Спросить
Войти
О. Б. БУБЕНОК
КРЕМАЦИОННЫЙ ОБРЯД ЗАХОРОНЕНИЙ ХАЗАРСКОГО ВРЕМЕНИ НА СЕВЕРО-ЗАПАДНОМ КАВКАЗЕ: ТРАДИЦИЯ ИЛИ ИННОВАЦИЯ?
В среде современных исследователей археологических памятников Хазарского каганата до сих пор не сложилось единого мнения относительно сколь-нибудь убедительной интерпретации погребальной обрядности племен, входивших в состав империи хазар. До этого особенности погребального обряда сал-товских племен давали основания многим археологам выделять внутри сал-товской культуры локальные варианты, соотносимые с известными по письменным источникам этническими группами. Исследователи памятников сал-товской культуры уже давно пришли к выводу, что население Хазарского каганата было полиэтничным, и поэтому каждый этнос должен был обитать лишь на определенной территории. Однако эта, казалось бы стройная, схема начала рушиться, когда археологи начали предпринимать попытки этнически атрибутировать кремационные захоронения салтовского типа, встречающиеся лишь в двух ареалах распространения салтовской культуры. Одним из них стал район Северо-Западного Кавказа, где, по данным письменных источников, в по-здне-хазарское время обитал массив адыгоязычных касогов. В соответствии этому, исследователи пытались выяснить, соотносятся ли как-то кремационные захоронения салтовского типа в этом месте Кавказа с пребыванием здесь касогов-адыгов или нет. При этом, в случае положительного ответа на вопрос, возникала другая дилемма: почему новый обряд погребения умерших получил распространение на Северо-Западном Кавказе именно в хазарское время? Кажется, что для решения данной проблемы уже давно назрела необходимость отказаться от устоявшихся стереотипов в салтовской археологии, в соответствии с которыми определенный погребальный обряд должен был соответствовать лишь одному этносу, что создавало большие удобства при построении реконструкций этнических процессов прошлого. Однако при этом, кроме фрагментарных данных письменных источников, не привлекались для сравнения данные других смежных гуманитарных дисциплин, несмотря на то, что немаловажное значение для этого имеют данные этнографического характера. Данные этнологии свидетельствуют лишь о том, что в среде одного этноса могут иметь распространение различные погребальные традиции. И наоборот - один и тот же погребальный обряд может иметь место в среде нескольких соседних
этнических групп региона. Именно эти особенности предопределены многими факторами, и полиэтничный Кавказ является именно тем местом, где эти черты нашли яркое проявление. Кажется, что данная проблема может быть разрешима лишь при изменении методологических подходов к ней. Таким образом, имеет смысл попробовать решать проблемы этнической истории не с позиций археологии, а с позиций этнологии. Однако имеем ли мы достаточно материала для ретроспективного анализа этнических процессов, имевших место более тысячи лет назад на южных границах Хазарского каганата?
Исследователи уже давно обратили внимание, что на некоторых раннесред-невековых могильниках Северо-Западного Кавказа имел распространение обряд кремации, столь не типичный для северокавказских памятников предыдущего времени. Прежде всего, следует отметить некоторые погребения Борисовского могильника близ Геленджика, который был исследован В.В. Са-хановым около ста лет назад и им же был продатирован на основе нумизматического материала как У-У11 вв., так и IX в. [Саханов, 1914, с. 75-219].
Для данного некрополя была характерна поливариантность погребального обряда. В.В. Саханев выделил на могильнике три группы погребений, различных по хронологии и особенностям погребального обряда. Первую и вторую группы исследователь датировал У1-У11 вв. и более поздним периодом. Подавляющее большинство этих захоронений были совершены по обряду ингумации в каменных ящиках или в некоторых случаях в простых грунтовых ямах. Ориентация погребенных была различной. Кроме того, в 128 могилах этих групп были встречены и синхронные грунтовым захоронениям семь кремаций, совершенных на стороне, но помещенных в 6 случаях в каменные ящики и один раз в грунтовую яму [Саханов, 1914, с. 75-219].
Третью же группу на Борисовском могильнике представляли более поздние захоронения, для которых был характерен обряд кремации. Всего же в третьей части могильника было вскрыто 70 погребений, среди которых 45 кремаций в каменных ящиках и 10 грунтовых кремаций, 7 тайников с вещами, 7 погребений в каменных ящиках и одно погребение в деревянном гробу. В.В. Саханов соотнес в первой, второй и третьей группах ингу-мационные погребения в каменных ящиках и грунтовых ямах с зихами, а кремационные захоронения в каменных ящиках связал с крымскими готами. Что же касается остальных захоронений третьей группы, то исследователь не решился дать им этническую атрибуцию [Саханов, 1914, с. 75-219].
К сожалению, до сих пор для исследователей является загадкой происхождение "10 грунтовых ям с сожженными костями (№№ 80, 94, 97, 105, 109111, 131-133), 7 случаев погребения одних вещей в грунтовой яме (№№ С, 92а, 116, 134, 141, 143 и 144)&.& Инвентарь (рис. 1), обнаруженный в этой группе погребений, резко отличает их от других групп захоронений Борисовского могильника. Здесь были обнаружены сабли (погр. №№ 144, 134, 144),
наконечники стрел (погр. № 134), стремена (погр. №№ 134, 144), удила (погр. № 134, 144), железные пряжки (погр. №№ 134, 143), железные щипчики (погр. №№ 105, 134), железные серпы (погр. № 134), железная цепь особой конструкции (погр. № 134) и т. п. На основании этих находок В. В. Саханов пришел к выводу, что инвентарь из отмеченной группы захоронений имеет прямые аналогии с Верхнесалтовским могильником, и датировал третью часть Борисовского могильника IX веком [Саханов, 1914, с. 75-219].
Однако картина была бы не полной без упоминания могильника Дюрсо, расположенного близ Новороссийска. Как и Борисовский, могильник Дюрсо является биритуальным: здесь представлены более ранние трупоположения в грунтовых ямах и более поздние трупосожжения. Для нас особый интерес представляют последние, которых было 173, и они располагались двумя компактными группами в западной и юго-западной частях могильника (рис. 2). Кремации могильника Дюрсо представляют небольшие кучи пережженных костей, рядом с которыми были сложены предметы, которые несут следы пребывания в огне. Необходимо отметить, что кремации совершались на стороне. При этом оружие, орудия труда, кухонные принадлежности часто приводились в негодность. Рядом с захоронениями ставились сосуды (кувшины, кружки) из красной и серой глины (рис. 3, 1-4). Особо интересен инвентарь могильника, представленный металлическими серьгами, браслетами, оружием (наконечники стрел, наконечники копий, боевые топорики, сабли, кинжал, кистень, ножи), снаряжением коня (рис. 4, 1-7), орудиями труда (складные серпы, рабочие топоры, пилы и напильники, пряслица) и т. п. Исследователь могильника А.В. Дмитриев на основе анализа инвентаря продатировал трупосожжения могильника Дюрсо УШ-1Х вв. [Дмитриев, 2003, с. 200-205].
Как отметил А.В. Дмитриев, кремационный раннесредневековый могильник Дюрсо - не единственный на Северо-Западном Кавказе [Дмитриев, 2003, с. 205]. Анализируя ситуацию в Северо-Западном Причерноморье, А.В. Пьянков пришел к следующим выводам: "В VIII в. происходит частичная смена населения, отразившаяся в распространении в отдельных районах нового погребального обряда. На анапско-гелендижкском побережье в Западном Закубанье, вплоть до устья реки Псекупс, выявлено 20 могильников с кремациями второй половины VIII - IX веков. Эти могильники занимают компактную территорию. Ее северной границей служила река Кубань, южной - северные склоны Кавказского хребта, западной - берег Черного моря, а восточной - река Псе-купс (рис. 5). Кремации, распространившиеся в регионе, резко отличаются по основным деталям обряда от предыдущих и не связаны с ними происхождением. Для второй группы сожжений присущи такие черты погребального обряда, как сожжение инвентаря вместе с покойником, обязательная ритуальная порча инвентаря, устройство небольших и неглубоких могильных ям, помещение инвентаря в тайничках и отдельных ямках, присутствие в погребениях большого
количества оружия и деталей снаряжения боевого коня и т. д. Для этой группы кремаций не характерны захоронения лошадей" [Пьянков, 2001, с. 204].
Исследователей кремационных могильников Северо-Западного Кавказа сразу же заинтересовали вопросы, связанные с происхождением населения, оставившего их. Ибо своим обрядом они никак не походили на соседние ингумацион-ные захоронения предшествующего и хазарского времени. Поэтому эти ученые довольно быстро нашли им аналогии уже среди памятников салтовской культуры. Так, А.В. Дмитриев отметил: "Могильники четвертого периода Дюрсо с таким же набором инвентаря хорошо известны на Северском Донце ... и в Предкавказье - у аула Казазово, станицы Молдаванской и др. ... Причем часто их сходство можно считать абсолютным" [Дмитриев, 2003, с. 200-205].
А.В. Пьянков также отметил, что "сожжения типа Дюрсо по материальному облику близки кругу салтово-маяцких древностей, и находят многочисленные аналогии погребальному обряду и инвентарю в материалах синхронных им могильников бассейна Северского Донца (кремации типа Новопок-ровки)" [Пьянков, 2001, с. 205]. Еще в 1996 г. А.В. Пьянков и А.В. Тарабанов эти сходства на кремационных могильниках бассейна Северского Донца и Северо-Западного Кавказа объясняли "общностью происхождения" населения, их оставившего. Что же касается некоторых отличий, то упомянутые исследователи объяснили это "проживанием племен - носителей кремационного обряда, после расселения, в различном этнокультурном окружении" [Пьянков, Тарабанов, 1996, с. 64].
Относительно же этнической атрибуции обитателей Дюрсо в хазарское время среди исследователей были высказаны различные мнения. Так, Е.П. Алексеева считала, что все погребения III-XIII вв. Северо-Западного Кавказа, совершенные по кремационному обряду, были оставлены про-тоабазинскими племенами. Исследователь объясняла появление кубано-черноморских кремаций переселением отдельных групп носителей цебель-динской культуры, существовавшей на территории Абхазии во II-VII вв. н. э. По мнению исследователя, ее оставили предки абазин [Алексеева, 1980, с. 36]. Получается, что обряд трупосожжения возник на Северо-Западном Кавказе самостоятельно и имел местные корни, т. е. являлся новацией. Может быть, это и дало основания Г.Е. Афанасьеву связать появление кремационных захоронений в бассейне Северского Донца в хазарское время с переселением сюда с Кавказа абхазо-адыгского населения [Афанасьев, 2001, с. 53].
Кроме того, в последние десятилетия очень популярным стало предположение А.В. Пьянкова о "касожском" происхождении носителей кремационного обряда на Северо-Западном Кавказе. Основанием для этого стали сведения средневековых авторов о проживании в данном районе в первой половине Х в. касогов. Несмотря на это, А.В. Пьянков считал кремационные захоронения хазарского времени инновацией. Вывод исследователя по этому поводу был
следующий: "Кремации типа Дюрсо не имеют корней на Северо-Западном Кавказе в предшествующий период и их носители не могут быть признаны автохтонным кавказским народом&.& При этом исследователь так и не мог определить, кто же были по этнической принадлежности эти пришельцы [Пьянков, 2001, с. 204-205].
По этому поводу существуют и другие мнения. Так, А.В. Дмитриевым была высказана, и не без оснований, довольно интересная гипотеза относительно центральноазиатского происхождения населения, оставившего могильники в Дюрсо и Сухой Гомольше. Исследователь отметил, что цепь подобных погребений тянется на восток, до Алтая и Минусинской котловины, где подобные памятники увязываются с некоторыми группами населения Южной Сибири (тюрками, хакасами, енисейскими кыргызами). Ситуацию он представляет следующим образом: "В середине VIII века в связи с завоеваниями арабов и уйгуров в Южной Сибири складывается напряженная военно-политическая обстановка. Возможно, какая-то тюркоязычная группа, хоронившая умерших по обряду трупосожжения, в это время переместилась в пределы Хазарского каганата и на какое-то время осела на Харьковщине. Вторая группа откочевала на Северо-Западный Кавказ, где их памятники открыты в основном в районе Новороссийска (в Дюрсо эту культуру мы видим еще в сравнительно чистом виде). В Борисовском могильнике наряду с трупосо-жжениями в ямках уже хорошо прослеживается смешение местной традиции (захоронения в каменных ящиках) и пришлого обряда (трупосожжения). Позже в эти края приходит новая волна кочевников, оставившая трупосо-жжения в урнах под небольшими курганами, часто с захоронением коней" [Дмитриев, 2009]. Таким образом, А.В. Дмитриев появление трупосожжений на Северо-Западном Кавказе связывал с пришлым населениеми, т. е. в данном случае предлагалось в обряде кремации видеть инновацию. Однако в данной ситуации возникают определенные сомнения относительно миграции тюркоязычного населения из Центральной Азии именно в середине VIII в.
Чтобы разобраться в проблеме, необходимо обратиться к сравнительному анализу материалов как из синхронных, так и более ранних могильников Северного Кавказа, Восточной Европы и Центральной Азии.
Как уже отмечалось, очень близкими кремационным захоронениям Северо-Западного Кавказа являются кремационные могильники хазарского времени в бассейне Северского Донца. Наиболее знаменитым из них является могильник, входящий в состав комплекса, вблизи с. Сухая Гомольша, открытый и исследованный В. К. Михеевым. Исследователь могильника В.К. Михеев отметил, что могильник находился возле городища и селища салтовской культуры у с. Сухая Гомольша и, следовательно, был оставлен обитателями этих поселений. Могильник находился на слегка покатом склоне глубокой балки и был окружен рвом. За ограничительным рвом было обнаружено место, где
кремировались умершие, - оно представляло собой "зольник" серповидной формы. Характерной особенностью могильника Сухая Гомольша, которая отличает его от других погребальных комплексов салтовской культуры, является малоизвестный для памятников хазарского времени обряд трупосожже-ния на стороне. Кроме захоронений, на могильнике было обнаружено 17 поминальных комплексов вещей в так называемых "тайничках&! По способу захоронения остатков кремации все захоронения были разделены на урновые (138) и безурновые (179). Захоронения этих двух типов располагались на территории могильника без определенной закономерности. Безурновые захоронения, которые численно преобладали на могильнике, были совершены в ямах круглой, эллипсовидной, прямоугольной с закругленными углами формы (рис. 3, 5-9). В зависимости от площади могильной ямы и количества остатков кремации безур-новые захоронения были разделены исследователями на четыре вида. Что же касается урновых захоронений, то в зависимости от положения урны (поставлена вверх дном над остатками кремации или остатки помещены в саму урну), наличия подстилки или крышки и т. п. разделены на восемь видов. На площади могильника удалось проследить участки с высокой плотностью захоронений и пустые участки без погребений. В результате этого В.К. Михеев выделил на могильнике шесть территориальных групп - I - северную, II - западную, III -юго-западную, IV - центральную, У - восточную, VI - южную. На основании этого исследователи могильника отметили, что существование разных погребальных традиций у населения, оставившего данный могильник, "может являться свидетельством сложности этнокультурной структуры сухогомоль-шанской общины" [Аксенов, Михеев, 2006, с. 72-92; Михеев, 1986, с. 158-173].
Найденный на могильнике инвентарь также представляет немалый интерес. Исследователи памятника обратили особое внимание на большое количество сельскохозяйственных и ремесленных орудий. Так, здесь были обнаружены железные ножи, серпы, косы, тесла-мотыжки, хозяйственные топоры, долото, ручные резцы, пружинные ножницы, котлы. Были обнаружены также пряслица из глины и свинца, игольники из кости или бронзы, костяная горловина бурдюка и т.п. Все эти находки позволяют говорить, что во второй половине УШ - IX в. население Сухой Гомольши вело оседлый образ жизни и занималось как земледелием, так и ремеслами. Однако скотоводческие и военные традиции в сухогомольшанской общине были довольно сильны. Об этом может свидетельствовать другая группа находок. Так, на могильнике были найдены предметы конского снаряжения (рис. 4, 8-11): удила, соединители ремней оголовья, фигурные подвески к конскому оголовью, бронзовый конский на-чельник, сбруйные пряжки, железные оковки лук для седел, сбруйные соединители, стремена, украшения ремней конской сбруи и т. п. Найденное при конском снаряжении оружие также может свидетельствовать, что обитатели Сухой Гомольши принадлежали к наиболее привилегированному в Хазарском
каганате роду войск - кавалерии. На могильнике были найдены в значительном количестве сабли, топоры-чеканы, наконечники копий, обушки от кистеней, разнообразные по форме наконечники стрел, металлические детали колчанов, костяные накладки от луков. В результате, создается впечатление, что несение воинской службы было одной из основных функций мужского населения Сухой Гомольши. К тому же, найденные здесь предметы одежды и украшения (бронзовые пуговицы, бубенчики, железные фибулы, фрагменты цепочек, поясные пряжки и бляшки, поясные разделители, подвески-обереги, "туалетные" коробочки, серьги, пронизи, разнообразные бусы, перстни, браслеты), а также предметы туалета (зеркала, копоушки, пинцеты, туалетная ложечка) могут свидетельствовать о том, что население Сухой Гомольши в хазарское время было отнюдь не бедным. Обнаруженная на месте захоронений керамика была представлена несколькими видами: кухонная керамика пяти типов, подправленная на гончарном круге; тарная керамика в виде амфор причерноморского типа; кухонные горшки кочевнического облика. При этом исследователи могильника обратили внимание, что изготовленные на гончарном круге горшки относились к керамике салтовского типа. На основании анализа вещевого материала и стратиграфии могильника исследователи про-датировали локальные группы могильника следующим образом: I - середина VIII - середина IX вв.; II - вторая половина VIII вв.; III - VIII - начало IX вв.; IV - вторая половина VIII вв.; V - конец VIII - середина IX вв.; VI - середина - третья четверть IX вв. [Аксенов, Михеев, 2006, с. 93-169]. Если охарактеризовать жителей Сухой Гомольши как население или с давними земледельческими традициями, или как недавно осевших кочевников, то предпочтение, скорее всего, придется отдать последнему предположению.
Исследователи уже давно обратили внимание, что в бассейне Северского Донца и на сопредельных территориях были выявлены кремационные могильники хазарского времени, аналогичные Сухогомольшанскому. Так, еще в 1936 г. И.Ф. Левицким возле с. Новая Покровка на левом берегу р. Уды, правом притоке Северского Донца, был открыт и частично исследован кремационный могильник (14 захоронений). Исследование могильника продолжил в 1949 г. Ю.В. Кухаренко, которому удалось исследовать шесть погребений по обряду трупосожжения и два "тайника" с предметами вооружения и конского снаряжения [Кухаренко, 1952]. Ю.В. Кухаренко сразу же связал новопокровские захоронения с комплексом у с. Тополи под Харьковом, обнаруженным еще в XIX в. [Кухаренко, 1951, с. 105]. Аналогичный Сухогомольшанскому кремационному могильнику погребальный комплекс в 1977 г. был также обнаружен в пойме р. Большая Бабка (правом притоке Северского Донца) возле с. Пятницкое [Буй-нов, Дьяченко, Шрамко, 1978, с. 34; Шрамко, 1983]. В.К. Михеев пришел к выводу, что "могильник у с. Пятницкое является двуобрядовым" [Михеев, 1985, с. 11]. Такой же биритуальный могильник салтовской культуры В.К. Михеев
обнаружил и исследовал в 80-90-е гг. ХХ в. возле с. Красная Горка Балаклейс-кого р-на Харьковской обл. В течение нескольких сезонов было обнаружено и исследовано 310 погребений, из которых 121 был совершен по обряду трупосо-жжения и 189 - по обряду трупоположения [Михеев, 1991]. К этому следует добавить, что в бассейне Северского Донца на территории Дмитриевского ка-такомбного могильника, на его южной и юго-восточной окраине, было обнаружено девять погребений, совершенных по обряду трупосожжения. По наблюдениям исследователя памятника С.А. Плетневой, эти захоронения не относились к дохазарскому времени и были не только синхронны катакомбам IX в., но одно захоронение даже перерезало дромос одной из катакомб, т.е. являлось более поздним. Тем не менее, С.А. Плетнева отнесла эти кремации к более ранней, чем салтовская, пеньковской культуре, несмотря на то, что только два горшка биконической формы из этих кремационных захоронений (№№ 1, 5) действительно напоминали пеньковскую посуду [Плетнева, 1972; Плетнева, 1989, с. 259]. Таким образом, нет сомнений в том, что кремационные могильники типа Дюрсо на Северо-Западном Кавказе и Сухая Гомольша на Се-верском Донце оставили близкие по культурным традициям группы населения.
Если это так, то почему бы не предположить, что в хазарское время на Северо-Западный Кавказ могли переселиться с берегов Северского Донца носители кремационного обряда. Именно находки трупосожжений салтовс-кой культуры, эталонными для которых являются захоронения из Сухой Го-мольши, на территории, где в предхазарский период имели распространение памятники пеньковской культуры, заставили несколько десятилетий назад некоторых исследователей считать Сухогомольшанский комплекс славянским. Этому способствовали распространение также трупосожжений среди носителей пеньковской культуры и близость земель, населенных в хазарское время славянскими племенами. Версии о славянской принадлежности салтов-ских кремаций в бассейне Северского Донца в свое время придерживались Г.Е. Афанасьев, В.К. Михеев, С.А. Плетнева и некоторые другие исследователи [Афанасьев, 1987, с. 153; Михеев, 1991, с. 44; Плетнева, 1972, с. 108-118]. Необходимо отметить, что в 1977 г. В.К. Михеев исследовал вблизи с. Сухая Гомоль-ша также поселение пеньковской культуры. Особый интерес представляют выводы В.К. Михеева и О.М. Приходнюка в совместной статье, посвященной данному памятнику. В частности, исследователи отметили: "... слвд констату-вати вщсутшсть слвдв контакпв мiж пеньивським i салпвським населенням. Незважаючи на те, що на поселенш Суха Гомольша юнуе салпвський культур-ний шар та розкопано об&екти ще! культури, салпвська керамша практично ввдсутня в пеньювських спорудах. Поодиною салпвсью черепки трапляються лише в верхшх шарах заповнень (житло № 4, яма № 41). Цей факт сввдчить про рiзночасовiсть пеньювсьго i салпвського поселень iз Сухо! ГомольшГ& [Мiхеев, Приходнюк, 1986, с. 81]. Таким образом, нет оснований говорить о
связи обитателей Сухой Гомольши, а значит, и Дюрсо, с пеньковским населением предхазарского времени.
Однако возможен и предложенный вариант Е.П. Алексеевой, согласно которому, обряд кремации имеет местные кавказские корни [Алексеева, 1980, с. 36]. Если следовать логике исследователя, то получается, что обряд кремации появился, независимо от внешних и факторов на Западном Кавказе и в хазарское время, благодаря миграции абхазо-адыгского населения, получил распространение в бассейне Северского Донца. Подтверждают ли данные археологии эту гипотезу?
По мнению Е.П. Алексеевой, на территории Абхазии с X в. до н.э. до VI вв. н.э. бытовал погребальный обряд кремирования умерших на стороне, с последующим захоронением праха в урнах или без них в грунтовых ямах. Этот обряд аналогичен кремациям Северо-Западного Кавказа У-XIУ вв. Предки абазин, с которыми Е.П. Алексеева связывает цебельдинскую археологическую культуру, с V в. н. э. проникали небольшими группами в среду зихов Причерноморья, а с VII-VIII вв. и в Закубанье. В качестве доказательства абазинского происхождения кубано-черноморских кремаций приведены следующие аргументы: во-первых, сходен сам погребальный обряд двух регионов; во-вторых, отдельные категории погребального инвентаря из цебельдинских некрополей находят аналогии в инвентаре кремационных погребений Северо-Западного Кавказа V-VII вв. (мечи и крестовидные фибулы, умбоны для щитов), в погребениях VIII-IX вв. (наконечники копий), в погребениях X-XIV вв. (умбоны от щитов, керамические урны, ножницы, вилки для извлечения мяса из котлов) [Алексеева, 1970, с. 325, 326; Алексеева, 1980, с. 51, таб. 1-3]. В окончательном варианте Е.П. Алексеева "абазинскую" гипотезу представила следующим образом: "... искать истоки кремационного обряда погребения средневековых могильников Северо-Западного Кавказа нужно не на Днепре у славян и не у тюрок в Средней Азии и в Сибири, а гораздо ближе, в соседней Абхазии. В качестве рабочей гипотезы мы предложили средневековые кремационные погребения Северо-Западного Кавказа считать оставленными предками абазин и самими абазинами, коль скоро обряд трупосожения в древности для местного населения Северо-Западного Кавказа был чужд, а в Абхазии у предков абхазов и абазин он существовал с I тыс. до н. э." [Алексеева, 1980, с. 36].
Кажется, что слабость "абазинской" гипотезы удачно показал А.В. Пьян-ков, который отметил, что "кремационные погребения III-XIII вв. из рассматриваемого региона различаются по основным чертам погребального обряда" К этим различиям он отнес следующие: "погребения совершаются в узких или широких грунтовых ямах и в каменных ящиках" а не небольшие кучи пережженных костей в небольших и неглубоких могильных ямах на кремационных могильниках более позднего времени; "обычно вещи не сжигались вместе с умершими, а укладывались в могилы целыми&,,в то время, как на могильниках
хазарского времени предметы несут следы пребывания в огне; ранним трупо-сожжениям "практически не знакомы ритуальная порча предметов, устройство тайничков&, что можем наблюдать на могильниках Борисовском и Дюрсо; "количество оружия в погребениях к УП веку заметно сокращается" и известны захоронения коня вместе с умершими при почти полном отсутствии снаряжения коня, в то время, как на могильниках более позднего времени отмечено "присутствие в погребениях большого количества оружия и деталей снаряжения боевого коня" и т. п. [Пьянков, 2001, с. 203-204]. По наблюдениям А.В. Пьян-кова, в могильниках Ш-УП вв. Кубано-Черноморского региона известно чуть больше 20 кремационных погребений, в которых решительно преобладают безурновые кремации (95%). А в цебельдинских могильниках кремации в урнах составляют около 18% от всех погребений. Безурновая кремация там встречена лишь однажды. Кремирование умерших у цебельдинцев прекращается в конце У! или в начале УН вв. В результате, А.В. Пьянков пришел к выводу, что массовое распространение кремаций на Северо-Западном Кавказе во второй половине УШ - XIII вв. не связано с цебельдинской археологической культурой [Пьянков]. Таким образом, А.В. Пьянков, как и А.В. Дмитриев, склонен был видеть в кремационных захоронениях VIII-X вв. на Северо-Западном Кавказе инновацию, появившуюся здесь вместе с пришлым населением.
Последнее мнение более убедительно. Однако так и не ясно происхождение носителей кремационного обряда хазарского времени. Поэтому особый интерес могут представлять находки на кремационных могильниках как Северо-Западного Кавказа, так и Северского Донца. Так, инвентарь, обнаруженный в третьей группе погребений Борисовского могильника, был отличен от находок предшествующего времени. Здесь были обнаружены сабли (погр. №№ 144, 134, 144), наконечники стрел (погр. № 134), стремена (погр. №№ 134, 144), удила (погр. № 134, 144) (рис. 1, 1), железные пряжки (погр. №№ 134, 143), железные щипчики (погр. №№ 105, 134) и т.п.погр. № 134), железная цепь особой конструкции (погр. № 134) (рис. 1, 2) и т. п. [Саханов, 1914, с. 75-219]. Аналогичную ситуацию наблюдаем и на могильнике Дюрсо. Там также, кроме ремесленных орудий и украшений, были обнаружены наконечники стрел, наконечники копий, боевые топорики, сабли, кинжал, кистень, ножи, а также стремена, украшения ремней конской сбруи (рис. 4, 1-7) и т. п. [Дмитриев 2003, с. 200205]. Аналогичные вещи были обнаружены и в бассейне Северского Донца в Сухой Гомольше. Так, на могильнике были найдены предметы конского снаряжения (рис. 4, 8-11): удила, соединители ремней оголовья, фигурные подвески к конскому оголовью, бронзовый конский начельник, сбруйные пряжки, железные оковки лук для седел, сбруйные соединители, стремена, украшения ремней конской сбруи и т. п. На могильнике были найдены в значительном количестве сабли, топоры-чеканы, наконечники копий, обушки от кистеней, разнообразные по форме наконечники стрел, металлические детали колчанов,
костяные накладки от луков [Аксенов, Михеев, 2006, с. 93-169]. В результате создается впечатление, что население как на Северо-Западном Кавказе (Борисово, Дюрсо), так и в бассейне Северского Донца в Сухой Гомольше было связано с военной службой в кавалерии, т. е. имело непосредственное отношение к степной жизни.
Именно поэтому понятно стремление исследователей связать происхождение кремационных могильников хазарского времени с кочевыми народами степи. Из этих этнических групп наиболее загадочными считаются угры, в то же время, как происхождение носителей кремационного обряда салтовской культуры также является одной из наибольших проблем хазарской археологии. Именно поэтому в свое время А.В. Дмитриев и А.В. Тарабанов высказались в пользу того, что носители кремаций салтовского типа как на Кубани, так и на Северском Донце могли иметь и угорское происхождение [Дмитриев, 1978, с. 49; Тарабанов, 1994, с.58, 59]. По-видимому, они следовали гипотезе В.К. Михе-ева об угорском происхождении сухогомольшанского населения. Эта гипотеза была более детально представлена в монографии В.К. Михеева и В.С. Аксенова, посвященной Сухогомольшанскому комплексу. По этому поводу В.К. Михеев, в частности, отметил: "В связи с тем, что, как часть сакрализованного комплекса личных украшений и оберегов женского костюма, шумящие коньковые подвески вряд ли могли служить предметом торговли или обмена, они свидетельствуют о возможном присутствии в составе сухогомольшанской общины представительниц угорского этноса.. Вероятно, с угорским этносом следует связывать не только кремации, содержащие коньковые шумящие подвески, а и захоронения в ямах, ориентированных по линии Север - Юг. Именно такая ориентировка могильных ям характерна для финно-угорского населения Поволжья. Для этого же населения свойственно использование и таких специфических изделий как сюлгамы, одна из которых обнаружена в погребении № 272 могильника Сухая Гомольша" [Аксенов, Михеев, 2006, с. 182183]. Однако данная гипотеза В.К. Михеева не получила широкой поддержки у исследователей, потому что ближайшие аналогии Сухогомольшанского могильнику были найдены на территориях, значительно удаленных от проживания основного массива финно-угров. Вопрос в том, насколько был распространен у финно-угров обряд кремации? Кроме того, совпадения лишь некоторых украшений Сухой Гомольши с материалом из Поволжья могут свидетельствовать не об этнических связях, а, скорее всего, о торговом обмене.
Говоря о кочевом происхождении обитателей Сухой Гомольши и Дюрсо, необходимо учитывать три возможных маршрута появления носителей обряда кремации на Северо-Западном Кавказе и в бассейне Северского Донца. Во-первых, носители кремационной традиции могли появиться в начале в бассейне Северского Донца, а оттуда переселиться на Северо-Западный Кавказ. Во-вторых, носители данной традиции могли сначала появиться на Кавказе,
а оттуда продвинуться на северо-запад в район Сухой Гомольши. В-третьих, носители кремационного обряда могли одновременно заселить и земли При-кубанья, и бассейн Северского Донца, т. е. прийти из какого-то третьего места.
Как уже отмечалось, А.В. Дмитриев и А.В. Пьянков продатировали самые ранние кремационные захоронения салтовского типа на Северо-Западном Кавказе второй половиной УШ в., а В.К. Михеев самые ранние захоронения Сухой Гомольши также отнес ко второй половине УШ в. Выходит, что наиболее вероятен третий вариант, согласно которому в бассейнах Северс-кого Донца и Кубани носители кремационного обряда появились одновременно, т.е. пришли из третьего, неизвестного нам региона. Однако если датировка наиболее ранних комплексов может оказаться неверной? Тем не менее, имеет смысл попытаться найти более близкие в территориальном и хронологическом аспектах памятники, имеющие отношение к кремационным погребениям типа Дюрсо и Сухая Гомольша.
Так, особый интерес представляет богатый комплекс, исследованный В.А. Гринченко несколько десятилетий назад в степном Поднепровье возле с. Вознесенка, где, по его мнению, были обнаружены кремационные захоронения. По наблюдениям исследователя, в центре комплекса находился замкнутый каменный вал в виде прямоугольника (82х51 м) с закругленной одной из меньших сторон. При раскопках площади внутри вала было обнаружено большое количество железных, бронзовых, серебряных и золотых вещей (наконечники стрел, стремена, удила, пряжки, бляшки, накладки на оружие, литые изображения орла и льва и др.), сложенные в кучу и проткнутые тремя саблями. Как отметил В. А. Гринченко, большинство из обнаруженных вещей несут на себе следы пребывания в огне. Все это дало основание автору раскопок рассматривать эту яму со сложенными вещами как погребение через трупосожжение, произведенное на стороне, а всю территорию каменного сооружения - как место стоянки военного лагеря. На мысль о трупосожжении В. А. Гринченко натолкнули не только следы огня на предметах, но и остатки кремаций. Так, в ямах квадратов №№ 61 и 62 были обнаружены фрагменты обгоревших мелких костей, а на восточном вале в квадратах №№ 42 и 43 были обнаружены следы большого костра. Все это дало основание исследователю считать, что после сожжения умершего с сопровождающими вещами, "материал погребения, следует полагать, был разделен на две части: ценности и вещи были размещены в яму квадрата № 59; кости, а возможно, также и вещи, в яму квадратов № 61, 62? Кроме того, на территории данного комплекса были обнаружены и несколько погребений по обряду ингумации: одно под камнями западного вала, а другое -на расстоянии 25-30 м на запад от каменного сооружения в подбое [Гринченко, 1950, с. 37-63]. Однако А.И. Айбабин считает, что на Вознесенском комплексе были обнаружены не захоронения людей по обряду кремации. По его мнению, западнее от ямы с четырьмя слоями "побывавших в огне вещей" была
"расчищена другая яма (1,25х1 м, глубиной до 1, 63 м), заполненная десятью слоями взятых из кольца камней, перемешанных с обгорелыми костями лошадей, стрелами, керамикой и кусками обожженной глины" [Айбабин, 2009, с. 79]. Следовательно, остается под вопросом существование обряда кремации на Вознесенском комплексе.
Относительно происхождения и назначения Вознесенского комплекса среди исследователей существуют различные мнения. Среди них наибольший интерес представляет предположение А.К. Амброза и А. И. Айбабина. По их наблюдениям, подобный огражденный рвом и глинобитной стеной поминальный комплекс в 732 г. построили в Монголии в честь второго лица во Втором Тюркском каганате [Амброз, 1981, с. 20; Айбабин, 1999, с. 178-179].
Немалый интрес также представляет обнаруженный и исследованный несколько десятилетий назад комплекс возле с. Глодоссы на Кировоград-щине, где были обнаружены остатки трупосожжения и сопровождающий инвентарь, представленный как снаряжением воина-мужчины, так и вещами женщины. Исследователь памятника А.Т. Смиленко определила, что кальцинированные кости в погребальной яме были сложены в две кучи, что дало ей основания говорить о погребении военачальника и его жены [Смшенко, 1965]. Найденный инвентарь позволил исследователям датировать Глодосский комплекс как концом VII - началом VIII вв. [Смшенко, 1965, с. 49; Амброз, 1982, с. 220], так и серединой VII в. [Залесская, Львова, Маршак и др., 1997, с. 98]. Относительно же этнической принадлежности комплекса из Глодосс у исследователей не выработалось единого мнения, хотя многие согласны с тем, что памятники из Глодосс и Вознесенки были оставлены одной и той же группой населения [Приходнюк, 2001, с.41].
Несмотря на это, современные исследователи объединяют Вознесенский, Глодосский, а также богатые комплексы и ингумационные погребения конца VII - начала VIII вв., обнаруженные возле Переще?
