Географический детерминизм и модернизация России

15. Костина А. В. О тенденциях развития культуры в информационном обществе // http://www.mos-gu.ru/nauchnaya/publications/SCIENTIFICARTICLES/ 2006/Kostina

УДК 316.32(470)

В. К. Шумилов

ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ ДЕТЕРМИНИЗМ И МОДЕРНИЗАЦИЯ РОССИИ

Статья посвящена несостоятельности рассмотрения модернизации России с позиции географического детерминизма. Автором показано, что развитие информационных технологий, Интернета качественно меняет ценности индивида.

The article is dedicated to the groundlessness of examination of Russia&s modernization from the position of geographical determinism. The author shows that information technologies, the Internet development changes in a qualitative sense the values of an individual.

Начиная со второй половины 90-х гг. XX в. в российском научном сообществе все больше утверждается концепция об «особом» пути развития Рос-

ШУМИЛОВ Владимир Константинович - кандидат философских наук, доцент Чувашского государственного университета им. И. Н. Ульянова, г. Чебоксары © Шумилов В. К., 2009

сии, о не принадлежности страны ни Западу, ни Востоку. Характерно употребление таких понятий, как «православная цивилизация» А. С. Панарина [1]; «Россия представляет собой как бы "дрейфующее общество" на перекрестке цивилизационных магнитных полей» Л. И. Семенниковой [2. С. 109]; «российская цивилизация - это, в отличие от других, - "вечный остров", противостоящий и Европе и Азии» В. Л. Цимбургского [3. С. 49] и т. п. В итоге в последнее время «выключение российской истории из всемирно-исторического процесса приобрело гипертрофированный характер» [4. С. 27].

В истории России такой феномен, как «осо-бость», возникает во второй раз. Как первый, так и второй случаи четко связаны с кратковременным явлением весьма слабой формы либерализма (1825 и 1991 гг.). Ответом является установление авторитарной системы правления, которая для легитимизации своего режима выдвигает свою идеологию. Так, николаевский режим выдвинул идеологию «официальной народности», а современная Россия В. Путина - идеологию «суверенной демократии». Совпадение здесь только на первый взгляд случайное, а на самом деле оно отражает достаточно непростые процессы модернизации российского общества. В этом плане, видимо, правильно подмечена Н. Наумовой такая черта российской модернизации, как «запаздывающая и рецидивирующая» [5].

Очевидно, что современные реалии самым непосредственным образом воздействуют на умы большинства ученых, и эта реальность, достаточно кратковременная (в масштабах социального времени), экстраполируется на весь исторический процесс развития общества. Поэтому в данное время весьма модны концепции «особости», уникального развития России. Однако следует подчеркнуть, что данный феномен присущ не только российской интеллектуальной элите, но и всем модернизирующимся обществам.

Абсолютизации и не совсем оправданной экстраполяции наблюдаемых явлений социальной жизни способствует также применяемая исследователями методология научного поиска. Истории общественной мысли известны географический, экономический, политический, культурологический де-терминизмы. В культурологическом детерминизме можно выделить религиозные и духовные факторы жизни общества.

Значительная часть отечественных ученых особенно охотно прибегает к географическому и религиозному факторам. Обращение к этим детерминантам общественного развития объясняется стремлением показать прежде всего «особость», уникальность российского социума. Именно поэтому возникновение этих детерминизмов приходится на годы николаевской реакции, когда были похоронены идеалы декабристов на либерализацию России и вос-

торжествовала правительственная идеология «официальной народности». Весьма характерен поиск самобытности России в православии (славянофилы) и отсталости во внешнем факторе - географии, татаро-монгольском иге (западники).

Задача данного исследования - раскрытие несостоятельности применения одного или даже нескольких факторов при изучении процессов общественного развития. Такой подход неизбежно приводит к метафизике и, следовательно, к отрицанию общественного развития.

Теоретико-методологической базой исследования являются синергетическая парадигма, принцип системности, которые опираются на многофакторность в развитии любой открытой социальной системы, обеспечивающую ее вариативное развитие в рамках категории свобода/несвобода. Согласно такому подходу только совокупность взаимодействия эндогенных и экзогенных факторов обеспечивает развитие любой открытой системы.

Актуальность данного исследования заключается в том, что почти все концепции «особого» развития российского общества имеют в своей основе географический детерминизм. На географический детерминизм привыкли сваливать как достоинства, так и недостатки социального развития России.

Заметим, что ни декабристы, ни элита Московского государства и позднее Российской империи не сомневались в европейском происхождении России. Сама формула «Москва - третий Рим», выдвинутая в начале XVI столетия монахом Филофе-ем, подчеркивала единые античные корни России и Европы и претендовала лишь на ее первенство среди христианских государств. Свою генеалогию Рюриковичи также вели от римских императоров. Екатерина II твердо заявляла: «Россия - европейская страна».

Очевидно, что поражение декабризма и Николаевская традиционалистская революция, которая выразилась в усилении авторитарных начал, в дальнейшей централизации управления, во всяческом подавлении свободной мысли, а также, впервые в истории российской государственности, выдвижением правительственной идеологии, вызвали своеобразный социокультурный шок у представителей российской интеллектуальной элиты, которая стала дружно уверять словами А. С. Пушкина, что «правительство - единственный европеец в России». В тезисе, что только самодержавие - единственный проводник европеизации России, единодушно сходились и западники, и славянофилы.

Начались дружные поиски отличий России от Европы. Историк С. М. Соловьев усмотрел отличие России от Европы в использовании материала, то есть дерева и камня, первое приводило к крепостничеству: «Русский человек в случае первой искры покидал свой дом, и отсюда стремление

правительства ловить, сажать и прикреплять» [6. Кн. 3. С. 664]. Странно только, почему французское правительство не занималось тем же самым. По данным французского историка Ф. Броделя, еще в XVII веке французские города были деревянными с соломенной кровлей и точно так же, как русские города, горели, как свечи [7. Т. 1. С. 228].

Географический детерминизм продолжил выдающийся российский историк В. О. Ключевский: «Исторически Россия... не Азия, но географически она не совсем и Европа. Это переходная страна, посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала ее с Европой; но природа наложила на нее особенности и влияния, которые всегда влекли ее к Азии, или в нее влекли Азию» [8. Т. 1. С. 47]. Справедливости ради следует подчеркнуть, что В. О. Ключевский все же считал Россию европейской страной. В 1893 г. он писал: «У России общие основы жизни с З[ападной] Евр[о-пой], но есть свои особенности. Что теперь несвоевременно, то еще нельзя назвать нелепостью; робкое предположение, что со временем мы примем европ[ейские] политические формы (и даже скоро), рано или поздно установим те же порядки.» [9. Т. IX. С. 306].

Эстафету географического детерминизма продолжили евразийцы с их тезисом об особом «мес-торазвитии» России. Конкретизировал их точку зрения Л. Н. Гумилев. «Западную Европу от России, российского суперэтноса, являющегося генетическим продолжением Православной Руси, отделяет... ландшафтная граница - нулевая изотерма января. Качественный скачок в климатических условиях детерминировал на востоке иные формы адаптации» [10. С. 169].

Целый ряд современных отечественных ученых также определяют географические природные условия России основным фактором в формировании ее национальной культуры. «Тяжелые природно-климатические условия заставляли российского крестьянина в течение долгих столетий дорожить общиной как нормой социальной организации. Сам тип русской ментальности на протяжении весьма длительного периода истории отличался явным приматом "общественного" над "частным". Эта способность признавать "общее" более важным, чем "частное" (отнюдь не отвергая последнее), имела громаднейшее значение в многострадальной истории русского народа. Наряду с такими производными качествами, как доброта, отзывчивость, отчаянная храбрость и коллективизм, она на протяжении многих столетий составляла черту национального характера» [11. С. 86, 87]. Или «географические и климатические условия являлись главным условием русской непритязательности. Способность русских довольствоваться малым позднее закрепляется на ментальном уровне

как установка национальной культуры» [12. С. 124].

Климатические условия формируют не только национальный характер, но и, по мнению С. Г. Кир-диной, «вызывают к жизни определенные технологии, институциональные структуры, а также задают способы организации государственной жизни» [13. С. 230]. Отсюда закономерно следует, что сам тип русской культуры, сформированный в условиях сурового климата (доброта, отзывчивость, отчаянная храбрость, коллективизм, непритязательность), приемлет только деспотическую форму правления.

Об этом же самом пишет М. С. Ельчанинов, сообщая о том, что «именно окружающая среда подталкивает социум к трансисторическим структурам России - империя, милитаризм, православие, автократизм, экстенсивная экономика, коллективизм и т. д.» Поэтому Россия обречена на отставание по сравнению с более теплыми странами Запада [14. С. 14, 15].

Очевидно также, что природно-климатическая концепция призвана для того, чтобы на нее, как на внешних врагов, сваливать все проблемы нашей страны. Недаром А. Паршев заявляет, что во всем виноваты не мы, не власть, а природа, климат. Поэтому никто не будет инвестировать в Россию, ни иностранные, ни отечественные бизнесмены. Единственное наше спасение - самоизоляция от мирового рынка [15]. При этом автор постеснялся объяснить причину гораздо более высокого энергопотребления в странах с жарким климатом. Несмотря на возрастающий поток инвестиции, в геометрической прогрессии, тема самоизоляции России от мирового рынка становится весьма популярной в определенных кругах [16].

Тезис о неблагоприятных природно-климатических факторах присутствует во многих научных трудах. В. Милов посвящает целую главу своей солидной монографии обоснованию суровости российского климата, не позволяющего получать прибавочный продукт хотя бы на том уровне, который получают Скандинавские страны и Канада [17]. При этом почему-то не возникает вопрос о том, что начиная с XVI в. Россия постоянно кормила Швецию хлебом [18].

В подтверждение скудности получаемого крестьянином прибавочного продукта обычно, в качестве источниковедческой базы, берутся данные губернских отчетов по урожайности зерновых культур, впервые введенные в научный оборот И. Д. Ковальченко. Согласно этим данным, урожайность в предрефор-менные годы составляла в Северо-Западном районе - сам-2,7, Смоленской губернии - сам-2,7 [19. С. 77]. Почему-то никого не удивляло, что на такой скудный урожай не только нельзя прокормить помещика и заплатить подати государству, но и самому крестьянину приходилось бы постоянно голодать. Зато какой великолепный материал

в пользу сурового климата, который не позволяет получать больший урожай и крестьянской общины, без которой крестьянину не выжить.

Весьма критическое отношение к таким видам источников продемонстрировал американский исследователь С. Л. Хок, который достаточно убедительно доказал, что губернаторы специально подделывали отчеты, занижая урожайность зерновых как минимум на 30,0%. Поэтому в своем заключении он с полной уверенностью сообщает, что «русские крестьяне жили не беднее, чем крестьяне других стран» [20. С. 179].

По данным А. Л. Шапиро, в России «зерновая система с трехпольным севооборотом была к концу XV века типичной. Дозорники считали урожай ржи сам-4 нормальным, а урожай сам-3 плохим. С лучшими и удобренными почвами удавалось получить урожай ржи сам-9,5 в районе Вологды или сам-9,9 на Ваге» [21. С. 21, 22].

Иностранцы, посетившие Россию в XVI в., также пишут о высоких урожаях зерновых. Англичанин Р. Ченслер сообщает: «Земля вся хорошо засеяна хлебом, который жители везут в Москву в таком громадном количестве, что это кажется удивительным. Каждое утро вы можете встретить от семисот до восьмисот саней, едущих туда с хлебом, а некоторые с рыбой» [22. С. 442]. Итальянский путешественник А. Гваньини отмечает: «На следующий год эта рожь бывает так урожайна и густа, что через нее с трудом можно проехать верхом... притом одно зерно дает тридцать и более колосьев» [23. С. 142]. Обратим внимание на то, что урожай сам-30 не является результатом подсечного земледелия, а есть результат творчества свободных землепашцев. Наконец, англичанин Дж. Флетчер пишет о таких южных плодах, как арбузы и дыни [24. С. 22].

Может быть, тогда, в XVI в., в России климат не был суровым, а очень мягким, сравнимым с французским? Согласно Ф. Броделю Россия кормила дешевым хлебом всю Европу и даже такие южные страны, как Италия, Испания, Португалия, Франция. Среднеевропейский урожай вплоть до XVIII в. составлял сам-4. В самой Франции, в области Лангедок, урожайность зерновых составляла от сам-3 до сам-5 в лучшие годы [25. Т. 1. С. 137]. По этим данным очевидно, что, несмотря на суровый климат, урожайность зерновых в России ничем не уступала среднеевропейским, если не превосходила.

По мнению А. Тойнби, «суровые естественные условия нередко служат мощным стимулом для возникновения и роста цивилизации» [26. С. 127]. Необходимо отметить, что северная граница распространения славян - Новгород и Ростов. Дальнейшее движение за Волгу на север является освоением новых земель, колонизацией. А более суровые естественные условия требуют от индиви-

дов проявления инициативы, предприимчивости, развивает дух индивидуализма, свободы, самостоятельности и ответственности. Недаром жители севера России никогда не были крепостными рабами. Точно так же, несмотря на все потуги феодалов, свободными оставались жители Скандинавии.

В результате развития торгово-денежных отношений в конце XII в. наметились тенденции самоуправления древнерусских городов. В это время Новгород, Псков, Вятка фактически являлись городами-республиками. По данным С. Ф. Платонова, русский Север в XV-XVI вв. динамично развивался, значительно опережая Московию [27].

Фактор колонизации русскими огромных просторов Севера России - наглядное свидетельство их принадлежности к европейской цивилизации, так как в истории развития человечества не зафиксирован подобный случай освоения более суровых природных условий со стороны других цивилизаций. Русские, как и все народы Европы, изначально развивали дух индивидуализма, инициативы, предприимчивости и свободы, без которого невозможно освоение новых земель. Отметим также, что в указанное время фактически не существовало никакого общинного землевладения, ибо о какой общине может идти речь, если поселения крестьян преимущественно состояло из двух-трех дворов. Процесс укрупнения крестьянских поселений начинается с XVII в. в связи с введением крестьянского права.

Приведенные данные ставят, по меньшей мере, под сомнение географический детерминизм и соответственно все концепции, в том числе культурологические, основывающиеся на его использовании. К примеру, понятия «штурмовщина», «моби-лизационно-кризисный режим выживания общества», которые якобы присущи русскому человеку из-за того, что на протяжении многих веков короткого летнего сезона в 4-5 месяцев надо было успеть провести весь комплекс земледельческих работ [28. С. 44-47]. Однако весьма странно в таком случае выглядит увеличение праздничных дней в крестьянской общине, которое произошло после отмены крепостного права. В самую страдную пору крестьяне не штурмовали, а, наоборот, устраивали праздники [29. Т. 2. С. 308-317].

К началу ХХ в. российское общество смогло освободиться от географического детерминизма. По мнению А. И. Уткина, «ощущение принадлежности к Западу не вызывало реальных сомнений ни у царя, ни у министров, ни у Генерального штаба русской армии. Правящий класс практически перестал спорить о принадлежности страны к Западу. Указание на социокультурные особенности России в сопоставлении с Западом стало восприниматься элитой страны чуть ли не как проявление расизма, как утверждение этнической неспособности славян к прогрессу» [30. С. 186].

В начале ХХ в. развитие информационных технологий, Интернета явно ускоряет общественное развитие. Мера его воздействия на общество сопоставима только с переходом социума к индустриальному труду. В информационном обществе резко возрастает роль автономной индивидуализированной личности, в отличие от индустриальной стадии, где применяется труд больших коллективов работников.

Исследование студенческой молодежи, проведенное автором, показало, что из всех факторов, влияющих на формирование мировоззрения молодых людей (родители, общественная ситуация, друзья, книги, религия, Интернет, СМИ), самым мощным оказался Интернет. Студенты, у которых мировоззрение формировалось под влиянием Интернета, весьма резко отличаются от своих коллег индивидуализированным восприятием окружающей действительности. Больше всего их привлекают ценности индивидуализма, свободной и ответственной личности. Основная же масса студенческой молодежи понимает свободу как возможность жить по своей воле.

Подавляющее большинство юношей и девушек стремится хорошо зарабатывать, но со всеми праздниками, выходными и отпусками. Трудоголиков в студенческой среде насчитывается всего 10,7% респондентов. Только группа «интернетовской молодежи» настроена на достижительный труд, на желание много зарабатывать (58,3%) [31. С. 100].

Данные результаты исследования молодого поколения вселяют надежду на то, что в обозримом будущем российское общество сможет избавиться от всех видов детерминизма и теорий, основанных на их применении. Российское научное сообщество избавится от концепции «особого» развития России и будет рассматривать свою страну как часть единой общечеловеческой цивилизации.

Примечания