Спросить
Войти
МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
M. Абрамс, сотрудник Вашингтонского института ближневосточной политики (004), анализирует стратегическую эффективность террористической деятельности. Большинство экспертов утверждает, что в долгосрочной перспективе терроризм «работает», а использующие его группы действуют рационально, но не в том смысле, что террористы сами извлекают выгоду из своих акций (добившись славы, ореола мученичества или посмертной финансовой компенсации для своих семей), а в смысле достижения масштабных политических целей. Концепция рациональности терроризма (КРТ) популярна не только в академических кругах, но и в массовом сознании благодаря ряду нашумевших публикаций. Однако КРТ слишком занижает планку успешности терроризма, который стратегически никогда не приводит к желанным для организаторов результатам. «Лучшее понимание террористической рациональности» необходимо для осознания «политических перспектив израильско-палестинского мирного процесса и расширения войны с терроризмом» (004, с. 534).
Ярчайшим примером «окупаемости» террора объявляется история палестинского терроризма, начиная с ряда беспрецедентных атак в рамках радикальной стратегии «революционного насилия» конца 60-х годов. Волна террора, вызвав почти всеобщее осуждение, одновременно транслировала в мировом масштабе беды палестинцев, незамедлительно позволив им занять место за столом дипломатических переговоров. Отныне палестинская проблема стала требовать международного внимания - терроризм не только обеспечил дивиденды в международном сообществе, утверждает KPT, но и вынудил Израиль осознать неизбежность территориального компромисса. С 1948 г. палестинцы использовали терроризм, пытаясь обратить вспять исход войны с Израилем и установить независимое государство. В начале 50-х годов фидаины стали производить набеги на Израиль. В октябре 1959 г. Арафат основал ФАТХ, которая в 1965 - 1967 гг. провела около полусотни атак. Тяготы регулярных военных действий, как правило, палестинское руководство перекладывало на Египет, Сирию и Иорданию и
только после Шестидневной войны перешло к опоре на собственные силы. Основной политической стратегией стал террор.
В 1968 г. Народный фронт освобождения Палестины (НФОП, одна из шести групп, входивших в то время в ООП) захватил израильский грузовой самолет. Затем последовали нападения на израильские самолеты в европейских аэропортах. В 1969 г. НФОП угнал американский пассажирский авиалайнер, в 1970 г. произвел первый теракт в воздухе, взорвав лайнер «Суиссэр», направлявшийся в Тель-Авив, и захватил три пассажирских самолета во Франкфурте-на-Майне, Амстердаме и Цюрихе. Сразу после освобождения пассажиров в Каире и Аммане самолеты были подорваны, что подробно освещалось СМИ. Вскоре НФОП захватил рейс «Бритиш эрвэйз» и несколько недель держал десятки пассажиров в заложниках. До этой интенсивной кампании международное сообщество фокусировалось на арабо-израильском конфликте в широком смысле, обращая мало внимания на палестинцев, но после «черного сентября» 1970 г. последние больше не давали о себе забыть. Чем более сенсационна атака, тем внимательнее прислушивается к ней мир. Убийство израильских спортсменов на Олимпийских играх в Мюнхене (1972 г.) на глазах у 900 млн. телезрителей «черный сентябрь» - ответвление ООП, ответственное за атаку, - оценил как «одно из лучших достижений своей диверсионно-десантной деятельности» (004, с. 535). КРТ подчеркивает, что плохая моральная репутация, которую терроризм принес палестинцам, почти полностью коррелировала с дипломатическим выигрышем: через три месяца после захвата НФОП американского самолета ГА ООН официально признала «неотчуждаемые права палестинского народа», а полтора года спустя после Мюнхена Арафата официально пригласили предстать перед ГА. Еще несколько лет террористической деятельности даровали палестинцам внешние атрибуты национального государства.
Террористическая активность практически «никогда не развертывается исключительно с целью запугать гражданское население или заявить о своих бедах. Это скорее побочные последствия актов, предназначенных для достижения более масштабных политических целей, которые, однако, почти всегда оказываются нереализованными. КРТ рассматривает страх и рекламу как цели в себе, игнорируя конечные задачи террористических групп. Создается тавтология, в силу которой все теракты неизбежно признаются успешными» (004, с. 537). Политическая программа НФОП включала в себя идею мировой марксистской революции с Палестиной в авангарде, но революционное насилие привело лишь к «развитию американо-израильского стратегического сотрудничества с целью отпора коммунистической экспансии на Среднем Востоке» (004, с. 538).
В дальнейшем революционное насилие, связавшее национально-освободительную борьбу с терроризмом, скорее повредило, чем помогло палестинским чаяниям. Соперники НФОП (в том числе ФАТХ) и консервативные арабские правительства ожесточенно возражали против его стратегии и, опасаясь за свою репутацию в мире, призывали умерить террористическую кампанию. Захваты самолетов вскоре спровоцировали полномасштабную войну между королем Хусейном и палестинцами и изгнание фи-даинов из Иордании (1971). Когда вслед за этим в международный терроризм включилась и ФАТХ, перед палестинскими террористическими группами по-прежнему стояла проблема: как использовать терроризм, чтобы напомнить о палестинцах, не делегитимизируя палестинский национализм. ФАТХ тайно создала «черный сентябрь», дабы пожинать результаты терактов, одновременно страхуясь от ответственности за негативные последствия. Хотя их взаимоотношения стали известны только через год после Мюнхена, негодование международной общественности быстро убедило ООП, что такие акты генерируют скорее всеобщее осуждение, чем поддержку. Стоило мировому сообществу лишь формально заговорить о праве палестинского государства на существование, как НФОП прервал свою кампанию международного терроризма, и ООП отдала приказ казнить всех своих членов, виновных в нарушении моратория. Признанное неудавшимся самими палестинцами революционное насилие было сохранено в середине 70-х годов, но стало моделью для других националистических движений (Отряды справедливости имени армянского геноцида и Армянская армия тайного освобождения Армении, борцы за освобождение Молукк от Индонезии и т.п.), которые впоследствии также пришли к выводу о том, что терроризм, «привлекая внимание и тиражируя требования, редко вызывает симпатию или ощутимые политические перемены» (004, с. 539).
КРТ заявляет, что «терроризм не только проложил дипломатические лазейки палестинцам в международное сообщество, но и принудил Израиль к территориальным уступкам» (004, с. 536). До массовых беспорядков 1987 г. «Зеленая линия», с 1967 г. демаркирующая границы палестинских территорий, была почти невидима для многих израильтян. В конце 70-х годов Ликуд инициировала поселенческое движение, в частности на Западном берегу реки Иордан. Вплоть до первой интифады серьезных дискуссий по вопросу значительных территориальных уступок палестинцам не велось; поддержание статус-кво казалось безопасным:
распространено было представление, что палестинцы предпочитают израильское управление довоенной иорданской администрации и высоко ценят повышение своего жизненного уровня. За четыре года массовых демонстраций, переходивших в уличные побоища и перестрелки, погибли десятки израильских солдат и гражданских лиц, тысячи были ранены. В самый разгар интифады (1989) доклад Центра Джаффи «Западный берег и Газа: Мирные условия Израиля», впервые авторитетно рассмотревший возможность создания на данных территориях арабского государства, продемонстрировал, что насилие и гражданское неповиновение со стороны палестинцев вынудили Израиль признать стратегический императив «жизнеспособного» палестинского государства. Эту точку зрения подкрепили последовавшие решения Израиля официально признать ООП и принять участие в мирном процессе (Осло, 1993 г.).
КРТ утверждает, что палестинский терроризм, направленный против Израиля начиная с конца 80-х годов, принудил правительство И. Ра-бина пойти на вывод войск с арабских территорий. Этот довод спорен по двум причинам: 1) дипломатическое восхождение палестинцев, кульминировавшее в 1993 г. в Осло, может быть приписано ряду эндогенных изменений внутри ООП, которая начала с 1974 г. постепенно отказываться от непризнания Израиля, а в 1989 г. объявила о готовности участвовать в переговорах на основе резолюции ООН № 242; 2) рубеж 80-90-х годов был «пиком израильской самоуверенности» (004, с. 540): с уходом СССР арабы потеряли первостепенного военно-экономического патрона, а новые независимые государства официально признали Израиль, в то время как его население значительно пополнилось иммигрантами из СССР; помимо этого, война в Персидском заливе 1991 г. устранила иракскую угрозу.
Как утверждает КРТ, палестинский терроризм, особенно в 19941995 гг., вынудил Рабина пойти на уступки, и еврейское государство, проявив очевидную слабость, склонилось перед террором. Но кажущаяся уступчивость главы правительства шла вразрез с израильским общественным мнением. Пять масштабных терактов поставили под удар судьбу мирного процесса. Убийство премьер-министра террористом-евреем временно обеспечило общенациональную поддержку мирному урегулированию, но последовавшая волна терактов 1996 г. спровоцировала падение лейбористского кабинета Ш. Переса и приход к власти Ликуда во главе с Б. Нетанья-ху. При этом непримиримо было не только правое крыло израильского политического спектра: даже «голубь» Перес после террористической кампании начала 1996 г. на несколько месяцев отложил эвакуацию Хеврона. Идея отказа от вывода войск с оккупированных территорий до прекращения палестинского терроризма пользуется до сих пор широкой поддержкой среди израильской общественности. Действия палестинцев все больше склоняют израильтян к нежеланию продолжать мирный процесс. Об этом свидетельствует и массовая поддержка израильтянами проекта стены безопасности. Со времени второй интифады (2000) израильские левые буквально исчезли с политической арены, и свыше 2/3 населения поддерживают решение А. Шарона силой разделить места сосредоточения израильского и палестинского населения. «Бетонные заграждения, колючая проволока и окопы по всему Западному берегу Иордана - вот символ неисполнившихся палестинских чаяний и ограниченности терроризма как политической стратегии» (004, с. 542).
Согласно КРТ, палестинцы - образцовый пример успешности и рациональности терроризма. Но здесь не учитывается определяющая характеристика терроризма: неизменная расстыковка между целями и результатами деятельности. Судьба палестинцев на самом деле указывает на малую эффективность терроризма как политического инструмента.
Конечно, нельзя знать наверняка, что произошло бы, не прибегни палестинцы к терроризму или откажись они от его использования, как только ООП впервые признала его слабые стороны. Ясно одно - терроризм не способствовал продвижению национальных чаяний палестинцев или повышению их качества жизни, хотя и помог достигнуть ограниченного числа непосредственных целей: укрепил национальную идентичность, высветил палестинские тяготы на международном уровне, вынудил Израиль увидеть опасности сионизма, помог рекрутировать новых членов для различных политических партий, ассоциированных с терроризмом.
Если терроризм был проигрышен для палестинцев, неудивительно, что другие террористические движения имели еще меньший успех. Уход США из Ливана (1984) и другие избирательно приводимые победы террористов обычно принимаются за доказательство обратного. Но более внимательное изучение показывает редкую неэффективность политической стратегии террора. При росте смертоносности терактов с развитием современных вооружений успешность террористической деятельности за последние несколько десятилетий на деле заметно снизилась. Триумф общенародной борьбы (Палестина, Алжир, Кипр) против метрополий после Второй мировой войны связан не столько с искусством террористов, сколько с делигитимизацией колониализма. Шансы на победу «новых» исламских террористов очень малы, ибо расширение поставленных перед ними программ несет с собой и уменьшение вероятности успеха. «Атаки типа 11 сентября 2001 г., а затем Мадрида 2002 г. будут по-прежнему приводить к колоссальному кровопролитию, но не обернут вспять такие укоренившиеся феномены, как модернизация, Запад, демократия и либеральные ценности» (004, с. 543).
В этом смысле палестинские террористические группы и «Аль-Каида» ближе друг к другу, чем можно было бы ожидать, хотя первые более иерархически структурированы и географически сконцентрированы как по базе поддержки, так и по выбору мишеней. Требования как тех, так и других угрожают самому существованию находящихся под прицелом правительств: Израиль, выполнив ультиматум палестинцев, прекратит существование; уступки демократий «Аль-Каиде» поставят под угрозу их модус вивенди. Максималистские позиции таких групп делают примирение нереальным.
Беспочвенность КРТ вовсе не означает, что террористы психический ненормальны. Они могут не рассчитать последствий, но их решения логичны и, как правило, предполагают пять взаимосвязанных качеств: 1) целенаправленность; 2) логику; 3) своевременность; 4) выбор цели; 5) обучаемость. Однако при всех своих рациональных атрибутах палестинские группы еще не осознали конечную иррациональность терроризма, иллюстрируя в этом отношении различие между «сущностной рациональностью», базирующейся на фактическом достижении данных целей и связанной с последствиями решения, и «процедурной рациональностью», зависящей только от породившего ее процесса, не предполагая верной оценки ситуации субъектом. КРТ полагает, что террористическим группам присуща «сущностная рациональность», однако бесплодность палестинского терроризма демонстрирует, что рациональный мыслительный процесс не исключает контрпродуктивных политических решений.
«Если ставка на терроризм в целом проигрышна, чем же объясняется его резкое восхождение начиная с 70-х годов XX в.?» (004, с. 546). Можно предложить несколько самоочевидных объяснений: 1) как доказывают палестинские примеры, значение имеет не то, добились ли террористические группы прошлого своих целей на деле, а то, что группы, фрустрированные сходным образом, верят, что так оно и было; 2) хотя публичность редко является главной целью
террористов, террористические группы подпитываются «кислородом
публичности» (по выражению М. Тэтчер - взлет телевидения не случайно совпал с нарастанием международного терроризма; 3) с распространением исламского фундаментализма со времени иранской революции совпадает и развитие феномена террористов-самоубийц.
«Создать атмосферу страха легко, но это редко приводит к тому, чего по-настоящему желают террористы. Невзирая на растущую разрушительность их атак, террористы, по определению, - слабая сторона и часто не предъявляют никаких особых требований», а «если и предъявляют, то, как правило, не создают почвы для переговоров, ибо их требования заведомо нереалистичны. Все чаще их тактика имеет тенденцию заслонять собой политическую повестку» (004, с. 547). Не случайно идущая с 2001 г. война против воинствующего ислама именуется «войной с терроризмом». Терроризм обычно возбуждает настроения, противоположные предполагаемому политическому ответу, и, вместо того, чтобы привести к политическим уступкам, делегитимизирует требования данной террористической группы, подталкивая правительства, оказавшиеся его мишенью, ужесточить сопротивление. Этот парадокс иллюстрирует противостояние Израиля и палестинцев.
Однако в этой ситуации есть и положительный момент: террористические группы «процедурно рациональны», т. е. пытаются делать «разумные стратегические расчеты цены и выгоды» (там же), - поэтому правительства могут выносить более действенные решения о способах защиты. Недавние опросы показывают: не менее трети палестинцев считают, что антиизраильский террор повредил их национальным интересам. Для продолжения мирного процесса эта доля должна значительно увеличиться.
Возможно, самая гуманная и эффективная мера - это возведение на Западном берегу Стены безопасности, которая продемонстрирует обреченность терроризма не только террористам, но и стоящим за ними сетям. Непопулярность стены среди палестинцев может парадоксально оказаться ее важнейшим преимуществом. Показав палестинцам, что государственность не придет путем террора, а потеря территорального контроля будет продолжаться столько же, сколько и насилие, стена может побудить их к борьбе с терроризмом. Когда «Дорожная карта» подавала еще самые большие надежды, опросы показали: всего 36% палестинцев высказались за «арест лиц, проводивших акты насилия против израильтян», лишь четверть соглашалась с «прекращением финансирования групп, вовлеченных в террор и насилие против Израиля», и только 53% поддержали бы преследование тех, кто нарушит соглашение об обоюдном прекращении насилия в случае его подписания. Стена может стать наилучшим средством внушить уважение в том случае, если линия ее возведения будет «в достаточной степени карательной, чтобы продемонстрировать палестинскому обществу бесплодность терроризма», но «проект окажется контрпродуктивным, если Стена займет слишком много земли» (004, с. 548). Если при этом возникнет проблема передвижения между палестинскими городами (а не перемещения в Израиль), палестинское общество не сможет пересмотреть логику поддержки терроризма. Для дискредитации терроризма внутри палестинского общества израильские чиновники должны разъяснить, что Стена - это ответ «Хамасу» и «Исламскому джихаду», а не поползновение на создание Великого Израиля путем колонизации. Подавляющее большинство израильтян считают, что надобность в стене отпадет, как только исчезнет опасность палестинского терроризма. Палестинская общественность должна понять, что единственно продуктивным может быть политический диалог.
Предмет статьи Ф. Легаре (005), преподавателя политологии в коллеже Сен-Жером (Квебек, Канада), - эволюция сетей исламистского терроризма, антизападный характер которых за последнее десятилетие становится все заметнее: растет количество покушений, и самые смертоносные из них нацелены на западные символы. Внезапные атаки террористов-самоубийц становятся все более привычными. Тем не менее антитеррористические операции, как кажется, уменьшили возможности проводить сложные операции, подобные удару 11 сентября 2001 г.; ослаблена «Аль-Каида». Наибольшую обеспокоенность вызывают террористические сети, которые в мусульманском мире часто встречают большую поддержку, чем, например, США на Западе. Значительна не только идеологическая, но и финансовая и информационная опора, которую они там имеют.
Еще до терактов на о. Бали и до 11 сентября 2001 г. атаке исламских сетей подверглась Франция. «Исламский фронт спасения», «Вооруженная исламская группа» и, позднее, «Салафитская группа проповеди и сражения» «пытались заставить Французскую Республику дорого заплатить за поддержку алжирского правительства» (005, с. 664), но это им не удалось. Власти сумели противостоять терроризму, избежав глубокого раскола между христианами и мусульманами. Этому способствовали несколько факторов: опыт асимметричной конфронтации эпохи освобождения колоний; координация служб безопасности; деятельность специали-
зированного учреждения и, шире, глобальная стратегия, опирающаяся на развединформацию, предотвращение, подавление и вместе с тем диалог с умеренными мусульманами - большинством верующих.
С 2003 г. террористическая угроза исламистских сетей беспрецедентно интернационализировалась. Франция не представляет более для радикальных исламистов главной мишени, которой она была еще менее десятилетия назад. Ныне это - США, акции против которых проводятся в самых разных точках земного шара. Такая эволюция отражает возникновение новой тенденции, связанной с нарастающей глобализацией конца XX в. - радикального исламского «неофундаментализма», одновременно глобализованного и замкнутого, современного и реакционного.
Начиная со Второй мировой войны и до 80-х годов террористическая деятельность, как правило, использовалась в качестве рычага для политических решений светского характера. То была «более развитая» форма пропаганды действием, которую практиковали анархисты конца XIX в. Жертвы этого терроризма, в целом идеологического (чаще левого) или сепаратистского, были немногочисленны: в 1968-1980 гг. в среднем 150 убитых и 413 раненых на 217 актов. С 80-х годов группы, избравшие террористические методы, все больше прибегают к взрывчатке, т.е. к типу действий, позволяющему им уклониться от прямого столкновения с силами правопорядка. При этом, хотя сами акты более разрушительны, жертвы их все же по-прежнему малочисленны. Бомбы ИРА, Фронта национального освобождения Корсики или ЭТА «не имели целью нанести максимальный ущерб» (005, с. 665).
Но с годами акции становятся все более и более жестокими. Эта эволюция вписывается в логику религиозного терроризма, пышным цветом распустившегося после иранской революции: в насилии видится сакральный акт и в то же время средство фундаментальных изменений. Уровень насилия в исламских сетях тем выше, чем более диффузны и труднодостижимы их цели, в особенности у неофун-даменталистов или салафитов, отказывающихся от всяких форм плюрализма - культурного, политического или религиозного - и одержимых идеей возвращения к мусульманскому обществу времен Пророка. Достаточно изучить последние списки террористических организаций, чтобы обратить внимание на господствующее место, которое занимают там исламские боевики.
«Статистика высвечивает еще один аспект террористической деятельности исламистов: ее большую жестокость» и систематичность, передающие «вполне современную тенденцию терроризма» (005, с. 667). На
период 1998-2002 гг. число жертв терактов, за которые приняли ответственность организации, не принадлежащие к исламистским сетям, - 2,8 теракта (цифра, сходная с периодом 1968-1980 гг.). На тот же период для терактов, совершенных исламистами, эта цифра равна 87. «Таким образом, исламистские сети практикуют терроризм, в корне отличающийся от «традиционного» терроризма и гораздо более жестокий» (005, с. 668).
Соблазнительно думать, что причина всех зол - «Аль-Каида», игравшая первостепенную роль до настоящего времени, невзирая на серьезные потери, связанные с преследованиями после терактов 11 сентября. Но она функционирует не в замкнутом пространстве, и здесь-то скрывается настоящая проблема.
Результаты борьбы с «Аль-Каидой» кажутся с первого взгляда обнадеживающими. В 2002 г. ЦРУ оценивало число арестов боевиков «Аль-Каиды» более чем в 3 тыс. и заверяло, что убита или захвачена треть верховных руководителей группы. В докладе, представленном палате представителей (2003), американский Госдеп уточнял, что на тот момент американской администрацией и международной коалицией было заморожено 125 млн. долл. на счетах террористических, главным образом исламистских, сетей. К тому же было спланировано несколько антитеррористических операций, некоторые из которых были зрелищны и освещены СМИ. Под главным ударом этого наступления оказалась «Аль-Каида» (2002 г. -арест Рамзи бин аш-Шибха, подозреваемого в планировании терактов 11 сентября 2001 г.. и уничтожение в Йемене автомобиля с предполагаемыми членами организации; 2003 г. - арест Халида Шайха Мухаммада, начальника оперотдела «Аль-Каиды», и Хамбали, главного заместителя Бин Ладена по ЮВА).
Тем не менее победы, одержанные над «Аль-Каидой», относительны: число исламистских боевиков, обученных в суданских, йеменских и афганских лагерях за последнее десятилетие, значительно превышает количество недавно задержанных. «Еще важнее, что организация структурирована так, что выдерживает самые сокрушительные удары. Она являет собой не монолитную группу или коалицию групп, а текучую систему переходов процесса исполнения программы, покоящуюся на вертикальной структуре. Ее главные руководители, таким образом, прямо или косвенно надзирают за неким конгломератом ячеек активистов, аффилированных групп и сочувствующих. Здесь адекватно сравнение с функционированием ТНК» (005, с. 669).
Централизованное кредитование может способствовать продолжающейся террористической деятельности, выступая не только как катализатор, но и как продукт, симптом и способ самовыражения религиозно-идеологического течения в лоне мусульманской общины: ЦРУ полагает, что «Аль-Каида» может рассчитывать на поддержку 6-7 млн. мусульман-радикалов по всему миру; из них около 120 тыс. будут готовы взяться за оружие. «Эти цифры кажутся нереальными, но так ли это на самом деле? Пока маститые специалисты ищут причины обвала части мира ислама, связи между исламистским радикализмом и теми, кого Запад до сих пор рассматривал как союзников, все более и более тревожат» (005, с. 670).
Ваххабитским религиозным лидерам Саудовской Аравии ставят в упрек распространение крайне консервативного, отвергающего плюрализм антизападного суннизма, по всей сети религиозного образования как в стране, так и в мусульманском мире (с помощью в виде нефтедолларов). Саудовское правительство ожесточенно отстаивает свою оппозицию терроризму, особенно после терактов в Эр-Рияде (2003). Страна озабочена тем, чтобы оповестить о своих антитеррористических усилиях в газетах по всему свету (хотя сообщается и о визитах представителей саудовских спецслужб к подозреваемым). Другой традиционный союзник Запада -Пакистан - тоже чувствуетсебя обязанным провозгласить о борьбе с исламистскими сетями. Однако известно, что пакистанская разведка 181 оказывала материально-техническую поддержку организации Бин Ладена в период господства «Талибан» в Афганистане. Насаждается суннитский радикализм в медресе. Теракт 2003 г. в Кветте, во время которого три суннитских боевика убили 47 и ранили 65 шиитов в мечети, свидетельствует о крайней религиозной напряженности в стране.
Еще одним стимулятором активности исламских сетей выступают деньги. Роль «Аль-Каиды» и здесь важна, но она лишь как одна из многих. Борьба против финансирования исламских сетей оборачивается колоссальным мероприятием. После первых успехов 2001 г. (заморожено более 110 млн. долл.) результаты ее вплоть по августа 2002 г. были гораздо скромнее: поставлено под контроль около 10 млн. долл. «Аль-Каида» использует теперь менее уловимые формы: оборот ликвидов в золоте или драгоценных камнях, контрабанда опия или оружия, альтернативные способы финансового обмена типа традиционной системы хавала. Исламистские движения, видимо, продолжают получать наличность и при посредничестве благотворительных или религиозных организаций. «И снова в центре бури саудовский ваххабизм: выводы доклада, представленного председателю СБ ООН в 2002 г., нелестны для Саудовского королевства. Сомнительная отчетность, по всей видимости, позволяет под видом... налога или дарения религиозного характера переводить миллионы долларов через исламские банки и неправительственные организации на финансирование терроризма, а саудовские функционеры, бизнесмены и религиозные деятели закрывают глаза на такую практику.
Под американским и международным давлением и ввиду угрозы террористической деятельности на своей территории король Фахд - точнее, наследный принц Абдаллах - решился предпринять меры в отношении финансовых контактов с радикально-исламистскими течениями, компрометирующими его королевство (005, с. 671). В августе 2003 г. американские и саудовские власти объявили о создании общей оперативно-тактической группы по расследованию источников финансирования террористической активности. Саудовское правительство впервые допустило иностранных следователей к сотрудничеству с местными инстанциями на своей территории.
«По ту сторону от акций "Аль-Каиды" распространения радикального исламизма и финансовых ответвлений, молчаливая поддержка, получаемая во всех уголках мусульманского мира, несоменно, составляет важный стимул террористической деятельности» (005, с. 672). По новейшим опросам, только очень немногие мусульмане поддерживает войну против терроризма, развернутую США с 11 сентября 2001 г. Показательно, что менее четверти населения Индонезии, Турции, Пакистана и Иордании - стран-союзников» - симпатизирует американским усилиям. Что еще хуже, в Марокко, известном своими умеренными позициями, поддержка США ограничивается 9% населения. Поддержку демонстрируют только Кувейт и Нигерия (56 и 60% соответственно). Конечно, отказ одобрить американскую позицию не означает выступление на стороне террористов. Но и другие статистические данные оставляют мало места сомнениям относительно восприятия исламистской террористической деятельности в мусульманском мире. На вопрос, какому лидеру на международной арене они оказывают доверие, иорданцы, марокканцы, пакистанцы или палестинцы в своей значительной части называют Бин Ладена. Таким образом, есть основания беспокоиться за легитимность правительств этих стран.
В 2002-2003 гг. Америка и Европа были более или менее защищены от исламских сетей: можно указать только на несколько изолированных инцидентов (убийство двух человек и ранение четырех у авиакассы Эл-Ал в международном аэропорту Лос-Анджелеса). Меры, принятые
после 11 сентября 2001 г., - военная акция в Афганистане, деятельность разведслужб, работа полицейского и юридического (новые санкции) аппарата в целом, - очевидно, подорвали способность сетей наносить удары в сердце Запада.
За 2003 г. аресты боевиков-исламистов были успешны, особенно в Европе (Великобритания, Франция, Германия, Испания, Италия). Даже столь неподконтрольный регион, как южноамериканская «тройная граница» (Аргентина, Парагвай, Бразилия), уже не такое надежное прибежище для террористических сетей. Вместе с тем «вся контртеррористическая мощь не дает ни окончательной победы над исламистскими сетями, ни подлинной уверенности в будущем. Также все еще трудно идентифицировать многих членов или ячейки исламистских сетей, настоящую туманность с автономными сегментами, склонными к структурным мутациям» (005, с. 673).
Если в западном мире борьба с терроризмом относительно успешна, то этого нельзя сказать о мусульманском мире. Исламисты-радикалы чаще, чем когда-либо, пользуются террористическими методами, но их последние мишени находятся теперь на границах (Марокко, Кения, Израиль - оккупированные территории, Чечня, Кашмир, Филиппины, Индонезия) или в самом сердце (Йемен, Саудовская Аравия, Пакистан, Афганистан) мусульманского мира.
Нынешние теракты радикалов-исламистов «несравнимы с 11 сентября 2001 г., но их число и географическая рассеянность показывают, что исламистские сети все еще обладают реальной возможностью вредить. Эти сети, в частности "Аль-Каида", после "вылазки" 11 сентября и вызванной ею "рекламы", возвращаются к более традиционным границам джихада - мусульманскому миру, что необязательно означает изменение мишени... На мушке находятся интересы "иудеокрестоносцев", режимов-отступников или другие символы, ассоциирующиеся с маловерами (неверными). Размах этих терактов показывает также, что традиционные взрывчатые вещества остаются излюбленным средством нанесения серьезного ущерба, тем более что объектами часто становятся так называемые soft targets (бары, рестораны, общественные рынки, гостиницы и т.д.). Лишь все более широ-кое использование камикадзе, координация множественных атак в различных группах, видимо, подтверждают, что 11 сентября продолжает служить оперативной отправной точкой. Наконец, призрак "Аль-Каиды" все время витает над исламистскими течениями» (005, с. 675).
Но все же удалось ли этой организации сохранить свою силу после большого наступления США и коалиции на терроризм? Кажется, нет. Если она и играет еще роль «основы» террористических сетей исламистов и представляет значимую угрозу, ее недавняя аффилиация с разными локальными группами в мусульманском мире, возможно, значит, что «Аль-Каида», расчлененная и загнанная, не обладает на данный момент теми же возможностями, что и 11 сентября. Но все прогнозы пока еще не подтвердились. Завершающая победа над сетью «Аль-Каиды» будет зависеть в первую очередь от возможности пресечь ее финансирование, а эта задача очень трудна.
«Призыв "Аль-Каиды" к джихаду был услышан - делает вывод Ф. Легаре. - При все возрастающем числе терактов самые смертоносные нацелены на западные символы. Внезапные удары атак самоубийц, как представляется, складываются в настоящую оперативную модель» (005, с. 677). Тем не менее антитеррористическая деятельность, видимо, значительно уменьшила способность исламистских сетей организовывать сложные операции, как это было 11 сентября 2001 г. «Аль-Каида» ослаблена, несмотря на ее причастность к новым терактам, произведенным симпатизирующими или аффилированными группами. Наибольшее беспокойство вызывает воздействие этих акций на мусульманский мир, где получемая ими идеологическая, финансовая и логистическая поддержка значительна, в то время как образ США ухудшается и на Ближнем Востоке, и повсюду в мире ислама. Впрочем, недавний доклад по поручению конгресса предлагает трансформировать американский подход «вглубь»: роль внешней и информационной политики предполагается переакцентировать. Может быть, через два года после падения башен Всемирного торгового центра в Нью-Йорке кто-то в США уже начал осознавать, что грубая сила сама по себе не позволит урегулировать проблему.
Т.К Кораев
