Спросить
Войти
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2,11 рефераты 96.04.001 -96.04.055
МОСКВА 1996
BATYGIN S., DEVIATKO. Metamorfozy socjologii rosyjskij // Socologia Europy Srodkowo-Wshodniej, 1956-190 / Pod red. Muchy J., Keena M.F.; -W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. - S.25-37.
GAJDES V., VOSYLUTE F. Glowne ryse rozwoju socjologii litewskiej // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 195. - S. 185-191.
GENOV V. Socjologia jako obietnica i rzeczywistosc: doswisdczenie bulgarskie // Socjologia Europy Stodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiSS PAN, 1995. - S. 85-99.
JOGAN V. Wspolczesna socjologia slowenska // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 156-190 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. - S. 159-163.
KWASNIEWICZ W. Medzy ustrojowym przymusem a wolnoscia akademicka: polska socjologia w latach 1956-1989 // Socjologia Europy
Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. -W-wa; Wydaw. IFiS PAN, 1995. - S. 39-67.
Ciaglosc i zalamania w rozwoju sojologii rumunskiej // Sociologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. -W-wa: Wydaw. IFiS PAN, 1995. - S. 101-111.
KUDIN W. Socjologia nauki jako nauka socjologiczna na Ukrainie // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wydaw. IFiS PAN, 1995. - S. 171-177.
MUSZTAL В. Sojologiczna teoria spoleczenstwa socjalistycznego // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena V.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. - S. 199-213.
MUCHA J., KEEN M.F. Europs Srodkowo-Wschodnia i jej socjologia // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. - S. 13-24.
OBRADOVIC J. Socjologia jako ziwerciadlo spoleczenstwa Chorwacji // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. - S. 165-169.
PASLAK J., MACHACER. Socjologia na Slowacji: fikcja czy rzexzywistosc? Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wydaw: IFiS PAN, 1995.
SAAR Е., KENKMANN P., TITMA М. Socjologia estonska. Ksztaltowanie sie tradycji badan // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. - S. 193-197.
SIMON D., SPARSCHUH V. Socjologia wschodnioniemiecka. Miedzy konstruowaniem swiatopogladu, ideologicznym przystosowaniem, a badaniami empirycznymi // Socjologia Europy Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wydaw. IFiS PAN, 1995. - S. 135-145.
URBANEK Е. Wzloty i upadki czeskiej socjologii // Socjologia Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wydaw. IFiS PAN, 1995. - S. 113-123.
FLERE S. Zwatpienie w socjologie. Rozwoj socjologii w Jugoslawii po II wojnie swiatowej // Socjologia Srodkowo-Wschodniej, 1956-1990 / Pod red. Muchy J., Keena M.F. - W-wa: Wedaw. IFiS PAN, 1995. -S. 147-157.
Одной из целей сборника, который составили Майк Ф.Кин (профессор Департамента социологии в Индиана Университете, Саут Бенд) и Януш Муха (профессор кафедры социологии Университета Николая Коперника, Торунь) является доказательство того, что, по крайней мере с точки зрения условий функционирования социолгии в период после второй мировой войны, Центральная и Восточная Европа была однородной только частично, следовательно, существовали многочисленные и важные различия между отдельными странами. Эти различия стали особенно существенными после 1956 г., когда социалистическая система начала медленно, в разных странах по-разному, трансформироваться.
Для реализации этой цели авторам статей из 15 стран было предложено осветить следующие вопросы:
Несмотря на то, что некоторым авторам не вполне удалось сохранить критическую дистанцию по отношению к политической и социологической действительности своих стран, избежать влияния марксистско-ленинской ортодоксальности и социалистической идеологии, сборник стал свидетельством того, что "железный занавес", отделявший страны Восточной и Центральной Европы друг от друга и от остального мира, действительно рухнул, а совместные усилия авторов предоставляют возможность социологам этих стран не только оценить свой собственный вклад в науку, но и западным 8*
социологам ознакомиться с достижениями их восточноевропейских партнеров.
Януш Муха и Майкл Кин в статье Центральная и Восточная Европа и ее социолоогия" (17) называют две версии современной истории восточноевропейской социологии. Первая - это анализ, который делается самими ее создателями. В каждой стране данного региона есть очень много материалов этого типа. Их достоинством является детальный, хроникальный характер анализа. Однако в целом они мало критичны, не принимают во внимание то социальное и историческое влияние, которое оказывала на социологию кооммунистическая ортодоксальность, навязанная государством.
Совершенно другая версия господствует за пределами Центральной и Восточной Европы, особенно в США. Представляющих ее работ не так много, и этот анализ по существу не является компетентным и детальным. Зато он значительно более критичен. Одной из главных его черт является низкая оценка восточноевропейской социологии периода социализма как проникнутой марксистско-ленинским догматизмом, не имеющей в связи с этим большой научной ценности.
Что касается первой версии, здесь довлела традиция изучения социальных наук, выработанная в Советском Союзе. Советские учебники и сборники теоретических работ из области исторического материализма, а позднее и марксистской социологии, были переведены почти на все восточноевропейские языки. Все эти переводы служили введению общих стандартов о том, что приемлемо и что неприемлемо в рамках марксизма-ленинизма. Эти работы не содержали ни важной эмпирической информации, ни новых теоретических идей. Ими интересовались скорее представители коммунистической идеологии и администрации науки, чем ученые.
Другая, достаточно хорошо и широко известная национальная традиция идет из Польши, где была наиболее развитая (после Советского Союза) научная инфраструктура и было менее всего
ограничения интеллектуальных свобод. Она интересовала, не в пример советской, прежде всего ученых, а не администраторов.
Но настоящего научного обмена между социалистическими странами не было. Ни материалы совместных конференций, ни результаты совместных проектов, ни региональные и сравнительные исследования не были широко известны в странах Восточной и Центральной Европы. Не были они широко известны и в странах Запада. Значительная часть опубликованной по-английски литературы, посвященной Восточной Европе, касается только Советского Союза. Это отражает господствующий на Западе взгляд, что страны Восточной и Центральной Европы - это почти исключительно советские сателлиты, не имеющие собственных национальных традиций. Советский Союз в этой литературе трактовался как монолит, не уделялось достаточно внимания его внутреннему региональному и культурному многообразию.
Об изоляции советской социологии от интеллектуальных традиций Запада и даже о запрещении ее как "буржуазной науки" в период, предшествующий "оттепели" 1956 г., напоминают Геннадий Батыгин и Инна Девятко (Российская Академия наук, Москва) в статье "Метаморфозы российской социологии" (008).
Начало российской социологии приходится на 60-е годы XIX в. Это был период, когда в российской общественной мысли распространялся позитивизм и "научный образ мышления". Тематически российская социология концентрировалась главным образом вокруг концепций общественного прогресса и счастья (Николай Михайловский), социализма (Петр Лавров) и органического взаимодействия (Евгений Де Роберти). С самого начала российская социология была вовлечена в критику несовершенного общественного порядка и поиски общественного идеала. Особое обаяние марксистских идей в этой ситуации может быть вполне понятно.
Среди других идей: российских ученых выделяются: идея Михаила Данилевского о локализованных во времени и пространстве
"культурных и исторических типах" (ожившая в дальнейшем у Освальда Шпенглера), религиозное творчество Федора Голубинского, Владимира Кудрявцева и Владимира Соловьева, представлявшее полную жизни альтернатроиву позитивистскому идеалу социологии, неокантианская методология Михаила Туган-Барановского, Петра Струве, Бориса Кистяковского, Павла Новгородцева и Семена Франка. Среди известных русских социологов выделяются Максим Ковалевский, Николай Кареев, Павел Лилиенфельд, ранний Питирим Сорокин и Николай Тахтарев.
Первые социологические учреждения были созданы в России еще перед приходом к власти большевиков в 1917 г., в частности при Институте психоневрологии в Петербурге. Экспансия марксистских общественных наук началась после революции с реорганизации систем высшего образования и удаления "буржуазных" профессорских кадров. Новые образцы исследований и пропагандистской работы представил Николай Бухарин, "научное направление" в советском марксизме представляли Александр Богданов, Михаил Покровский, Иван Скворцов-Степанов и Владимир Фриче. Они развивали понятие общества как технократической системы, типичной для идеологии европейского Просвещения.
В конце 20-х годов богдановско-бухаринское течение в историческом материализме было названо антимарксистским и запрещено. В 30-х годах советский марксизм был канонизирован, а название "социология", ассоциировавшееся с бухаринской "теорией равновесия", почти не употреблялось. В 1936 г. было снова провозглашено, что исторический материализм - это единственная, истинно научная социология.
Сразу после второй мировой войны был организован отдел социологии в Институте философии Академии наук СССР, которым руководил Марк Баскин, занимавшийся анализом зарубежных социологических теорий и поддерживавший тесные контракты с высшими советскими идеологическими функционерами. Одним из основных направлений марксистских общественных наук стала тогда
"критика буржуазной социологии", и именно таким образом происходило знакомство с мировой интеллектуальной традицией. Как правило, "критики" хорошо знали иностранные языки и они были признаны как элита советских философов. На основе этой критики позднее выросли специализированные отрасли социологических исследований.
Провозглашенная Никитой Хрущевым "оттепель" дала начало не только либерализации в Советском Союзе, но и означала "открытую" идеологическую войну между мировыми лагерями просоветских "социалистов" и проамериканских "капиталистов". Источником споров периода холодной войны было геополитическое влияние в Третьем мире. Наиболее захватывающими и начиненными идеологией были дебаты вокруг таких тем, как теория индустриального общества, модернизация и развитие. Многие влиятельные западные социологи, главным образом американские, искали условия и способы превращения политически нестабильных и развивающихся стран в индустриальные общества. Иначе говоря, они искали способов удержать страны бедного Третьего мира от присоединения к советскому блоку. Советские марксисты чувствовали себя обязанными отразить идеологическую атаку. Под конец 50-х и в начале 60-х годов появился целый ряд публикаций на тему "современных реформистских и ревизионистских теорий", "конвергенции", "революции менеджеров" и др.
В 1950 г. имело место очень важное событие: исторический материализм оставил университеты, чтобы вступить в "настоящую жизнь". Социология перестала быть наукой чисто академической и начала развивать методы наблюдения за повседневной жизнью. Однако в Советском Союзе даже повседневная жизнь была искусственным созданием. Поэтому исследования на местности приняли форму "теоретических конференций", организованных на ведущих промышленных предприятиях. Марксистская социология приняла эмпирическую, "конкретную" форму. Приоритетными темами "конкретных исследований", согласно Федору Константинову,
были культурное и техническое развитие рабочего класса и крестьянства; конкурентоспособность социализма перед капитализмом; труд как основная жизненная потребность; уничтожение различий между физическим и умственным трудом. Фактическая реализация этих тем была предпринята позже в рамках проводимых крупномасштабных исследовательских программ, таких как "Культурное и техническое развитие рабочего класса" в Уральском регионе под руководством Михаила Руткевича (1957-1959), "Отношение рабочих промышленных предприятий к труду" под руководством Владимира Рожина, Александра Здравомыслова и Владимира Ядова (г.Ленинград).
В середине 50-х годов представители общественных наук отдали себе отчет в том, что от них ожидают проведения эмпирических исследований, чтобы помочь властям в управлении социальными процессами. Была предпринята очередная попытка создания эмпирической социологии. Она нашла выражение в программе "преодоления пережитков прошлого". Понятие пережитков прошлого должно было расширить тематический репертуар исторического материализма и сделать возможным отделение успехов в строительстве коммунизма от недостатков повседневной жизни. Для решения этой теоретической проблемы был использован марксистский тезис о том, что общественное сознание не поспевает за развитием общественного бытия. Таким образом произошло отделение общественного сознания от общественного бытия, а в результате от традиционной схемы исторического материализма, занимающегося "объективными законами природы". Возникла, однако, необходимость приспособления исторического материализма к исследованию "субъективных законов природы". Такой "субъективный материализм" является не чем иным, как собственно "конкретной социологией".
Позиция социологии значительно усилилась благодаря зарубежным контактам: участием советской делегации в III Всемирном конгрессе в Амстердаме в конце 1955 г., приездом в
Институт философии группы французских философов во главе с Жаном Пиаже (в апреле 1955 г.), председателем Международного социологического общества. В тот же год прибыл с визитом польский философ Адам Шафф, датский логический позитивист Йорген Йоргенсен, в 1956 г. - была встреча с Исайя Берлином, в сентябре сделал доклад в Институте Джон Бернал. Это свидетельствует о новом этапе в развитии общественных наук в Советском Союзе. Несмотря на продолжающуюся изоляцию и растущее внутреннее беспокойство, существовали непосредственные контакты с миром по другую сторону "железного занавеса".
В январе 1958 г. в Москве проходила Международная конференция социологов. Не жалели усилий, чтобы убедить гостей с Запада - Эверетта Хьюза, Раймона Арона, Джорджа Фридманна, Томаса Маршалла, Хельмута Шельски и Тома Боттомор - в высоком уровне советской социологии. И, видимо, небезуспешно.
Однако позиции социологии можно было усилить, только проводя борьбу с историческим материализмом. Дискуссии о расхождениях между историческим материализмом и социологией начались в 1957 г. и продолжались до самого падения советского марксизма в 1990 г.
В конце 50-х и начале 60-х годов возникли многочисленные социологические учреждения. Первым был отдел новых форм труда и стиля жизни Института философии Академии наук СССР под руководством Петра Федосеева, в котором были проведены исследования среди работников и колхозников Горьковской области (Г.Осипов, Ю.Семенов, Н.Новиков). В социологической лаборатории при Ленинградском университете предметом исследований было отношение рабочего класса к труду (Рожин, Здравомыслов, Ядов). Социологическая школа Руткевича возникла в Свердловском университете. Потом она была переведена в Москву, где с точки зрения либералов сыграла реакционную роль. В 1961 г. в Свердловске был открыт Институт социологии, экономики и хозяйственного права. Это был период реформ. Социологические исследования 9-659
вошли в жизнь на волне реформаторского прилива. В рамках Академии наук было создано 150 дополнительных институтов. Партийные комитеты также начали массовые исследования общественного мнения, целью которых было решение идеологических проблем. В 1958 г. собрался Учредительский съезд Советского социологического общества. Юрий Францев стал его председателем, а И членов - высокопоставленных партийных сановников, ранее никак не связанных с социологией, оказались в президиуме.
В 1962 г. после Всесоюзного совещания заведующих кафедрами общественных наук, на котором выступил М.Суслов, в программу обучения был введен предмет "научный коммунизм", задача которого состояла в идеологическом и политическом образовании. "Научные коммунисты" немедленно начали массовые исследования и быстро переняли социологическую риторику. Всесоюзная конференция "Конкретные социологические исследования и идеологическая деятельность" (1966 г.) признала социологию одним из главных орудий строительства коммунизма.
Идею создания системы социологических институтов и рабочих групп, которые постоянно следили за общественным мнением и материальной ситуацией общества, была полностью реализована в середине 60-х годов. В 1968 г. на основе отдела конкретныхх социологических исследований Института философии АН СССР был создан самостоятельный Институт конкретных социологических исследований. Исследования института опирались на систему исследовательских "программ". В рамках "программы" собиралась группа специалистов, чтобы решать определенные проблемы. Проекты были разделены на три группы: 1) социальной структуры и социального планирования (руководитель Г.Осипов), 2) управления социальными процессами (руководитель Ф.Бурлацкий) и 3) истории социологии (руководитеь Игорь Кон). Деятельность Института определял его двойственный - научный и идеологический - характер. Несмотря на то, что он был орудием
идеологической работы, он не растворился полностью в системе чисто идеологических институтов. Ситуация была особенно нестабильной из-за большого интеллектуального потенциала института, атмосферы энтузиазма и ожидания чудесных открытий, интенсивности персональных связей и, наконец, подозрительности со стороны высших партийных властей.
Осенью 1969 г. предметом идеологической критики стали "Лекции по социологии" Юрия Левады, опубликованные в бюллетене института. Это событие было использовано для того, чтобы приступить к широкой атаке на социологию. Директор А.Румянцев сумел ослабить силу удара, заявив, что институт работает только на двух клиентов - государство и партию - и ни на кого больше. Однако работа института подверглась проверке со стороны партийной комиссии, ученых обвинили в "попытке отрыва социологии от исторического материализма". Началась реорганизация института, его новым директором стал Руткевич, который был сторонником жестких и авторитарных методов руководства. С этого момента начались для социологии тяжелые времена. Однако на место "революции" пришло медленное развитие и постепенное создание профессиональных структур. С 1974 г. в социологии произошли важные события: создание журнала "Социологические исследования", накопление тысяч работ в социологических библиотеках России и возникновение социологических школ.
В середине 80-х годов закат социализма стал очевиден. Одним из его проявлений стало то, что социология в достаточной мере укрепила свою позицию в научном истеблишменте. Сотням специалистов были присвоены кандидатские и докторские степени.
В период перестройки на короткое время ожила в российской социологии "критика буржуазной социологии". Особенное влияние на тех социологов, которые активно участвовали в попытках модификации ортодоксальной партийной доктрины, оказало наследие западного марксизма, который анализировался и критиковался уже в 60-х годах. Большинство несгибаемых "критиков", 9*
которые обычно были менее знакомы с западной социологией, но зато теснее связаны с идеологическими кругами и КГБ, были неспособны к радикальным изменениям взглядов и пользовались отвратительной стилистикой прежнего периода даже до конца 80-х. Другие использовали удобный случай для отбрасывания фигового листка "критицизма". Автором одной из первых и наиболее драматических деклараций второго типа стал Светозар Эфиров.
В июле 1988 г. была принята резолюция ЦК КПСС "О совершенствовании роли марксистско-ленинской социологии при решении наиболее существенных проблем советского общества". Это было первое и последнее официальное решение партии о социологии. Его подготовкой руководил Егор Лигачев. В результате принятия резолюции социология окончательно победила. Эвфемистическое определение "социологические исследования" в названиях институтов было заменено словом "социология". В официальном списке академических дисциплин появились "социологические науки": теория, история и методология социологии, социология образа жизни, социология культуры, социология общественного мнения и методы социологических исследований. Возникли многочисленные кафедры и отделения социологии и политологии. Борьба народных депутатов за популярность обернулась бизнесом для исследователей общественного мнения. В 1992 г. около 20 фирм занимались таким зондажом в одной только Москве. Фирмы, пользующиеся наибольшим престижем, собирают информацию для клиентов с Запада.
О судьбе социологии в Польше рассказывает Владислав Квасьневич (Ягеллонский Университет, Краков) в статье "Между структурным принуждением и академической свободой: польская социология в 1956-1989 годах" (013).
Рождение польской социологии датируется обычно началом второй половины XIX в., хотя проблематикой общества польские мыслители занимались и раньше. Академической наукой польская
социология стала после обретения Польшей независимости в 1918 г., когда в университетах в Познани, Варшаве, Кракове были созданы первые кафедры социологии, которые начали готовить социологов на академическом уровне. Издавались социологические журналы, проводились съезды социологов. Вторая мировая война на шесть лет прервала научные исследования. Но и ее окончание оказалось для польского общества глубоким разочарованием. Несмотря на принадлежность к лагерю победивших стран-союзниц и исключительно высокий вклад в окончательную победу над фашистской Германией, Польшу лишили права создания собственного суверенного государства. Она стала сателлитным государственным образованием при Советском Союзе. В результате польское общество после второй мировой войны почти четыре десятилетия жило в условиях, далеких от ожидавшихся. Они оказали глубокое влияние на все стороны общественной действительности, определяя также положение и возможности польской науки. Тоталитарная политическая система, установившаяся в Польше, в идеологической сфере опиралась на монополию сталинской версии марксизма, исключающей - часто жестоко - отличающиеся концепции науки. Свобода науки и академические свободы существовали только на бумаге, подчиненные государственной цензуре. Позиция в науке зависела скорее от одобрения политических властей, чем от действительных, даже выдающихся достижений в науке. Как же было возможно, что, несмотря на типичное положение в общественных науках в других странах социалистического лагеря, в Польше наука, особенно ее общественные науки, в том числе социология, достигли такого удивительно высокого интеллектуального уровня?
После войны социологи сосредоточились главным образом в Познани, Кракове и особенно в Лодзи, где открылся новый университет. Варшава лежала в руинах. Проводились социологические исследования, выходили журналы. Ситуация резко ухудшилась после ухода от власти Гомулки и его команды в 1948 г. В
общественных науках стал господствовать марксизм-ленинизм в версии Сталина. В этом замкнутом пространстве не было места для социологии - "буржуазной науки". В университетах прекратилась подготовка социологии, были ликвидированы кафедры социологии. Социологические кадры разбрелись по смежным наукам. Например, Ю.Халасиньский сосредоточил довольно многочисленную группу лодзенских социологов в отделе исследований истории польской прессы XIX и XX вв. После смерти Сталина началось некоторое оживление. Социологи, особенно Ю.Халасиньский, Ю.Хохфельд, Ян Щепаньский, приняли активное участие в десталинизации польской жизни. Коренные изменения произошли в октябре 1956 г., когда к власти вернулся Гомулка. Новая политика привела к некоторой демократизации общественной жизни и экономическим реформам. Несмотря на то, что реформы потом захлебнулись, экономика оказалась в состоянии стагнации, социология динамично развивалась. Продолжала она развиваться и в период "раннего Терека", представлявшего младшее поколение коммунистов. Новое правительство, настроенное прагматично, предприняло очередную попытку модернизации народного хозяйства, произошли изменения и в отношении к людям науки и культуры. Многие представители научных центров, в том числе и социологи, приняли приглашение к сотрудничеству во вновь созданных комитетах экспертов. Большое значение имело введение новой системы финансирования исследований, основанной на государственном плане научных исследований. В связи с этим в 70-х годах была начата реализация нескольких широких, продолжавшихся несколько лет программ, в которые были вовлечены многие социологические центры страны, внося значительнгый вклад в социологическое познание польского общества.
Тем временем с середины 70-х годов Польша вступила в очередной экономический кризис, который постепенно превратился в кризис политический, закончившийся падением господствовавшего 45 лет социалистического режима. В эти трудные годы социологи сыграли значительную роль как советники обеих сторон в переговорах правительства с забастовщиками, особенно в августе 1980 г. Многие социологи, особенно среднего и младшего поколений, активно включились в деятельность в пользу "Солидарности" как организаторы разного уровня профсоюзных дел, социологических исследований, как публицисты, наставники и прежде всего эксперты. Такой значительной роли в решении социальных конфликтов, как в августе 1980 г., социологи никогда больше не играли.
Как и во всем обществе, в социологической среде обнаружились значительные расхождения в отношении польской действительности 80-х годов и ее будущего. Однако, хотя расхождения были зачастую довольно значительными, внутреннего разрыва этой среды все же не произошло. Подтверждением этому могут служить Лодзенский (1981), Вроцлавский (1986) и Торуньский (1990) социологические съезды. Несмотря на вовлеченность в политический крнизис 80-х годов, польская социология сумела сохранить большинство своих активов и козырей.
Среди причин, по которым польская социология достигла высокого уровня, автор выделяет три главные.
Первая из них заключается в том, что социалистический строй в польских условиях, начиная с 1956 г., существовал в значительно более либеральном виде, чем это имело место в Советском Союзе или других зависимых от него странах. Благодаря этому представители общественных наук имели больше свободы в принятии исследовательских и организаторских инициатив. Это, конечно, требовало соответствующей политики в отношении властей и применения тех или иных стратегий.
Второй причиной, положительно сказавшейся на облике и интеллектуальном потенциале польской социологии, было весьма
динамичное воссоздание интеллектуальных связей с мировой социологией. Польские социологи всегда придавали очень большое значение международным контактам и тем самым избегали изоляции от мировых тенденций в развитии науки. Выражением все более очевидного присутствия на международной научной арене был возрастающий престиж польской науки. Ярким его проявлением было избрание Яна Щепаньского на должность президента Международного социологического общества в 1967-1970 гг.
Третья важная причина заключалась в исключительно благоприятной ситуации с кадрами. Так сложилось, что польская социология объединила многих выдающихся интеллектуалов нескольких поколений.
Упомянутая в первой причине необходимость особой политики и разных стратегических приемов была вызвана конфликтом между идеалом независимых научных поисков и необходимостью подчинения определенному конформизму, необходимого для поддержания существования научных институтов. Этот конфликт усиливается в двух случаях. Во-первых, тогда, когда теоретические позиции, занятые социологами, отклонялись от установок доктрины марксизма-ленинизма, и во-вторых, когда эмпирические результаты находились в противоречии с официальной точкой зрения. В этой ситуации становилась необходимостью выработка определенных стратегических приемов для приспособления к условиям существования науки при социализме, это давало возможность в меру эффективного продвижения на скользком и не лишенном патологии грунте социальной действительности того времени. Одной из стратегий было употребление особого языка, полного эвфемизмов и метафор, понятного для образованных людей, привыкших читать между строк. Своеобразной стратегией было старательное различение между сказанным устно и его переложением на бумагу. Насколько в ходе дискуссий на научных заседаниях социологи позволяли себе в докладах забраться на запрещенные участки, настолько те же самые
доклады, подготовленные к печати, приобретали вполне цензурный вид. Существовали стратегические приемы, основанные на оппортунизме: сосредоточение на политически нейтральных проблемах, избегание проблем, которые вызвали бы вмешательство цензуры, применение таких показателей и таких шкал, которые маскировали бы опасные результаты и опасные проблемы. Разумеется, были социологи, которые всегда шли собственным путем, не принимая во внимание возможных, иногда очень болезненных последствий, которые вызывали их нонконформизм. Наказание следовало немедленно - отстранение от преподавания, запрещение изданий и даже цитирования произведений непокорного, отказ в возможности выступлений на научных мероприятиях и выезде за границу, снятие с должности. Так случилось с Ю.Халасиньским, когда после политической дисквалификации доклада, представленного на Всемирном конгрессе социологов в Италии (Стреза), у него было отобрано на несколько лет право преподавания и он был лишен всех должностей в науке. В этой связи невозможно не вспомнить жестокие репрессии над некоторыми социологами, особенно еврейского происхождения, после марта 1968 г.
Среди польских социологов были и марксисты. Это связано со сменой поколений в науке, когда после 1956 г. в социологию пришли молодые выпускники рабочего и крестьянского происхождения, среди которых было много членов ПОРП и преданных марксистов. Однако они не составили монолитной интеллектуальной формации, группировались в разных областях науки и были слабо связаны между собой.
На одном полюсе этой формации находились ортодоксальные марксисты (многие из них догматики). Это были, как правило, партийные функционеры и высокопоставленные в партийной иерархии работники науки. Они несомненно составляли влиятельные группы давления на институциональном уровне, но в то же время были социально изолированы и в интеллектуальном плане не оказывали большого влияния на социологическую среду.
На противоположном полюсе находились социологи, которые представляли так называемый "открытый" марксизм. Они трактовали концепции Маркса как открытые для интеллектуальных и социальных проблем современности и противопоставляли себя понимавшим марксизм как раз навсегда установленную систему взглядов. Они пытались привнести в марксизм некоторые теоретические решения, почерпнутые из немарксистских теорий. Представители этой группы оказали определенное влияние на социологическую мысль, пользовались значительным уважением и, быть может, поэтому были неоднократно предметом атак со стороны политических властей.
Между этими полюсами размещался широкий спектр индивидуальных, не всегда вполне выкристаллизовавшихся позиций по отношению к марксизму. Эта группа включала довольно многочисленную категорию исследователей, в принципе ориентированных на марксизм, но не выявлявших его в своих теоретических изысканиях и не принимавших агрессивной позиции. Они сосредоточивались на тех аспектах марксизма, которые поддавались эмпирической проверке.
В конце 70-х годов появились признаки отхода некоторых марксистов от признаваемой до этих пор доктрины. А 80-х годах этот процесс приобрел массовый размах. В результате трудно сейчас найти социологов, которые называли бы себя марксистами.
После 1956 г., когда монополия марксизма-ленинизма подверглась некоторой редукции, в Польше открылось поле для изучения немарксистских течений, начиная со своего родного Знанецкого и кончая современными западными социологическими теориями. Этот процесс шел тремя путями: 1) предпринятые исследования эволюции мировой социологии; 2) переводы классических произведений западных социологов; 3) публикация работ о современных западных социологических течениях, которые были подвергнуты критическому анализу с марксистской точки зрения.
Характерной чертой большинства польских социологов была их склонность к уклонению - главным образом из-за политических взглядов и недоверия к философским спекуляциям - от попыток чистого теоретизирования. В связи с этим не было больших теоретических дискуссий и фундаментальноых теоретических работ. Вместе с тем нельзя сказать, что в теоретической мысли господствовал застой. В наследии польской социологии социалистического периода можно указать множество попыток формулирования теоретических положений в разных, иногда утонченных, вопросах.
Зато эмпирические исследования пользовались большой популярностью среди польских социологов. Однако политический истеблишмент все 45 лет испытывал неприязнь к социологическому исследованию социальной действительности. В связи с этим социологи вынуждены были прилагать большие усилия, чтобы убедить власти в пользе эмпирического познания происходящих социальных процессов. Это им удалось в значительной мере, хотя всегда существовал список табу: отношение различных групп польского общества к социализму в Польше, их отношение к Советскому Союзу, состав и методы руководства ПОРП, некоторые этнические проблемы, дисфункции в деятельнос?
