Спросить
Войти
О.С. Гонозов
РЕВИЗИЯ КУЛЬТУРНЫХ РИТУАЛОВ В РОСТОВСКОЙ ДЕРЕВНЕ 1920-Х ГГ.: ХАРАКТЕР И РЕЗУЛЬТАТЫ
Преамбула. Ростовский уезд Ярославской губернии в 1 -ой половине 1920-х годов, как лакмусовая бумажка отражает реакцию деревни на пропагандируемую сверху «красную» обрядность. Крестьяне в волостях порой не только не представляли, что такое «красные» крестины, свадьбы и похороны, но и в целом порой были настроены против советской власти.
На протяжении 70 лет советской власти, государство пропагандировало целую . систему надуманных, искусственных ритуалов и праздников, последовательно пыталось внедрить их в жизнь общества. Новые ритуалы виделись важным средством воспитания трудящихся, движущей силой, упрочивающей идеологию и утверждающей нормы новой морали -ими был регламентирован каждый шаг советского человека от рождения до смерти.
Установка такого рода появилась сразу же после октябрьской революции. 18 декабря 1917 года Совет Народных Комиссаров под председательством В.И. Ленина принял декрет «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния». Этим законом в стране вводились новые правила регистрации браков, рождений и смертей через отделы записей браков и рождений. «Всем духовным и административным учреждениям, коим ранее была подведомственна регистрация браков, рождений и смерти по обрядам каких бы то ни было вероисповедных культов, предписывается незамедлительно эти регистрационные книги для дальнейшего их хранения переслать в соответствующие городские, уездные и волостные земские управы», - подчеркивалось в документе [1, с. 249].
Таким образом, традиционным церковным обрядам, которые сопровождали человека на протяжении всей жизни и были внешним выражением его верований и культурной самореализацией, надо было противопоставить гражданские ритуалы, наполненные революционной символикой рабоче-крестьянского государства.
Пассажи такого свойства мы находим и в более поздней советской риторике: «.. .каждый обряд, ритуал, праздник нуждается в дальнейшем совершенствовании, обогащении новыми достижениями социалистической культуры, - писал заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК Компартии Украины Ю.Н. Ельченко в брошюре «Новому человеку - новые обряды». - Необходимо, чтобы в обрядах в правильных соотношениях развивались различные его компоненты, структурные элементы, чтобы постоянно повышались их идейный, эмоционально-психологический и эстетический потенциал, воспитательная роль» [3, с. 48].
«Чем скорее будет проходить процесс внедрения прогрессивных народных обычаев и их разработка для нужд современников, тем успешнее мы разрешим ряд важнейших культурно-бытовых проблем», - подчеркивал автор многочисленных книг по проблемам формирования новых советских обрядов В.А. Руднев [4, с. 50].
Действительно в процессе масштабной ломки старого и построения нового произошел разрыв с культурными традициями и начался активный поиск новой идеальной модели пролетарской культуры. Так в первые послереволюционные годы в России родился миф о светлом советском будущем - обществе всеобщего равенства, братства и справедливости. Этот миф нашел свою идеологическую подпитку и реализацию в ритуале, посредством которого человек, превращенный в винтик агитационно-пропагандистского механизма, приближался к своей светлой мечте.
Неудивительно, что для укрепления в сознании советских людей мифа о светлом будущем требо-
© О.С. Гонозов, 2007
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2007
валось не просто отречься от старого мира, но и в короткие сроки приступить к строительству нового, не имеющего ничего общего со старым.
Одним из первых советских ритуалов стали так называемые «октябрины», которые должны были вытеснить таинство крещения. На смену церковному браку пришла гражданская «роспись» в загсе. А, чтобы придать ей некую торжественность, в комсомольской среде стали практиковаться «красные» свадьбы, где молодых «венчал» секретарь комсомольской организации, а иконы заменяли портреты пролетарских вождей. Вместо православного обряда погребения стали культивироваться «красные» похороны, наполненные речами местных партийных лидеров.
Стараясь бежать впереди паровоза, центральные газеты «Правда», «Известия», «Рабочая Москва» часто выдавали желаемое за действительное, эксцесс - за норму. А так как властные структуры на местах ориентировались в своей работе на газетные публикации, получалось, что идеологи жили как бы в виртуальном, оторванном от реальной действительности, мире.
«Больше всего нового в семейной и общественной жизни, - констатирует в своих этнографических наблюдениях деревни той поры Д. Золотарев. -Разводы, гражданский брак и легкое отношение к замужней жизни, аборты, плохое отношение детей к родителям - все это проникло в деревню и вклинилось в быт, разлагая старые устои» [5, с. 152]. И далее продолжает: «Если в старое время строго соблюдались свадебные, похоронные обряды, то теперь можно встретить сожительство без всякого обряда, с гражданской записью и церковным браком, причем и то и другое делается лишь потому, что это так надо или потому, что настаивает одна из сторон. В молодых семьях встречаются «октябрины», зачастую сопровождающиеся гласными или тайными крестинами. Наряду с революционным именем дается христианское имя, напр., «Ким» и в то же время «Аким». Хотя деревня еще редко прибегает к новым обычаям, все же, они, даже не прививаясь, ослабляют значение старой обрядности» [5, с. 154].
Занимаясь исследованием трансформации культурных ритуалов в Ростовском уезде Ярославской губернии в 1917-1925 гг., я пришел к определенным наблюдениям. Во-первых, в провинции по сравнению с крупными городами и, прежде всего столицами, не смотря на принимаемые советской властью декреты, а также широкомас-
штабную антирелигиозную пропаганду население, живущее в крайней нищете, слабо откликалось на новшества. Во-вторых, насаждение «красной» обрядности, свойственной большим городам, практически не затронуло неграмотную деревню. И, наконец, предпринятый в середине 20-х годов активный процесс внедрения, а затем и дальнейшего совершенствования новых ритуальных практик в решении важнейших культурно-бытовых проблем советского народа - по сути дела один из примеров коммунистического мифотворчества.
Ростовская деревня оказалась далекой от столичных веяний. Если заглянуть в «Известия Совета Рабочих и Крестьянских депутатов города Ростова Ярославской губернии» за ноябрь 1918 года, то можно найти следующее сообщение: «Как известно, в настоящее время регистрация рождений, смерти и бракосочетаний граждан, будучи изъята из церковных причтов вместе с метрическими книгами, должна производиться при Нотариальных отделах. У нас в городе и уезде в этом отношении дело пока не налажено: поэтому обыватели, особенно в уезде, находятся часто в затруднительном положении. Зарегистрировать тот или другой из указанных выше актов негде, а без него причты не совершают соответствующих треб. В волостях никаких распоряжений о регистрации еще не имеется. Следовало бы поскорее наладить это дело, так как при существующем пока порядке слышатся справедливые нарекания» [6].
Вместе с тем надо признать, что в целях реализации декрета СНК от 18 декабря 1917 года «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния» отделы записей браков и рождений при управах Ростова и уезда начали действовать с января 1918 года.
Но многое ли изменилось в становлении «красной» обрядности и реализации культурной политики в Ростовском уезде за два последующих года? В «Известиях» за 29 июля 1920 года читаем: «В уезде есть множество учреждений, имеющих своей целью насаждать в народе культуру. Учреждения эти суть: волостные отделы народного образования, культурно-просветительские кружки, союзы коммунистической молодежи, народные дома, драматические кружки и т.п. Действительно, мы богаты громкими названиями новых организаций, но большинство из них не имеет пока глубоких корней, или вернее не имеют вовсе никаких корней, ибо учреждения эти
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2007
не крепко срослись с народными массами и если, например, какая-либо «культурная» организация умрет, то ее смерть, пожалуй, никто и не заметит. Отчего же? Оттого, что они (организации) слишком медленно и вяло выполняют свои задания. Конечно, кое-что сделано, но очень мало» [7].
В начале 20-х годов каждый волостной военком ежемесячно отправлял в уезд анкету политической и культурно-просветительной работы в своей волости. Один из обязательных вопросов фиксировался в ней так: «отношение крестьян в волости к Советской власти». Среди ответов нередко были и такие: «пассивное», «безразличное», «равнодушное», «неопределенное», «ниже среднего», «неудовлетворительное», а новосел-ковский волостной военком даже написал: «в большинстве против Советской власти» [8].
Любопытен доклад горского волостного военного комиссара Д.М. Морозова от 10 января 1920 года. «Вначале моего приезда в волость я увидел множество темноты и невежества, как среди крестьян, так и молодежи, а именно: пьянство и картежные игры. Народный дом и военный комиссариат были разгромлены пьяной толпой дезертиров и крестьян. Дезертиров было много; молодежь занималась большей частью игрой в карты, пьянством и хулиганскими выходками; ячейки в то время не было; крестьяне не понимали, что такое партия коммунистов - кому она друг и кому враг, газет имелось мало, которые раздавались среди крестьян неаккуратно, верховенство кулаков над бедняками существовало в полной форме» [9].
Если в уездном центре перемены на культурном фронте были еще как-то ощутимы вследствие активной позиции советских и партийных комитетов, проводивших собрания, митинги и демонстрации, то деревня жила старыми традициями и обычаями, унаследованными от дедов. Признаков зарождения новой обрядности практически не наблюдалось.
В статье «О культурной работе в деревне» уездная газета «Трудовые дни» сообщала: «Молодое поколение деревни носит в себе зачатки хулиганства, всевозможных преступлений, у него нет почти совершенно культурных развлечений, оно представлено само себе, оно бросило старое, оно отвернулось от поповщины и предрассудков, но нового еще не нашло» [10].
Вместе с тем, как и везде по стране, отдавая дань новым веяниям, 1923 году в Ростове роди-
тели стали давать новорожденным такие имена, как Роза, Карл, Октябрина, Маркс, Марсельеза [11].
В апреле 1925 года в Ярославле прошел XV губернский съезд советов. Среди выступивших делегатов был Чернышев из Ростовского уезда. «Когда мы знаем, что перед нами стоит колоссальная задача по культурной работе в деревне, что туда нужно дать литературу с содержанием крестьянского духа, чтобы крестьяне могли эту литературу читать и понимать, тут мы знаем, что у нас и литературы и средств недостаточно и поэтому необходимо будет в кредит включить статью на усиление политпростветработы, - говорил он, - и здесь надо сказать, что до сих пор уезды по этой статье резали по живому мясу. В результате, конечно, мы справиться с теми задачами, которые перед нами стоят в области полит-просветработы не смогли. Я думаю, что при составлении бюджета на 25-26 год необходимо это место отчеркнуть красным карандашом и раз навсегда нужно будет уяснить, что если можно сократить в другом месте, то здесь резать по живому не годится» [12, с. 61-62].
Для фиксации перемен в жизни российской деревни ленинградские Географические институт и университет отправили в 1923 году своих студентов в этнографические экскурсии по стране, итогом которых стал сборник очерков «Революция в деревне» под редакцией профессора В.Г Тан-Богораза.
В книге есть очерк А. Каруновской «Село Новоселка - Зюзино Ростовского уезда». Предваряя его, редактор замечает: «К тому, что описано, могу прибавить еще следующее. Гражданские браки в селе до сих пор отсутствуют. Был только один случай; да и то неудачный. Нет также и комсомола. Молодежь попыталась было «затеять комсомол», но старшие восстали, и произошел такой общественный диалог:
- Вот только устройте «комсомол», мы вас на зубу перетрем!
- Молчите, старые черти, бить будем.
Но все-таки комсомола не вышло» [13, с. 52].
«К политике молодежь глубоко равнодушна и этим отличается от соседних селений, к образованию тоже не стремится, скорее старики посолиднее проявляют остаток прежней наблюдательности, - пишет Каруновская. - К православию, к обрядам большое равнодушие. Постоянно приходится слышать упреки и жалобы стари-
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2007
ков. В церковь не ходят, молиться не хотят. Только в престольные праздники зайдут, не молятся, стоят, как на гулянке. «Больно умные стали», -говорил мне Михайлович. «Покажи им, вишь, бога, тогда я поверю. А как же Моисей да Илья пророк от бога лишь задницу видели. А тут им лицом покажи. Вот бог терпит да терпит, а там как начнет хлестать, чем попало, - так не повер-несси!» <... > Но молодежь не особенно боится гнева божьего. И самые озорные ходят по селу распевая:
«У нашего попа
На плеши растет трава» [13, с. 71-72].
Здесь, пожалуй, наиболее отчетливо сформированы некоторые пути внедрения «красной» обрядности в крестьянский быт в первой половине 20-х годов. Обнищавшему, оголодавшему крестьянину было не до новых ритуалов, активно пропагандируемых советской властью. По мере сил и возможностей он придерживался старых, унаследованных от предков.
«Коммунистическая пропаганда стремилась создать - и, надо заметить, весьма успешно - в разительном противоречии с повседневным опытом вымышленный мир, в который должны были уверовать советские люди, - пишет в книге «Русская революция» Ричард Пайпс. - Это стало возможным благодаря контролю коммунистической партии над источниками информации и общественным сознанием. Эксперимент проводился с таким размахом и с такой изобретательностью и рвением, что подчас иллюзорный мир, им со-
зданный, затмевал для многих советских граждан живую реальность» [14, с. 365].
И с этим трудно не согласиться.
Библиографический список
М.В. Гуреев
УПРАВЛЕНИЕ МАССАМИ ПОСРЕДСТВОМ МОРАЛЬНЫХ КОДЕКСОВ.
СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ПРИМЕР ЯПОНИИ
Преамбула. Социальный феномен моральной кодификации, формирование моральных кодексов могут быть эффективными для того, чтобы использовать и контролировать массовое сознание и поведение. В статье раскрывается механизм таких манипуляций, описываются некоторые конкретные исторические примеры, субъекты и объекты данной операции.
Целью данной работы является выявить влияние механизма моральной коди-I фикации на становление и развитие социокультурных институтов в обществе. В качестве одного из конкретных исторических примеров рассматривается такая колоритная страна, как Япония, славящаяся своим неоднозначным и ёмким вкладом в развитие мировой культуры. Данная проблематика актуальна постольку, посколь-
ку размывание граней между моральным и аморальным, отсутствие и не применение на практике чётко прописанных кодексов поведения в последней четверти XX и в начале XXI вв. всё более настойчиво заявляет о себе и служит предметом рассмотрения как для учёных, так и для правящих элит разных стран.
Насколько показывает нам история, власть всегда нуждается в определённых инструментах
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 3, 2007
© М.В. Гуреев, 2007
