделю едим одну траву со своего огорода, даже варим лебеду» (Петроградская губерния, Сестрорецк, 25 августа 1919 г.). «Страшный призрак голода висит над нами; ско-

рей бы кончилась эта проклятая война» (Костромская губерния, Кинешма, 19 июня 1919 г.). «Здесь кругом морит ужаснейшая голодовка. Люди не только поели солому и мякину, но даже уничтожили значительное количество мха», рассказывает неизвестный респондент из Череповецкой губернии, г. Тихвина. Не лучше положение было и в Московской губернии. В письме из села Андриановка от 27 июля 1919 г. сообщается: «За недостатком хлеба в деревне едят болотный мох». «Хлеба нет, бабушка толчет мох и ест...» - говорится в другом письме из Московской губернии, из Яхромы, от 19 июня 1919 г.

Но если вопрос голода в России в 19181920 гг. все-таки получил отражение в исторической печати, то вопрос о защите социалистического, родного отечества долгое время освещался весьма тенденциозно.

Утопическая идея В. И. Ленина о том, что рабочие и крестьяне добровольно будут защищать свое Отечество, потерпела полное фиаско. И даже переход от добровольного принципа комплектования армии к всеобщей воинской обязанности в начале 1918 г. не мог остановить массового дезертирства из рядов армии. Полную картину масштабов дезертирства раскрывают перлюстрированные письма, на наш взгляд, являющиеся ценным историческим источником по данной проблематике.

Дезертиры не только уклонялись от службы в рядах Красной Армии, но и, соединяясь в отряды, оказывали серьезное вооруженное сопротивление ей. «Дезертиров у нас всех взяли. Неизвестно, что им будет, расстреляют или же увезут с товарищами. Красная Армия была и очень надоела» (Орловская губерния, Медвежье, 18 августа 1919 г.). «Разосланы отряды, делают облавы, захватывают дезертиров, а в домах делают настойчивые обыски», рассказывается в письме из с. Рязанцево Владимирской губернии от 1 июня 1919 г. О размахе борьбы с дезертирством, говорит письмо из Кинешмы Костромской губернии от 29 июля 1919 г.: «Стали принимать очень строгие меры, вплоть до расстрела всего семейства. В деревнях не осталось ни одного дезертира, все без исключения явились в Кинешму; за эту неделю прибыло 10 000 дезертиров».

Как уже отмечалось выше, борьба с дезертирством нередко принимала форму вооруженной борьбы. «В Самецкой и Петропавловской волости производится сильная борьба с дезертирами, - сообщается в письме из Костромы 26 июля 1919 г., - приехали вооруженные отряды, и начался бой. В Самецкой зажгли деревню Саметь. Много невинных людей погибло. Эти чрезвычайные комиссии нельзя назвать людьми, а просто зверями. Приедут в деревню, забирают всю одежду и продукты, какие имеются, и все

говорят: «Давай дезертиров», - а дезертиров нет, они на самом деле некоторые служат, а они не верят. Берут отцов или жен и перережут. Вот, например, в Петропавловской волости зарезали 9 отцов дезертиров».

Естественно, что такие, мягко говоря, «перегибы» на местах не вызывали особого энтузиазма у тех же рабочих и крестьян защищать советскую власть. «Приехала Красная Армия ловить дезертиров, и начала поступать как разбойники: они не ловят дезертиров, а грабят крестьян. На военную службу никто не хочет идти. Народ не хочет защищать грабителей.», сообщает неизвестный корреспондент из Рязанской губернии, д. Можары, 26 июля 1919 г.

Не видя особого различия между белыми и красными, которые повсеместно те и другие занимались грабежами и разбоями, простой крестьянин искал выход в создании собственных отрядов, не имевших, как правило, ярко выраженных политических взглядов. В конце 1918- начале 1919 г. появились отряды зеленых. «Кроме белых и красных появились еще и зеленые черти, банды которых состоят из дезертиров», отмечается в письме от 4 июня 1919 г. из Луги Петроградской губернии. «Нас поколотили зеленые банды. Пришли ночью, и стучат в ворота, и говорят: «Пустите красноармейцев погреться». Отец пошел и отпер, думали, правда красноармейцы, а они оказались зелеными. Как пришли в хату, так начали все колотить, искать. Забрали кожух батьки, часы, шапку. Скоро ушли и пошли к соседу, взяли жеребца и некоторые мелочи.» (Минская губерния, Хилокенчи, 11 декабря 1919 г.). В другом письме из Саратовской губернии, с. Ду-ранкино, от 25 июня 1919 г. говорится: «У нас каждый день насчет войны собрание, хотят перейти на сторону зеленой гвардии, у нас уже послали из деревни делегатов, не знаем что будет, большевики все хотят отказаться, да их не пускают».

Политическая неразбериха в стране привела к массовому повстанческому движению ?