«Не разлучившись с паствой»: подвиг русского православного духовенства в Первую мировую войну 1914-1918 гг

К 100-ЛЕТИЮ

ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Архиепископ Константин (Горянов)

«НЕ РАЗЛУЧИВШИСЬ С ПАСТВОЙ»:

ПОДВИГ РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО ДУХОВЕНСТВА В ПЕРВУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ 1914-1918 ГГ.

Церковь как носительница и хранительница Христова Откровения есть живое огнилище, а не властное водительство; она есть источник любви и благодатного света, а не педантичный нажим на человеческую жизнь; она есть зов, а не приказ.

Иван Ильин

В статье автор освещает подвиг русского православного духовенства во время Первой мировой войны (1914-1918 гг.). Показаны внутренняя организация военного духовенства, система его деятельности и обязанности. Собран большой фактический материал о служении священников в действующей армии и флоте. Отмечается жертвенность и неординарность действий военного духовенства.

© архиепископ Константин (Горянов), 2014

I. «Бог воззовет прошедшее» (Еккл 3. 15): о необходимости осмысления исторической действительности Первой мировой войны

Сто лет прошло с трагического дня начала Первой мировой войны, значение которой можно и следует рассматривать не только в границах астрономического времени, но и в смысловых соотношениях тварного и нетварного бытия, в категориях духовных, чтобы понять не одно лишь ее историческое, фактическое прошлое, но грядущий смысл, вечност-ную семантику. Для чего нам нужно сегодня, в нашем достаточно благополучном настоящем, выяснять это значение, вспоминать трагические дни почти «забытой войны»? Есть на поставленный нами вопрос древний мудрый ответ у библейского Екклезиаста: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее» (Еккл 3. 15). На современном языке это звучит примерно так: «Служить вечному можно, только отдаваясь вполне настоящему, и это потому, что историческое настоящее благодаря своей осмысленности и направленности воскрешает в себе прошлое и дает верный залог будущего»1.

Обращение к исторической действительности Первой мировой войны во многом помогает осознать неразрывную связь вечного и настоящего, переходящего в прошедшее и в будущее. Прошлое, сменяемое настоящим, так же, как настоящее, сменяемое будущим, не исчезает бесследно, не заменяется абсолютно, но остается в настоящем необходимой базисной составляющей. «Поскольку прошлое уходит в глубину настоящего, постольку оно придает ему творческую силу»2, формирующую исторический путь, ведущий к идеалу. Именно эта незримая цепь обеспечивает историческую крепость и придает смысл исторической действительности. В относительной вечности исторического бытия, в каждый момент настоящего нужно слышать, как Бог во имя будущего «воззывает прошедшее», где сегодня, во времена новых непростых для России испытаний, очень по-современному звучат столетние громы Первой мировой войны.

То, что во всемирной истории Первая мировая — событие особо значимое, понимали уже и ее современники. Например, так считал церковный историк С. Г. Рункевич: «Настоящая великая отечественная вой1 Болдырев Н. В., Болдырев Д. В. Смысл истории и прогресс. Смысл истории и революция. М., 2001. С. 184.

на принадлежит к такого рода мировым явлениям, которые с самого момента действительности переходят на страницы исторического своего значения критерием давности. Церковная жизнь в истории нынешней великой войны, благодаря высокопатриотической деятельности церковных учреждений и организаций, занимает бесспорно выдающееся место»3. На протяжении всей истории дореволюционной России Церковь и государство, то приближаясь друг к другу, то иногда отдаляясь, все же сосуществовали в симфонии.

Тем не менее, такая симфония не всегда обеспечивала благоденствие государству, находящемуся под прицелом алчной европейской политики. «Для России наше время необыкновенно похоже на время завершения Первой мировой войны, — пишет современный философ А. С. Панарин, — начало и конец XX в. для России на удивление симметричны — словно два узла исторической судьбы, которые Россия до сих пор так и не сумела развязать... В мировой войне Россия осознала себя форпостом славянского мира, отстаивающего себя перед натиском мира гражданского. Причем сама война рассматривалась как кульминация того ползучего натиска германского начала на Россию и славянство, который ощущался на всем протяжении петербургского периода нашей истории. Тот самый Запад, в котором русские прогрессисты видели землю обетованную — воплощение свободы, терпимости, просвещенной широты и пацифизма, в противовес деспотичной туземной азиатчине, неожиданно явил себя агрессором, открыто выставляющим право силы и отбросившим весь гуманистический и демократический камуфляж»4. Кажется, что русский народ — один, который, упорствуя в своем исконном стремлении к духовному идеалу и независимости, выстоял в самых тяжелых войнах в истории человечества, вынес невыносимые испытания. И с Божией помощью в исторической действительности занял исключительное, подобающее ему место. Через жертву, через духовный подвиг «воплощают идеал в исторической действительности только отдельные народы, образованные Самим Богом после разрушения Вавилонской башни и уничтожения общего всем языка. Народы, доросшие в своем духовном развитии до мировых ролей»5.

Бесспорно, можно наблюдать и славить «всемирную судьбу России» (Ф. И. Тютчев), видеть ее мировую роль, но невозможно предположить, что рост духовного развития народа и «таинство пресуществления идеала в действительность» могут происходить без одухотворяющей благодати Церкви. Поэтому роль Церкви в Первую мировую войну можно рассматривать составляющей и русской победы, и русского поражения. о наступающих трагических временах предупреждала Пресвятая Богородица Своим явлением в 1914 г., на второй месяц войны. Она явилась русским войскам под городом Августов (ныне территория Восточной Польши). На левой руке Пречистая держала Бого-младенца, правой указывала на запад, как будто предостерегала: оттуда идет опасность смертельная, там будут для русского воинства жертвы неимоверные. Явлению Божией Матери посвящена икона, которая называется «Августовская победа» (празднование 1(14) сентября). Икона подтверждает Божию помощь и символизирует великую роль Русской Православной Церкви в трагические для России времена.

II. «Зов, а не приказ»: организация деятельности Русской Православной Церкви в начале войны

Тяжело было не только потому, что священники шли на передовую плечом к плечу с солдатами. Но потому, что, по совокупности известных социально-политических условий и усилий либерально-демократической пропаганды, в начале XX века началось заметное расцерковление русской жизни. Как с горечью отмечал архиепископ Волынский и Житомирский Антоний (Храповицкий), «наше отечество, наш народ повергнут в тяжкую беду. Сколько злодеяний, сколько убийств, грабежей и поджогов совершено за эти два года! Конечно, больше, чем за 20, за 50 лет нашей прежней мирной жизни. Как теперь люди потеряли страх Божий, как дети и юноши плюют в глаза своим родителям, бьют своих учителей, воруют и развратничают! Церкви пустеют, а притоны пьянства и беспутства умножаются. Как все изолгались, как ожесточились! С таким-то великим злом придется бороться новой Думе, если в нее соберутся люди благонамеренные, а если соберутся люди злонамеренные, то так легко им будет теперь губить вконец нашу потрясенную Родину, добивать все, что еще живет в ней доброго» (Слово на молебствии 6 февраля 1907 г. перед выборами членов Государственной Думы от Волынской

губернии)6. Выступление владыки Антония было обусловлено тем, что в своем мнимом героизме русская интеллигенция настойчиво призывала к «отбрасыванию христианства», к установлению атеистических норм жизни, к разрыву русской традиции духовного просвещения. Мало кто мог предположить, что скоро, уже во втором десятилетии века, в результате революционных преобразований Русская Православная Церковь будет почти уничтожена. В начале столетия, при численности населения России 147 млн чел., более 83 млн чел. причисляли себя к православному вероисповеданию. Причем эта цифра год от года росла, и в 1907 г. составляла уже 92 млн. К 1901 г. в России насчитывалось 63 епархии, более 500 мужских и более 300 женских монастырей, численность монашествующих — 58 тыс. чел., а белого духовенства более 100 тыс. чел.7

Даже будучи административно подконтрольным государству, этот мощный духовный светоч представлял собой не «властное всеобъемлющее начало», не клерикальное руководство русской жизни, но «источник любви и благодатного света». Как говорил Иван Ильин, Церковь «есть зов, а не приказ». В ней происходит «служение благодати и служение благодатью». И в Первую мировую войну Русская Православная Церковь во всей полноте явила через своих пастырей «молитвенную силу, любящее сердце и свободную, живую христианскую совесть» (И. Ильин). Она услышала зов о помощи своих сыновей, умирающих на фронтах Первой мировой, и, во спасение их бесстрашно встав рядом, сама тихо призвала страждущих в свои объятья. И этот встречный зов, это встречное движение народа и Церкви явились залогом невероятных проявлений героизма русских людей и блистательных воинских побед во славу России.

Начало войны, которая была объявлена 1 августа 1914 г. (по нов. ст.), ознаменовалось единением всего русского общества в патриотическом, освободительном порыве. «В серьезности положения сомнений не было. Война сбросила скрывавшую ее лицо вуаль и прямо глядела в очи. Русский народ встретил дерзкий вызов с достоинством. Мощный дух патриотизма великого народа сдунул как пушинку все бывшие до последних дней беспорядки и волнения»8. Наоборот, начались кругло6 Антоний (Храповицкий), архиеп. Собр. соч. Т. II. М., 2007. С. 635.

суточные манифестации в поддержку правительства и во славу Отечества, так что пришлось обращаться к населению с призывом соблюдать спокойствие и выдержку. Затаив дыхание, вся Россия, казалось, вслушивалась в слова манифеста, провозглашенного императором Николаем II, текст которого завершался так: «С глубокою верой в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение»9. После оглашения манифеста в сослужении придворного духовенства был совершен молебен о даровании русскому воинству победы над врагом. На аналое, приготовленном к молебну, находились чудотворная икона Спасителя из часовни домика Петра Великого и чудотворный образ Богоматери из Казанского собора. Приложившись после молебна ко кресту, государь император обратился к представителям армии и флота со словами о том, что со спокойствием и достоинством Россия встретила известие об объявлении войны, и выразил убеждение, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до победного конца. Государь император завершил свою речь историческими словами: «Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей. И к вам, собранным здесь представителям дорогих мне войск гвардии и Петербургского военного округа, и в вашем лице обращаюсь я ко всей единородной, единодушной, крепкой как стена гранитная, армии моей и благословляю ее на труд ратный»10.

В первые дни войны патриотическая эйфория и уверенность в непременной победе России оказались настолько сильными, что появилась надежда о скором освобождении Константинополя от турок; позже, в результате победоносного наступления русской армии, они нашли отражение даже в серьезных обсуждениях в Синоде. Но уже в последние дни мира, в ожидании войны, было ясно и то, что для успешных действий Церкви в новой ситуации потребуется ряд неотложных преобразований.

Все русское духовенство поддержало царя с первого дня войны, названной Великой. В этот день Святейшим Синодом в Казанском соборе было совершено всенощное молебствие о даровании победы российскому воинству, после чего состоялось синодальное заседание. С необы9 Правительственный вестник. 1914. №161.

чайной серьезностью, в предчувствии совершенной исключительности события, церковное руководство осознало необходимость выхода за привычные рамки, в которые обычно укладывались в соответственных случаях синодальные распоряжения. В прежние войны военное духовенство заранее не разрабатывало специального плана. Каждый священник обычно руководствовался личным усмотрением. На фронтах деятельность духовенства сводилась к совершению молебнов, панихид и иногда Литургий, отпеванию умерших, напутствию больных и умирающих. Многие священники (по воспоминаниям современников) плохо представляли, где им быть — на передовой, в перевязочном пункте или в обозе. Даже протопресвитер военного и морского духовенства во время русско-японской войны не появлялся на театре военных действий.

Как вспоминал протопресвитер Георгий Шавельский, ставший последним протопресвитером русской армии и флота, «единственным руководством для священников на войне служило Высочайше утвержденное положение об управлении войск в военное время. Но оно не предусматривало всех обязанностей священника, а тем более возможностей для его работы на бранном поле. Иногда же своею краткостью оно сбивало с толку не только рядовых священников, но и начальствующих лиц. Присланный из Иркутской епархии священник Попов явился в госпиталь, согласно положению, с епитрахилью, дароносицей, крестом и кадилом, без антиминса и полного священнического облачения. Когда благочестивый главный врач госпиталя попросил его отслужить Литургию, он ответил, что у него нет принадлежностей для этого, да он и не обязан совершать Литургии: согласно положению, его дело — напутствовать и хоронить. Когда в 1904 году благочинный 9-й Сибирской дивизии потребовал от подчиненных ему госпитальных священников, чтобы они обзавелись антиминсами и совершали Литургии, его начальник — главный священник Манчжурской армии, прот. С. А. Голубев возразил ему: "Госпитальному священнику антиминса не полагается". А между тем, где же на войне служить Литургии, как не в госпиталях?»11

В 1914 г. активизировались все формы церковной жизни. Принятое в июле 1914 г. Святейшим Синодом постановление за № 6502 совершенно выходило из прежних рамок и являлось патриотическим актом

высокой важности, заключающим в себе общие и деловые директивы для всего непризванного к оружию православного населения в патриотической его деятельности во время войны. Молитва к Богу о помощи теперь составляла, бесспорно, первое дело Церкви. Предписывалось совершать моления Господу Богу о даровании победы христолюбивому российскому воинству, свершаемое во время брани с супостатом, с коленопреклонением, по чину, напечатанному в Последовании молебных пений, с произнесением при этом пастырского поучения, а затем приносить Господу Богу в церквах повседневные молитвы о победе над врагом. Это предписание было напечатано в «Церковных ведомостях» и его приложениях. Таким образом, Церкви, являвшейся одним из важнейших факторов в строении государства, предписывалось взять на себя в максимальной степени инициативу организации содействия Отечеству в великом для Родины деле победы над врагом.

Святейший Синод призывал монастыри, церкви и православную паству к пожертвованиям на врачевание раненых и больных воинов, на вспомоществование семьям лиц, призванных на войну; предписывалось установить во всех церквах особые кружки для сбора пожертвований в пользу Красного Креста и семейств, пострадавших от войны. Монастыри, общины и другие духовные учреждения были призваны подготовить помещения под госпитали и к содержанию их. Боголюби-вые люди были призваны Церковью к пожертвованию собственных сил и средств на благополучную работу этих медицинских учреждений. На призыв к христианской любви «во имя облегчения печали и улучшения материального положения семей воинов, ушедших на фронт», откликнулась вся Россия. Призыв к патриотической проповеди казался естественным и не требовал, разумеется, детальных пояснений.

В это же время состоялся единственный в предреволюционной России Съезд военного духовенства, который затронул вопросы: об инструкциях военному священнику; богослужебные; катехизации; библиотечной деятельности; миссионерской деятельности; правовой деятельности (о суде); благотворительной деятельности; о борьбе с алкоголизмом и воспитании заключенных. Таким образом, на Великую войну священники направились со строго разработанной съездом инструкцией. Надо отметить, что эта инструкция не была результатом кабинетной деятельности, она отражала предшествующий опыт и наблюдения за

всеми возможностями, какие представляются для работы священников на поле брани, поэтому имела значение первостепенной важности.

По свидетельствам протопресвитера Георгия Шавельского можно судить о значении этой инструкции для фронтового духовенства и всего фронта. Она оговаривала точный круг работ и обязанностей каждого прибывающего на фронт священника, что особенно важно было для вновь мобилизованных, не знакомых с требованиями и условиями военной службы. А таковых было большинство: в мирное время в ведомстве протопресвитера состояло 730 человек, за время войны в армии пребывало свыше 5 тысяч лиц духовного звания. Инструкция точно разъясняла каждому полковому, госпитальному, судовому священнику, где он должен находиться, что должен делать во время боя и в спокойное время, где и как он должен совершать богослужение, о чем и как проповедовать, и т. д.

Помимо общеизвестных обязанностей инструкция возлагала на священников Первой мировой много того, о чем не помышляли их предшественники. Строевому священнику вменялось в обязанность: помогать врачам в перевязке раненых, распоряжаться перенесением с поля боя убитых и раненых, заботиться о поддержании в надлежащем порядке воинских могил и кладбищ, извещать родственников убитых и раненых воинов, пополнять походные библиотеки, и т. п. Госпитальному священнику вменялось в обязанность возможно чаще совершать богослужения для больных, ежедневно обходить палаты, беседовать, утешать, писать письма под диктовку больных, погребать покойников с возможной торжественностью. По мере выявления новых нужд выработанная съездом инструкция пополнялась распоряжениями и указаниями протопресвитера, объявлявшимися в особых приказах.

Духовный управляющий аппарат на театре военных действий представлял собой стройную и совершенную организацию: протопресвитер, его ближайшие помощники; главные священники, их помощники; штабные священники; наконец, дивизионные и госпитальные благочинные и гарнизонные священники. В конце 1916 г. Высочайшим повелением были учреждены должности главных священников Балтийского и Черноморского флотов. Для лучшего объединения и направления деятельности духовенства армии и флота регулярно проводились совещания протопресвитера с главными священниками, последних — со штабными и благочинными, были и съезды по фронтам под председательством протопресвитера или главных священников.

Георгий Шавельский вспоминал: «Должен по совести сказать, что почти всегда мне приходилось слышать от начальствующих лиц и от рядовых офицеров самые лестные отзывы о работе военных священников. Но без исключений, конечно, не могло обойтись. <...> О деятельности военного духовенства на театре военных действий я имел счастье слышать блестящие отзывы от обоих Верховных Главнокомандующих. В конце 1916 года Государь как-то сказал мне:

— От всех приезжающих ко мне с фронта военных начальников я слышу самые лучшие отзывы о работе военных священников в рядах Армии.

Еще решительнее, в присутствии чинов своего штаба, отозвался в 1915 году Великий князь Николай Николаевич:

— Мы в ноги должны поклониться военному духовенству за его великолепную работу в Армии.

Я дважды слышал от него эти слова»12.

Такие отзывы были вполне заслужены духовенством. В войну, названную современниками Великой, военное духовенство впервые работало дружно, согласно, по самой широкой программе. Священники делили с воинами все тяжести и опасности войны, возбуждали дух, будили совесть, своим участием согревали уставшие души, предохраняя их от возможного на войне ожесточения и озверения. Вот с какими словами на обедне обращался священник Олег Адамович к солдатам 1-го Егерского графа Йоркского батальона, вступившим на землю неприятеля, в Ортельсбурге:

«Третий день сегодня, как мы на вражеской земле. Сделали два больших перехода. Жители бегут в панике. Оставляют дома. Бросают имущество. А вчера нашли брошенного спеленатого младенца. Мать в безумном страхе бросила то, что ей дороже всего, бросила свое грудное дитя. Где теперь эта бедная мать? Опомнившись от первого страха, где-нибудь на дороге или в лесу, голодная и холодная, она ломает руки и молит Бога спасти ее родное дитя.

Братья воины! Мы должны разить врага, когда он с оружием в руках идет против нас. Когда же он просит пощады, мы должны щадить его и миловать. Еще мягче мы должны относиться к мирным жителям. Вы сами видели, в каком бедственном положении они находятся. Не будем их обижать. Не будем трогать их имущества. Пусть они возвращаются в свои дома, найдут все в таком виде, как и оставили.

Тогда они будут благословлять русских воинов и восхвалять Бога, в Которого мы веруем»13.

Конечно, трудно поверить, что все священники действовали строго по инструкции, что они не могли проявить героическую самостоятельность и принять собственное творческое решение по обстановке. Когда требовало дело, оказывалась бессильной инструкция, предписывающая священнику находиться в перевязочном пункте, если он понимал, что в этот миг нужен в окопе или даже за ним, впереди отряда, атакующего неприятеля.

III. «Сам Суворов плакал»: подвиг русского священства в Первую мировую войну

Невозможно представить подвиг священников Русской Православной Церкви на фронтах Первой мировой войны отдельно от подвига всего русского воинства. Священник и солдат, показывая чудеса профессионализма и героизма, вместе стояли перед лицом смерти, вместе шли на врага Отечества, но оружие у них было разное. Глубокая вера, крест и молитва — оружие несокрушимое, победоносное и спасительное. Именно с таким запасом «боевых средств» шли священники и в лазарет, и к разверстой братской могиле, и на передовую. Издревле Русская Православная Церковь утверждала, что нет различия между нею и воином, воюющим за благо отечества, воином, соблюдающим долг присяги и совести. Известно, что Сам Иисус Христос не только не отверг просьбы боголюбивого римского сотника, который был как отец солдатам, но даже поставил его веру выше веры многих, сказав: «И в Израиле не нашел Я такой веры» (Мф 8. 10). Вера делает человека человеком, сыном Отечества и, если надо, верным его защитником. В «Своде военных установлений», выпущенном при Николае I, сказано, что «дурной сын

Церкви не может быть добрым сыном своего Отечества». Эта немудреная истина имела яркие подтверждения в русской истории.

Неисчислимо примеров тому, что означает «добрый сын Отечества». Применительно к воину, кратко говоря, — это тот, кто обладает силой воинского духа. Со времен А. В. Суворова сущностью русской национальной доктрины, сформулированной в его «Науке побеждать», является превосходство духа над материей. Но вся эта мудреная «наука», как энергия в атомном ядре, сосредоточена в нескольких простых строках «Молитвы воина перед вступлением в бой с врагами Отечества»: «Господи Боже, Спасителю мой! По неизреченной любви Твоей Ты положил душу Свою за нас. И нам заповедовал полагати души наша за друзей своих. Исполняя святую заповедь Твою и уповая на Тя, безбоязненно иду я положить живот свой за веру, Царя и Отечество и за единоверных братий наших. Сподоби мя, Господи, непостыдно совершить подвиг сей во славу Твою. Жизнь моя и смерть моя — в Твоей власти. Буди воля Твоя. Аминь».

Все свои теоретические положения глубоко верующий и прививавший веру своим героическим солдатам А. В. Суворов доказал собственным примером и опытом ведения победоносных сражений. Но кроме неколебимого духа необходимо воину милосердие, которым, как известно, в избытке обладал генералиссимус. Наверное, в силу такого благодатного качества своего характера не смог он не помочь духом своим сыновьям России в жесточайшей человеческой бойне под названием Первая мировая война. От очевидцев известно, что великий русский полководец явился на помощь отступавшему в кровопролитном бою четвертому батальону 11-го Фанагорийского полка, поднял наступательный дух бойцов и увлек их в контрнаступление. Много тому свидетелей, а поручик этого полка поэт Арсений Несмелов запечатлел чудесное явление в своем стихотворении14.

<...>Мы уж слева дрогнули и справа, Враг наваливался как медведь, И защите знамени со славой Оставалось только умереть.

И тогда, — клянусь, немало взоров Тот навек запечатлело миг! Сам генералиссимус Суворов У седого знамени возник.

Был он худ, был с пудреной косицей, Со звездою был его мундир. Крикнул он: «За мной, фанагорийцы! С Богом, батальонный командир!»

И обжег приказ его, как лава, Все сердца: святая тень зовет! Мчались слева, подбегали справа, Чтоб, столкнувшись, броситься вперед!

Ярости удара штыкового Враг не снес; мы ураганно шли, только командира молодого Мертвым мы в деревню принесли.

И у гроба — это вспомнит каждый Летописец жизни полковой, — Сам Суворов плакал: ночью дважды Часовые видели его.

А могли оставаться ли равнодушными полковые священники? Нет, они, конечно, не имели права показать слез сочувствия, они сами должны были утешать и поднимать солдатский дух и молить Бога о помощи русским сынам. Свидетельством самоотверженного священнического служения являются исторические воспоминания и статистические данные протопресвитера Георгия Шавельского.

В русско-японскую войну был убит один священник. Погибшие на кораблях в Цусимском сражении не учтены. В Первую мировую убитых и умерших от ран священников было более 30 человек. В русско-японскую войну раненых и контуженых священников не набралось и десяти, в Великую войну их было более 400. Более ста военных священников попали в плен. Пленение священника говорит о том, что он находился на своем посту, а не прятался от опасности в тылу. О мужестве православных священников свидетельствуют их ордена. Из оставшихся в живых пастырей-героев 14

были награждены офицерскими Георгиевскими крестами 4 степени. За все время существования Георгиевского креста, от императрицы Екатерины II до Великой войны, этой наградой было удостоено всего 4 священника. А во время Первой мировой войны — 14. Каждый из этих четырнадцати человек совершил какой-нибудь особый подвиг. По современной статистике все эти цифры оказываются гораздо выше. Так, за годы войны священникам было вручено: 227 золотых наперсных крестов на Георгиевской ленте, 85 орденов св. Владимира 3 степени с мечами, 203 ордена св. Владимира 4 степени с мечами, 643 ордена св. Анны 2 и 3 степени с мечами15. Для получения каждой такой награды, конечно, требовался подвиг.

Вот как торжественно и благодарно звучал Высочайший указ от ноября 1914 г. о первых наградах священникам, участвовавшим в Великой войне. «Государь император Высочайшим указом на имя Капитула Российских императорских и царских орденов, данным в 6-й день ноября сего года, в Царском Селе, Всемилостивейше соизволил сопричислить протопресвитера военного и морского духовенства Георгия Ша-вельского, во внимание к отлично-усердной службе его Церкви Божией и особым трудам, понесенным им во время военных действий, к ордену св. Владимира 2-й степени.

Государь император, по всеподданнейшему докладу синодального обер-прокурора о засвидетельствованных военным начальством особых трудах, понесенных нижепоименованными семью священнослужителями во время военных действий, и согласно определению Святейшего Синода, в 6-й день ноября сего года, в Царском Селе, Всемилостивейше соизволил: 1) на пожалование золотого наперсного креста на Георгиевской ленте из кабинета Его императорского величества — священнику 99-го пехотного Ивангородского полка Андрею Аркадову и 2) на сопричисление к орденам св. Владимира 3-й степени с мечами: протоиерея Кавалергардского Ея Величества государыни Марии Федоровны полка Стефана Щербаковского, и без мечей: протоиерея лейб-гвардии Уланского Ея Величества государыни императрицы Александры Федоровны полка Иоанна Смоленского; св. Анны 2-й степени с мечами: священника 105-го пехотного Оренбургского полка Иоанна Миролюбова и 3-й степени с мечами: священников пехотных полков: 171-го Кобринского —

Феодора Георгиевского и 108-го Саратовского — Евсевия Ланге и священника лейб-гвардии Конного полка Николая Комарицкого».

Не мечтали о наградах ни эти, награжденные, ни многие другие, не отмеченные государем священники, когда свершали свои «особые труды» на бранном поле во славу Божию и на благо Отечества. У одних эти «особые труды» выражались в мужественном исполнении своих обязанностей под огнем врага, другие под этим огнем выносили раненых с поля сражения. Так, в бою 19 октября 1916 г. священник 318-го Черно-ярского пехотного полка Александр Тарноуцкий и иеромонах, имя которого не сохранилось, исполнявший обязанности священника в одном гвардейском стрелковом полку, и несколько других полковых священников были убиты, когда они с крестами в руках шли впереди своих полков. О деятельности многих священнослужителей остались скудные сведения, а от некоторых не осталось даже имен. Так не будем забывать то немногое, что история сохранила для нас, потомков этих героев.

Имя первого убитого на войне священника, Николая Саввича Кульчицкого, сохранилось в краткой справке «Вестника военного и морского духовенства» №19 за 1914 год, но о его служении сказано мало. «Сообщаем только, что получены краткие сведения об убитом на поле брани священнике Николае Саввиче о. Кульчицком. Он убит 5 сентября разрывом шрапнели. Смерть постигла о. Кульчицкого в расцвете сил, в сорокалетнем возрасте. В военном ведомстве он служил 10 лет, но пришлось участвовать и в русско-японском походе. В нынешнюю войну он оказался первою жертвою из среды военного духовенства».

удивительно созвучно этому героическому, не единичному для русских священников, подвигу стихотворение современной петербургской поэтессы Валентины Ефимовской, являющееся свидетельством бессмертия памяти и подтверждением возможного духовного прозрения художника, который может и не знать о конкретном историческом факте.

ПОД АНДРЕЕВСКИМ ФЛАГОМ

Блаженно дыхание бриза, Томительно чайки кричат, Златой, невесомою ризой На волны ложится закат. Рокочет угрюмое море, Что зыбок и призрачен мир. В пучине лежат, как в соборе, Священник, матрос, командир. И вижу я, глядя на воду, Картины геройских смертей — В сраженьях морских за свободу Великой Отчизны моей. На палубе крови без меры, Сражения близок конец. Своею молитвенной верой Спасает духовный отец. Волна заливает каюты, Корабль оседает кормой, Кадит до последней минуты Священник с седой головой. Детей своих — добрую паству — Светло осеняет крестом, Чтоб каждый из гибнущих спасся И был бы утешен Христом. «Сдавайтесь! — стихия бесилась — И жизнь вам враги сохранят». Но насмерть герои стоят, Приемля лишь Божию милость К погибшим за други своя.

Священник 154-го Дербентского полка Павел Иванович Смирнов своим мужеством и спокойствием в трудную минуту так поднял дух полка, что полк, вдохновленный своим пастырем, не только преодолел опасность, но и одержал победу. Имя отца Павла после этого стало геройским для всей Кавказской армии. Священник был награжден орденом св. Георгия 4 степени.

Иного рода подвиг в начале войны совершил священник 58-го Праг-ского полка Парфений Холодный. Полк действовал тогда в Галиции. Отец Парфений с полковым врачом и одним из младших офицеров переезжал в двуколке по мосту реку. Тут они наткнулись на австрийскую засаду, спрятавшуюся под мостом. Выскочив с ружьями наперевес, австрийские солдаты окружили двуколку. Отец Парфений не растерялся. Осенив крестом своих врагов, он обратился к ним из двуколки с увещеванием, что не должно братьям проливать кровь и, кроме того, впереди и позади большие русские отряды, засаде не уйти от гибели, поэтому лучше, не проливая крови, сложить оружие. убедительная и вдохновенная речь отца Парфения была понятна нападавшим, так как среди них были чехи и угрорусы. Пошептавшись между собой, они начали сдавать оружие, которое было сложено в двуколку. А пленники, конвоируемые офицером и доктором с отцом Парфением, были приведены в находившийся невдалеке штаб полка. Отец Парфений стал первым священником, награжденным наперсным крестом на георгиевской ленте.

Но не всегда священнические подвиги были такими легкими и бескровными. В праздник Богоявления протоиерей Александр Павлович Холмогоров, свершив Божественную литургию при штабе дивизии и Крещенское водосвятие, несмотря на свою усталость и сильный мороз, без замедления отправился на позицию с духовным утешением к своим чадам, находившимся в окопах. Так как был ясный морозный день, то над позицией кружились вражеские аэропланы, и еще с утра начался артиллерийский обстрел наших окопов. Отец Александр смело направился прямо к окопам и стал окроплять их иорданской водой, начав с крайнего левого фланга. Когда он дошел до среднего, самого опасного боевого участка, вблизи которого, как бы предупреждая пастыря, разорвались, не задев его, две бомбы, он не прекратил окропление, хотя офицеры советовали ввиду сильного обстрела перенести чин на другой день. Но неустрашимый пастырь продолжал свое святое дело. Вдруг послышался свист бомбы, она летела прямо на

отца Александра. Благочинный получил более двадцати ран от осколков, один из них повредил позвоночник неустрашимого батюшки. Истекающего кровью, не потерявшего сознание, бойцы перенесли его в лазарет, где после исповеди и причастия священник скончался на руках вызванного из ближайшей артиллерийской бригады отца Кашубского.

Слова, прозвучавшие в память об отце Александре, могли бы быть, наверное, посвящены большинству священников, показывавших на фронтах Первой мировой войны воодушевлявший паству героизм и отеческую мудрость. В последний путь героя провожали с такими проникновенными словами: «.с первых дней твоего духовного общения с полком ты стал д?