Спросить
Войти
НАНИЯ И ЦЕННОСТИ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА: ЛИБЕРАЛ Ф.К. ДАЛЬМАН ВО ФРАНКФУРТСКОМ ПАРЛАМЕНТЕ
(1848-1849 гг.)
Накануне революции 1848 г. изгнанный из Геттингенского университета за поддержку конституции Г анновера либеральный историк Фридрих Кристоф Дальман нашел приют в Бонне (Прусское королевство).
Его коллеги были очень обеспокоены, не угрожает ли французская республика 1848 г. Пруссии и не разбудит ли республиканские симпатии у боннских студентов. В своих лекциях он пытался предупредить формирование подобных настроений, поэтому с энтузиазмом восхвалял идеалы конституционной монархии, призывал осуществить все, что соответствовало ее принципам. К его советам прислушивались многие германские принцы, среди которых были баденский и саксонский наследники. По мнению профессора, политика Пруссии являлась оптимальной в этих условиях. По поручению боннского университетского сообщества Дальман подготовил специальный адрес, где указывал на опасности, которые могут возникнуть вследствие свержения монархии1.
В представлении Дальмана, именно монархия была гарантией немецкой свободы, а прусский король, пойдя навстречу своему народу, являл собой пример такого политического поведения. Он утверждал: «Пруссия призвана для того, чтобы возглавить Германию. Миг настал. Отсутствие в Пруссии в отличие от верхненемецких государств конституционных свобод делало эту цель недостижимой. Но созыв соединенного ландтага заполнил эту лакуну. Теперь она способна предотвратить распад Германии на две враждебные части и примирить свободу и справедливость»2.
Однако политические настроения граждан Рейнской области заставили Дальмана признать, что вряд ли его действия здесь приведут к успеху. В Кельне и его окрестностях население находилось под сильным влиянием ультрамонтанов и католических юристов или склонялось к демократическому выбору. И когда после событий 18 марта 1848 г. в Берлине там также возникло «мартовское министерство» и министр культов граф Шверин пригласил его в Берлин, Дальман отправился в столицу Пруссии незамедлительно. Заинтересованность прусского правительства в сотрудничестве с Даль-маном была довольно прагматической: ему был необходим человек, популярный в либеральных кругах, который мог бы отстаивать интересы Пруссии в ходе преобразования союзных структур. 28 марта Дальман был направлен во Франкфурт-на-Майне. Но будучи человеком дальновидным, он отказался стать прусским посланником в еще не исчезнувшем Союзном сейме3.
Союзный сейм (бундестаг) попытался сохранить себя и 3 марта 1848 г. объявил о введении свободы печати, а 10 марта - о создании «комитета 17-ти», призванного преобразовать союзное устройство в согласии с «истинно
национальными» принципами. Дальман наряду с Ф.Д. Вассерманом, И.Г. Дрой-зеном, М. фон Гагерном и Г.Г. Гервинусом вошел в состав комитета. Подготовленный комитетом проект единого немецкого государства стремился учесть федеративно-династические традиции Германии.
Вопрос о путях создания единого национального государства обсуждался на конгрессе в Гейдельберге 5 марта 1848 г., который специально для этого организовал «комиссию 7-ми», где преобладали представители либерального Юго-Запада и которая не желала видеть Союзный сейм в числе реформаторов4.
Поэтому созыв предпарламента (Vorparlament) был необходим. Он заседал во Франкфурте в церкви св. Павла с 31 марта по 3 апреля 1848 г. Президентом его стал Миттермайер, а Дальман - одним из вице-президентов. На его заседаниях шли жаркие дебаты между либералами, сторонниками конституционной монархии, и демократами, стремившимися воплотить республиканский идеал в едином немецком государстве. Дальман и либералы стремились к скорейшей легализации революции, их девизом стало: «Не революционное движение, а порядок и единство». Поэтому они выступали за признание собравшимися депутатами конституционно-монархического принципа устройства будущего единого государства, сохранение династий государств Германского союза. Дальман и его сторонники четко определяли компетенцию федерального центра и в целом желали легализации нового посредством сохранения правовых традиций. Они подчеркивали: «Германия любит свои династии, так как они - носители цивилизации и культуры»5 .
Дальман стал депутатом первого в истории Германии национального представительства - Франкфуртского парламента. На его заседаниях он ратовал за утверждение в едином немецком государстве абсолютного вето монарха, двухпалатного парламента и превращение прусского короля в императора Германии. Австрию Дальман предлагал исключить из будущего единого государства, поскольку, по его мнению, ее «идеал» не соответствовал «национальной немецкой концепции».
Ярче всего национальные приоритеты Дальмана проявились при решении шлезвиг-голштейнского вопроса. Весной 1848 г. неожиданно умер датский король Кристиан VIII. Дания поспешила усилить в герцогствах свое влияние, создав в Шлезвиге чисто датское правительство. В ответ герцогство отделилось от Дании и сформировало временное правительство, заявившее о присоединении к Германии. Франкфуртский парламент собрался для определения порядка включения Шлезвига в Германский союз.
Среди его депутатов преобладали настроения, ярко выраженные Ф.К. Дальманом, который при получении депутатского мандата написал: «Я знаю себя очень хорошо, чтобы понимать, что я до конца буду служить шлезвиг-гольштейнскому вопросу, которому посвятил всю молодость»6. Он полагал, что начать осуществление единения немцев надо с решения проблемы герцогств.
В Данию были введены войска Пруссии, Ганновера и других германских государств, которые уже очень скоро были близки к победе. 9 июня 1848 г. Дальман выступил в Национальном собрании со страстной речью, в которой утверждал, что для Германии дело чести - покончить с вековым бесправием, царившим в герцогствах7. Он связывал решение шлезвиг-голь-штейнского вопроса с процессом объединения Германии: «Если вы в шлез-виг-гольштейнском вопросе упускаете из виду, что есть хорошо и правильно, то таким образом отсекаете главное в решении немецких проблем в целом. Но если вы будете делать то, что требует честь Германии, то это могло бы привести к краху планы тех, кто делает ставку на постоянное существование слабости и неустойчивости нашего немецкого отечества!»8
Однако расширения сообщества немцев не произошло. Великобритания, Россия при посредничестве Швеции заставили прусского короля Фридриха Вильгельма IV 26 августа 1848 г. заключить перемирие в Мальмё. Решение о перемирии являлось прежде всего решением Пруссии. Именно ее войска под командованием генерала Врангеля были главной ударной силой. Они захватили не только крупнейшие города Шлезвига, но ввиду блокирования датским флотом немецких берегов Северного и Балтийского морей перешли его границу и вторглись в Ютландию. Именно на Пруссию было оказано беспрецедентное давление. Лорд Пальмерстон побуждал Россию к активным действиям против Пруссии. Россия и Швеция обещали Дании свою помощь в случае продолжения войны, Австрия оставалась на стороне Дании. Пруссия сочла неразумным в этих условиях ссориться со всеми европейскими государствами.
Франкфуртский парламент проявил бескомпромиссность и не признал это перемирие. Сам Дальман попал в очень сложную ситуацию: будучи представителем Пруссии, он по сути оспаривал ее решение. В выступлении 4 сентября 1848 г. политик напомнил депутатам, что в решении шлез-виг-гольштейнского вопроса должна была бы охраняться честь Германии. Он повторил это дважды и вызвал бурные аплодисменты9. Используя трибуну Франкфуртского парламента, Дальман доказывал: это спорный вопрос, определяется национальность языком или нет, в Шлезвиге живет много датчан, но юты - это германские племена, которые защитили свои исконные права в революционной форме, и если прежде их вопрос и не решался, то только из-за страха перед ведущими европейскими державами. Перемирие, считал он, разрушит единство Германии10.
У Дальмана нашлось много единомышленников, причем не только из либеральных кругов. Во время его речи неоднократно бурную поддержку ему выражали левые11. Известный демократ Р. Блюм заявил, что отношение парламента к перемирию - это своеобразный тест, который покажет, растворится Германия в Пруссии или наоборот. Депутаты подтвердили намерение включить Шлезвиг в союз немецких государств, что вызвало овацию в парламенте, который тем самым показал свое отношение к Венской системе международных отношений.
Итак, национальные ценности так сильно превалировали у Дальмана над либеральными, что он склонен был сотрудничать с республиканцами-демократами, которые пролагали путь к деструктивным действиям и анархии.
Позиция европейских держав не позволила Франкфуртскому парламенту проводить внешнюю политику, которая соответствовала бы национальным интересам Германии.
Дальман был разочарован. Он видел в ратификации этого документа проявление безрассудства, но полагал, что у Германии еще есть шанс обрести единство. Этот шанс - утверждение имперской конституции. Обсуждение ее проектов стало центральным вопросом работы Франкфуртского парламента. Дальман и его соратники воспринимали империю как желание, как сумму полномочий, которая должна быть определена немецкими территориями. Он был также убежден в необходимости наследственной и постоянной центральной власти, которую необходимо вверить дому Гогенцоллер-нов, и полагал, что ее следует наделить многими правами. И тогда новая империя действительно будет соответствовать статусу единого государства.
В ходе обсуждения проекта конституции пропрусские позиции Даль-мана усиливались: он восхвалял Пруссию, доказывая, что только она сможет выразить желания всех немцев. В январе 1849 г. на страницах «Немецкой газеты» Дальман спрашивал: «Что ожидают немцы от главы империи?» И давал лаконичный ответ: «Защищать законы, которые приняло народное представительство во Франкфурте, и это будет власть, величие которой достойно немецкого народа. Такой ответ обращает наши взоры на Пруссию, и не следует не принимать во внимание ее мудрость»13. Смягчая факт слабой укорененности принципов свободы в Пруссии, Дальман подчеркивал ее гибкость, восприимчивость к переменам и творческий потенциал: «Как в свое время Бранденбург создал Пруссию, так теперь Пруссия, но в больших масштабах и более осознанно, совершит это со всей Германией»14 . Пропрусская позиция Дальмана объяснялась и его стремлением не дать усилиться радикально-демократическим направлениям и, конечно, распространением в этом королевстве протестантизма.
Когда «комитет 17-ти», работавший под руководством Вассермана, а позже Суарона, представил свой проект имперской конституции, тот вызвал резкое неприятие демократов из-за проимперского характера.
Дальман уже на этапе подготовки конституции призытал к скорейшему учреждению временной исполнительной центральной власти, мотивируя это тем, что «в России определили нам (Франкфуртскому парламенту. - Н.Р.) срок в три недели, а после этого Германия была бы ввергнута во внутренние раздоры»15. Несколько раз политик выступал по этому вопросу на заседаниях парламента. Он критиковал систему исполнительной власти, опирающейся исключительно на принцип народного суверенитета и поэтому согласовывающей все свои решения с Национальным собранием, и видел в таком варианте прямой путь к учреждению республики, а затем и к анархии. Дальман полагал, что это очень опасно и не соответствует политической культуре немецкого народа, большая часть которого настроена промонархически, и предлагал оптимальный, на его взгляд, вариант решения: программу из 8-ми пунктов. Ее поддержали Клауссен, Дункер, фон Г агерн, фон Мауерн, фон Раумер, фон Гаукен, Випперман, фон Вюрт, фон Ценнети.
В программе речь шла о создании в качестве временной высшей власти Союзной директории, которая была бы правомочна во всех делах, затрагивающих такие интересы немецкой нации, как безопасность, общее благо, армия, дипломатическое представительство, вопросы войны и мира, и не вмешивалась бы при этом в конституционное строительство. Директория должна осуществлять свою власть через назначаемых ею и ответственных перед Национальным собранием министров. Она должна состоять из 3-х человек, которые назначаются правительством, а Национальное собрание дает на это согласие на основе простого голосования, без дискуссии. Члены директории от имени немецкого правительства будут принимать участие в заседаниях Национального собрания, но право голоса в нем они имели бы лишь тогда, когда подвергнутся процедуре повторных выборов, а без этого совмещение постов членов директории и Национального собрания было невозможным. Когда имперская конституция вступит в силу, деятельность директории и ее министров прекратится16.
В ходе работы над имперской конституцией Дальман вместе с Мюль-фельдом из Вены и Р. фон Молем был выбран для подготовки раздела «Основные права немецкого народа». Разрабатывая этот раздел, они стремились руководствоваться практическими вопросами: состоянием главных форм собственности, свободой ремесла, принципами гражданского и государственного права, отношением церкви и государств, и полагали, что все эти права должны вступить в силу только после формирования единого правительства Германии, так как преждевременная их реализация может привести к жертвам. Вольшие споры вызвала статья о свободе торговли и о
таможенных пошлинах. Дальман предлагал такой перечень прав, который бы всегда обеспечивал личную свободу в рамках государства. Всего на основе этого материала было вычленено 48 параграфов.
Июньские события 1848 г. во Франции привели к резкой демократизации представлений о правах человека, однако Дальман, Бассерман, Гагерн, Моль настаивали на сохранении принципа государственной пользы (8Ш18гае80п) и не допускали компромиссов с демократически настроенными депутатами. Дальман не только не проявлял готовности к подобным компромиссам, продолжая считать, что «это плохо - стирать разницу между бедностью и богатством, поскольку она существует и будет существовать до тех пор, пока сохраняется государство», но в своих выступлениях производил впечатление сторонника поверхностного либерализма. Так, он был противником отделения церкви и высшего образования от государства, полагая, что ни наука, ни вера, ни потребности народа от этого не выиграют. «В страстном желании полностью отделить церковь от государства я распознаю планы завуалированного властолюбия, равно как и противоположность истинной любви к свободе, мало государственной мудрости и вообще совсем немного просвещенного религиозного рвения. Ведь если мы дадим государству, что ему нужно, и удовлетворим потребности церкви, то этим вовсе не увеличим власть высших церковных прелатов, однако свободное церковное сообщество будет благословлять наши решения.»17
Дальман внес свои предложения по структуре законодательной власти. Он выступал против требования демократов об учреждении однопалатного парламента и поддерживал идею двухпалатного представительства, состоящего из палаты народов (^¡к^Иаш) и палаты государств (8Ш1епИаш), полагая, что последняя должна формироваться по типу сената конгресса США. Дальман принимал участие в дебатах по этому вопросу и заявлял, что главное соображение в пользу двухпалатного парламента - это разнообразие, которое существует в немецких государствах. «Я думаю, - отмечал оратор, - мы совершим благо, если создадим палату, уважающую это разнообразие и основанную на нем, и назовем ее палатой государств»18.
В речи 6 декабря 1848 г. Дальман проявил себя уже как опытный и очень уверенный в себе политик. Полагая вопрос о двухпалатной структуре парламента решенным, он приступил к обсуждению численности представителей от каждого немецкого государства в палате государств и явно демонстрировал при этом свои пропрусские позиции, доказывая необходимость предоставления именно Пруссии наибольшего количества мест в верхней палате будущего немецкого парламента19.
С наибольшим воодушевлением Дальман отстаивал абсолютное вето монарха. 14 декабря 1848 г. он выступил по этому поводу с большой и
яркой речью. Политик призытал депутатов поддержать этот принцип, дока-зытал, что абсолютное вето обладает скорее идеальной природой, чем практической, но является неотъемлемой чертой каждого настоящего монархического правления, которое, по его мнению, неизмеримо выше республиканского . Он апеллировал к устройству Англии и подчеркивал, что со времен царствования королевы Анны принцип вето не применялся, но в случае крайней государственной необходимости, как вариант спасения он должен существовать. «И все-таки я убежден, - заявил он, - английская корона могла бы и сегодня во всех чрезвычайных случаях вновь воспользоваться надлежащим вето»20. На все возражения, что принцип абсолютного вето противоречит свободе, он твердо парировал, что это не вопрос свободы, а «существенный вопрос власти»: «Разве мы собрались здесь, чтобы утвердить свободу в Германии?.. Ваше намерение утвердить свободу для Германии незыблемо, но не ее одну, у вас есть еще внутреннее стремление создать власть в будущей единой Германии...». Однако Дальман предостерегал от отождествления абсолютного вето с абсолютистскими режимами Австрии и Пруссии21, что не мешало ему самому связывать будущее Германии с Пруссией.
Выступления Дальмана по поводу создания в будущем едином германском государстве двухпалатного парламента и введения принципа абсолютного вето вызывали бурные овации со стороны правых партий Франкфуртского парламента и правого центра. А его позиция в шлезвиг-гольш-тейнском вопросе была одобрена демократами и радикалами. Поведение Дальмана и его взгляды не лишены серьезных противоречий, но он действовал в соответствии с политическими и историческими задачами и интересами немецкого Севера, среди которых наиважнейшим был шлезвиг-гольштейнский вопрос, а также испыпывал сильное влияние политического и культурного опыта Великобритании, прочно укоренившегося как в Ганновере, так и других северных государствах Германского союза. Именно эти факторы стали матрицей, определявшей позиции Дальмана в парламентских дебатах во Франкфурте в 1848-1849 гг.
Принципы малогерманского единства Дальман отстаивал не только на словах. Историк стал членом депутации, которая обратилась к прусскому королю Фридриху-Вильгельму IV с предложением стать на основе имперской конституции императором Германии. Отказ того от имперской короны стал для Дальмана своеобразным опровержением созданного им образа Пруссии.
Итак, Дальман, будучи либеральным политиком, продемонстрировал несколько иной вариант воплощения либеральной доктрины, нежели лидеры первого поколения либералов немецкого Юго-Запада Роттек и Вель-кер. Он отдавал явное предпочтение национальным ценностям, долгое время
связывал надежды в решении «немецкого вопроса» с Пруссией. Ценности гражданского общества присутствовали в его идеях и практике в умеренном виде: он довольно прохладно относился к теории естественного права, был сторонником абсолютного вето монарха, двухпалатного парламента. Но Дальман никогда не отказывался от принципов свободы, поэтому про-прусские симпатии в целом стали своеобразной оболочкой его национально-политических воззрений, содержание которых определялось традициями европейской германской культуры и лютеранства.
Примечания
