Спросить
Войти
НАЧАЛЬНЫЙ ПЕРИОД ИЗУЧЕНИЯ АРХЕОЛОГИИ ЭПОХИ БРОНЗЫ И РАННЕГО ЖЕЛЕЗНОГО ВЕКА В ВОЛГО-КАМЬЕ.
КАБИНЕТНО-АНАЛИТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ
© 2013 г. А.А. Чижевский
Институт истории им. Ш. Марджани АН РТ, г. Казань (chijevski@mail.ru)
В статье рассматривается начальный период изучения позднего бронзового и раннего железного веков в Волго-Камье (конец XVIII в. - начало 1920-х гг.). Автором выделены в рамках начального периода четыре основные проблемы, которые разрабатывались исследователями. 1. Бронзового века и выделения из него памятников раннего железа в начале XX века. 2. Этнической принадлежности населения и археологических культур. 3. Топографии поселений и интерпретации использования городищ. 4. Систематики погребального обряда. В отдельный блок выделены локальные проблемы, к которым исследователи обращались спорадически.
Проблематику кабинетно-анали-тических исследований археологии поздней бронзы и раннего железного века начального периода, ввиду ее большого разнообразия, уместно разделить на четыре блока - четыре проблемы, на которых был сосредоточен исследовательский интерес во второй половине XIX - начале XX в. Кроме того, присутствуют и более мелкие, частные проблемы, которые не удалось объединить в рамках основных исследовательских направлений, они объединены в пятый блок локальных проблем.
Проблема бронзового века - ключевая в истории изучения первобытной археологии Волго-Камья. Во второй половине XIX и начале XX столетий памятники, относящиеся в настоящее время к раннему железному веку, включались в перечень объектов бронзового века, несмотря на наличие в них изделий из железа. Основным, «реперным» памятником бронзового века считался Ананьинский могильник, время существования которого определялось от собственно бронзового века до его финала - перехода к раннему железному веку (Нево-струев, 1871а, с. 630; Лихачев, 1891, с. 131; Пономарев, 1892, с. 7-8, 34; Нефедов, 1899, с. 45, 47). Неразрывно с этой проблемой была связана хронологическая атрибуция, так как именно хронологические определения, часто очень точные, позволяли исследователям относить памятники к той или иной эпохе.
Впервые проблема определения хронологической позиции памятников бронзового и раннего железного
веков была затронута П.В. Алабиным (рис. 1) в статье по итогам раскопок Ананьинского могильника. Ключевым моментом в определении времени существования некрополя было наличие в нем почти 100%, как он считал, кремации погребенных. Согласно существующей в середине XIX в. концепции, кремация являлась общим обрядом первобытного человечества и, таким образом, основным признаком первобытного - досредневекового -возраста могильников. На основании этого признака и аналогий со скифскими древностями Ананьинский могильник был отнесен к первым векам н.э. или же к последним векам до н.э. (Алабин, 1860, с. 111, 116).
В 60-е годы XIX в. после публикации материалов из первых раскопок Ананьинского могильника сложилось представление о нем как памятнике раннего железного века. В этом ключе писал Э. Эйхвальд, который, учитывая наличие в Ананьинском могильнике изделий, имеющих аналогии в скифском мире и сосуществовании здесь медных и железных орудий, относил некрополь к раннему железному веку и V в. до н.э. (Eichwald von, 1860, с. 458, 459). Его поддерживал П.И. Лерх, который на основании своих исследований «Могильника» датировал его периодом начала употребления железа (Лерх, 1866, с. 12-13).
Новая гипотеза о принадлежности эталонного - Ананьинского - могильника к бронзовому веку появилась несколько позже - в начале 70-х гг. XIX в.
Ее, как и собственно понятие «бронзовый век» для Волго-Камья, ввел К.И. Невоструев в статье «Ананьин-ский могильник» (рис. 2, 3), где он на основании аналогий с европейскими, прежде всего, гальштатскими, и ази#
Рис. 1. П.В. Алабин. Портрет.
атскими (ниневийскими и скифскими) материалами отнес его к бронзовому веку (Невоструев, 1871а, с. 598, 629631). Исходя из этих аналогий, а также наличия в материалах могильника изделий из камня и бронзы наряду с железными, К.И. Невоструев приходит к выводу о датировке Ананьинского могильника даже не концом бронзового века, а более ранним периодом бронзы, отнеся его «ко временам до Рождества Христова» (Невоструев, 1871а, с. 606, 630; 1871б, с. 188).
Примерно в это же время и независимо от К.И. Невоструева А.Ф Лихачев выдвинул свою концепцию существования бронзового века в регионе. В докладе «Бытовые памятники Великой Болгарии» для II Всероссийского археологического съезда в Санкт-Петербурге в 1871 году, основываясь на предметах из своей коллекции, он обосновал наличие в Волго-Камье памятников бронзового века (Лихачев, 1876, с. 11-14;). Определение времени существования памятника А.Ф. Лихачев предлагал решать по совокупности выявленных на нем предметов (Шмидт, 1928, с. 149).
Рис. 2. Иллюстрация из статьи К.И. Невоструева «Ананьинский могильник», табл. I.
Рис. 3. Иллюстрация из статьи К.И. Невоструева «Ананьинский могильник», табл. II.
Реферат доклада в части, касающейся бронзового века, во многом остался неопубликованным (Назипова, Измайлова, 2006, с. 61-62), однако его развернутое изложение дано в статье, написанной к VII археологическому съезду в Ярославле (Лихачев, 1891).
Бронзовый век А.Ф. Лихачев выделял как особый период на основании находок серий бронзовых предметов, в основном орудий труда и оружия, которые являлись маркерами эпохи бронзы (Лихачев, 1891, с. 130). Ана-ньинский могильник он датировал временем перехода от бронзового века к железному (Лихачев, 1891, с. 149).
Развивая свою гипотезу о наличии бронзового века в Волго-Камье, А.Ф. Лихачев сделал предположение о том, что переход к эпохе бронзы произошел без миграций нового населения, а формирование этносов бронзового века произошло на основе более раннего населения каменного века (рис. 4) (Лихачев, 1884, с. 12; 1886, с. 153). Спустя немногим более 10 лет, подобную точку зрения высказал барон Дж. де Бай, который рассмотрел основные точки зрения на хронологию Ананьинского могильника и предположил, что цивилизация эпохи железа была наследницей бронзового века и ее развитие в регионе происходило без участия новых этносов (Baye, 1897, p. 10).
С появлением новых данных и общим развитием археологии как науки во второй половине 70-х годов XIX в. стали формулироваться новые теоретические и методологические подходы к археологическому материалу. Одним из таких подходов являлся принцип культурного национализма, выразителем которого был финский исследователь И. Р. Аспелин (Салминен, 2011, с. 130). Первоочередной задачей археологии он считал поиск национальных особенностей в археологическом материале (Aspelin, 1877в, с. 138, 139, 142). Так появилась гипотеза единой культуры бронзового века Европейской России и Западной Сибири. И.Р. Аспелин опирался при ее формулировании на идеи П.С. Пал-ласа, который считал памятники Минусинской котловины древнефински-ми (Aspelin, 1877а, с. 17; Салминен, 2011). Для обозначения этой культуры он ввел специальное понятие Алтайско-Уральского бронзового века (Аспелин, 1884, с. 7). В результате исхода из Саяно-Алтая, представители урало-алтайской культуры мигрировали сначала на Каму, а затем далее на запад. Подтверждением его гипотезы были, как он считал, предметы из Ананьинского могильника, сохранившие сибирские традиции. Сам некрополь, опираясь на скифские аналогии, И. Р. Аспелин датировал III в. до н. э. Так как железных предметов здесь было найдено немного и они имели формы, «типичные для бронзового века», он отнес некрополь к переходному времени от бронзового века к железному (Aspelin, 1877б, p. 102).
В поддержку мнения И.Р. Аспелина о датировке Ананьинского могильника переходной эпохой от бронзового к железному векам выступили председатель ОАИЭ П.Д. Шестаков (Шеста-ков, 1879, с. 131), М.В. Малахов (Малахов, 1882, с. 218) и И.Н. Смирнов (Смирнов, 1894, с. 257), а впоследствии и П.А. Пономарев (Пономарев, 1914, с. 2).
Переход от изучения единичных находок и единственного могильника к массовому материалу бронзового и раннего железного веков произошел в
Рис. 4. Иллюстрация из статьи А.Ф. Лихачева «Скифские элементы в чудских древностях Казанской губернии», табл. III. На позиции 5 представлен псалий раннего железного века из окрестностей Билярска.
Развитием исследовательской программы П.А. Пономарева стала работа А.А. Спицына, в которой он сформулировал три основные проблемы бронзового века Волго-Камья: 1) в каких хронологических рамках находится бронзовый век Волго-Камья?; 2) в каком отношении он находится к среднеазиатской и западноевропейской культурам?; 3) существовало ли здесь самостоятельное изготовление бронзы? (Спицын, 1889, c. 5). Большим ограничением для решения этих задач была неизученность и немногочисленность памятников эпохи бронзы, причем последнее исследователь связывал со слабым распространением бронзового века в Прикамье (Спицын, 1889, c. 5). К бронзовому веку на основании находок литейных форм для выплавки бронзовых орудий А.А. Спицын относил и «косте-
носные» городища (Спицын, 1881, с. 17-31; 1889, с. 11).
К мнению А.А. Спицына склонялся и Н.А. Толмачев, который, отталкиваясь от программы П. А. Пономарева, провел исследование городищ правобережья р. Камы в пределах Казанской губернии и на основании сходства с городищами Пермской губерний отнес их к концу бронзового века (Толмачев, 1896, с. 62, 94, 99).
В дальнейшем, за немногими исключениями, вопрос наличия в Волго-Камье бронзового века не подвергался сомнению. Таким исключением была статья Ф.А. Теплоухова, который продолжил исследования своего отца, известного коллекционера древностей А.Е. Теплоухова (Теплоухов, 1892; Овчинникова, 1999). В своей работе 1892 г. он сформулировал основные признаки определения предметов эпохи бронзы: это материал, из которого изготовлен предмет, и тождество с уже атрибутированными предметами бронзового века из других территорий (Теплоухов, 1892, с. 52). Исходя из сопоставления количества находок в Приуралье и Зауралье, исследователь приходит к выводу о том, что местное население не изготавливало бронзовые орудия самостоятельно, а привозило их из Сибири, и, как следствие, отдельного периода бронзового века в Приуралье не было, или он продолжался весьма ограниченное время (Теплоухов, 1892, с. 62, 63).
В 90-е годы XIX в. были выявлены новые могильники, которые позволили уточнить хронологию бронзового века Волго-Камья. Так, бронзовые орудия из Каракулинского могильника И.Н. Смирнов отнес к эпохе Геродота, а сами изделия определил как импорты из Южной Сибири (Смирнов, 1895, с. 270-272).
В начале XX в. появляются работы, посвященные относительной хронологии культур эпохи бронзы и раннего железа. В 1901 г. А.А. Спицын высказал предположение о том, что ананьинская культура древнее пьяно-борской, последняя, в свою очередь, является непосредственным продолжением ананьинской (Спицын, 1901, с. 7). В 1902 г., не углубляясь в подробности, он датировал Ананьинский могильник I-III вв. н.э. (Спицын, 1902, с. 21); впоследствии исследователь отмечал, что эта датировка основана на печальном недоразумении (Спицын, 1928, с. 335).
Статья А.А. Штукенберга (1901) была первой сводной публикацией предметов материальной культуры по бронзовому веку Волго-Камья, охватившей большую часть выявленных к тому времени артефактов. Она позволила дать общую характеристику бронзового века региона и на многие годы стала основным источником информации для исследователей по материальной культуре Волго-Камья. В этой работе А.А. Штукенберг подверг критике концепцию единого урало-алтайского бронзового века. Он отделял сибирские и центральноевропей-ские древности от камско-волжских, отмечая, что «восточная полоса Европейской России была более или менее обособленной областью развития культуры медного века» (Штукенберг, 1901, с. 3, 4; Худяков, 1917, с. 7). Несколько ранее подобные мысли высказал датский исследователь С. Мюллер, но А.А. Штукенберг пришел к этой гипотезе самостоятельно (Салминен, 2011, с. 135).
В 1891 г. П.И. Кротов на основании изучения мест находок каменных изделий Яранского уезда пришел к выводу, что они относятся не к каменному веку, а принадлежат обитателям финских городищ, среди предметов материальной культуры которых были бронзовые и железные предметы (Кротов, 1892, с. 389-391). Это наблюдение использовал А.А. Штукенберг, который констатировал возможность существования орудий из бронзы и камня в более поздние эпохи (Штукенберг, 1901, с. 2). Данное утверждение подготовило почву для выделения древностей типа Ананьинского могильника из бронзового века в железный, несмотря на наличие на этих памятниках бронзовых предметов.
Однако большая часть исследователей продолжала придерживаться старых представлений: в рамках бронзового века рассматривал в своих поздних работах П. А. Пономарев ана-ньинскую, костеносную и пьянобор-скую культуры (1914), А.М. Тальгрен (1916) и М.Г. Худяков (1923) относили к нему ананьинскую и костеносную культуры.
На этом фоне выделяются работы В.А. Городцова. В 1910 г. выходит его учебник «Бытовая археология», который был построен по принципу группировки древностей по культурным очагам и культурным влияниям (лучам) этих очагов.
Волго-Камье эпохи бронзы В.А. Го -родцов относил к зоне, развивающейся под большим влиянием археологических культур Сибири, считая эту территорию зоной «сибирского культурного течения» (Городцов, 1910, с. 274). В этой книге исследователь уже однозначно относит древности типа Ана-ньинского могильника к ранней поре «железных орудий» (Городцов, 1910, с. 363). Позднее, на основании знакомства со статьей А.М. Тальгрена о бронзовых наконечниках копий с отверстиями на крыльях пера (Tallgren, 1913,
s. 115-123), он датирует его VIII-V вв. до н.э. (Городцов, 1915, с. 150).
Памятники раннего железного века Волго-Камья В.А. Городцов подразделял на три этапа. К самому раннему он относил Котловское поселение и могильник (рис. 6, 7), где не были встречены изделия из железа, но типы украшений были характерны для раннего железного века1 (Городцов, 1910, с. 365, 366). К более позднему этапу были отнесены Ананьинский могильник и городище Грохань (рис. 2, 3, 5, 8) где встречались как бронзовые, так и железные вещи. И самыми поздними памятниками в этой периодизации были костеносные городища, они датировались по керамике, морфология которой напоминала морфологию посуды «средней поры железного века Европейской России» (Городцов, 1910, с. 368). Младший Волосовский могильник впоследствии также был отнесен к среднему этапу раннего железного века Волго-Камья (Городцов, 1914, с. 50, 51).
К сожалению, отсутствие специальной подготовки, случайный характер тематики исследований, отсутствие государственного финансирования и, как следствие, единой программы изучения древностей, привели к утрате российскими учеными ведущих позиций в области исследования бронзового века Волго-Камья и переходу лидерства к финнам (Худяков, 1923, с. 72).
Крупнейший исследователь древностей бронзового - раннего желез1 Датировка Котловского могильника ранней стадией железного века была основана на ошибке. Здесь выявлены как погребения раннего железного века, так и средневековые с шумящими подвесками. И ранние, и средневековые захоронения были объединены в один могильник раннего железного века.
ного веков А.М. Тальгрен обратился к изучению Волго-Камья на основании знакомства с коллекциями И.Р. Аспе-лина (Карпелан, Уйно, 2009). Во время поездки по музеям Лондона и Парижа в 1908 г. он обратил внимание на отличия между бронзовым веком Прикамья и Сибири (Салминен, 2011, с. 134). Для более полного обоснования этой гипотезы потребовались новые данные, которые можно было получить лишь в России. А.М. Тальгрен осуществил семь поездок в Россию, последняя из которых состоялась в 1935 г.
Всего по древностям Волго-Камья А.М. Тальгрен подготовил три монографии: «Die Kupfer- und Bronzezeit in Nordwestrussland» (1911), «Collection Zaoussailov au Musee historique de Fin-lande a Helsingfors» (1916) и «L&epoque dite d&Ananino dans la Russie orientale» (1919) (рис. 5), которые подвели итог начального этапа исследований эпохи поздней бронзы и раннего железа Волго-Камья.
В этих работах впервые для древностей Волго-Камья был применен сравнительно-типологический и гео-графо-хронологический методы, на базе применения которых А.М. Таль-грен дает генезис форм ананьинской материальной культуры (Tallgren, 1911, S. 56, 70; 1916, p. 19, 21, 22; 1919, p. 86-167).
В монографиях 1911 и 1916 гг. он предложил новую обоснованную периодизацию и хронологию бронзового века средней и восточной России с выделением раннего, среднего и позднего периодов. Используя широкую систему аналогий с культурами юга России и Восточного Средиземноморья, Тальгрен датировал ранний период бронзового века 250 1500 гг.
до н.э. (Tallgren, 1916, p. 12). К раннему периоду бронзового века на основании предположения о близости формы и орнамента фатьяновской керамики с маклашеевской был отнесен и Маклашеевский II могильник (Tal-lgren, 1911), впоследствии эту дату активно поддерживал М.Г. Худяков (Кузьминых, 2004, с. 35). Датировка более поздних периодов, не имеющих таких привязок, как ранний, определялась предположительно. Так, средний период датировался 1500-1000 гг. до н. э. (Tallgren, 1916, p. 12, 13), а поздний (ананьинский) на основании аналогий с меларскими кельтами IV периода бронзового века Скандинавии по периодизации О. Монтелиуса - 1000-500 гг. до н.э. (Tallgren, 1916, p. 12-14).
В 1912 г. в личном письме А.М. Тальгрену А.А. Спицын подверг критике некоторые положения из книги «Die Kupfer- und Bronze-zeit in Nordwestrussland». Он считал ошибкой распространять бронзовый век на восточную Россию, так как полагал, что он имеет западное происхождение и ареал его простирается лишь до Днепра. Восточнее, как он считал, существовал медный век с подразделением на три периода: старший, средний и младший. В младшем медном веке исследователь выделял Алтае-Енисейский и Обско-Уральский особые районы, которые сближал с Урало-Алтайским бронзовым веком И. Р. Аспелина. Не признал А.А. Спицын и опору А.М. Тальгрена на майкопские и троянские аналогии при установлении времени существования фатьяновской культуры, считая, что истоки майкопских древностей находятся в Ассирии, Мидии или Лидии (Кузьминых, 2011, с. 7, 8, 12).
Рис. 5. Иллюстрация из монографии А.М. Тальгрена «L&epoque dite d&Ananino dans la Russie orientale» (1919), fig.78.
Бронзовый украшенія иаъ даухъ женсккхъ люгиійь Кглловскаги могильника (Раскопай Ф. Д. JleijieiMfia. лгчтаа 18$$ I.J,
Рис. 6. Иллюстрация из статьи Ф.Д. Нефедова «Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг.», табл. 12.
Бринаовцй КЮіжолі». целим и нластпикн иа> Китлиисиат логилькния, 4 в
ниъ МОГИ.&ІЬИМКИ на тРє&ікЬ", бліш> Пьяный Ві^ґЬ. f/&n™ojjMj Ф г(. Лефn)rm. 1HUH и МП! л.}.
Рис. 7. Иллюстрация из статьи Ф.Д. Нефедова «Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг.», табл. 10.
II ID її
Кйсгяніія, наж&ііння tr бронзоаня орудія изъ городина, йлкэъ д. Грохань <Panattw &J,(■ Віфакгв, лттчхі 1Я9І t.j.
Рис. 8. Иллюстрация из статьи Ф.Д. Нефедова «Археологические исследования в Южном Приуралье и Прикамье в 1893-1894 гг.», табл. 16.
Третья книга «Ананьинская эпоха в Восточной России» была посвящена характеристике ананьинских древностей в целом (1919). В этой работе были затронуты и вопросы хронологии. А.М. Тальгрен отказался от датировок, предложенных им в монографии 1916 г. (1000-500 г. до н.э.). На основании отсутствия в комплексах известных к тому времени могильников меларских кельтов, время бытования которых по современным ему оценкам не выходило за пределы 700 г. до н.э., а также скифских и оль-вийских аналогов ананьинским древностям, он предложил более позднюю дату - 600-200 г. до н.э. (Tallgren, 1919, p. 180, 182). В более поздней работе, используя те же аналогии, он немного удревняет культуру и относит ее начало к 700 г. до н.э. (Tallgren, 1923, S. 1-23).
Несколько позже монографии А.М. Тальгрена (1919 г.) выходит статья М.Г. Худякова (рис. 9), подготовленная в 1920 г., в которой он независимо от финского исследователя дал развернутую характеристику ана-ньинской культуры (Худяков, 1923 г.). По глубине охвата фактического материала и иллюстративным данным она уступает работе А.М. Тальгрена, однако дополняет ее в деталях. Самостоятельно вопросы хронологии и периодизации М.Г. Худяков не рассматривает, ограничиваясь обзором историографии по данному вопросу (Худяков, 1923, Шмидт, 1924, с. 305).
В сентябре 1920 г. В. А. Городцов во время посещения Казани ознакомился с археологическими коллекциями музея Казанского университета. Особое внимание он обратил на коллекции из окрестностей д. Маклашеевка и Полянки из раскопок П. А. Пономарева, Н.П. и А.Ф. Лихачевых. После осмотра этих материалов исследователь выделил два хронологических горизонта, связанных с этими древностями: ранний - с плоскодонными и поздний - с круглодонными сосудами. Погребения ранней хронологической группы2 с учетом присутствия в них бус «из белой костяной пасты» он датировал XIV-XII вв. до н.э. Позднюю хронологическую группу, соотнесенную в дальнейшем с маклашеевской культурой, на основании сходства с ананьинской керамикой, В.А. Город-цов датировал XI-IX вв. до н. э. (Худяков, 1920а, с. 117-118).
Завершают первый период изучения эпохи поздней бронзы и раннего железного века две рецензии на монографию «L&epoque dite d&Ananino dans la Russie orientale» (1919). Это статьи М.Г. Худякова (1922а) и А.В. Шмидта (1924).
М.Г. Худяков высоко оценивал книгу А.М. Тальгрена как первую работу, охватывающую ананьинскую культуру в целом (Худяков, 1922а, с. 205). Наряду с достоинствами монографии, он обращает внимание на некоторые недостатки. Так, он подвергает критике А.М. Тальгрена за то, что он отказался от дат, опубликованных в монографии 1916 г. Исследователь считал, что необходимо учитывать период существования культуры до начала ее контактов с югом. Для того чтобы это взаимодействие установилось, требовался, как он полагал, длительный период, и поэтому не надо отказываться от прежних датировок (1000-500 гг. до н.э.), к тому же поддержанных В.А. Городцовым. Архаический период ананьинской культуры до ее
взаимодействия с югом М.Г. Худяков относил к среднему бронзовому веку (Худяков, 1922а, с. 210).
Автор второй рецензии А.В. Шмидт (рис. 10), оценивая вклад А.М. Тальгрена в археологию Волго-Камья, отмечал, что до него не существовало аналитических исследований по данному вопросу, так как все работы были описательными (Шмидт, 1924. с. 300). Вслед за А.М. Тальгре-ном он относил ананьинскую культуру к переходной эпохе от бронзы к железу, синхронными ей он считал культуры скифов и кельтов периода латена (Шмидт, 1924. с. 303).
Начальный период изучения эпохи поздней бронзы и раннего железа характеризуется прямым отождествлением понятий археологическая культура и этнос, соответственно, и в трудах археологов эти термины встречаются как синонимы (Худяков, 1933, с. 93-94). Проблема этнической принадлежности решалась в этот промежуток времени двумя способами -археологически и антропологически (Шмидт, 1928, с. 164).
Под влиянием народных преданий о дославянском населении средней полосы и севера России древние памятники Волго-Камья археологами с самого начала были отнесены к «чуди». Первые этнические определения населения эпохи бронзы и раннего железа были выполнены Н.П. Рычковым в 1770 г., который отнес исследованные им памятники раннего железного века к чудским городищам (Рычков, 1770, с. 140-141, 148-151). И И. Лепехин в своих «Записках» отмечал, что «чудь» - это старинное название всех неизвестных народов, к чуди относили пермяков, финнов и венгров, то есть народы финно-угорского происхождения (Лепехин, 1814, с. 194-195). Таким образом, уже с самого начала исследования досредневековых памятников Волго-Камья эти древности связывали с финно-угорскими народами.
В середине XIX в. вновь возник интерес к древностям. Одной из первых работ, посвященных Волго-Камью, была статья коллекционера С. Ешевского «Заметка о пермских древностях». Он отмечал сходство материальной культуры досредневеко-вых городищ Пермского Прикамья и Казанской губернии, считая, что они «совершенно сходны» между собой (Ешевский, 1859, с. 135).
После значительного перерыва вопросы этнического и культурного происхождения стали вновь подниматься лишь после исследования Ананьин-ского могильника в 1858 г. В дальнейшем в течение многих лет обсуждение этноса древнего населения велось исключительно вокруг него. П. В. Алабин, отмечая сходство Ананьинского могильника со скифскими памятниками, отнес его не к скифам, а, следуя в русле концепции основателя славистики Ю.И. Венелина (Венелин, 2011), к единому народу, занимающему территорию России от Урала до Карпат, который в разное время имел разные названия: «скифы, славяне, гунны, болгары» (Алабин, 1860, с. 116, 118).
Черепа Ананьинского могильника из раскопок П.В. Алабина были отправлены в Этнографический музей Русского Географического общества, где осматривались антропологами, определившими их как финские (Eichwald von, 1860, с. 458, 459; Чу-гунов, 1904б, с. 17; Городцов, 1910,
Рис. 9.
М.Г. Худяков. Фотография.
Рис. 10.
А.В. Шмидт. Фотография.
с. 369; Пономарев, 1914, с. 1). Академик К.Э. Бэр, который также изучал черепа Ананьинского могильника в 1859 г., высказал предположение, что они связаны с восточно-финскими народностями (Бэр, 1865, с. 98).
Э. Эйхвальд, развивая эту тему, отмечал, что ананьинские черепа долихоцефальны, тем самым сходны с финскими и напоминают чудские (Eichwald von, 1860, S. 376-487). Аналогии погребальному обряду Ана-ньинского могильника он находил в чудских курганах Алтая, в скифских курганах юга России и на основании этого относил рассматриваемый могильник к скифам, а самих скифов отождествлял с «угорской или югорской чудью» (Eichwald von, 1860, S. 458, 459). В силу этих причин Э. Эйхваль-да можно считать основателем скифо-чудской гипотезы этнической принадлежности населения Волго-Камья в эпоху бронзы и раннего железа.
Критику определений Э. Эйхваль-да предпринял М.В. Малахов, который писал, что найденные в Ананьинском могильнике черепа не были подробно исследованы (Малахов, 1882, c. 215). Он отмечает, что чудские черепа, в
отличие от ананьинских, отличаются брахицефальностью и не могут использоваться для подтверждения финской принадлежности последних (Малахов, 1882, с. 215). Таким образом, вопрос о краниологии ананьинских черепов еще оставался открытым.
Первый научный обзор материальной культуры Ананьинского могильника предпринял К.И. Невоструев, который разделил все предметы из раскопок П.В. Алабина на шесть категорий. Таким образом, он создал модель материальной культуры, на основании которой последующие поколения археологов выделяли древности Ананьинского могильника в отдельную культурную группу (Невоструев, 1871а, с. 612-626). Наибольшую близость к древностям Ана-ньинского могильника, с точки зрения К.И. Невоструева, проявляла скифская культура, к которой исследователь относил и население Ананьинского могильника (Невоструев, 1871а, с. 632).
Большое значение для выделения археологических культур на территории Волго-Камья и обоснования их этноса имели труды М.А. Кастрена и И.Р. Аспелина. Филолог, основоположник сравнительной уралисти-ки М.А. Кастрен обосновал гипотезу родства уральских и алтайских языков и разместил прародину финнов на Алтае (Кастрен, 1999, с. 52, 53). На основании работ М.А. Кастрена и изучения коллекций музеев Западной Европы и России И.Р. Аспелин пришел к выводу о необходимости разделения бронзового века Европы на два обособленных культурных региона: западноевропейский и урало-алтайский (Салминен, 2011, с. 130). Частью территории урало-алтайской культуры было Волго-Камье, так как после посещения в 1872 г. Ананьинского могильника и изучения коллекций, полученных в результате исследований на нем, И.Р. Аспелин пришел к выводу о его принадлежности к финно-угорским памятникам (Aspelin, 1877б). Культура Ананьинского могильника занимала, по мнению исследователя, промежуточное положение между Сибирью и Европой (Салминен, 2011, с. 131). Однако само понятие урало-алтайской культуры было еще очень далеко от археологической культуры в современном понимании, оно отождествлялось с понятием урало-алтайского бронзового века и отражало, по мысли разработчика, общие древности финно-угорских народов.
С 80-х годов XIX в., следуя традиции предшествующего столетия, первобытные городища относили к чудским древностям или чудской культуре (Пономарев, 1884, с. 325; Лихачев, 1886, с. 135-136). Под понятием чудских древностей подразумевался разнообразный археологический материал, соотносимый с древним собирательным названием финских племен (Смирнов, 1903, с. 933-938). Раннюю эпоху чудской культуры связывали с бронзовым веком. Однако сама дискуссия о выделении археологических культур на начальном этапе велась в основном вокруг культур, в настоящее время относящихся к раннему железному веку, обращения к более раннему периоду были редки.
Единство материальной культуры «чудских» городищ Нижнего Прикамья и Ананьинского могильника обосновал П.А. Пономарев, который пришел к выводу об идентичности керамики и металлических изделий этих поселений с металлическими изделиями и керамикой, происходящей из «Могильника», отмечая их сходство по «выделке и орнаментам» (Пономарев, 1884, с. 325). Близкими к рассматриваемым городищам он считал также среднекамские «костища». причем для уточнения этого вопроса предлагал сосредоточить усилия на их изучении (Пономарев, 1884, с. 325).
Поддержал эту точку зрения и А.А. Штукенберг, который считал, что материальная культура обитателей нижнекамских городищ близка к культуре Ройского городища и пермских «костищ» (Штукенберг, 1884, с. 333, 334).
В конце 80-х годов XIX в. А.А. Спи-цын разрешил эту проблему и произвел размежевание «костеносных» городищ и «костищ», предположив более позднюю дату существования последних, о чем свидетельствовали находки стеклянных бус, железных изделий и различных бронзовых «идолов», отлична была и форма костяных наконечников стрел (Спицын, 1889, с. 16).
Таким образом, П.А. Пономарев первым объединил культуру городищ, которые А.А. Спицын назовет позднее «костеносными», с древностями Ана-ньинского могильника, однако в дальнейшем он рассматривал их отдельно, видимо, отказавшись от первоначальной точки зрения.
В противовес мнению П.А. Пономарева, А.Ф. Лихачев противопоставлял первобытные городища и Ананьинский могильник, считая, что все известные поселения, хронологически соответствующие Ананьин-скому могильнику в культурном отношении, ниже него по культурному развитию (Лихачев, 1884, с. 27). Так было заложено противопоставление «Могильника» и поселений, которое в дальнейшем выразилось в существовании отдельных ананьинской и «ко-стеносной» культур.
А.Ф. Лихачев обратил внимание на некоторые параллели в материалах Ананьинского могильника и убранстве финских народов. Исследователь предположил, что древнее население региона было «прото-предками» современных финских народов (Лихачев, 1884, с. 26). Скифские элементы в финно-угорской культуре он относил к заимствованиям, обусловленным торговыми и иными взаимоотношениями (Лихачев, 1884, с. 31). Сходство предметов из бронзы Вятской, Казанской и Пермской губернии указывало, как он полагал, на тесное родство народов, обитающих на их территории (Лихачев, 1884, с. 13; 1891а, с. 137). Для уточнения названия этноса, жившего в Волго-Камье в бронзовом веке, он привлекает данные Геродота и, основываясь на результатах исследований П И. Шафарика (1847, с. 44-47), относит их к фиссагетам или даже к «отколовшимся скифам» (Лихачев, 1884, с. 13, 29).
А.Ф. Лихачев, рассматривая предания о чуди, отмечал, что этот термин в народном сознании ассоциируется с
понятием «доисторический» и в силу этого не должен отождествляться с какой-либо конкретной народностью (Лихачев, 1891). После этой статьи большая часть исследователей Волго-Камья перестала использовать термин «чудь» и «чудская культура» (Шмидт, 1928, с. 182).
Развивая гипотезу А.Ф. Лихачева, И.Н. Смирнов стал связывать население бронзового века Волго-Камья с фиссагетами, а привлекая данные Авесты, отождествил эту территорию с Тураном и, соответственно, этнос местного населения соотнес с тюрками (Смирнов, 1895, с. 270-272). Волго-Камье исследователь включал в состав «восточнорусской культуры» бронзовой эпохи, занимающей территории от Казани и Саратова до Алтая, происхождение ее он связывал с южносибирскими и среднеазиатскими древностями (Смирнов, 1895, с. 272).
Вторую попытку интерпретации ананьинской антропологии предпринял один из корифеев дореволюционной российской антропологической школы и первый казанский антрополог Н.М. Малиев. Он провел исследования Ананьинской дюны на предмет поиска новых антропологических коллекций в 1880 г. и вскрыл один непотревоженный скелет, который оказался полностью истлевшим. Таким образом, цель работ «вопрос о национальности могильника» оказался не разрешен ввиду отсутствия полноценного краниологического материала (Малиев, 1880, с. 17-25; Чугунов, 1904б, с. 2).
К интересным выводам на совершенно новом материале пришел В.М. Флоринский (рис. 11), анализируя материалы из раскопок П.А. Пономарева. Он отметил наличие в кол Рис. 11. В.М. Флоринский. Фотография.
лекции Ананьинского могильника нескольких черепов с искусственной деформацией. По мнению антрополога, они были длинноголовыми, имели плоский, сильно сдвинутый назад, сплющенный лоб и относились к так называемым «безлобым черепам». Кроме того, он высказал предположение о родственности населения, оставившего Ананьинский могильник и курганы Западной Сибири (Флоринский, 1888, с. 32-34).
В 1892 г. опубликовал результаты своих исследований Ананьинского могильника П.А. Пономарев. В аналитической части работы он предпринял исследование истории изучения «Могильника» и поддержал гипотезу И.Р. Аспелина о существовании урало-алтайской культуры (Пономарев, 1892. с. 412, 438). Вновь к проблематике раннего железного века П.А. Пономарев обратился к концу жизни. Под влиянием все той же «финно-угорской» теории И.Р. Аспелина он разрабатывает проблему миграции урало-алтайской культуры с Алтая в Волго-Камье (Пономарев, 1915, с. 2;
Худяков, 1933, с. 133). Единственным памятником «приалтайской» культуры, оставленным во время движения финнов Алтая на пути в Европу, являлся, по мнению П.А. Пономарева, Ананьинский могильник (Пономарев, 1914, с. 2). Близкие по материальной культуре Ананьинскому могильники Зуевский, Котловский и Релка, видимо, не были известны исследователю (Худяков, 1933, с. 126).
Группу памятников, отнесенных к пьяноборской культуре (племенная группа могильника Атамановы кости, по Пономареву), он считал родственными ананьинскому населению, но не тождественными ему хронологически, а костеносные городища относил ко времени, синхронному с Ананьин-ским могильником, но не признавал единства их культуры (Пономарев, 1914, с. 2).
По аналогиям костяных изделий исследователь включил в круг памятников «костеносных» городищ территории от Иртыша до Ладоги. По его мысли, они отражали движение носителей этой культуры с востока на запад. Памятники, расположенные по этому пути, совпадали с территорией урало-алтайской культуры И.Р. Аспе-лина.
В 1915 г. исследователь очертил территорию данной культуры непосредственно в Волго-Камье; она занимала пространства от Уфы до Казани (Пономарев, 1915, с. 9). Носителей культуры костеносных городищ П.А. Пономарев также считал древними финнами (Пономарев, 1914, с. 3, 4).
К погребальным памятникам ко -стеносной культуры П.А. Пономарев относил Маклашеевский II, Полянский и Морквашинский могильники, в которых находил элементы материальной культуры, аналогичные горо-дищенским (Пономарев, 1914, с. 4, 12; 1915, с. 2). Этот момент интересен тем, что в конце XX в. исследованный им Маклашеевский II могильник был отнесен к более ранней ма?
