Спросить
Войти
ВОСПОМИНАНИЯ И ИНТЕРВЬЮ
Забытое интервью: беседа с Надеждой Станиславовной Гаевской
Подготовка к печати и вступительная статья О.А. Вальковой
Институт истории естествознания и техники им. С.И. Вавилова РАН,
Москва, Россия; o-val2@yandex.ru
Доктор биологических наук Надежда Станиславовна Гаевская (1884/1889—1969) принадлежит к числу российских женщин, впервые в нашей стране получивших благодаря декретам правительства большевиков право на занятие профессиональной научной деятельностью. Начав свою карьеру в разгар революционных потрясений 1917 г., Гаевская добилась значительных успехов в гидробиологии — избранном ею поле деятельности. Несмотря на несомненный успех и признание научных достижений, о её жизни и деятельности известно очень немногое. В настоящей статье мы публикуем недавно обнаруженное интервью с Н.С. Гаевской, записанное в 1938 г., но по каким-то причинам не опубликованное, в котором она рассказывает как о своей научной деятельности, так и о некоторых деталях биографии.
От редакции
Для биологов, учившихся в университетах в советское время, Гаевская — имя в некотором смысле нарицательное, как Догель или Суворов — это просто названия самых важных книг1. Если кто-то сомневался в том, какой вид моллюска, многощетинкового червя-полихеты или морской звезды оказался в дночерпателе, спущенном с лодки неподалеку от одной из беломорских биологических станций, коллеги небрежно говорили — «пойди посмотри в Гаевской», потому что именно «Определитель фауны и флоры северных морей СССР» под редакцией Н.С. Гаевской, изданный
в 1948 г., даже в 1980-е гг., да и до сих пор, давал исчерпывающие ответы на подобные вопросы. При этом мы как-то не особенно задумывались о том, кто такая была эта Гаевская... Её имя, с одной стороны, римфовалось с похожими именами других выдающихся женщин-зоологов, живших относительно недавно или современных нам: Гаевская, Гурьянова, Гинецинская2... С другой стороны, «вариации у Artemia salina», работа по генетике, классическая, ещё дореволюционная — да полно, та же ли самая это Гаевская? В общем, действительно, имя, хорошо известное большинству биологов, и практически никому не известно о том, что за учёный, человек, женщина скрывается за этим именем. Поэтому публикация случайно обнаруженного интервью Надежды Станиславовны Гаевской, снабженного комментариями, является важным этапом на пути реконструкции биографии этой удивительной женщины, многостороннего учёного и талантливого педагога.
Занимаясь изучением биографий отечественных учёных, я не раз замечала, как мало сохраняется документов, принадлежавших людям, жившим всего лишь чуть более пятидесяти лет назад; как легко теряются не только мелкие детали их повседневной жизни и научного творчества, но даже основополагающие факты; как часто не удается восстановить сведения об их семье, воспитании, образовании; как мало доходит до нас их собственных слов, высказываний, мнений, за исключением, конечно, опубликованных научных трудов. Казалось бы, что-либо подобное должно быть совершенно невозможно: ведь они ещё буквально вчера были здесь, среди нас; ещё и сегодня живы те, кто знал их лично, учился у них, работал с ними. Тем не менее это так. И особенно верно это наблюдение в отношении научного и личного наследия женщин-учё-ных. Именно поэтому каждый вновь обнаруженный документ является настоящим открытием, позволяющим сохранить для истории кусочек ещё одной жизни. Именно поэтому я рада сегодня представить Вашему вниманию забытое, потерянное и недавно вновь найденное интервью с Н.С. Гаевской.
Надежда Станиславовна Гаевская (1884/1889-1969) — одна из первых в СССР жен-щин-докторов биологических наук, крупный гидробиолог, автор классических научных монографий и учебников и десятков научных статей, широко известных не только в России, но и за рубежом, основатель трофодинамического направления в гидробиологии.
Биография выдающегося учёного всегда представляет интерес для историка науки. Гаевская, кроме того, принадлежит к первому, немногочисленному, поколению российских женщин, получивших в 1917-1918 гг. юридическое право и фактическую возможность сделать профессиональную научную карьеру на родине и добившихся успеха на этом поприще. Это ещё одна причина, по которой биография Гаевской чрезвычайно интересна для историка. Третья причина подобного интереса заключается в том, что биография эта совершенно не изучена, доступные на данный момент данные местами противоречат друг другу, местонахождение и состояние личного архива Н.С. Гаевской остается неизвестным за исключением небольшого собрания Государственного архива Калининградской области, содержащего восемь единиц хранения3, а опубликованные
биографические материалы ограничены тремя некрологами и одной более подробной биографической статьей напечатанной дважды: на русском и английском языках. В английском варианте приводится полная библиография её трудов и работ о ней4. Статья написана коллегами и, возможно, учениками Н.С. Гаевской. Естественно, наибольшее внимание в ней уделено именно научной работе, а условия, в которых протекала эта работа, или причины, приведшие к тем или иным событиям, интересовали авторов в меньшей степени. Каких-либо сведений о семье Н.С. Гаевской, мотивах, определивших выбор ею жизненного пути (более чем необычного для женщины этого периода), в указанных материалах нет.
Первому этапу жизненного пути Н.С. Гаевской П.Л. Пирожников, автор упомянутой выше биографической статьи, посвящает одно предложение: «Надежда Станиславовна начала вести научную работу в 1912 г., то есть в студенческую пору своей жизни, будучи слушательницей Московских Высших женских курсов»5, позволяя, таким образом, читателю предположить, что предшествовавшая карьера Н.С. Гаевской была типичной: средняя школа (того или иного вида), высшее учебное заведение, увлечение научной работой, появившееся уже в студенческие годы и со временем превратившееся как в профессию, так и в жизненное призвание. Именно так видится путь в науку, наверно, уже сотен тысяч учёных за последние двести-триста лет. Однако сведения, приведённые о Н.С. Гаевской в словаре «Деятелей революционного движения в России», не соответствуют традиционной картине, нарисованной выше, даже дата рождения указана иная. Словарь сообщает следующее:
«Гаевская, Надежда Станиславовна (Наташа), дочь чиновника. Род[илась] в 1884 г. в Екатеринославе. Окончила в 1903 г. Екатеринославск[ую] гимназию и осенью т[ого] г[ода]
рецензию на книгу Н.С. Гаевской «К экологии, морфологии и систематике инфузорий оз. Байкал»; документы о проведении научных исследований на Черноморской экспериментальной станции АН СССР в Геленджике, о научной работе кафедры гидробиологии Калининградского технического института рыбной промышленности и хозяйства (1937—1957), а также письма Н.С. Гаевской об издании научных трудов, участии во всесоюзных съездах зоологов и гидрологов, совещании научных работников в Международном объединении лимнологов и коллекцию газет за 1920—1923 гг. См.: Документы личного происхождения в архивных учреждениях Северо-Западного федерального округа Российской Федерации // http://www.rusarchives.ru/guide/lf_sz/archive14.shtml
Надежда Станиславовна Гаевская, [1937/1938]. Личный архив О.А. Вальковой
поступила на курсы Лесгафта в Петербурге. В 1903-04 гг. принимала участие в работе с[оциал]-д[емократической] орг[аниза]ции городского района Петербурга. Арестована
Учитывая столь бурную биографию, не имеющую никакого отношения к научной работе, а также указанную дату рождения: 1884 вместо 1889 г., упомянутого во всех остальных биографических статьях, посвящённых Н.С. Гаевской, — можно предположить, что имеет место простое совпадение. Однако дальнейшая информация, помещённая в словарной статье, несомненно, касается именно «нашей» Н.С. Гаевской: «От партийной работы отошла. Вела преподавательскую работу, будучи по специальности гидробиологом. В настоящее время преподавательница Тимирязевской с[ельско]-х[озяйственной] академии (б[ывшей] Петровско-Разумовской академии) и Лесного ин[ститу]та в Москве»7. Здесь же присутствует ссылка на справочник «Научные работники Москвы», куда, как следует из названия (и содержания), заносились сведения именно о научных работниках, а не о революционных деятелях8.
Ошибки в датах рождения не редкость для словаря «Деятелей революционного движения в России»9, тем не менее, следует признать, что в данном случае «пропавшие» пять лет, исчезнувшие из биографии Гаевской, были весьма насыщенными. Если верна дата рождения 1889 г. и, одновременно, истинно сообщение словаря о революционной деятельности Гаевской, то к моменту начала этой последней (т. е. к 1903 г.) Гаевской было всего 14 лет. Даже окончание гимназии в таком возрасте кажется сомнительным (хотя теоретически и возможным)10, тем более поступление на курсы в чужом городе, вдали от семьи, с учётом того, что разрешение родителей было необходимым условием подобного поступления. 19 лет — возраст гораздо более подходящий. Однако, если это так, и дата рождения Гаевской 1884 г., то возникает вопрос:
когда и при каких обстоятельствах она так сильно была изменена и почему этот факт не попал в биографические статьи, опубликованные уже в 70-е гг. ХХ в. (так же как и информация о её революционной деятельности)? Вполне также можно допустить, что указанный словарь каким-то образом спутал двух Гаевских, переплетя отрывки из их биографий и превратив их в одну биографию. Или причины были совсем иными. Таким образом, уже при изучении самого начала жизненного и творческого пути Н.С. Гаевской историк имеет широкое поле для исследований и уточнений.
Как уже отмечалось выше, материалов для подобных уточнений, имеющихся в распоряжении биографов, на сегодняшний день явно недостаточно. Тем большее значение имеет недавно обнаруженный документ, озаглавленный «Воспоминания тов[арища] Гаевской Надежды Станиславовны» и датированный 27 января 1938 г. История этого документа достаточно интересна. В течение десятилетий машинописный текст, содержащий, по-видимому, ответы на предварительно заданные вопросы, хранился, всеми забытый, в помещении Московского общества испытателей природы в здании Зоологического музея Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Несколько лет назад, во время генеральной уборки, он, вместе с текстом ещё одного интервью женщины-учёной, атрибутированного мной как интервью доктора химических наук, профессора, впоследствии академика АН Латвийской ССР Лидии Карловны Лепинь (1891-1985)11, был обнаружен сотрудниками МОИП в одном из старых шкафов и передан Эдуарду Николаевичу Мирзояну, председателю секции истории науки МОИП. В свою очередь, Э.Н. Мирзоян передал его в моё распоряжение, за что я выражаю ему искреннюю благодарность.
История создания документа неизвестна, неизвестно также, каким образом он оказался в МОИП. Естественное предположение о том, что Н.С. Гаевская была членом этого общества, не подтвердилось: судя по имеющейся в Обществе картотеке членов, ни Н.С. Гаевская, ни Л.К. Лепинь не состояли его членами12. Ни один из существующих библиографических списков публикаций как самой Н.С. Гаевской, так и литературы о ней13 не упоминает о данном документе, хотя он, несомненно, готовился к печати.
Несмотря на то что документ озаглавлен «Воспоминания», в его структуре четко прослеживаются ответы на заранее поставленные вопросы, в том числе:
Далее, ряд вопросов, безусловно, касался семьи («происхождения»), образования, этапов формальной карьеры. Характер ответов подразумевает, что они предназначались не учёному сообществу, а широкому читателю. Очевидно, Н.С. Гаевская пытается объяснить важность своей работы и её смысл возможно более простым языком.
Документ состоит из двух частей или, точнее, мы имеем перед собой два различных документа. Первый из них — собственно ответы Н.С. Гаевской на заданные ей вопросы. Это 10 машинописных листов (первый экземпляр машинописи), в которых содержится внесенная синим карандашом правка. Листы сильно пожелтели. Некоторые листы перечеркнуты полностью (л. 7). Второй документ — обработанный, отредактированный и сокращённый вариант первого: 3 машинописных листа, напечатанных под копирку, содержащих преимущественно стилистическую правку, внесённую фиолетовыми чернилами. Его можно озаглавить «Биография Н.С. Гаевской»: несмотря на то что имеются части текста, идентичные тем, что находятся в оригинальном тексте, написанном от первого лица, по-видимому, самой Н.С. Гаевской, в этом втором документе она упоминается в третьем лице.
Таким образом, в нашем распоряжении находится первоначальный текст, содержащий правку, вероятно, редактора. Далее, мы располагаем сильно сокращённым итоговым вариантом, также подвергавшимся правке. Именно это позволяет предположить, что текст готовился к печати. В целом мы имеем возможность проследить историю превращения авторского текста в готовый к публикации вариант. Особый интерес вызывает редкая возможность выявления элементов текста, присутствовавших в исходном варианте и отсутствующих в итоговом. В настоящее время документ хранится в личном архиве О.А. Вальковой.
Воспоминания тов.[арища] Гаевской Надежды Станиславовны
Москва 27 января 1938 г.
Как всякий специалист и профессор вуза я пишу в двух областях. Т[о] е[сть], с одной стороны, я излагаю результаты своей научной работы в специальной литературе, в специальных статьях, и работы, результаты научной работы своих сотрудников. И вторая сторона — это литература учебная, следовательно, учебники и учебные пособия.
*Вот такие две стороны моей работы*14. Если мы коснёмся работы научной, то вся лаборатория15 работает под моим научным руководством над проблемой пищевых
связей в водоёмах, включая сюда и рыб. Такая проблема является очень актуальной в данный момент по совершенно понятным соображениям.
Эта проблема входит по своей обширности и сложности в вопросы пищевых связей и представляет собой одну из основных проблем в современной гидробиологии. Проблема пищевых связей тесно смыкается с такими разделами рыбохозяйственной науки, как учение о продуктивности водоёмов и об их сырьевых запасах, и составляет вместе с этими разделами единый биологический комплекс вопросов, направленных к научному познанию производительных сил водоёмов.
Что мы печатаем? Тут надо указать, что современное состояние этого раздела гидробиологии, именно учение о пищевых связях, следует признать слабо разработанным ещё. И в целом ряде отношений этот раздел не вышел ещё из описательной стадии. Закономерность выявлена здесь ещё чрезвычайно мало. Наиболее слабым местом является отсутствие специфических методов для разработки вопросов или для изучения питания организмов.
Последние два-три года я и занимаюсь как раз разработкой методов, специфических для трофологии. Это отдел называется трофологией — учение о пище.
Мною предложены два оригинальных метода. Один из них — определение веса малых водных организмов с точностью в 5-м знаке. *Это будут сотые доли миллиметра. На техническом языке это называется 5-й знак на весах*. Без этого метода до сих пор не удавалось поставить на почву точных исследований количественную сторону питания. Скажем, определить точно пищевые коэффициенты и т.д.
Второй метод — это метод получения бактериологических стерильных водных организмов. Эта задача методически сложная. Она разрешена, и таким образом создан феномен, в природе не существующий. *В природе нет такого положения, чтобы животное было лишено бактерий. Для познания роли бактерий в питании организмов и роли других живых и мертвых элементов питания, необходимо было располагать этим методом. *Точно так же, как химику нужно иметь в руках в чистом виде какое-нибудь вещество, хотя бы в природе оно не встречалось в таком виде. Примерно, [здесь стоит авторская запятая. — О.В.] такую параллель можно поставить.*
Мне удалось, следовательно, этого добиться. Это была очень трудная задача, потому что бактерии являются гораздо более устойчивыми по отношению к химическому реагенту, чем само животное. Убить бактерию гораздо труднее, чем убить животное. Поэтому и трудно было подыскать такое средство, которое убило бы все бактерии и оставило бы в живом виде животное.
Эти работы обе публикуются. Они печатаются обе в журнале, издаваемом при Московском университете. Одна работа называется «Определение точного веса малых
многократно переименовывалось. Поскольку в тексте интервью упоминаются разные его названия, то приводим здесь его краткую историю. В 1865 г. в Москве создана Петровская земледельческая и лесная академия. В 1889 г. она стала называться Петровской сельскохозяйственной академией. В 1894 г. Академия преобразована в Московский сельскохозяйственный институт. Именно в нём в 1913 г. организовано Отделение рыбоведения, а в 1914 г. создана первая в России кафедра гидробиологии. В 1917 г. возвращено старое название: Петровская сельскохозяйственная академия. В 1923 г. имя Петра I в названии академии заменено на имя К.А. Тимирязева: Сельскохозяйственная академия им. К.А. Тимирязева. Тогда же Отделение рыбоведения превращено в рыбохозяйственный факультет. В 1930 г. этот факультет был выделен из состава Академии и стал самостоятельным вузом под названием: Московский институт рыбной промышленности и хозяйства. Кафедра гидробиологии вошла в состав нового института.
водных организмов в живом состоянии»16. Вторая работа называется «Новые методы получения бактериологически стерильных водных организмов»17.
Мои ученики, [Г.Д.] Поляков18 и [Н.А.] Дзюбан, опубликовали в 1937 г. работы по питанию водных организмов в издании Академии наук19.
Вот этими работами я занимаюсь последние годы.
До этого я работала по вопросам питания и по вопросам экологии — связь организма со средой. Я работала над экологией простейших животных, в частности, озера Байкала, воспользовавшись результатом работы на Байкале в течение нескольких лет с 1926 по 1928 г.20
Эта работа была опубликована за границей в виде отдельной монографии (40 печ[атных] лис[тов]) с большим количеством рисунков21. На русском языке эта работа напечатана отдельными частями в «Известиях Академии наук»22. Это было в 1933 г.
Первая моя работа появилась в 1916 г., когда я ещё была студенткой 2-го курса и начала вести научную работу23. И до окончания вуза у меня уже была работа в издании Академии наук24.
Я с самого начала своей научной деятельности занималась вопросами экологии, то есть связи организма с факторами среды.
Меня интересовали в первую очередь (собственно с этого я начала ещё будучи студенткой 2-го курса) вопросы влияния на организм фактора солёности. И моя первая студенческая работа [стала] классической в этой области. Она вошла во все учебники. Она назвалась «Вариации Артемиа Солина»25. Эта работа была напечатана в издании
Академии наук. Немцы по собственному почину её перевели и напечатали у себя (хотя была война). Они напечатали в журнале, который является журналом международного порядка. Немцы её перевели — Вольтерек26 перевел. И когда кончилась война, мне этот журнал был прислан и были присланы оттиски. Это было сделано по инициативе Воль-терека — мирового учёного27.
После этого я занималась вопросом влияния солёности на инфузорий. Вышел только что учебник — руководство по зоологии, и в этом учебнике использованы мои работы28.
(Мы называем классические работы, вошедшие в учебники).
И последующие мои работы вошли в учебники.
В общем мною напечатано листов 60.
Мною открыто было явление солевого анабиоза. Это было открыто мною в 1925 г. Это явление заключается в том, что некоторые животные обладают способностью впадать в осмотическое оцепенение при постепенном помещении их в солевой раствор возрастающей крепости. И могут в таком состоянии равновесия (без признаков жизни) пребывать до полугода и даже больше. А потом по возвращении в нормальную среду быстро оживают. Это явление солевого анабиоза было мною открыто в 1925 г. В это время была напечатана статья в «Русском архиве протистологии»29. Статья называлась «О солевом анабиозе»30.
Я в это время работала здесь скромным ассистентом профессора, ныне академика, С.А. Зернова, моего предшественника здесь по кафедре31.
За эти работы и за организацию научной работы на кафедре (работает у меня народу и из студентов, и из молодёжи вообще, на кафедре все мои воспитанники) и педагогическую работу я в 1936 г. была награждена орденом32.
После 1925 г. был у меня ещё ряд работ, опять-таки по влиянию фактора щелочности, по влиянию рентгеновских лучей. Идея здесь заключалась в том, чтобы воздействовать лучами рентгена на животных и вызывать искусственные мутации. Я это получила, но не смогла эту работу продвинуть. Нужны были дорого стоящие аппараты и т. д. Эту работу я начала делать в 1922 г., в самый разгар разрухи. Пешком ходила
в Институт Лазарева33. Там они тоже очень жались. Я её довела до конца в том смысле, что она даже была опубликована, но в кратком виде — на 2 1/2 страничках34. Надо было эту работу углубить, расширить, развить, дать очень точную методику, — то, на чём основывается научное открытие.
Я ведь не только учёный, но и педагог, поэтому я не перехожу в Академию наук. Здесь я черпаю постоянно молодые силы. Без этого я не могу. Я остаюсь тут, невзирая на более скромную обстановку и возможности.
У меня есть ряд учеников, которые занимают ответственные научные посты, делают ответственные работы. Скажем, Гончаров сейчас работает в Институте экспериментальной биологии у Кольцова. [В.В.] Урбан — Тобольская станция. Захват-кина, Пчёлкина — Полярный институт, Марочкина, Черкасов — Камчатская станция, Серова — Байкальская станция. Словом, человек 25 в разных местах Союза.
Сама я работала на всех морях Союза — на Д[альнем] Востоке, на северных морях, южных — вообще в экспедициях работала очень много.
По Байкалу у меня 5 работ. Работы по Байкалу начала в 1926 г. Работала в 1926, 1927 и 1928 гг. — три года.
На Артемия Солина у меня были две экспедиции на солёные водоемы Кинбурн-ского полуострова. Это коса, которая отходит от западной половины Крыма. Экспедиции на Кинбурн были: в 1923 и 1929 гг. В результате этой экспедиции появились 4 работы.
На Д[альнем] Востоке я была со специальным заданием от Главрыбы35 — помочь исследовать, вернее, наладить работу по сырьевым запасам у нерыбных объектов — устрицы, трепанги (помочь наладить учёт несолевых36 запасов).
Это было в 1932 г.
Начиная с 1934 г. я занимаюсь питанием водных организмов.
Эти работы подводят такую теоретическую и практическую базу под сырьевые запасы рыб, поскольку учёт сырьевых запасов является прикладной рыбохозяйственной задачей, чисто рыбохозяйственной задачей.
Мы, конечно, имеем дальний прицел, когда мы эти работы ставим, но для нас совершенно ясно, каково будет приложение этого, для прогноза и т. д. Иначе всё это немыслимо. Если просто брать, мы будем работать до второго пришествия. А мы должны взять какой-то косвенный метод, который даёт возможность получить добавочные признаки рыбосолевых37 запасов.
Я работала совершенно самостоятельно, даже первую свою работу выполнила самостоятельно. С.А. Зернов никогда мною не руководил. Он считал, что я могу сама
это делать. Первую свою работу я работала под руководством Кольцова Н.К.38, которому я, как и С.А. Зернову, по гроб жизни *благодарна в том отношении, что оба они (с точки зрения идеологической установки на женский труд) никогда не делали никакой разницы между мной и мужской половиной своей лаборатории, и я бы сказала, что они так с особым удовольствием всё-таки давали мне место и возможность заниматься. Так что с этой стороны я считаю, что должна добрым словом упомянуть и того, и другого. И тот, и другой всегда были сторонниками выдвижения женщин. И никакого затора, тормоза я никогда не испытывала. Это было очень счастливое обстоятельство на моем жизненном пути.
Во вне научных кругов, чтобы кто-нибудь мне содействовал в моей научной работе — я бы сказала, что я считаю, что я всё-таки здесь, в Институте39, нахожусь, может быть, в лучшем положении, чем ряд других товарищей.
Со стороны кого я встречала помощь? Я бы назвала Николаева, теперешнего начальника Главрыбы. Он всегда острые конфликты умел разрешать мягко между профессурой и дирекцией. И, кроме того, он всегда обнаруживал высокое понимание (ещё будучи студентом, будучи секретарем партийной организации). Он по возрасту не молодой человек и обнаруживал смелость не только потому, что был старше обычного студенческого возраста, а просто у него было прекрасное понимание роли научной работы. И в этом отношении я с его стороны встречала самое лучшее отношение и поддержку (не то, что прямую, но важен дух, тонус, на чём держится). Он сейчас начальник Главрыбы.
Конечно, живём мы не роскошно, но меня не жмут, правда, я обладаю большой настойчивостью, защищая свое дело* и своих сотрудников.
Я получила степень доктора без защиты. Я как раз первый доктор нашего Института по времени. Это было в 1935 г. Здесь, в Институте, докторов женщин больше нет ещё. И как будто бы во всем Октябрьском районе40 я одна женщина. Когда мне дают билеты на собрания, это обстоятельство всегда подчеркивается, как какая-то уникальность.
Степень доктора я получила 5 января 1938 г.41
Мною написано, примерно, 60 печ[атных] лис[тов], а названий — 30.
Тут была научная конференция нашего Института 28 декабря 1937 г. Очень много народу приехало на эту конференцию. Это был день, когда я выступала со своими учениками. В стенограммах этой конференции ?
